Продолжение споров.«Афонский бунт»

В середине мая 1912 года иеросхимонах Антоний (Булатович) берется за свой главный богословский труд — объемное сочинение под названием»Апология веры в Божественность Имен Божиих и Имени»Иисус»(Против имяборствующих)». Мысль о том, чтобы собрать воедино все доступные ему свидетельства из Священного Писания, творений Отцов Церкви и богослужебных текстов, посвященные имени Божию, созревала в нем в течение всей весны 1912 года, однако тяжелое воспаление обоих глаз (болезнь, которая преследовала его со времен путешествий по Абиссинии) препятствовала ему взяться за работу. В мае о. Антоний отправился к мощам святого Нила Мироточивого с надеждой получить исцеление. По возвращении воспаление проходит, и он садится за пишущую машинку. К работе над»Апологией»Булатович привлекает и других иноков, которые присылают ему выписки из Отцов, посвященные имени Божию. Закончив книгу, о. Антоний переписывает ее на восковых листах и размножает на гектографе в количестве 75 экземпляров. В этом ему помогает Павел Григорович, бывший штаб–ротмистр Переяславского драгунского полка, приехавший на Афон и сделавшийся для о. Антония»драгоценнейшим сотрудником» [1097]. Пока о. Антоний был болен, его постоянно навещал игумен Андреевского скита Иероним, который тогда полностью разделял его взгляды:

В то время и игумен Иероним, которого я почитал и любил и пользовался тогда его взаимным почтением и любовью, что он выражал особыми знаками его ко мне внимания, неоднократно посещая меня во время моей болезни, тоже разделял мое понимание Имени Господня, — пишет о. Антоний. — Он тогда говорил:«Если отец Иоанн сказал, что Имя Божие — Сам Бог, то так и следует верить, ибо отец Иоанн был муж особо благодатный». Высказывался он также о том, что никогда не согласится с мнениями имяборцев, что Имя»Иисус»есть простое имя человеческое и только недавно существующее<…>Однажды о. Иероним принес мне даже им самим найденное свидетельство у св. Иоанна Златоуста, в котором св. Иоанн<…>говорит, что Имя Господне»само требует к себе веры», ибо творит чудеса [1098].

Однако взаимоотношения между игуменом Иеронимом и иеросхи–монахом Антонием резко ухудшаются после того, как 19 июля игумена посетил иеромонах Алексий (Киреевский) и вручил ему письмо от духовника Пантелеимонова монастыря о. Агафодора: речь в письме шла о том, что архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) весьма разгневан как на о. Антония (Булатовича) за его открытое письмо, так и на самого о. Иеронима за то, что тот позволяет в своем скиту такую деятельность. О. Алексий потребовал от игумена Иеронима, что–бы тот запретил Булатовичу что&#8209;либо писать об имени Божием и принимать пустынников Фиваидского скита. Игумен, испугавшись угроз, пообещал все требования в точности исполнить [1099].

23 июля 1912 года игумен Иероним посылает за о. Антонием; тот приходит 24 июля. Игумен принимает о. Антония»необыкновенно сурово»и укоряет за»дерзость возражать архиепископу Антонию, доктору богословия и первостепенному российскому иерарху». Игумен требует от о. Антония прекратить литературную деятельность и разорвать отношения с имяславцами Фиваидского скита. В ответ на эти требования о. Антоний вручает игумену свою только что законченную»Апологию»(на составление которой у него, следовательно, ушло около двух месяцев). Игумен обещает прочитать»Апологию», однако вместо того, чтобы читать самому, отдает ее на отзыв о. Клименту. Далее события развиваются быстро:

<…>На следующий день он меня снова призвал, — пишет о. Антоний, — и, грубо указывая на апологию, сказал:«Тут у тебя целый салат написан». Салатом он, очевидно, назвал апологию по обилию в ней разнообразных свидетельств Священного Писания и святых Отец. Странно было слышать из уст монаха такое неблагоговейное название святоотеческих и евангельских текстов. Но я спросил игумена, что же он нашел в этом»салате»несогласного с учением Святой Церкви? Игумен не сумел мне на это ответить и послал за о. Климентом, чтобы тот указал мне места в моей апологии, которые несогласны с учением Церкви. Очевидно, игумен не прочел апологии, как то обещал сделать, но поручил прочитать ее и высказать суждение о ней о. Клименту. Климент открыл апологию и показал мне текст:«Глаголы яже Аз глаголах вам Дух и Живот суть», и спросил, по какому праву написал я эти слова с большой буквы, когда в Евангелии они стоят с маленькой, и по какому праву я обожествляю слова Господни. На это я ответил, что в Евангелии вообще по–гречески и славянски все написано с маленьких букв, кроме заглавных слов и после точки, но что по смыслу, раз глаголы Божий суть дух и жизнь, то из этого следует само собою, что они не могут быть тварью, и что Сам Господь свидетельствует этим, что они суть Его Божественная деятельность. Но игумен прервал наш богословский спор и грубо сказал:«Ну, одним словом, я тебе приказываю немедленно сжечь эту книгу и не сметь более принимать пустынников фиваидских». Тогда я сказал, что не могу этого требования выполнить. В ответ на что игумен объявил мне, что запрещает мне священно–служение. Но тогда я сказал:«Ваше Высокопреподобие, я отселе больше не ваш послушник, а вы не мой игумен, и прошу вас отпустить меня на все четыре стороны». Это заявление вывело игумена окончательно из себя и он разразился бранными словами:«свинья»и т. п. Но я ни слова не ответил больше, сделал земной поклон перед святыми иконами, приложился к ним, сделал земной поклон игумену, как то полагалось обычно, но не взял благословения и, сказав:«простите», ушел<…>[1100]

В тот же день о. Антоний оставил Андреевский скит и переселился в Благовещенскую келлию известного подвижника старца Парфения, который охотно принял его. Спустя неполных три недели игумен Иероним посетил о. Антония в Благовещенской келлии и, сделав ему земной поклон, просил»не вменить ему его невежества и неразумия и грубости, простить и помириться с ним». О. Антоний ответил таким же земным поклоном, облобызался и примирился с игуменом, однако возвращаться в скит отказался [1101].

20 августа 1912 года противники имяславия в Пантелеимоновом монастыре во главе с игуменом Мисаилом составляют»Акт о недо–стопоклоняемости имени»Иисус»", в котором содержится неприемлемый для имяславцев пункт о том, что имени Божию нельзя поклоняться:

Мы веруем и исповедуем, что Господь наш Иисус Христос есть истинный Бог<…>в двух естествах неслитно, нераздельно, неизменно, неразлучно соединенных. Поэтому, когда произносим Его Пресвятое и Божественное Имя, т. е. Иисус Христос, то представляем себе невидимое присутствие Самого Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа — второе лицо Пресвятыя Троицы, не отделяя Его Имени от существа и не сливая, о нем же, по Апостолу, подобает нам спастись, но чествовать Его и поклоняться Ему Самому Господу Богу [1102].

В августе же иеромонах Алексий (Киреевский) и иеросхимонах Кирик отправляются в Константинополь к Патриарху Иоакиму III добиваться осуждения имяславцев. Узнав об этом, о. Антоний (Булатович) пишет Патриарху с просьбой защитить имяславие [1103]. Патриарх Иоаким III, хотя и не принял о. Алексия, однако встал на сторону противников имяславия. Он поручил богословской школе Константинопольского Патриархата на о. Халки рассмотреть имяславское учение: 27 августа школа признает учение еретическим [1104]. 12 сентября 1912 года Патриарх направляет на Афон послание, запрещающее чтение книги»На горах Кавказа» [1105]:

Тем из монахов, — пишет Патриарх, — которые бессмысленно богословствуют и ошибочную теорию о божественности имени»Иисус»выдумали и распространяют, советуем и повелеваем отечески тотчас же и строго отстать от душевредного заблуждения и перестать спорить и толковать о вещах, которых не знают. Им надобно прежде всего заботиться о спасении души своей, а разрешение каких бы то ни было недоумений своих они должны искать и находить в переданном учении Церкви, сверх которого и помимо которого никому не дозволено новшествовать и новые выражения употреблять. Иначе против распространяющих это бессмысленное, богохульное учение и смущающих Святую Гору приняты будут со стороны Церкви строжайшие меры, какие указываются священными канонами против нечестивых и непокорных и каких требуют спокойствие и порядок вашего священного места. А так как начало и причина соблазна есть невнимательно и неосновательно во многих местах составленная книга монаха Иларио–на»На горах Кавказа», то мы, порицая и осуждая неправильные и опасные выражения в ней об имени»Иисус», запрещаем чтение этой книги всем на Святой Горе, как книги, содержащей много ошибочного и ведущей к заблуждению и ереси [1106].

