Двое в ванне, не считая резиновой уточки (рейтинг R)

Горячая ванна была не просто горячей, она была восхитительно обжигающей, как раз такой, как и надо. Чуть ли не кипяток, простой человек наверняка бы в такой сварился до смерти, Кроули же в первый момент заколотило ознобом, словно его опустили в жидкий азот, а потом потихоньку начало отпускать. Жар, такой приятный, такой ласкающий, постепенно раскручивал свитые в тугие спирали мышцы, распускал по волоконцам, расслаблял, успокаивал, снимал перенапряжение. Даже зуд под кожей вроде бы стал не таким изнуряющим — хотя это, может, и не от воды вовсе, а от рук Азирафаэля, горячих умелых рук, таких мягких и таких сильных одновременно, гладящих, разминающих и отлично знающих, где и как именно что надо делать.

 

(ПРИМЕЧАНИЕ *А еще в этой ванне была мыльная пена, густая, взбитая, непроглядная, она покрывала всю поверхность восхитительно обжигающей воды, и под ее милосердным прикрытием Кроули мог делать что угодно, не привлекая к этому лишнего внимания и не испытывая мучительной неловкости. Все-таки Азирафаэль был настоящим ангелом.)

 

(ПРИМЕЧАНИЕ **Вот только у этого имелись и свои минусы.)

 

— Что? Больно? — обеспокоенно спросил Азирафаэль, когда Кроули резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы. И придвинулся. Ненамного, но… Черт…

 

— Нет.

 

— Все-все-все, там больше не буду.

 

— Только посмей! Там как раз сильнее всего и чешется. Не отвлекайся, ангел.

 

— Хорошо…

 

Иногда на Кроули накатывало так, что он вообще переставал соображать и начинал метаться и биться о стенки, корчась и задыхаясь, и тогда Азирафаэль ложился к нему в ванну и обнимал крепко-крепко, и гладил, гладил везде, просто гладил, ничего больше, позволяя тереться о себя и кончать, вроде как незаметно, в воде же, под пенкой. Они не были голыми оба, Кроули удалось отстоять свои боксеры, а купальный костюм Азирафаэля был просто таки верхом целомудренности, закрывая его от колен и до шеи, но тереться о ткань (или сквозь ткань) было даже приятнее. И чувствовалось острее.

 

Ангел отстранялся сразу же, стоило Кроули чуть прийти в себя и шевельнуться более или менее осмысленно. Словно чувствовал и не хотел смущать. Впрочем, почему словно? Он же ангел.

 

— Ты как?

 

— Терпимо.

 

— Подогреть?

 

— Давай.

 

Их разговоры редко длились дольше: линька выматывает, и даже в хорошие минуты, когда отпускало и прояснялось в голове, Кроули чувствовал себя удавом, пропущенным через молотилку. Такая мясная гофрированная ленточка, в которой больше нет ни одной твердой кости. Сплошной кисель в шкурке, положить и не взбалтывать. И вообще ничего бы твердого в Кроули не осталось бы, если бы не чертов ангел с его трижды чертовым купальным костюмом…

 

Наверное, этот костюм с точки зрения ангела выглядел действительно до крайности целомудренным, такие были в моде лет сто назад, если не все сто пятьдесят. Такие носили борцы и цирковые силачи. Укороченное слитное трико от колен и до плеч, оставляющее голыми руки и шею. Из тонкого тянущегося трикотажа в бело-голубую полосочку, облипающее тело словно вторая кожа. И надо было, наверное, быть ангелом, чтобы не понимать: такой костюм ничего не скрывает. Ну вот ни самой крошечки!

 

Кроули, вцепившись обеими руками в края ванны, смотрел на ангельский член, обтянутый тонкой влажной тканью, и чуть не плакал. Член, толстенький и аккуратненький, так отчетливо обрисованный белоголубыми горизонтальными полосочками, слегка покачивался и подергивался: ангел, стоя прямо в воде между раздвинутых коленей Кроули, наклонился над его плечом и с нажимом проводил по спине руками, сцепив пальцы в замок. С нажимом, по позвоночнику, вверх и вниз. Ангельский пах при этом оказался прямо перед лицом Кроули, что напрягало до крайности.

