Глава семьдесят третья. Сны января

Ему снилось лето. Ветер, заплетающий зеленые травы, треплющий волосы матери, выбившиеся из пучка, небрежно заколотого на затылке. Она идет быстрым размашистым шагом, тонкие стебли цепляются за подол длинной широкой юбки. Северус едва поспевает за ней. Порой она наклоняется, срезая соцветия зверобоя или тысячелистника, складывает их в вылинявшую холщовую сумку, перекинутую через плечо. А высоко над ними — желтое спелое июньское солнце. И мириады солнечных осколков в траве: чистотел, лютики, луговой чай. И небо — яркое, голубое, его тоже полощет ветер, оттого оно и расплескалось по лугу звездочками васильков, колокольчиков, цикория, полевой герани. Эйлин показывает ему розовый цветок с насыщенными малиновыми прожилками, во сне Северусу не разобрать ее слов, но он знает, что это ясенец. А дальше — вновь крохотные солнышки, только на этот раз в кипенно-белых оборках. Ромашки.

Воздух над лугом гудит — то ли от зноя, то ли оттого, что вокруг каждого цветка роятся беспокойные пчелы и неторопливые шмели. Тяжелые, медово-черные, мохнатые — они трудятся в глубине раскрытых бутонов, и те, не выдержав деловитой ноши, клонятся все ниже. Замирают, складывая прозрачные крылья, стрекозы.

В стоптанные сандалии набивается иссушенная солнцем земля, она серая, словно пыль, он поднимает комочек, растирает между пальцами — но и она пахнет летом и солнцем.

А когда Северус просыпается, он понимает, что лето — вот оно, рядом с ним. Жаркое, напоенное теплом, в нем солнце и небо, и аромат того самого луга из детства, который и сейчас кружит голову. Его лето спит на животе, широко раскинув руки и уткнув нос в подушку. Плененное зимой и спрятанное здесь, под охраной снегов и высоченных сосен. Его баюкает тихое потрескивание дров в камине и мерный бой часов, доносящийся снизу.

Аромат беспечного счастья в каждой клеточке его тела. И Северус склоняется над спящим, чтобы вдохнуть его запах, напитаться, насытиться. Его губы скользят по открытым плечам, шее — легко-легко, словно крылья стрекоз. Мягкий, разморенный со сна — Северусу кажется, будто он перебирает невидимые солнечные струны. Крохотный шрам под лопаткой — Гарри не помнит, откуда он взялся...

Впадинки чуть ниже поясницы, еще два поцелуя — и Северус достигнет крохотного созвездия из трех кофейных родинок. Спит ли Гарри? Возможно, его веки плотно сомкнуты, он дышит ровно, размеренно. Уснувшему лету рано просыпаться среди зимы. Он даже не вздрагивает, когда ладони Северуса ложатся на его ягодицы, осторожно раздвигая их. Гарри и Северус не так долго вместе, мальчик порой стесняется слишком откровенных ласк — так пусть ему снится сон: тому, что грезится, так просто поддаться.

Прочертить дорожку от копчика, еще ниже, приникнуть губами к крохотному отверстию, обвести его языком и... проникнуть внутрь, ощущая жар этого податливого юного тела. И не издать ни звука, ведь мы играем, правда? Ты спишь и не подозреваешь о том, что я делаю с тобой? Я — всего лишь твой сон, как и ты — мой сон о лете. Северус прикрывает глаза, глубже, еще — и вот первая волна удовольствия прокатывается по телу Гарри, он невнятно стонет, словно в полудреме. Сгибает ногу в колене, но глаз не открывает. Значит, играем дальше?

Разгоряченная кожа кажется такой нежной, что ее не хочется касаться пальцами, только так — одними губами. Дарящий наслаждение обладает... Гарри твой, твой — волшебный солнечный мальчик. В знойном воздухе звенят крылья тысяч стрекоз, терпкий аромат цветов и трав ударяет в голову. Мой, мой, мой... И Северус больше не помнит себя, потому что кожа Гарри слаще клевера, целовать его, гладить на ощупь, как слепец, чтобы потом, не смея вздохнуть, войти в него и замереть, почувствовать его тело полностью своим, от макушки до самых пяток. И двигаться медленно, словно рассекая марево полуденного зноя. Гарри, Гарри...