Сразу по получении послания Патриарха о. Антоний (Булатович) делает разбор этого документа и отсылает Патриарху. Одновременно он подает Патриарху жалобу на архиепископа Антония (Храповицкого). Подобная же жалоба посылается обер–прокурору Святейшего Синода Российской Церкви [1107]. Не ограничившись жалобами, Булатович составляет также подробный комментарий к посланию Патриарха Иоакима, подвергая сомнению легитимность послания. Так, он обращает внимание на то, что в подлиннике послания нет подписи»Патриарх Иоаким», а есть лишь подпись»Константинопольский во Христе молитвенник», причем неизвестно даже, собственноручно ли этот написано Патриархом; нет в послании обычного титла, обязательного для всех исходящих патриарших бумаг; нет обязательных для всякой грамоты подписей епископов, членов Патриаршего Синода, а имеется лишь скрепа правителя канцелярии; нет и настоящей печати, но лишь малая, оттиснутая на заголовке; нет и обычных слов, которыми начинаются патриаршие грамоты»Мы, Божией милостью». Касаясь отношения Патриарха Иоакима к книге»На горах Кавказа», Булатович отмечает, что Патриарх»не высказывает в точности, какие выражения находит неправильными, не обсуждает всю книгу, не называет ее еретической, а осуждает лишь какие&#8209;то»некоторые выражения». В числе этих выражений едва ли, однако, Святейший Патриарх мог разуметь слова»Имя Божие есть Сам Бог», ибо так говорили об Имени Божием и святые отцы». Патриарх, по мнению Булатовича,«осуждает тех, которые вводят новое учение об Имени Божием. Но Афонские исповедники исповедуют не новое, а старое отеческое учение о сем». Комментарий к посланию заканчивается мыслью о том, что»не следует преувеличивать официального авторитета письма Патриарха Иоакима, ни придавать ему решающего догматического значения, какового, по–видимому, Его Святейшество и не предполагал давать своему примирительному наставлению» [1108].

Такая трактовка патриаршего послания, однако, является попыткой выдать желаемое за действительное. На самом деле позиция Патриарха вполне однозначна, и отношение его к имяславцам вполне негативно. Нельзя, впрочем, не отметить, что текст послания, начисто лишенный богословского содержания и весь построенный исключительно на общих фразах без единого конкретного указания на ошибочные мнения имяславцев, свидетельствует о том, что автор его не был знаком с книгой»На горах Кавказа»и вообще не знал ничего о сути учения имяславцев, кроме того, что мог услышать через иеромонаха Алексия (Киреевского). Не приходится удивляться тому, что текст патриаршего послания не произвел никакого впечатления на иноков Фиваидского скита. 2 декабря 1912 года братский собор скита единогласно признал мнения, изложенные в книге»На горах Кавказа», правильными и осудил противников схимонаха Илариона [1109]. Согласно сохранившемуся протоколу, в соборе приняло участие свыше 100 иноков. После краткой молитвы настоятель скита иеромонах Серафим сделал вступительное слово и зачитал записку схимонаха Мартиниана [1110], в которой доказывалась ложность мнений, содержащихся в»богохульной рецензии»инока Хрисанфа. Далее состоялись прения, после которых иноки обсудили основные положения книги схимонаха Илариона»На горах Кавказа»и рецензии инока Хрисанфа. По всем пунктам иноки поддержали позицию схимонаха Илариона и осудили взгляды его оппонента [1111]. Протокол заключается следующим определением:

На основании Священного и святоотеческого Писания, исповедуем, что имя Божие есть — Сам Бог. Имя Иисус–Христово есть Сам Господь Иисус Христос, равночестное с другими именами Божьими. Рецензию же инока Хрисанфа, как несогласную со Священным Писанием, признаем еретическою, которую с ее последователями от себя отвергаем, и, в знак твердости сего нашего исповедания, целуем Крест и св. Евангелие [1112].

В Андреевском скиту, где споры вокруг почитания имени Божия продолжаются в течение всей осени 1912 и зимы 1912–1913 годов, абсолютное большинство иноков также придерживается имяславия. Однако страсти там с каждым днем накаляются. После того, как 19 ноября 1912 года игумен Иероним отправился по делам в Македонию, положение еще более осложняется. В декабре появилась некая»крамольная бумага», которая ходит по рукам монахов: в ней извещалось, что»во время ужина ударят в тарелки, и вслед за сим начнется избиение всех сторонников Иеронима». Имяславцы приписывали составление этой бумаги своимnпротивникам, а те считали это провокацией имяславцев. В результате большинство монахов не явилось на ужин в тот вечер, на который было якобы запланировано избиение сторонников игумена Иеронима [1113].

