Гридница. Все освещено. Темным пятном выделяется лишь окно, за которым– ночь. Мономах продолжает сидеть за столом один.

 

Мономах:

- Как будто мои мысли прочитал,

И тайные желания проведал…

Сказал про то, о чем я не мечтал,

Что сам себе – и то всё не поведал!

Ах, Ратибор, ах, Ратибор!

Послал же Бог мне воеводу:

Затеяв этот разговор,

Он взбаламутил всё, как воду…

 

Мономах встает и подойдя к окну, всматривается в него…

 

Мономах:

- Вот и зима берет разбег…

А это что там так кружится?

   (всматриваясь)

Последний лист на первый снег,

С березы сорванный, ложится!

     (после молчания, задумчиво)

Кружит, кружит последняя листва…

А может, это не листва, а годы?

И вскоре, по законам естества,

Настанет время зимней непогоды?..

Оплачут меня горестно дожди,

Завоет вьюга, наметая замять…

И этот крест, что на моей груди,

Земля наденет – обо мне на память!..

А что потом?

 

Мономах смотрит на летописца, но тот делает вид, что старательно пишет.

 

Мономах:

- Меня, с одним крестом,

Что нынче, дышит, любит и страдает

Не за вчера иль завтра… что потом

За этот день навеки ожидает?

 

Мономах смотрит на летописца, но тот по-прежнему молчит.

 

Мономах:

- Допустим, клятву не нарушу.

Уедут ханы. А потом?

Я успокою свою душу,

Но загорится все кругом!

Нарушу клятву – загорится,

Тогда уже моя душа…

Дать свято ханам удалиться,

Или своих спасать, греша?..

 

Мономах начинает ходить по гриднице.

 

Мономах:

- И так не хорошо, и этак худо…

Как ни крути, выходит все равно:

Нет – я убийца. Да – иуда.

И третьего ответа не дано!

Полсотни битв, а то и боле,

Провел, но нет страшней – сего!

Там все понятно в чистом поле.

А тут неясно ничего!

(размышляя вслух)

Как берега, не знающие встреч,

Как стороны различные монеты, -

Всё в жизни – обоюдоострый меч,

И все мы им безжалостно задеты!

 

В полной тишине слышится тихая грустная песня. Мономах идет на звук, открывает дверь и знаком подзывает гридня.

 

Мономах:

- Поешь?

Гридень

    (виновато):

- Пою! Прости, князь, иногда…

Спать хочешь – очень укрепляет!

Мономах

(желчно):

- И я бы тоже пел – только всегда!

Да княжий сан не позволяет…

Гридень:

- А если вслух не передать

Того, что в сердце, то, быть может,

Петь про себя?

Мономах

(делая вид, что не понимает):

- О! Про меня, видать,

Теперь такие песни сложат!..

 

Мономах снова идет к окну, но на полпути останавливается и подзывает гридня.

 

Мономах:

- Что наши люди сообщают?

Гридень:

- Что ханы, хоть и врозь…

    (осекается)

Мономах

(невесело усмехаясь):

- Пой, пой!

Гридень:

- Но одинаково вещают…

Прости, смеются над тобой,

Занять твой терем обещают,

И наше всё забрать с собой!

Мономах:

- Что Ратибор?

Гридень:

- Со стен не сходит -

Следит, что делает их рать!

Мономах:

- И что же?

Гридень:

- Словно тени бродит

И, видно, скоро ляжет спать.

Мономах:

- Иди! Нет, стой! А… тут, что люди -

От стариков до отрочат?

Небось, весь дом, как улей - в гуде?

Хулят? Жалеют?

Гридень:

- Нет. Молчат…

 

Мономах отпускает гридня и обращается к летописцу.

 

Мономах:

- И ты молчишь?

Летописец

(не переставая писать):

- Я? Никогда!

Мономах:

- Молчишь, и вижу – осуждаешь!

     (властно, указывая на трон)

Поди сюда и сядь – туда!

Ну как? Что чувствуешь? Желаешь?

 

Летописец послушно откладывает перо и садится на трон.

 

Летописец:

- Хороший стул – удобно и просторно…

Конечно, не чета он моему,

Но думаю, что если сесть повторно -

Привыкнуть в жизни можно ко всему!

Мономах:

- На этом, как ты говоришь, удобном,

Просторном «стуле» думают о том,

Что лучше бы сидеть на месте лобном,

Уже под занесенным топором!

И я сейчас, в смятении великом,

Решенье должен принимать один!

Один! Один!..