И звон прозрачных стеклянных крыльев над лугом все громче, и в какой-то момент они разбиваются, осыпаются — и вот уже ты лежишь, откинувшись на подушки, и смотришь в его полные восторга глаза, он ловит твои губы своими, смешно трется носом о щеку. А потом, устроившись рядом с тобой, почему-то спрашивает:

— Сев, ты... ты так со мной... как будто я хрустальный.

Потому что... ты не успеваешь подобрать слова, они приходят сами:

— Просто я люблю тебя.

Вот и все. Что же может быть проще?

 

* * *

Странное ощущение беззаботного лета не покинуло его и на следующее утро, только когда Гарри, примостившись на краю постели и хитро улыбаясь, поставил ему на живот небольшую шкатулку, Северус вспомнил, какой сегодня день.

— С днем рождения тебя!

Юноша смущенно опустил взгляд, не зная, придется ли по душе его подарок.

— Ты ограбил сокровищницу на пару с полуслепым драконом? — Северус не умел принимать поздравления.

— Посмотри, — длинные ресницы чуть дрогнули, пряча затаившиеся в глубине зеленых глаз веселые искорки. — Даже если они тебе и не очень понравятся, они тебе точно пригодятся.

Подарок... подарок от Гарри на этот чертов день рождения, который Северус возненавидел, кажется, сразу, как только выучился ходить. Ладонь зельевара накрыла пальцы юноши, придерживающие шкатулку. На какую-то долю секунды даже расхотелось открывать ее — что если он будет разочарован и не сможет скрыть этого?

— Северус, ну, давай! Белая Дама сказала мне, что они подойдут именно тебе.

Так, а вот это уже интересно. Ведь Белая Дама — один из могущественных духов гор. Значит, Гарри без ведома Северуса опять лазил по пещерам. Видимо, юноша уже достаточно хорошо успел изучить выражение глаз мастера зелий, но на этот раз он не стал оправдываться, только фыркнул:

— Мы с Изабо там были. А я ее за это водил смотреть на Гримварда.

Северус подтянул подушку повыше — разглядывать подарок лежа было неудобно, да и невежливо. Ларчик открылся с едва внятным щелчком, на выстеленном бархатом дне тускло блестели четыре камня.

— Доставай, Сев! — Гарри торопил его, ему не терпелось убедиться, что подарок понравится. — Вот этот, который ты сейчас держишь...

— Это морион, Гарри. Я знаю.

Кристалл в его ладони на первый взгляд казался черным, но внутри него словно теплился неяркий свет. А второй — гладкий, как обкатанная морем галька. Кофе с молоком и корицей — оникс. Земные камни. Следующий был желто-зеленым, теплым, как согретая солнцем вода на мелководье. А в последнем жили все краски морских глубин. Хризолит и аквамарин.

— Скажи мне... — Северус был почти уверен в правильности своей догадки, — в той пещере Белая Дама предложила тебе выбрать четыре камня, ведь так?

— Ага, откуда ты знаешь? — Гарри выглядел довольным и беззаботным.

— По одному для каждой из Стихий.

— Ну у меня ведь день рождения еще не скоро.

Северус обхватил его за шею и притянул к себе. Только Гарри, выбирая магические дары, был в состоянии отказаться взять хоть что-то для себя. Попади он в сад Гесперид — он принес бы тебе все волшебные яблоки. Солнечный мальчик...

— Ах, уже и не золотой! — Гарри смеялся, тянулся к его губам. — Тебе нравится, правда? Если их огранить, они будут еще лучше. Белая Дама сказала, что камни из ее пещеры усиливают связь со Стихиями, уравновешивают душу и магию. Или что-то в этом духе, может быть, я чего-то недопонял.

Северус был уверен, что у него есть уже все, чего он мог бы пожелать, причем без всяких камней.