 

Лицо у Кроули горело, и горячая вода была тут ни при чем. Собственный его стояк был почти болезненным, особенно по контрасту с мягким и теплым (даже на человеческий взгляд теплым!) ангельским членом, что дразняще раскачивался перед самым носом. Мучительно хотелось качнуться головой вперед, вминаясь в это теплое и мягкое лицом, хотелось тереться об него щекой, носом, впиваться жадными поцелуями прямо сквозь ткань, чувствуя, как оно твердеет и наливается жаром под ноющими губами, хотелось…

 

Кроули уже даже мечтал, чтобы новый приступ накатил на него поскорее — и тогда ангел сам прижмется к нему всем телом, и можно будет тереться сколько угодно. Но приступ все медлил, словно назло, и этот член, иногда чуть ли не задевающий по носу, и этот купальник, боже, надо быть ангелом, ничего не соображающим ангелом, чтобы издеваться так невинно и так изощренно…

 

Когда его наконец-то скрутило, Кроули испытал почти что облегчение.

 

 

* * *

 

 

У людей бытует мнение, что ангелы просыпаются вместе с птичками небесными. Это не совсем так, поскольку в своем обычном состоянии ангелы вообще не спят, даже когда пользуются человеческими телами. Ангелам неведомы ни усталость, ни прочие чувства — если они, конечно, не приложат к этому определенных усилий. Обычно они и не прикладывают. Зачем? Просто по умолчанию отключают эти функции, и все.

 

Последнее время Азирафаэлю спать нравилось точно так же, как и наслаждаться человеческой пищей, а уж после такой изматывающей ночки он бы точно предпочел поспать подольше. Однако проблема заключалась в том, что вчера (ПРИМЕЧАНИЕ *вернее, уже сегодня, ибо было это под утро, но от людей Азирафаэль усвоил и странноватое на посторонний эфирно-оккультный взгляд деление времени на «вчера» и «сегодня» — вчера это то, что было до того, как я проснулся) он так распереживался, буквально на части раздираемый целым вихрем самых противоречивых эмоций и ощущений, что забыл вернуть к обычному (отключенному) состоянию некоторые базовые функции своего человеческого тела (например, работу почек) и проснулся в такую рань потому, что ему настоятельно потребовалось отлить.

 

Вчера все получилось просто ужасно. Кошмарно. Унизительно. Неправильно. Чудовищно. Непростительно. Подло. Вообще ни черта не получилось, если уж на то пошло.

 

И — восхитительно. До дрожи…

 

Азирафаэль плеснул в лицо холодной водой из-под крана. Не помогло: стоило покоситься в сторону ванны, и он снова чувствовал, как щеки и уши заливает горячая краска. Наверное, стоит отключить еще и эту базовую функцию, хотя бы на время, чтобы лишний раз не смущать бедного Кроули. Ему и так несладко пришлось.

 

Кроули…

 

Все-таки Эндрю ошибался, когда расхваливал свой товар как средство совершенно безотказное и действующее круче виагры даже на натуралов. Этот странный костюм, обтягивающий и выставляющий все напоказ (ну абсолютно все!), совершенно невозможный костюм… Эндрю утверждал, что против него не устоит никто, и Азирафаэль был склонен с ним согласиться (его самого кидало в краску при одном лишь взгляде на этот кошмарный костюм, хотя тогда в нем обретался всего лишь манекен).

 

Они ошиблись.

 

Кроули устоял.

 

Хотя, если выражаться точнее, наверное, надо было бы сказать «усидел», он ведь тогда сидел, только дело-то ведь вовсе не в этом, правда? А в том, что Кроули не отреагировал. Ну вот совсем.

 

Хотя Азирафаэль совершенно бесстыдным образом крутил стратегически важным местом (эпицентром, если можно так выразиться, композиции!) перед самым демонским, с позволения сказать, носом! Чуть ли не задевая. И тонкая ткань ничего не скрывала, только подчеркивала. Близко, так близко, что он чувствовал горячее быстрое дыхание Кроули на своем члене, тонкая ткань не спасала — черт, да он чуть не кончил прямо там от этого дыхания! Раза два удержался просто чудом. Или даже три.