(показывая на икону Спаса Нерукотворного)

Вот перед этим ликом…

Я – князь и раб!.. Слуга и господин…

(подходя к летописцу)

А может, правда вызвать воеводу

И сделать красным этот первым снег,

Чтобы потом его всему народу

Не окропить в предательский набег?

Летописец:

- То как еще сказать…

Мономах:

- Как? Только прямо!

Летописец:

- А криво, князь мой, я и не смогу!

Мое перо ты знаешь сам, упрямо,

И пишет только ровную строку!

Мономах:

- Не в правилах моих, ты это знаешь

Просить кого-то дважды, но спрошу:

Ты… вызов воеводы – понимаешь?

Скажи, я жду…

 

Летописец возвращается на свое место и отыскивает в рукописи нужную строку.

 

Летописец:

- Сначала устрашу!

Твой внук…

Мономах:

- Мстислава первенец?

Летописец:

- Неважно!

То будет много-много лет потом…

Воюя много, честно и отважно,

Однажды примирится со врагом.

Мономах:

- С Олегом?

Летописец:

- Нет! Его уже не будет…

А князь тот поцелует крест тогда,

Да скоро свою клятву позабудет,

И завоюет внука города!

  (показывая издалека развернутый свиток)

Твой внук посла отправил, чтоб напомнил!

И, хоть без должной чести был прием,

Посол все, как положено, исполнил,

Но князь был тверд в решении своем.

Сказал, что он не видит в том кручины -

Ведь крест, он засмеялся, был так мал…

И в тот же день, без видимой причины,

Здоровый, сильный - бездыханным пал…

 (сворачивая свиток)

Вот как порой наказывает клятва.

Тех, кто нарушил свой завет…

Каков посев – такая жатва!

Ну, как тебе такой ответ?

Мономах:

- Да, устрашил!

Летописец:

- Теперь о добром будем.

Как говорят – кто ранил, исцелит!

Такого нет греха, который людям

Господь за покаянье не простит!

Мономах:

- Да, ранил и спасительным бальзамом

Помазал рану. Только зря учил:

Для самого себя ведь в главном самом

Ответа я, увы, не получил!

И есть ли он – единственный на свете,

Надежный, как удар мечом, ответ,

Который разрешит сомненья эти?

Быть может, есть. Да времени уж нет!

(отходя от летописца)

Как нитка мысль: свяжу – и тут же рвется!

И снова я вяжу ее, спеша!

О, как моя душа сейчас мятется!

Постой, я говорю – душа?.. Душа?!

(радостно)

Архиепископ – вот кто мне поможет!

Дана им власть вязать и разрешать

Здесь, на земле все то, что после может

Небесному в итоге помешать!

 

Мономах хлопает в ладоши, и появляется гридень.

 

Мономах:

- А… ты – опять? Все не дождешься смены?

Терпи! Все нынче терпят на Руси!

Сходи к владыке…

(в ответ на встревоженный взгляд охранника)

Да не стащат стены!

И, если он не спит, то пригласи!

 

Гридень мнется, но убегает.

 

Мономах:

- Ну вот и все… На сердце полегчало.

Я должен получить теперь ответ

И положить какое то начало,

Пока не положил его рассвет!

Владыко – старец, знаю верно.

Ему чужда и ложь, и лесть,

И он сейчас нелицемерно

Ответит мне все так, как есть…

 

Входит архиепископ.

 

Мономах подходит к нему и, слегка склоняя голову, привычно подставляет ладони под благословение.

 

Мономах:

- Благослови, владыко!

 

Архиепископ привычно начинает осенять князя крестным знамением, но вдруг рука его приостанавливается.

 

Архиепископ:

- И на что же?

Мне, князь, сейчас тебя благословлять:

Идешь ли ты еще на свое ложе

Или встаешь, чтоб дело исправлять?

Мономах:

- Что сон? Одно лишь времени лишенье!

Его я после смерти утолю!..

Благослови… на верное решенье!

Архиепископ

     (благословляя):

- Ну что ж, на это я благословлю!

Мономах:

- Святый владыко, как мне быть:

Не медли, я молю, с ответом

Душу спасти иль погубить,

Других людей сгубив при этом?

Архиепископ:

- Молился я в ночной тиши,

Была тиха моя молитва…

Хотя… для мира и души

Молитва – это тоже битва!

Мономах:

- Да-да, конечно, но сейчас

Не время для бесед духовных.

Сейчас возможность есть у нас

Русь от врагов избавить кровных!

