Советские экономисты и Советская власть

В 1970—1980-е годы существова­ли (пусть и ограниченные) возмож­ности вести научные исследования и делиться своими взглядами с на­учным сообществом даже по таким очевидно чувствительным темам, как достоверность статистики. Еще до появления моей первой публикации по этой теме я мог публично и неод­нократно говорить о своих исследо­ваниях без риска подвергнуться пре­следованиям. Я думаю, что мой опыт был более типичным, чем случай вы­шеупомянутого украинского эконо­миста. КГБ Украины было известно своим рвением в искоренении дис­сидентов. Не стану преуменьшать до­стоинства моих непосредственных начальников, но я не слышал, чтобы они имели неприятности из-за моих исследований.

Советские официальные лица и ученые давно знали об искажениях в официальной статистике. Существо­вали многочисленные дискуссии по этим вопросам, продолжавшиеся и в период после 1920-х годов, концен­трировавшиеся на вопросах методо­логии. Публикация альтернативных оценок была запрещена, однако та­кие оценки делались. Я знаю о таких оценках для всей экономики, сделан­ных С. Никитиным, С. Шаталиным и Б. Михалевским. Оценки для отель­ных отраслей были более многочис­ленны. Научное сообщество было чрезвычайно заинтересовано в этих результатах. А вот партийные и госу­дарственные органы чрезвычайно настороженно относились к альтер­нативным оценкам, ибо они разруша­ли миф о преимуществах плановой экономики. Особенно характерно это было для периода после 1960-х годов, когда СССР стал ощутимо про­игрывать экономическую гонку с ка­питалистическими странами.

В то же самое время, когда государ­ственные и партийные органы опа­сались альтернативных оценок, они испытывали необходимость в объ­ективной информации. Во второй половине 1970-х годов официаль­ная статистика воспринималась все­ми информированными людьми как лживая. Существовало всеобщее со­гласие в констатации факта печаль­ного состояния экономики и ее не­избежного упадка. Однако, чем выше был уровень иерархии, тем более враждебным становилось отношение к обнародованию данных об истин­ном состоянии экономики, ибо это означало осуждение экономической политики «верхов».

Представляется, что КГБ и его выс­шее руководство были более заин­тересованы в выявлении истинного положения в экономике, поскольку в меньшей степени участвовали в оп­ределении экономической политики. Кроме того, будучи хорошо осведом­ленными об ухудшении экономи­ческого положения, органы госбез­опасности опасались за будущее всей системы. Но даже КГБ действовал со связанными руками, так как слишком большое проявление самостоятель­ности могло создавать проблемы. Странный случай, произошедший со мной летом 1982 года, показал, что не только экономисты интересуются моими работами. Во время прогулки ко мне подошел мужчина и заявил, что он полковник КГБ, в подтвержде­ние показав служебное удостовере­ние. После невинного разговора он пригласил меня в воскресенье на про­гулку на катере. Поскольку я опасался КГБ и его грязных трюков, я отклонил это приглашение. Никаких дальней­ших попыток контакта не последова­ло.

Позже, обдумывая значение это­го приглашения, я пришел к выводу, что КГБ интересовался моими иссле­дованиями и хотел получить допол­нительную и объективную инфор­мацию о действительном состоянии советской экономики. От Татьяны Корягиной, которая тогда работала в научно-исследовательском институте Госплана СССР, я узнал, что примерно в это же время КГБ проявил большой интерес к работе плановиков. Они бе­седовали со многими работниками института и самого Госплана, пытаясь выявить причины неудач экономики и низкой эффективности плановых учреждений.

При существовавшей тогда струк­туре партийных и государствен­ных органов любая идущая вразрез с общей линией инициатива, даже высокопоставленного чиновника, подавлялась — независимо от того, как это сказывалось на интересах системы в целом. Чиновники усво­или уроки многочисленных «анти­партийных группировок». Система сама «загоняла себя в угол». К этому времени у советских официальных лиц высшего эшелона, как правило, не хватало гражданского мужества или приверженности коммунисти­ческой идеологии для совершения самостоятельных шагов, даже если они непосредственно не угрожали жизни или свободе. Чувство протес­та, сложившееся в среде партийно­го и государственного аппарата, не материализовалось в конкретные действия.

Хотя советское руководство знало об искажениях советской статистики и ухудшающемся экономическом по­ложении, истинные размеры надви­гающегося кризиса недооценивались. Частично это было связано с отсут­ствием достоверных альтернативных оценок экономического роста. Более того, советское руководство не суме­ло осознать природу надвигавшегося общесистемного кризиса как след­ствия предшествовавшего развития. Официальный научный мир не смог предоставить ему необходимой ин­формации, в то время как неофици­альный — не имел доступа «наверх».Позитивное отношение к прове­дению рыночных реформ было рас­пространено достаточно широко. Однако их сторонники не чувство­вали себя в безопасности и боялись высказываться о них из страха быть обвиненными в ереси и исключенны­ми из правящего слоя. Они уповали на смерть Л. И. Брежнева и предсто­ящий кризис, надеясь прорваться к власти, — и лишь после этого начать необходимые реформы.

комментарии - 3

Flora 3 июля 2013 г. 3:56:17

Super ecxtied to see more of this kind of stuff online.

Langgeng 5 июля 2013 г. 2:47:39

Geez, that\'s unaebievblle.Kudos and such. http://dmfvjrdu.com [url=http://uffrsz.com]uffrsz[/url] [link=http://gkaesnqqnro.com]gkaesnqqnro[/link]

Susana 7 июля 2013 г. 5:38:05

Heck of a job there, it <a href="http://xropyxgo.com">abtosulely</a> helps me out.