Все эти баталии происходят на фоне реальных военных действий, оказавших непосредственное влияние на судьбу Афона. 9 октября 1912 года началась Первая Балканская война между Турцией и Балканским союзом, в который входили Болгария, Сербия, Черногория и Греция. В результате войны Турция потеряла почти все свои европейские территории, включая Афон, которым она владела с XV века. 2 ноября греческий десант, состоявший из 67 матросов под командованием Телемаха Курмуриса, занял Афон, изгнав оттуда турок и подняв над протатом вместо турецкого греческое знамя [1114]. 3 ноября в афонскую пристань Дафни на транспортном пароходе прибыл десант из 800 пехотинцев, артиллеристов и кавалеристов греческой армии. Весь этот десант был поделен на отряды, которые совершили обход монастырей. Один из отрядов, возглавлявшийся Демосфеном Зантопулосом, 7 ноября прибыл в русский Пантелеймонов монастырь, где был торжественно встречен монахами [1115]. В январе 1913 года во всех монастырях Афона, в том числе Пантелеимоновом, под видом паломников размещаются греческие солдаты [1116]. Иноки греческих монастырей ходатайствуют о присоединении Афона к Греции; русские монахи, напротив, активно поддерживают идею преобразования Афона в независимую монашескую республику под протекторатом православных государств. Свою позицию они мотивируют тем, что русских монахов на Афоне более 5 тысяч, тогда как греков менее 4 тысяч [1117]. Тем не менее, с момента захвата Афона греческим десантом в ноябре 1912 года Афон уже стал де факто территорией Греческого Королевства; де юре такое положение было закреплено Бухарестским договором великих держав от 26 августа 1913 года, по которому Афон отошел к Греции [1118].

Вернемся к событиям в Андреевском скиту. 8 января 1913 года игумен Иероним приехал в скит после длительного отсутствия и сразу ощутил на себе враждебное отношение монахов–имяславцев, многие из которых не подходили к нему под благословение и демонстративно сторонились его. Иноки Климент и Меркурий, наиболее активные противники имяславцев, доложили игумену о недовольстве против него значительной части монахов и предложили ему изгнать из скита»главарей комитета»по организации бунта. Игумен созвал собор старцев, состоявший из двенадцати наиболее уважаемых иноков скита, для суда над монахом Петром, монахом Викторином и иеромонахом Илиодором, которых объявили»главарями комитета». Однако на собор не был приглашен его старший член, ктитор обители архимандрит Давид, сочувствовавший имяславию [1119]. Обвиняемые потребовали его участия, на что о. Иероним вынужден был согласиться. Когда о. Давид явился, игумен сказал ему:«Я слышу, что вы меня называете еретиком». О. Давид ответил:«Не только называю, но и здесь, на соборе, утверждаю, что ты еретик, хулитель Имени Божия». Спор о. Давида с игуменом закончился тем, что о. Давид со словами»Братия, бегите, ваш игумен — еретик»вышел из залы заседания; за ним последовали и прочие старцы [1120].

Тогда игумен Иероним созвал общий собор старшей братии в составе около шестидесяти человек. Однако на этом соборе выяснилось, что игумен, ранее являвшийся сторонником имяславия, окончательно занял позицию его противников. Собор, проходивший в весьма бурной обстановке (в ходе заседания в залу проникла и младшая братия скита), закончился тем, что монахи стали требовать смены игумена. О. Иероним, сказав»Ну, делайте со мной, что хотите», был вынужден покинуть зал. Таким образом, собор, созванный для изгнания из скита»бунтовщиков», кончился низложением самого игумена Иеронима [1121]. В тот же день игумен Иероним направляет жалобу в Ватопедский монастырь и просит помощи у российского консула в Салониках [1122]. Имяславцы также направляют в Ватопед жалобу на»впавшего в ересь»игумена Иеронима с требованием предать его суду вместе с его единомышленниками [1123].

10 января игумен Иероним призвал в Андреевский скит проэсто–сов [1124] Ватопедского монастыря для помощи в»усмирении бунта». Почти одновременно с ватопедскими проэстосами в скит прибыл иеросхи–монах Антоний (Булатович). Проэстосы направились в покои игумена, а о. Антоний — в храм, где в то время заседал общий собор братии монастыря. При помощи о. Антония было составлено следующее»Исповедание»:«Я, нижеподписавшийся, верую и исповедую, что Имя Божие и Имя Господа Иисуса Христа свято само по себе, неотделимо от Бога и есть Сам Бог, как то многие святые Отцы исповедали. Хулителей и уничижителей Имени Господня отметаюсь, как еретиков, и посему требую смены игумена Иеронима» [1125].«Исповедание»подписали более 300 иноков скита, то есть более 4/5 всей братии. После этого состоялись выборы нового игумена, проходившие — что характерно — под руководством иеросхимонаха Антония (Булатовича), который пользовался безусловным уважением братии:

Приступили к избранию нового игумена, — вспоминал впоследствии о. Антоний, — и я предложил назвать несколько кандидатов и произвести закрытую баллотировку, как то обычно делалось. Но старцы и вся братия в один голос возразили:«Какие там еще кандидаты, мы все просим отца Давида». — «Кто желает отца Давида — переходи направо. Кто не желает — налево!» — воскликнул отец Сергий, и все 300 человек оказались на правой стороне. Глас народа — глас Божий. Выборы были сочтены совершившимися, и тотчас же был отслужен благодарственный Господу Богу молебен, и вся братия, поклонившись кресту, Евангелию и чудотворной иконе Божией Матери, подходила к отцу Давиду, делала ему земной поклон и брала от него благословение как от своего нового игумена. Так без заранее обдуманного плана совершилось низложение одного игумена и выбор другого [1126].

Закончив сбор подписей в пользу нового игумена, иноки направились в покои игумена Иеронима, где еще продолжали заседать ватопедские проэстосы. Последние отказались взять у иноков бумаги с подписями, но предложили им собрать подписи заново и на следующий день самим явиться в Ватопед. 11 января после Литургии начался новый сбор подписей: за о. Давида было собрано 302 подписи, за о. Иеро–нима 70. Списки были отнесены проэстосам, которые признали игумена Иеронима низложенным. Обедали проэстосы уже не с о. Иеро–нимом, а с новоизбранным игуменом Давидом. После обеда они покинули скит.

12 января представители Андреевского скита, в числе которых был о. Антоний (Булатович), доложили собору старцев Ватопедского монастыря обо всех происшедших событиях. Собор старцев направил в Андреевский скит письмо, в котором 1) низложение о. Иеронима признавалось свершившимся фактом; 2) избрание о. Давида признавалось недействительным и предлагалось переизбрать игумена из четырех кандидатов тайным голосованием; 3) содержалось требование удалить из скита о. Антония (Булатовича); 4) объявлялось, что те, кто»примут новую веру, проповедуемую о. Антонием и о. Иларионом в книге»На горах Кавказа», будут признаны еретиками, изгнаны со Святой Горы и отлучены от церкви» [1127].

Получив эту бумагу из рук ватопедских старцев и узнав о ее содержании, депутаты Андреевского скита объявили старцам, что они не принимают ее и не передадут братии скита. Вернувшись в скит, депутация встретила у ворот группу иноков, которые сообщили о том, что сторонники игумена Иеронима продолжают склонять младшую братию на свою сторону.«Что же теперь нам делать?» — спросил о. Антоний (Булатович).«Выгоним Иеронима — и больше ничего», — ответил соборный старец о. Сергий. Имяславцы во главе с иеросхимонахом Антонием (Булатовичем) тотчас направились в покои игумена Иеронима и потребовали его немедленного удаления из скита. Игумен не хотел добровольно сдавать позиции. Тогда имяславцы по команде Булатовича пошли»в атаку»:

Итак,«во имя Отца и Сына и Святаго Духа — ура!» — и я сделал движение по направлению к игуменскому столу, но в тот же момент был окружен имяборцами, причем два атлета, о. Иаков и о. Досифей, схватили меня обеими руками за шею, один спереди, другой сзади, и начали душить. О. Иероним в это же мгновение протянулся через стол и нанес мне сильный удар кулаком в левое плечо. Братия–исповедники сначала опешили и не поддержали меня, но потом, увидев, что я окружен и что меня душат, бросились выручать и стали наносить удары Иакову и Досифею и наконец пересилили и, освободив меня из их рук, потащили их из игуменской кельи. На других иеронимовцев мое»ура»произвело ошеломляющее впечатление. Некоторые<…>как бы остолбенели, другие<…>бросились к окнам и стали разбивать их, чтобы выброситься в окно, до чего не допустила братия<…>Иероним продолжал восседать на своем игуменском кресле, окруженный все еще густой толпой своих сторонников. Итак, что же? Имяборческая позиция нами не взята<…>И я снова с криком»ура!«ринулся в атаку и снова был встречен ударами<…>Глава же имяборцев продолжал восседать на своем игуменском кресле, окруженный еще не малым числом сторонников. И снова я пошел на»ура», и снова был встречен ударами<…>Наконец, когда ряды имяборцев значительно опустели, тогда один из братии, инок Марк, подошел к о. Иерониму и сказал:«Что же вы, батюшка, до сих пор сидите? Зачем противитесь братии? Идите же наконец из кельи. Мы вас и пальцем не тронем». О. Иероним послушался и вышел<…>Но о. Клименту не удалось пройти неприкосновенным, хотя и он вышел вместе с о. Иеронимом, ибо его хулы против Имени Господня были чересчур велики, и поэтому ему досталось несколько колотушек<…>[1128]