 

А Кроули даже не шелохнулся. Так и сидел, замерев, и смотрел сквозь Азирафаэля, словно никакого Азирафаэля перед ним на самом деле и не было, а это так, развратные галлюцинации, причем чужие, не стоит на них и внимания обращать…

 

Азирафаэль глянул на свое отражение в зеркале и быстро отвел взгляд.

 

Вот именно что чужие. Стыдненько.

 

Кроули было плохо и совершенно не до того, ты обещал ему помощь и поддержку, а что сделал на самом деле? Попытался воспользоваться его болезненным состоянием в собственных своекорыстных целях. А еще ангел, называется, крылья надел!

 

Азирафаэль покраснел еще сильнее, вспоминая свое недостойное поведение и не менее предосудительные мысли и ожидания. Во всех подробностях вспоминая, чтобы уж точно не повторились. Стыдливо запихнул босой ногой мокрую сине-белую тряпочку поглубже под ванну, словно это могло решить его проблему.

 

Проблему это, разумеется, не решило, но стало словно бы немножко полегче. Хорошо, что Кроули такой непрошибаемый и вчера так и не поддался на глупые и совершенно неуместные азирафаэлевские поползновения, а то сегодня вообще оставалось бы только сгореть от стыда. В том самом адском пламени и сгореть, от которого Кроули его прикрыл…

 

Азирафаэль еще раз вздохнул, вытер пылающее лицо влажным полотенцем и поплелся обратно в спальню.

 

Кроули спал, свернувшись калачиком на боку, запихнув скомканную простыню между ног и бесстыже оттопырив ягодицы, обтянутые розовой пижамкой. Словно знал, какое впечатление производит его поджарый демонский зад на некоторых ангелов. Словно даже во сне провоцировал. Азирафаэль понял, что залип, уставившись на узкую полоску загорелой кожи чуть выше пижамного пояса — там, где слегка задралась розовая ткань. Сглотнул, с трудом отдирая взгляд.

 

Ничего Кроули не знал и никого, разумеется, вовсе не провоцировал. Просто спал, как ему удобнее. И даже не догадывался, какие у некоторых ангелов имеются на его счет пошлые мысли. Пошлые и подлые.

 

Хорошо, что Азирафаэль все-таки успел вчера с этой пижамкой. Почти такой же, как его собственная, только помягче. Конечно, натягивать ее на несколько неадекватного Кроули (а если быть до конца откровенным — то упихивать в нее совершенно невменяемую демонскую тушку) было бы форменным издевательством. Но и укладывать его голым в свою постель показалось Азирафаэлю тоже каким-то… ну неправильным, что ли. Вряд ли Кроули был бы очень рад, проснувшись утром и обнаружив…

 

Он вообще как-то совсем не по-демонски отнесся к возможности обнажения, вчера, например, в трусы вцепился так отчаянно, словно от этого его жизнь зависела. Пришлось его так в этих трусах в ванну и усаживать (хорошо еще, что потом, когда все закончилось, был слишком вялый и не заметил, как Азирафаэль их испарил потихоньку, вместе с водой, решив обойтись без полотенец). Нет уж, лучше начудесить пижамку, только помягче, чтобы не раздражать лишний раз и без того воспаленную линькой кожу.

 

Настроение Азирафаэля опять переменилось, улыбка сделалась мягкой, как та самая пижамка.

 

— Тебе повезло, мой дорогой, что у меня ангельский характер, — почти беззвучно шепнул он спящему Кроули, осторожно пристраиваясь к нему рядышком со спины, но так, чтобы лишь на расстоянии тепла, чтобы не задеть, не потревожить и даже случайно не сделать больно. — И что терпение у меня тоже ангельское.— И, немного подумав и пошевелив плечами, чтобы устроиться поудобнее, удовлетворенно подытожил: — Просто таки дьявольски повезло!