Архиепископ

(показывая большую серебряную монету):

- Вот, посмотри-ка на монету,

Что к нам завез купец-араб.

Когда-то тетрадрахму эту

Послушно изготовил раб.

Потом она пошла по миру:

Эллада, Персия, Тунис,

Где, поклоняясь, как кумиру,

Ей торговали и клялись…

Смотри: над профилем Афины

Коринфский шлем в те годы смял

Удар до самой середины –

Знак недоверчивых менял.

Сначала серебро блистало,

Потом стемнело, словно сад,

И, наконец, она устало

Легла в заветный чей-то клад.

Как быстротечно мир устроен!

Давно повержены во прах

Купец и царь, поэт и воин,

Ее державшие в руках.

Теперь вот я, ленив, беспечен,

Иду по тропке бытия,

Не понимая, что не вечен,

Как были все они, и я!..

Мономах

   (недовольно):

- К чему всё то? Прости, мне недосужно!

Скажи, пока что время есть у нас -

Как быть с врагом?

Архиепископ:

- Я то к тому, что нужно

О вечности заботиться – сейчас!

Ведь после войн, болезней, моров, слухов

Поверь мне, князь, настанет, наконец,

И – благорастворение воздУхов,

И – благосостояние сердец…

Мономах

     (в сторону):

- Не слышит, что ль? Я знал, что он порой

Юродствует и иногда чудачит.

Но чтобы здесь, сейчас, передо мной…

(вслух)

И что сие, владыко, это значит?

Архиепископ:

- То, что тогда – не в силах и представить…

Тогда… тогда – захватывает дух…

Мы, люди, будем Бога вечно славить

За эту горсть сегодняшних укрух!

Как крошки хлебные, Он эти дни и ночи

Любя, нам подает, чтоб мы могли

Заботиться, пока отверсты очи,

И о душе, и для родной земли.

(устало прислоняясь к стене, но бодро)

Полезно милостыню дать убогим:

Сироткам, вдовам от щедрот своих.

       (с особой значимостью)

Но выше нет заслуги перед Богом -

Как жизнь свою отдать за жизнь других!

 

Архиепископ блаженно закрывает глаза и умолкает.

 

Мономах:

- Да он совсем меня не слышит!

И от него не слышно слов…

Может, преставился? Нет – дышит…

Ты что, владыко, нездоров?

Архиепископ

    (открывая глаза):

- Я шел к тебе – шаги считал!

Мономах:

-Зачем?..

Архиепископ:

- Затем, что мне придется

За каждый шаг – велик иль мал,

Держать ответ…

(садясь)

Прости, устал…

     (поднимая перст)

Ведь он там – в Небе отдается!

Мономах:

- Да это мне, хоть забываю,

И так известно самому.

Но здесь… сейчас… не понимаю, -

Ты это все – к чему?

Архиепископ

  (поднимаясь, с неожиданной силой в голосе):

- Над крестной клятвою твоей –

Для этого я здесь, не так ли? -

Не властен я – архиерей,

Что с бородою не из пакли!

В Царьграде я видал давно

Таких. Развяжут, не бледнея,

И крестной клятвы узы. Но –

Ответ за то еще страшнее!

 

Архиепископ подходит к аналою в углу, перед иконами, на котором лежат Евангелие и Крест.

 

Архиепископ

(глядя на крест):

- Он на кресте уж тыщу лет,

И всё живой… Как то не видят?!

(Мономаху)

Мои слова и мой ответ

Тебя, надеюсь, не обидят?

Мономах

    (сдержанно):

- Ну, что ты… Нет!

Архиепископ:

- Тогда пойду -

Считать шаги, что были прежде

И что, даст Бог, еще пройду

В пути – ко сбыточной надежде!

 

Архиепископ, поддерживаемый под руку Мономахом, медленно идет к двери, где князь передает его гридню. Летописец ему вслед:

 

Летописец

      (ему вслед):

Один, в безмолвии ночном,

Перебирая зерна четок,

Он мог бы спутать явь со сном,

Когда б ход мыслей не был четок.

Ему не нужно ничего:

Среди дождей, морозов, зноя, -

Подобна келия его

Ковчегу праведного Ноя.

В соседней келии монах

Давно отбил свои поклоны

А он, с молитвой на устах,

Глядит на древние иконы.

Весь мир, уставши от грехов,

Спит до рассвета, забывая,

Про пенье третьих петухов…

А он, себя окаивая

И спать ресницам не веля,

Всю ночь стоит у аналоя,

Молясь, чтоб стала вся земля

Ковчегом праведного Ноя!