Игумен Иероним в своем описании событий, происходивших в Андреевском скиту, приводит некоторые дополнительные подробности:

<…>[Булатович] явился ко мне в комнату и стал к столу, за которым я сидел, не произнося ни слова, ожидая, когда войдут единомышленные ему из братии. Когда же вошло достаточное число их, он произнес молитву:«Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа», и, изобразив на себе крестное знамение, обратился ко мне с требованием о добровольной сдаче управления скитом и удалении из оного. На требование мое дать письменное распоряжение монастыря Ватопеда, он повторил то же свое требование о сдаче и удалении из скита. Я ему возразил, что, как он уже не принадлежит к числу нашего братства, то и может уходить из скита, ибо дело мы можем уладить между собою и без его участия. Пришедшие с ним закричали, что он наш, а не чужой. В это время он, поддерживаемый кричавшими, вскочил на стол, предварительно крикнув:«Ура! Берите!» — причем хотел схватить меня, но его удержали. После этого бывшие с ним бросились избивать находившихся при мне отцов, единодушных со мною. Меня не били и вывели за порту из скита, предварительно обыскав меня. От страха трое из отцов выскочили из окна из второго этажа и разбили себе ноги; других же, избитых и израненных до крови, в одних подрясниках и без шапок выбросили также за порту из скита, — из которых, кроме меня, 3 иеромонаха, 1 иеродиакон и 12 монахов. У нескольких братии, запершихся от страха в своих кельях, взломали двери и избили их до беспамятства [1129].

Для полноты картины приведем еще одно свидетельство — монаха Николая (Протопопова), одного из активистов имяславской партии, очевидца и участника сражения в Андреевском скиту. Его рассказ написан не без доли крепкого крестьянского юмора:

Отец Антоний вскочил на стол для того, чтобы его не задавили, так как он из себя малосильный и небольшого росту. Первым долгом о. Гавриил и иеромонах Иаков (сторонники о. Иеронима) ухватили о. Антония за горло и начали душить, так как его считали всему делу головой, сильным в деле и на словах. Им хотелось его убить и этим погасить все дело. Но их попытки оказались тщетными. Гавриилу дали одну»столбуху», и он онемел, выпустил о. Антония. На Иакова бросился о. Афанасий и, вцепившись в бороду, оттащил от о. Антония, и последний стал невредим<…>

В это время братия исполнилась непомерного гнева и бросилась на»ура». Был великий бой с обеих сторон. Сперва кулаками, а потом один другого давай таскать за волосы. Это было чудное зрелище. Внизу руки, ноги, туловища, а вверху виднелась одна шерсть (то есть волоса). И начали вытаскивать (иеронимовцев) из этой кучи по одному человеку в коридор, где братия стояла в две шеренги, получая добычу и провожая (иеронимовцев) кого за волосы, кого под бока и с приговором, кого за что бьют, чтобы он знал. Таким образом провожали до лестницы, а по лестнице спускали, кто как угодил: одни шли вниз головой, другие спускались ногами книзу, а затылком считали ступеньки… Провожали их до самой соборной площадки, а там с честью брали под руки и выводили за Порту (ворота)<…>

Монах Николай (певчий) бросился в окно, на мраморную площадку, но его на лету подхватила стоявшая внизу братия и не дала разбиться насмерть. Иеромонах Меркурий тоже хотел сигануть в окно, но его удержал о. Сосипатр–старший, говоря:

— Надо пройти через двери. Жди очереди…

В это время подбежал о. Сосипатр–младший и сказал Меркурию:

— Не скорби, иди&#8209;ка сюда.

И ухватил его за волосы, но вытащить в коридор не мог, так как волоса оказались прикреплены слабо и остались в руках о. Сосипатра. Тогда Меркурия подхватили за шиворот и высадили в дверь<…>

Чудно провожали о. Павлина, соборного старца, он недели за две перед этим сочинил таксу, сколько полагается каждому (уходящему) монаху: одна ряска, один подрясник, две пары белья, пара сапог, пятьдесят рублей денег на дорогу, а тем, которые прожили в скиту тридцать–сорок лет, сто рублей.

Когда очередь дошла до о. Павлина, о. Сосипатр крикнул:

— Иди&#8209;ка сюда, дадим тебе на дорогу пятьдесят рублей и две пары белья!