А этот день, начавшийся так восхитительно правильно, катил дальше, не желая встраиваться ни в какие издавна заведенные распорядки. Они покинули спальню непозволительно поздно, если бы Гарри не должен был позаботиться о Гримварде, они бы не выбрались из постели до самого обеда. Часы били полдень, Северус неторопливо одевался — Гарри обещал вернуться побыстрее, как он сам выразился "к праздничному ланчу".

— Вас ожидают в гостиной, мастер Северус.

Зельевар вздрогнул: в это утро он начисто позабыл о том, что кобольды вообще существуют в природе. И вознес хвалу хворому Гримварду — если бы не его слепота, нежданные визитеры имели бы все шансы застать обитателей "Хижины" только выбирающимися из постели.

— Кто там, Мани? — осведомился Северус, хотя выбор возможных посетителей здесь был весьма ограничен.

— Господин Валльштайн и мастер Конош, — почтительно отрапортовал Мани. — Вы позволите подать обед в столовой, или будут иные распоряжения?

Подать обед? Накрыть стол? Не иначе, Гарри проболтался Альдигеру о сегодняшней дате, и теперь им придется принимать гостей? Или все же нет? Просто рассказал старику о своем намерении наведаться в драконий заповедник, а тот приволок с собой и Коноша? Сама идея о том, что девятого января уместно хоть какое-то застолье в его честь, прежде показалась бы Северусу абсурдной. А сейчас... странно, но он не чувствовал привычного раздражения.

— Да, конечно, накрывай в столовой. Зачем она еще нужна? Скажи, что я уже спускаюсь.

Когда Валльштайн распахнул свои медвежьи объятия и завел речь о том, как же он рад именно в этот день... Северус стиснул зубы, но в тот же миг вновь поймал себя на мысли, что у него нет повода для недовольства. А Карпатский Князь чуть ли не подмигивал ему, взглядом указывая на внушительный короб, стоящий у его ног. И на этот раз подношение явно не предназначалось дракону.

Было непривычно сидеть за столом, выслушивая хвалебные речи в свою честь, но сегодня они отчего-то не тяготили его. Раскрасневшийся от выпитого Валльштайн напоминал румяного младенца, Конош проворно наполнял бокалы, ожидая заслуженной похвалы вину из собственных виноградников. И говорил, говорил — о своем семействе, о том, как в семнадцатом веке из-за каких-то междоусобиц они утратили часть земель. Тех самых, где сегодня и располагался драконий заповедник. Гарри слушал его внимательно, чуть прищурившись — сегодня и он чувствовал себя полноправным участником взрослого застолья.

А вечером расхрабрившийся Альдигер предложил всем прогуляться до его замка, видимо, решил покрасоваться перед Коношем тем, как лихо способен взбираться по уводящей вверх тропе, почти не опираясь на клюку.

Возвращались они вдвоем, Гарри обнимал Северуса за талию, спешить было некуда — и они целовались, словно подростки, как будто на каждой елке подзадержавшийся Санта щедро развесил ветки омелы.

— Смотри!

На раскрытой ладони Гарри сама собой появилась крохотная птичка, сотканная из света. Она весело чирикнула, клюнула его за палец, уселась на соседнюю ветку и тут же принялась распевать свои беззаботные песни. За ней еще одна, и еще — они слетали с ладони юноши одна за другой, чтобы немедленно присоединиться к птичьему хору. И небольшой перелесок, только что погруженный во мглу, наполнялся свечением — живые поющие фонарики были подобны последнему аккорду уходящих волшебных ночей на границе старого и нового года.

Губы Гарри были мягкими и податливыми, Северус сжимал его озябшие пальцы в своих ладонях. И ему казалось, что все его дни рождения случились именно сегодня. А тот, кто приносит дары, отдал ему их сегодня — все разом, за все предыдущие тридцать девять лет,

 

* * *

Гермиона недолюбливала январь, хотя и сама не раз удивлялась, чем ей не угодил именно этот месяц. Да, холодно, промозгло, ветер забирается за воротник теплой мантии, треплет волосы, играет кисточками шарфа, норовя закинуть их на спину или же ослепить, бросив в лицо. Когда идешь по брусчатке, только и смотри себе под ноги — иначе угодишь в грязь. Но разве февраль или декабрь многим лучше? Нет, в феврале уже чувствуешь дыхание весны, даже сюда, в самый центр Лондона, будто доносится аромат первоцветов из далеких полей и садов. Декабрь? Декабрь — это время предвкушения: Рождества, подарков, обещание исполнения желаний, которые ты обязательно загадаешь, когда часы пробьют полночь.