Мономах

  (тяжело опускаясь на скамью):

- Он мне сказал и все, и ничего…

В спокойный час я, как земля сухая,

Впитал бы жадно все слова его,

Ни одного из них не упуская.

Но этот час тяжел, как никогда.

Сейчас меня преследует иное:

Как о небесном думать мне тогда,

Когда зависит от меня земное?!

Вся тяжесть снова на моих плечах.

И надо… надо принимать решенье.

Ведь сила князя не в словах -

В его делах и их свершенье.

Что я могу народу дать,

Дав ханам улететь, как птицам:

Осиротив – потом подать

Сиротам, нищим и вдовицам?!

Коварство Итларя… Кидана взгляд…

Прав беглый раб – такие не отстанут.

(вспоминая)

«Слова их мед…

Дела их яд…»

Обманут ханы нас, обманут!

(летописцу)

А если мы обманем их,

Как предлагает воевода?

(летописец отворачивается, и Мономах – сам себе)

То не от слов, а дел моих

Спасется множество народа!

Не будет литься кровь рекой,

Не содрогнется Русь от стона,

И не потянется строкой -

Позорной – в Степи нить полона!

Прав Ратибор – там выгода видна,

А тут (стучит по груди) ее никто не видит.

А может… у нее здесь нет и дна?

Войти – войдет, и только в Небе выйдет?..

Пора, пора уже давать ответ…

Не льет вода под камень залежалый!

Итак – итог? Скорее, да, чем нет…

Да-да, скорее «да», пожалуй!

(после раздумья, уже более решительно)

И, если там княжь гридь уж возвратился…

Его за воеводой я пошлю…

 

Мономах хлопает в ладоши – раз, другой. Собирается хлопнуть в третий, как дверь отворяется, но, вместо гридня входит Гита.

 

Гита:

- Ты все еще в трудах?

Мономах:

- Да, припозднился…

Гита:

- Идем со мной, тебя я покормлю!

 

Мономах отрицательно качает головой. Гита подсаживается рядом.

 

Гита:

- Почти не ешь, совсем не спишь…

Не отдохнешь от дел рабочих.

Мой лад! Себя ты не щадишь

Мономах:

- Себя-то я как раз щажу, а прочих…

Гита:

- Один, охрану отпустил!

Ну, как же можно без охраны?

Мономах:

- А меч на что?

Гита:

- То - мало сил,

А всюду эти ханы, ханы…

(глядя на мужа)

Ты у меня совсем устал!

А я все сына вспоминаю:

Каким он был, каким он стал,

И обнимаю, обнимаю…

Я знаю, что нельзя так, но -

Ты только не изволь сердиться -

Хочу спросить уже давно:

Когда наш мальчик возвратится?

Мономах:

- Как только все у нас начнется…

Гита

(встревожено):

- Что все?!

Мономах:

- Ну… скажем, дань мы соберем,

Так сразу он к нам и вернется.

Я думаю, уж скоро…

Гита:

- Днем?

Мономах:

- Не могут злого сделать ханы

Такому сыну моему:

Ведь на него, с рожденья, планы –

Особые!

Гита:

- Но почему?

Мономах:

- Он носит имя Святослава,

Который двести лет назад

Ходил на Степь. И честь, и слава

Ему покорны были…

Гита:

- Лад!

Мороз крепчает! Шубу надо

Ему бы передать туда…

Мономах:

- Дадим и шубу, моя лада -

Когда вернется он сюда!

Гита:

-Я верю слову Мономаха!

Ведь ты - не ханы и князья,

Которым ничего без страха,

Все знают, доверять нельзя!

 

Гита уходит.

 

Мономах

    (вслед жене):

- Что с нею будет, если Святослава

Нам не удастся вызволить? Вина

Тогда на мне, и как отрава,

Испортит нашу жизнь она!

Да и князья – пойдут ли вместе

На Степь под знаменем моим.

Или останутся на месте,

В надежде выстоять самим?

(с горькой усмешкой)

Олег с великою охотой

Напишет сразу всем о том,

Что Мономах наделал с ротой,

Которую скрепил крестом!

Кто после этого со мною

Общаться станет, не боясь,

Что с клятвой сделав так одною,

Их тоже не обманет князь?

Да, риск и здесь, причем, немалый…

И, может, лучше нет, чем да?

(смотрит на летописца, но тот молчит, и тогда – опять себе)

Да-да, скорее, нет, пожалуй…

Но если нет – опять беда!