С этими словами Сосипатр бросился к Павлину на»ура», ухватил его за бороду, но борода слабо была приращена<…>Потом потащили его за дверь, а там в коридоре пошла награда… Били с приговоркою, кто за сапоги, кто за белье, кто за подрясничек. Протащили его взад и вперед с остановкой. Каждому брату хотелось положить клеймо за его»благодеяния», которые готовил он братии<…>

И получил о. Павлин очеса сини, браду малу и редку, ноги хромы.

<…>Дошла очередь до бывшего игумена Иеронима и его келейника Климента. У первого отобрали ключи, взяли под руки и с че–стию стали выводить из покоев. Климент хотел укрыться под игуменской ряской, но когда вышли в коридор, Климента вытащили из&#8209;под рясы и утешались над ним все, кто хотел, как над главным виновником всего дела. На прощание он получил синие очеса и боковые награды.

<…>Когда игумен о. Иероним пошел с лестницы, к нему подбежал о. Сосипатр, вскричал:«Стой, м…«и начал обыскивать. При нем ничего не оказалось<…>Когда о. Иероним вышел за Порту, то сделал три метанья (поклона) земных Божией Матери и поклонился до земли братии, которая взаимно дала такой же привет. Иерониму предлагали келью за скитом, келейника и все довольство, но он сказал:«Лучше пойду на все четыре стороны Божьего света…»

После проводов о. Иеронима был составлен летучий отряд, который, никем не напутствуемый, сам пошел на добычу, начиная от Петровской церкви. Во–первых, прикоснулись к дверям о. Амона. Двери были на замке и на три задвижки. Но они отворились сами собой. Амон, видя это, бросился в окно со второго этажа, где снаружи стояла и смотрела вся Карея (население греческого городка). Пошли дальше и прикоснулись к дверям о. Михаила. Келья оказалась порожняя: птичка вылетела… В келье о. Мартирия тоже пустота. Знать, они провидели погром. Оказалось, они ушли в больницу и там сидели под замком. Спаслись.

После этой катастрофы со многими старцами был бред: думали, что все еще продолжается… Кто чувствовал себя виноватым, те хоронились, кто под крышу, кто под лестницы. Некоторые залезли в Амосовские печки, куда кладется уголь [1130].

История с бывшим гусаром, с криком»ура»идущим в атаку на своего игумена, и с монахами, выбрасывающимися из окна, потрясла воображение многих как на Афоне, так и за его пределами. Впоследствии именно эта история будет использована в качестве главного аргумента для»силового решения»афонской проблемы. Булатович так до конца и не сумеет отмыться от выдвинутого против него обвинения в учинении»бунта с кровопролитием», хотя и будет доказывать, что это была простая»потасовка», в которой, к тому же, первый удар был нанесен не им, а игуменом Иеронимом [1131].

В результате насильственных действий имяславцев 18 монахов Андреевского скита во главе с игуменом Иеронимом оказалось за воротами обители; потом к ним примкнуло еще около тридцати иноков. По приказу губернатора Афона в скит явилась для усмирения бунта рота греческих солдат, которая заняла посты у всех ворот скита. Игумен Иероним направил докладную записку о беспорядках в скиту в российское посольство в Константинополе [1132]. Телеграмма о бунте»секты еретиков»была послана также в Синод: заслушав телеграмму, Синод посоветовал игумену Иерониму вернуться в скит [1133]. Действия Иеронима вызвали негодование имяславцев. Один из них, некий брат Лука, посылает из Хиландарского монастыря телеграмму следующего содержания:«Хулители Иисуса Христа изгнаны из Пантелеимоновского и Андреевского монастырей. Андреевский игумен Иероним смещен, и на его место поставлен престарелый подвижник архимандрит Давид. Изгнанные еретики снова интригуют, и им на Афоне усердно помогают все ненавистники русского монашества» [1134].

14 января состоялся всеобщий братский собор Андреевского скита, где было предложено избрать игумена из четырех кандидатов тайным голосованием, как того требовал Ватопедский монастырь. Братия отказалась от этой процедуры и отдала 307 подписей за о. Давида [1135]. 15 января Ватопед утвердил избрание и назначил поставление нового игумена Андреевского скита на 19 января [1136]. Однако 18 января Ватопед сообщает, что ввиду требований российского посольства в Константинополе поставление игумена откладывается на несколько дней. 20 января на Афон прибывает вице–консул российского посольства В. С. Щербина. 21 января он присутствует на соборе братии Пантелеимонова монастыря, а затем прибывает в Андреевский скит, где заявляет, что правительство требует восстановления о. Иеронима. По свидетельству о. Антония (Булатовича), Щербина угрожал русским афонским монахам:«Мы вас предадим на растерзание грекам» [1137].

23 января Щербина присутствует на очередном соборе братии Свято–Пантелеимонова монастыря. Согласно имяславским свидетельствам, на этом соборе игумен монастыря архимандрит Мисаил (который во время имяславских споров несколько раз менял позицию и то занимал сторону имяславцев, то переходил на сторону их противников) подписал составленное братией»Исповедание Имени Божия»и уничтожил»Акт о недостопоклоняемости имени»Иисус»«от 20 августа 1912 года. Как пишут имяславцы,«этот день монастырь праздновал, как Святую Пасху. Братия приветствовала друг друга возгласами:«Христос воскресе!«Целовались друг с другом. Плакали от радости. Весь день не прекращался торжественный колокольный звон<…>Этот день справедливо был назван»торжеством Православия»" [1138]. Однако, по словам архимандрита Мисаила,«когда одна сторона торжествовала, другая, побежденная, вздыхала и проливала горькие слезы» [1139]. Как повествует архимандрит Мисаил в своем докладе об»афонской смуте», на этом соборе всем заправлял монах Ири–ней (Цуриков), который якобы угрожал игумену:«Иди скорее, подписывайся к нашему протоколу, или мы иначе с тобою заговорим». Архимандрит Мисаил не упоминает о том, что он подписал имяслав–ское исповедание, и во всем винит монаха Иринея:«Какое он имел право созывать собор для уничтожения монастырского порядка? И какое он имел право вынуждать под угрозами бунта в братстве — читать новое исповедание 23 января, и кто и когда же поручил ему назначать соборных старцев? И на каком основании под его управлением в храме после бунта пели пасхальную службу?»[1140]

В начале февраля иеросхимонах Антоний (Булатович) покинул Афон и отправился в Россию с надеждой на объективное расследование афонских событий Святейшим Синодом. Игумен Иероним и его сторонники, узнав о намерении Булатовича ехать в Россию, старались воспрепятствовать его выезду с Афона с той же энергией, с какой ранее требовали его высылки. В Одессе, на подворье Афонского Пантелеимонова монастыря, Булатовича подвергли унизительному обыску:«искали каких&#8209;то процентных бумаг и капиталов, но ничего, конечно, не нашли» [1141]. По воспоминаниям (не во всем достоверным) тогдашнего настоятеля подворья иеромонаха Питирима (впоследствии катакомбного епископа Петра), Булатович был на подворье заперт в комнате, из которой, однако, сбежал на вокзал и сел на поезд, идущий в Санкт–Петербург. В Жлобине Булатович пересел на другой поезд и уехал в Москву для встречи с Великой Княгиней Елизаветой Федоровной, поддерживавшей имяславцев [1142]. Из Москвы он направился в Петербург. В Синоде Булатовича не приняли; напротив, к нему явился благочинный монастырей и потребовал немедленно покинуть столицу. Началась газетная травля Булатовича, не прекратившаяся до самой его смерти [1143]. На Афон ему никогда более не суждено было вернуться.

После отъезда Булатовича с Афона лидерство в стане имяславцев фактически переходит к монаху Иринею (Цурикову). Будучи певчим Пантелеимонова монастыря, именно он в начале января 1913 года возглавил оппозицию монахов против игумена монастыря архимандрита Мисаила, а с 23 января по 6 июля 1913 года фактически руководил действиями имяславцев Пантелеимонова монастыря [1144]. Основное ядро имяславской партии, состоявшее примерно из двадцати иноков (которых игумен Мисаил называл»революционным комитетом»), сплотилось вокруг Иринея[1145]. С апреля 1913 года к ним примкнул бывший синодальный миссионер игумен Арсений, по прибытии на Афон ставший на сторону имяславцев [1146].

«Блокада»имяславцев

Весной 1913 года имяславцы имели полный количественный перевес над своими противниками в трех русских обителях на Афоне — Свято–Пантелеимоновом монастыре, Андреевском скиту и Фиваидском скиту [1147]. Тем не менее в течение всей первой половины 1913 года афонские имяславцы находились под тройным обстрелом — со стороны российской церковной власти в лице Святейшего Синода, российского государства в лице его дипломатических представителей и греческой церковной власти в лице Афонского кинота [1148] и Константинопольского Патриарха.

С самого начала конфликта в Андреевском скиту афонский кинот стал на сторону игумена Иеронима. Уже на заседании кинота 18 января 1913 года говорилось о»ересиархе иеромонахе Антонии», принудившем отцов скита к принятию»нового догмата о Божестве Иисуса»(формулировка, свидетельствующая о том, что члены кинота ничего не знали о содержании»ереси»Антония Булатовича) [1149]. На заседании 19 января было зачитано письмо игумена Иеронима, просившего отложить поставле<