Но вот теперь... праздники позади, теплые ветры заблудились где-то в солнечных странах, им пока что не добраться так далеко на север, не пересечь пролив. Прежде, собирая свою школьную сумку перед началом нового семестра, она вдыхала манящий запах новых книг и пергаментов, раскладывала перья в разноцветные футляры — тогда, в детстве, это помогало. Так проще было ждать весны. Но вы выросли, миссис Поттер, увы: книги — это всего лишь книги, и сколько ни выбирай расшитые закладки для них — вещи останутся вещами, они не разгонят хмурые облака над городом, от них промозглый зимний дождик не станет летней грозой.

Третий день работы, всего-навсего третий день — а ей кажется, что уже минула целая вечность. Ее сменит еще одна, потом подоспеет другая — бесконечная череда унылых часов, желтоватый свет настольной лампы, освещающий крохотной пятачок в Зале Пророчеств, унылое бормотание голосов безвестных сивилл, мельтешение линз. Полумрак и камни, как будто они в сговоре друг с другом, они ненавидят ее, давят, гонят отсюда. И эти слова... шепот, шуршание бессмысленных обрывков фраз — уже к концу первого дня ей чудилось, что стены говорят с ней, придвигаются ближе, пытаются заманить в ловушку, выталкивая вперед то одно, то другое древнее откровение. "Наушники наденьте, — вновь посоветовал ей Бёрд, когда она зашла попрощаться к нему на исходе первого дня своей стажировки. — Я вам серьезно говорю, миссис Поттер, это бурчание кого угодно с ума сведет. Артефакт все сделает за вас, только следите за процессом. Ну... музыку послушайте, что ли. Вроде у магглов это в ходу".

Разумеется, он не намекал на то, что она магглорожденная — просто понимал, что любая девушка в ее возрасте, составляя закупоренные сферы с пророчествами в ровную шеренгу, предпочтет задорно трясти головой в такт тому, что несется из ее плеера. Даже подпевать станет.

— Что-то мне не нравится, как ты выглядишь.

Рон, в кои-то веки оказавшийся дома раньше супруги, бодро вытряхивал на стол содержимое пакета из маггловского супермаркета. Они оба как-то давно решили, что ни он, ни она не рождены для готовки. И как только начнут зарабатывать сами, сразу же подыщут покладистого домашнего эльфа. Кингсли, правда, подмигивал и обещал, что такое чудо в их жизни может произойти и раньше. "Угу, — фыркнул Рон тогда, едва Министр покинул их жилище. — Предвыборный подарок избирателям".

— А что не так?

Гермиона и вправду чувствовала себя уставшей... нет, это была даже не усталость — как будто какое-то невидимое чудовище присосалось там, в Отделе Тайн, к ее голове, и выпило весь мозг.

— Круги вон под глазами. Ты себя в зеркале-то видела, миссис Поттер?

— Там... — отчего-то ей захотелось попробовать все ему объяснить. — Там... как будто стены наваливаются на тебя, сжимаются, разговаривают с тобой. Только я не понимаю, что они хотят мне сказать.

— Знаешь что... — взгляд Рона потемнел, его неловкие пальцы бережно касались ее щеки. — Отказалась бы ты. Сама посуди: сидишь в полутьме весь день, пророчества эти сумасшедшие. Еще мерещиться всякое начнет. Да и место... одно из самых гадких воспоминаний, если честно. Гарри, Сириус... как на нас Упивающиеся набросились. Мозги эти в аквариуме, к которым я сунулся... Мне потом черт знает что еще недели две снилось. Сдался тебе этот Отдел Тайн?

Но Рон и сам знал, что уговаривать ее бесполезно. Невыразимцы, "белая кость", их окружал ореол некоей избранности, причастности к тайнам, о которых простой смертный и слыхом не слыхивал. Гермиона мечтала, чтобы ее взяли именно туда. А смысл? Если они переедут в Австралию, ей вряд ли пригодятся все ее здешние заслуги.