Допустим, даже ханы эти,

Взяв дань, бескровно в Степь уйдут.

Так вслед за ними, словно сети,

Другие будут тут, как тут!

Придут, как там им дань покажут,

И, позабыв вчерашний страх,

Назавтра явятся и скажут:

«Плати и нам, князь Мономах!»

А чем платить? Уж нечем будет -

Все, что собрали – отдадим!

И, если так нам Бог рассудит,

Собой платить придется им…

Нет времени на размышленье,

И тут и там видна беда,

И надо принимать решенье.

Так как же быть: нет или да?

Да или нет? Два эти слова

Опять, как обоюдоострый меч!

И я в недоуменье снова -

Которому идти навстречь?..

 

За дверью вновь слышится тихая, протяжная песня. Мономах хлопает в ладоши и подзывает к себе вошедшего гридня.

 

Мономах:

- И снова ты! Незаменимый прямо!

Устал?

Гридень:

- Нет, князь!

Мономах:

- Поди сходи к жене!

 

Гридень отрицательно мотает головой.

 

Мономах:

- Ведь прикажу, коли такой упрямый!

Гридень:

- А то, хоть ты и князь, не сможешь мне!

Мономах:

- Как это так? Мне говорить такое…

Да и, смотрю, во взоре без вины!

Гридень:

- Вина, князь, есть, но то – совсем другое…

Мономах:

- Что именно?

Гридень:

- Нет у меня жены!

Пока с тобой за ханами гонялись,

Они вошли в мою родную весь…

И там над ней сначала надругались,

 (показывая на сердце)

А после… после саблею – вот здесь.

Мономах:

- А дети что - они, надеюсь, живы?

Гридень

     (с горечью, усмехаясь):

- А это лучше половца спроси…

Он моих чад рабами, для наживы,

Угнал подальше от святой Руси…

И где они теперь: в Степи? в Царьграде?..

Небось, уже забыли, как их звать.

И мне осталось только Христа ради

Теперь за них – убогим подавать…

Мономах:

- А мать с отцом?

Гридень:

- Сжег половец их в храме

Со всеми теми, кто не мог идти…

Что еще делать им со стариками?

Одна помеха и расход в пути!

(одним движением смахивая слезы)

Так что мне дома, при огне лучины

Сам понимаешь, одному невмочь…

А слезы лить негоже для мужчины.

Вот и дежурю в тереме всю ночь!

Мономах:

- Ты вот что… Спой!

Гридень:

- Как! Здесь?

Мономах:

- А что смущает?

    (показывая на летописца и самого себя)

Ведь при народе – малом, но честном!

Сам же сказал, что песня помогает.

И может… не в одной борьбе со сном?

 

Гридень поет песню о половецком набеге:

 

От березы до березы

Шли в полон, роняя слезы,

Подгоняемы плетьми,

Жены русские с детьми.

 

Дым пожарищ, как туман,

Да летает черный вран…

 

От рябины до рябины

По полям лежат мужчины.

И не ягоды рябин

Зреют на груди мужчин…

 

Дым пожарищ, как туман,

Да летает черный вран…

 

От рябины до березы

То ли росы, то ли слезы

Матери родной земли:

Снова половцы прошли…

 

Дым пожарищ, как туман,

Да летает черный вран…

 

Мономах:

- Вот он народ: его рыданья,

Печаль-туга и боль-беда,

Да что там – вопль до содроганья!

А я тут – да иль нет?.. Да! Да!!

    (решительно)

Когда в реке не знают броду,

В нее с обрыва – и плывут!

      (уже окончательно - гридню)

Зови скорее воеводу!

Одна нога чтоб там, другая…

Гридень

    (радостно):

- Уже тут!

 

Гридень выбегает и почти тут же в гридницу входит воевода.

 

Мономах:

- А говорили, ты со стен не сходишь!

Ратибор:

- Ну, почему же? Иногда схожу.

Мономах:

- Как время только-то на все находишь?

Садись. И я с тобою посижу!

Ратибор:

- Звал меня, князь?

Мономах:

- Да, велю сядь!

И на слов вязь

Время не трать…

Недосуг нам

Тратить свой час

Знаю и сам

Все без прикрас.

Половца стан

Ждет мою месть…

Что там за план

У тебя есть?

Ратибор:

- Волка – по-волчьи надо бить:

Раз! И стрела чтоб в нем торчала!

Мономах:

- Но там – мой сын! Как с этим быть?

