Автопортрет. 1906 г. Государственные музеи, Берлин.

533

 

ПАРИЖСКАЯ ШКОЛА

Парижская школа — не направле­ние, не метод и не стиль. Так назы­вают многочисленную группу ху­дожников со всех концов света, устремившихся в Париж в начале XX в. Именно Париж помог каждо­му из них обрести творческое лицо.

Постоянное общение худож­ников, разногласия и в то же время взаимная поддержка создавали уникальные условия творческого со­ревнования. Здесь переплетались биографии, возникали многочислен­ные новые течения. Художественная информация распространялась стре­мительно, и можно понять, почему ситуация в искусстве менялась под­час в течение месяцев.

Творчество голландца Пита Мондриана, мексиканца Диего Риверы, румына Константина Брынкуши (Бранкузи), испанца Хуана Гриса, выходцев из России Осипа Цадкина, Хаима Сутина и Марка Шагала, итальянца Амедео Модильяни и мно­гих других представителей париж­ской школы составляет золотые стра­ницы истории искусства.

Амедео Модильяни (1884—1920) родился в Ливорно, учился живописи в профессиональных мастерских Флоренции и Венеции. В Париже, куда Модильяни прибыл в 1906 г., помимо картин он создал серию изящно стилизованных каменных голов, очень похожих на идолов с острова Пасхи. Только отсутствие средств заставило мастера отка­заться от скульптуры — материалы были дороги. Одним из самых пло­дотворных периодов своего твор­чества Модильяни обязан дружбе со скульптором Брынкуши; исследо­ватели до сих пор не пришли к од­нозначному выводу, кто из них на кого повлиял.

В 10-х гг. Модильяни, так и не примкнув ни к одному из сущест­вовавших направлений, обрёл собст­венный стиль. Рисунок в его полотнах главенствует над цветом: изысканные фигуры обрисованы гибкой непре­рывной линией, способной выявить и подчеркнуть объём формы. Модиль­яни писал и рисовал главным обра­зом портреты и обнажённую натуру. На его картинах шеи натурщиц пре­вращаются в лебединые, лица — в вы­тянутые овалы, головы грациозно склоняются. А глаза он обычно оста­влял без зрачков. И при столь явном схематизме, условности изображе-

Амедео Модильяни.

Портрет X. Сутина. 1917 г. Национальная галерея, Вашингтон.

ний, все они, по утверждению совре­менников, обладали безусловным сходством с моделями. Герои портре­тов Модильяни, стоящие или сидящие неподвижно, словно на старых фо­тографиях, часто показаны в углах помещений и производят впечатле­ние неприкаянности, хрупкости и беззащитности перед окружающим миром.

Как это ни горько, спрос на кар­тины Модильяни возник после тра­гической ранней смерти мастера и самоубийства вслед за тем его юной жены (работы начали скупать уже в день похорон художника). Эти пе­чальные события, а главное само творчество Модильяни, сотворили из его имени легенду.

В судьбе Хаима Сутина (1893— 1943), приехавшего в Париж в 1913 г., важную роль сыграли встреча и дружба с Модильяни, ко­торый помог на первых порах эми­гранту из России. Сутин, сын бедно­го штопальщика из белорусского местечка Смиловичи, очевидец ев­рейских погромов, очень похож на

Амедео Модильяни.

Обнажённая, откинувшаяся на белую подушку. 1917 г. Государственная галерея, Штутгарт.

534

героев своих картин — бесправных, нищих и одиноких.

На картине «Пирожник в голубом колпаке» (1922—1923 гг.) изображён мальчик с огромными торчащими ушами. У него вытянутое серьёзное личико, тоскливые глаза и покорно сложенные ручки. «Рабочая одеж­да» — белый халат и высокий кол­пак — явно велика ему. Угловатость маленького кондитера ещё больше подчёркивается выразительностью палитры — великолепными перелива-

ми белого с голубыми тенями в склад­ках ткани. Но она в то же время оку­тывает его магическим ореолом сим­патии и тёплого сострадания.

С яростной энергией художник накладывает длинные взвихрённые мазки, запечатлевая на холсте кро­вавую тушу, подвешенную в лавке мясника («Туша быка», 1924 г.). Этот страстный напор, равного ко­торому нет в современной живопи­си, и насыщенные краски — крас­ная, чёрная, белая, жёлтая — рождают ощущение казни, тревоги, насилия, жестокости.

Однажды Сутина спросили: «В вашей жизни были какие-то несчастья?». «Как вам это могло прийти в голову? — удивился он. — Я всю жизнь был счастливым че­ловеком». Зная полную лишений судьбу художника, всё же прихо­дится согласиться с такой парадо­ксальной самооценкой. Ведь жизнь его была всегда наполнена творче­ским смыслом.

 

 

Хаим Сутин.