Дождь за окном... как будто расшалившийся ребенок что-то чертит серым грифелем на черной бумаге.

— Спать пойдем, таинственная ты моя, — попытался пошутить Рон, направляясь в сторону спальни. — У меня завтра подъем в шесть, вроде обещали на патрулирование отправить.

Она знала, что и он пока что разочарован началом своей стажировки в Аврорате: показывают, рассказывают, указывают: то не трогай, это не бери, к этим помещениям у вас доступа нет... Бесконечный инструктаж, проверка палочек, кофе, курилка, аврорские байки. Рон явно ожидал большего. Детская мечта, некогда одна на двоих у него и Гарри. Но вот детство закончилось, а ничего нового так и не придумалось. К тому же Поттер... он наверняка подался бы в Аврорат. Да и был ли у него выбор? Выходит, и у Рона его тоже нет.

Гермиона любила его таким, какой он есть: неуклюжего, шумного, порой до ужаса бестолкового. Вот и сейчас он устроился в кровати, словно медведь в берлоге: уже засыпает, а все еще крутится, только что не урчит и не сосет лапу... Она прилегла рядом, осторожно сдвинув со своей подушки его большую раскрытую ладонь. И вскоре тоже забылась чутким тревожным сном — эта иссушающая усталость, что подкралась еще в середине дня, буквально валила с ног.

Но в ее сне сегодняшний день словно начался заново: она вновь шла по переулку, выводящему прямо к зданию Министерства, старательно обходила лужи, повыше подбирая подол мантии, одной рукой натягивала на голову капюшон, а другой удерживала бумажный пакет с хрустящими остывающими пончиками. Только бы добраться побыстрее: если накладывать согревающие чары, пончики уже кажутся не такими свежими, а утро в Отделе Тайн начиналось с традиционной чашки кофе.

Но улочка все вилась и вилась, и через какое-то время Гермиона заметила, что ведет она вовсе не в ту сторону: незнакомые вывески, обветшавшие фасады с осыпающейся штукатуркой. И дома... они пригибались все ниже и в то же время как будто стремились придвинуться поближе к ней. Она ускорила шаг, все еще надеясь, что просто свернула несколько раньше и вот-вот выберет верное направление. Но переулок казался бесконечным, он нырял в темные арки, вокруг становилось темнее, словно она спускалась под землю. Да это же Лютный! Да, небольшая лесенка с выщербленными ступенями, сейчас будет что-то наподобие рынка...

Гермиона огляделась, она была готова даже спросить дорогу у сомнительных местных обитателей — но вокруг не было ни души. Хорошо, сказала она себе, я просто поверну назад, но паника стучала в голове сотней молоточков — она совсем одна, и каждый, кто увидит ее здесь, без зазрения совести вытащит палочку из рукава, чтобы бросить в нее отвратительное заклинание, иные здесь были не в ходу. В Лютном она — не героиня войны, не миссис Поттер. Она — просто враг.

Она повернула голову, пытаясь отыскать хоть какой-то знакомый ориентир — и внезапно взгляд ее упал на витрину, замызганную, запыленную, как и все соседние. Следовало бы пройти мимо, но что-то будто подтолкнуло ее подойти ближе, и... О, Мерлин! Прежде Гермиона никогда бы не подумала, что в подобном месте может таиться такая красота! Она чуть ли не прижалась носом к грязному стеклу. Невероятно! Узкое пространство было уставлено серебряными чашами, на краю одной из них притулилась пара голубков, выполненных на редкость тщательно: легко было поверить, что они вот-вот подсядут поближе друг к другу, перебирая красными лапками. Витые канделябры, блюда, а по краям всего этого великолепия — настоящие живые орхидеи: белые с алыми крапинками на восковых лепестках, насыщенно-сиреневые, розовые с желтоватыми прожилками.