Ратибор:

- Мы его выкрадем сначала!

Есть торки. Вид и речь у них -

Не отличишь от ханов даже!

И в половецком – за своих

Они сойдут для сонной стражи!

Мономах:

- На всякий случай, пусть возьмут

Для сына шубу и пусть скажут,

Коль что, мы к княжичу, мол, тут

И эту шубу им покажут!

Ратибор:

- Добро. Они пройдут к шатрам,

И, тихо перебив охрану,

Уходят с княжичем, а там

И мы нагрянем в гости к хану!

Затем всех прочих перебьем,

Никто, поверь, и не проснется!

Ну, а потом, сегодня днем

Мой сын за Итларя возьмется.

Мономах:

- Да, не напрасно чин свой носишь…

Придумал много ты всего!

А много ли на подготовку просишь?

Вот-вот заря…

Ратибор:

- Да ничего!

   (торопливо)

Готовы торки, рать готова

Нельзя, ты прав, нам ждать зари!

Ждут одного лишь только слова…

Приказа князя…

Мономах

(пожимая плечами):

- Так бери!

Ратибор

    (немедленно поднимаясь):

- Князь, ты пока что и не чаешь,

Что начинается…

Мономах:

- Постой!

За Святослава отвечаешь

Передо мною - головой!

 

Ратибор уходит быстрым, решительным шагом.

 

Мономах:

- Стрела умчалась с тетивы…

Да так, чтоб не остановили!

Ну, что Кидан? Иду на вы!

Как мои предки говорили!

 

Мономах смотрит на летописца, но тот отворачивается.

 

Мономах:

- Конечно, было бы достойно

В глаза сказать…

      (после молчания - гридню)

Жене не говори!

Пусть хоть она поспит спокойно…

Хотя б до утренней зари!

 

Гридень выходит.

 

Мономах

    (летописцу):

- А ты пиши, что не жалея жизни…

Да что там жизнь, добуквенно пиши:

Князь Мономах сегодня для Отчизны

Не пожалел и собственной души!

 

Летописец пишет. Мономах в ожидании опускает голову на руки…

 

Летописец:

- То было время и добра, и зла,

Как, впрочем, всякое другое время.

Короткий мир и войны без числа,

Тепло любви и ненависти бремя.

Всё так же, как века тому назад

И как опять спустя века, повсюду –

В одних местах был словно райский сад,

В других – несладко приходилось люду.

Все также, жизнью дорожа своей,

Болели, торговали, покупали,

Мирились, ссорились, лелеяли детей,

Ходили, ели, бодрствовали, спали….

Как всякие другие времена,

И это время думало, что вечно.

А годы шли, как за волной волна,

За горизонтом тая быстротечно…

Мономах

(слыша стук в дверь):

- Без стука заходи – велю!

Гридень:

- Ух, разыгралась непогода!

Мономах:

- И не тяни, я не люблю!

Что сообщает воевода?

Гридень:

- Всё, торки вышли из ворот

И подползают шито-крыто,

Чтобы потом наоборот

Среди шатров пойти открыто!

 

Летописец продолжает писать, Мономах – сидеть в томительном ожидании.

 

Летописец:

- То было время и добра, и зла,

Как впрочем, всякое другое время,

И сеяло в потомков без числа

Оно и злое, и благое семя…

Умней живущие ли тех, кто прежде жил,

Или глупее тех, кто позже будет -

Ответа нет. И я бы не решил

Давать его – грядущее рассудит!

Оно, в себя все прошлое впитав,

Однажды даст на всё ответ конечный…

Тогда услышит прав или не прав

И этот век, жестокий и беспечный…

Гридень

     (с порога):

- Все, княже, началась резня -

Такое там сейчас творится!..

Эх, жаль, ты не пустил меня,

Чтоб мог я местью насладиться…

(показывая на окно)

Мечи неслышные стучат,

Летит град стрел на волчью стаю…

Мономах

      (обрывая):

- Что Святослав?

Гридень:

- Пока молчат...

Мономах:

- Молчат, молчат…

Гридень:

- Схожу, узнаю!

 

Гридень выходит. Мономах распахивает окно. Свеча перед иконой гаснет. Он зажигает ее, но она гаснет опять… Снова зажигает…

 

Мономах:

- Как лик Христа сегодня строг…

И свечка что-то угасает…

А может, это жертву Бог -

Уже мою не принимает?

 

Дверь открывается, и свечи гаснут в третий раз. Мономах оборачивается и видит вошедшую Гиту.