И она, не задумываясь, толкнула дверь и очутилась внутри лавки. Хозяин не показывался, поэтому она, поначалу несмело, а потом все более утрачивая робость, начала обходить богатства, расставленные на потемневших от времени грубо сколоченных деревянных полках. В витринах поблескивали зачарованные кольца и ожерелья, на стенах были развешаны мечи и кинжалы. А вот там, на самом верху... будто блестит что-то? Она привстала на цыпочки, потянулась — и в ее ладонь лег полупрозрачный шар, заполненный синеватой дымкой. Пророчество! Это же пророчество из Отдела Тайн! Как оно могло оказаться здесь? Но прежде чем Гермиона успела что-то сообразить, откуда-то из недр лавки раздался скрипучий голос.

— Воровка! Вот я и поймал тебя!

Шаркающие шаги приближались к ней на удивление проворно. Она бросилась к двери, все еще не выпуская сферу из рук, но дверь не поддавалась.

— Воровка! Держи ее!

И тут же в магазин хлынули авроры, их появление прямо из-за закрытой двери не показалось ей странным. Так много, человек десять-двенадцать — не меньше. Один из них крепко схватил ее за локоть, однако шар отобрать не пытался. Видимо, считая его очевидным доказательством совершенного преступления.

Картинка сменилась неожиданно — она сидела в неудобном кресле с высокой спинкой, по-прежнему сжимая Пророчество в ладони, а вокруг нее амфитеатром располагались скамьи. И стол, за которым восседали председатель и секретарь, был прямо перед ней. Так она в Визенгамоте! Но почему? Она всего лишь взяла с полки вещь, даже не помышляя о том, чтобы ее украсть — разве же за это сразу тащат в суд, собравшийся по такому ничтожному поводу в полном составе?

Судьи что-то говорили, склоняя головы друг к другу, оборачивались — казалось, Гермиона их вовсе не интересует. И она не могла ни различить их лиц, ни разобрать слов. Только противный торговец из магазина стоял напротив нее и тыкал скрюченным пальцем ей в лицо:

— Мерзавка! Украла самую ценную вещь!

Он был очень стар, руки его подрагивали, от негодования трясся даже кончик длинного носа, похожего на клюв. И пальцы его были... сухие, тонкие, как птичьи косточки.

— Так вы утверждаете, почтенный Горбин, что эта девица выкрала артефакт из лавки прямо в вашем присутствии?

Какой еще артефакт? Это он сам, Горбин, стащил Пророчество из Отдела Тайн! Это ему место в кресле для подсудимых, а вовсе не ей! Сейчас она все объяснит им, все скажет, но слова... их было много, она даже ощущала, как шевелятся ее губы, но не слышала собственного голоса.

— Вот, молчит! — злорадно заключил Горбин. — Ей нечего сказать в свое оправдание! Пусть уважаемый суд отправит ее в Азкабан, ей там самое место.

Маги на скамьях вновь зашевелились, кивая головами. Какой Азкабан? Разве им неизвестно, кто она такая? Она беспокойно завертелась, ожидая, что вот-вот — и к ней обязательно придет подмога. Что сейчас сюда ворвутся Рон, мистер Бёрд или Кингсли, подхватят ее под руки, уводя отсюда, объяснят, что вышла досадная ошибка.

— Свидетель, у нас есть свидетель!

Она с облегчением вздохнула. Ну наконец-то! Кто в здравом уме станет обвинять ее в краже?

— Свидетель со стороны обвинения!

И он появился словно из ниоткуда — она не заметила, что дверь в зал отворилась. Невысокий маг в темной мантии, лицо его было скрыто широким капюшоном. Он откинул его — растрепанные черные волосы, высокие скулы, зигзаг шрама на лбу — и произнес безразлично и твердо:

— Свидетельствую. Виновна.

Зеленые глаза смотрели прямо ей в лицо, без приязни или узнавания.

 

* * *

— Ты что, Герми! Что с тобой! Ну, милая, ну же, перестань!

Она не сразу поняла, что это Рон расталкивает ее. Пробормотала что-то про плохой сон, повернулась на другой бок, подтянула одеяло повыше. Рон сонно заворчал, но вскоре затих, а она так и вглядывалась в темноту, положив голову на локоть, и не смела сомкнуть глаз.

Глава опубликована: 16.04.2017