 

Гита:

- Что был за шум? Кто приходил?

Мономах:

- Был Ратибор…

Гита:

- Что ему надо?

Мономах:

- Да так – не спится… Разбудил

Тебя, сбегая вниз, он, лада?

Гита:

- И хорошо, что топал он!

Ему я благодарна даже –

Прогнал такое ужасный сон,

Что до сих пор мне дурно…

Летописец

     (предостерегающе - на распахнутое окно):

- Княже!..

 

Мономах поспешно закрывает окно.

Гита:

(зябко передергивая плечами)

- Я задремала, от всего устав,

И мне приснился, представляешь,

Не Святослав, а Изяслав,

Которого ты княжить отправляешь.

Совсем один – и поле без конца…

Одна береза рядом, как невеста.

Он отправляет к нам с тобой гонца,

А тот коня никак не сдвинет с места...

 

Дверь распахивается, и в гридницу без стука врывается гридень.

 

Гридень:

- Князь, наши люди донесли…

Гита:

- Что донесли? Что ты скрываешь?

Мономах

(незаметно показывая гридню кулак):

- Что сыну – шубу отнесли!

Сама ж просила, понимаешь…

Гридень

(ликуя):

- Что шуба, князь?! Уже идут!!!

Я лишь опередил немного,

Чтобы сказать, что он уж тут…

Гита:

- Кто он – скажите, ради Бога!

Гридень:

- Да он же, он – наш Святослав!

(выбегая и тут же возвращаясь с одетым в огромную шубу княжичем)

Мономах:

- И правда – он!

(Гите)

Ну что, довольна?

Гита

 (бросаясь к сыну):

- Мой мальчик! Слава Богу! Слав…

(осекаясь на полуслове, принимается ощупывать княжича)

Ты цел? Здоров? Нигде не больно?

(оглядываясь на Мономаха)

- Ай, лад! Ай, князь, не обманул!

Не верила ведь – до его прихода…

Мономах:

- Сказал верну – вот и вернул!

  (замечая вошедшего Ратибора)

- Ну что, спасибо, воевода!

 

Мономах сам подходит к Ратибору и крепко пожимает ему руку.

 

Мономах:

- Всё сделал?

Ратибор:

- Всё, как говорили!

Мономах:

- А что ж так долго ты молчал?

Ратибор:

- Так ведь не мед мы с ханом пили…

Молчал – зато не подкачал!

Мономах:

- То так! То верно!

 (Гите)

Хватит, право,

С немилосердием таким

Мне портить лаской Святослава!

Иди! А мы поговорим!

 

Счастливая Гита с сыном уходит. Мономах с Ратибором садятся на лавку.

 

Мономах:

- Теперь остался хан Итларь…

Ратибор:

- Ну, со змеей – и мы, как змеи!

Не ускользнет и эта тварь

От нас, заверить тебя смею!

Мономах:

- Дать бы вина им, Ратибор,

Покрепче, из германской бочки!

Ратибор:

- Уж дал – чтоб помутней был взор

У них после тяжелой ночки!

Мономах:

- Ну, а изба – не подведет?

Ратибор:

- Так дело не в избе, а в крыше!

Пусть только он в нее войдет,

И тут, как тут – на хана свыше…

 

Все остальное Ратибор досказывает согласно кивающему Мономаху на ухо. Воевода уходит. Мономах опять сидит на лавке, подперев голову рукой. Судя по светлеющему окну, наступает рассвет, который сменяет солнечное утро.

Вошедшие слуги гасят свечи.

 

Мономах:

- Вот и закончился рассвет.

Как никогда он долог ныне,

А Ратибора нет и нет…

Летописец

 (кивая на дверь, за которой слышатся громкие шаги):

- Да вон он, легок на помине!

Ратибор:

- Ну, вот и всё: нет волка и змеи,

И войска их, как не бывало!

Мономах:

- Потери?

Ратибор:

- Волосы мои…

(в ответ на недоуменный взгляд Мономаха)

- Седых их за ночь много стало!

 

Мономах подходит к воеводе и крепко обнимает его.

 

Мономах

    (летописцу):

- Пиши князьям…

Летописец:

- Что?

Мономах:

- Всем - одно и то же:

Что я изветом ханов истребил,

И степь теперь пойдет на нас…

Гита

    (входя):

- О, Боже!

Мономах:

- И чтоб здесь каждый скоро с войском был!

Да и еще! Олегу – вставь особо:

Пусть уничтожит сына Итларя,

Чтоб за отца не мстил до гроба,

И мы не лили крови зря!

(гридню)

Поедешь к брату Святополку,

Дашь грамоту ему, и там,

Чтобы побольше было толку,

Доскажешь все, что видел сам!

  (замечая жену)

А я, чтоб ты вновь не серчала,

Пойду немного отдохну,

Позавтракаю для начала,

И после - править суд начну!

 

Ярко освещенную гридницу заполняет народ: ремесленники, купцы, смерды… Они постепенно заслоняют пишущего летописца. Все ждут Мономаха.

 

Летописец:

- Наутро воеводы хитрый план

Исполнен был. Пишу про то, как слышал.

Вошел с людьми в избу-истобку хан,

И сам он из нее – уже не вышел!

Столы ломились от различных блюд,

Стояли, подбоченясь, в ряд кувшины…

И к ним рванулся хан и его люд,

Давя друг друга и гася лучины.

Расселись шумно, только смех вокруг,

И, ничего не видя и не слыша,

Запировали весело, как вдруг

Над головами их разверзлась крыша!

И вместо неба – с луками в руках

Сын Ратибора с меткими стрелками.

Вскочили половцы: «Эй! Ай! Ох… Ах!»

Прикрылись, кто кувшином, кто руками…

Пропела звонко первая стрела,

Вонзаясь прямо в сердце хана злого,

За ней вторая… третья… И пошла

Охота до последнего живого!

Кричали люди ввысь: «Всё! Перестань!»

Метались люди: «Хватит, пощадите!..»

А вниз ответом: «Вы хотели дань?

Так вот она вам! Нате! Получите!»

Всё реже были крики, и когда,

Уж ничего не видя и не слыша,

Итларь с людьми умолкнул навсегда,

Открылась дверь и затворилась крыша…

Как мне сказали, так и говорю.

Но только даже в этот век суровый,

Еще рассветную зарю

Я не видал такой багровой…

 

Последний прибывший на княжий суд человек заслоняет летописца, и он умолкает. Появляется Мономах. Он энергичен и радостен. Вместе с ним – его сын Изяслав.

 

Народ

(приветствуя князя):

- Кормилец наш!

- Отец родной!

- Ты спас всю Русь от ханской тризны!

- Мы все с тобой душой одной!

- Нам за тебя не жалко жизни!..

Тиун

   (кланяясь Мономаху):

- До нужд народа снизойди!

Чтоб не было вражды и мести,

Послушай, князь, и рассуди

Всех их по совести и чести!

Мономах

(оглядывая пришедших, благодушно):

- Я суд свой отложил на пару дней.

Но думаю от этого решенья

Мои не станут менее верней

И более неправедны прошенья!

Меня держали срочные дела,

Которые и вас касались тоже.

Ну, а теперь, когда пора пришла,

(крестясь на икону)

Благослови меня на суд сей, Боже!

С кого начнем?

Тиун

(подталкивая вперед двух крестьян-смердов):

- Да вот, хотя бы с них!

Мономах:

- В чем суть?

Истец

   (показывая на ответчика):

- Прошу я на него управу,

В который раз он на полях моих

Наводит сильную потраву!

Мономах:

- Вина доказана?

Тиун:

- Вполне!

Давно уж нет меж ними мира!

Мономах:

- Тогда осталось только мне

Сказать, какою будет вира!

(подзывая летописца)

- Пиши!

Тиун

(подсказывая):

- Пять кун в казну и три ногаты -

      (показывая на истца)

Истцу!

Мономах:

- Быть посему за вред!

Истец

(ворча, но с довольным лицом):

- Не хватит и для ткани на заплаты…

Но будет теперь в страхе мой сосед!

Мономах

     (летописцу):

- Ты все молчишь! По совести и праву,

Быть может, я не прав. Но ты представь -

Какую б ханы навели потраву?!

Им только волю дай, или… в живых оставь!

 

В дверях показывается Ратибор. Увидев в гриднице толпу народа, он недовольно качает головой. Мономах, заметив его, огорченно разводит руками, мол, сам видишь – дела… Ратибор показывает на свой меч и доспехи, дескать, пойду, проверю пока, как готовится оружие к предстоящему походу, и выходит. Суд продолжается.

Тиун выводит нового истца и связанного по рукам и ногам ответчика.

 

Мономах:

- Кто он такой, и почему так связан?

Тиун:

- Это разбойник, князь, - тать коневой!

Он своровал коней, и я обязан

Такого тебе выдать головой!

Мономах: