Ч.VII. Теологический пролетариат

Помышляйте, прежде всего,
о пище и одежде, тогда Царство Божие
само упадёт вам в руки.
Г.В.Ф.Гегель, из письма к фон Кнабелю от 30.081807 г.

Отчаяние.
Взгляд в прошлое на поколения угнетённых рождает отчаяние. Мы смотрим в будущее и видим лишь прошлое: руины надежд и безнадёжность рабов. Таков механизм восприятия, конституирующий представление – мы видим лишь то, что поставлено перед нами. Пелена прошлого застит имагинативное будущее. Воображение отравлено прошлым. В истории нет ничего устойчивого, что давало бы надежду. Сущность человеческой истории – это угнетение, только оно неизменно, как египетские пирамиды. Примеры другой истории, от анатолийского неолитического коммунизма и раннехристианской гетеродоксальной общины до вспышки русской революции – всё это погребено под гнётом экономической формации и институций господства.

Онтология человека экономической формации медленно, но верно двигалась в своему акмэ – к пониманию того, что жизнь человеческая есть безосновная бездна абсурда. От откровения старика Селена до Системы Гегеля тянется нить пугающего прозрения: лучше бы человекам и на свет не рождаться. Наш мир – это проигранная война. Мы побеждённые. Мы падаем в бездонный колодец.

Отчаяние это место отсутствия вины. Больше нечего бояться, ибо страх уже реализован в травме. Когда человек входит в пространство травмы, когда рваные края раны окружают его, нет больше основания, нет надвигающегося дна. И нет фантазма падения. Все кто мог снизу уже постучали. В последней разъятости хоры человек обретает ничто – простую сепарацию нигредо.

Мы ни в чём не виноваты. Не мы такие, мир такой. Но наш мир давно уже не горы и воды. Мы обитаем в культуре – мы находим себя на стройке огромного перевёрнутого зиккурата, мы роем себе братскую могилу. Онтология Гегеля потому и есть последняя абсолютная мудрость, что она показала тождество бытия и ничто. Наше бытие – это само ничто. Синтез бытия и ничто есть становление – ничтоженье. Экономика частной собственности и икономия Божия суть одно и то же – это активное отчуждение. Это и есть угнетение. Наша повседневная реальность – это всего лишь расширяющийся разрыв. Непристойный секрет политэкономического Полишинеля давно вскрыт, как нарыв: буржуазное общество вооруженных друг против друга собственников-суверенов, отношения которых опосредованы правом – этим универсальным трансгрессивным Преступлением. Буржуа собрались на ристалище вокруг пустоты главного приза. Но в самой серцевине пустоты не буржуа, у центра воронки – пролетариат. Их никто не видит. Их нет. Они – тени. Арбайтеры, отягощённые древним проклятием технэ. Отчужденные от плодов собственных дел, они способны понять, что единственное дело, которое делалось в истории – это ничтоженье. Их удел – отчуждение от плодов дел. Их собственность – само отчаянье. Таков конец истории. Они всё потеряли. Теперь им нечего терять, кроме своих цепей.

Отчаявшийся человек перестаёт питать собою древние иллюзии. Он наконец-то способен понять, что его окружают вампирические призраки. Ему незачем жить, ведь он всего лишь ресурс для чужих. Чего ему теперь бояться? Его и так нет. Даже его желание – это желание Другого, его «Я» – всего лишь чёрномагический дубль, подсаженный в психику извне могущественными Господами.

Но поражение оказывается величайшей победой. История стремилась лишь к одному – к своей смерти в пространстве ничто. Нет никаких объективных законов истории, ведущих через прогресс к торжеству разума, есть лишь эскалация отчуждения. Спираль технического прогресса оказывается ступенчатой воронкой дантова ада. Мы ничем не обязаны этой истории. Она была не нашей. Мы были лишь марионетками чуждой нам игры. Но её главный приз достался нам. Это награда – само отчаяние. Теперь мы свободны, мы никому ничего не должны. Мы больше никому и ни во что не верим. Идолы остаются без жертвоприношений. Онтологический кризис легитимности списывает все обязательства. Теперь мы свободны.

Этот переломный момент скачка от старого к новому с необходимостью вводит фигуру буржуазного Конца истории. Сова Минервы вылетает лишь в сумерки. Это тема не только Гегеля, но и Беньямина. Во всяком случае, последнего так можно прочитать. Вот что Вальтер Беньямин пишет в тезисах «О понятии истории»:

[Субъект исторического познания – сам борющийся, угнетённый класс. У Маркса он выступает как последний из закабалённых, как отмститель, застающий от имени поколений поверженных дело освобождения труда. Та позиция, ещё раз на короткое время ощущавшаяся в «Союзе Спартака», с самого начала вызывала у социал-демократии чувство неудобства. За три десятилетия ей удалось почти вытравить из памяти имена вроде Бланки, одно звучание которых сотрясало прошедшее столетие. Она удовольствовалась тем, что предложила рабочему классу роль избавителя грядущих поколений. Тем самым она подрезала его становую жилу. В этой школе класс отучился и от ненависти, и от готовности к жертвам. Потому что и то, и другое питается образом порабощённых предков, а не идеалом освобождённых внуков.]

Ушедшие поколения угнетённых требуют отмщения. Месть – это возмездие, восстановление справедливости-дикэ. По древнему принципу талиона, месть буквально это возмещение убытка, заполнение нехватки. «Пепел Клааса стучит в сердце». Каково же должно быть воздаяние, способное заполнить безмерное зияние? Только обновленный мир в Повторении. Весь мир целиком. Новый событийный мир. «Приобретут же они весь мир».

В «Святом семействе» Маркс и Энгельс недвусмысленно утверждают: пролетариат – это класс-самоубийца. Всемирно-историческая роль пролетариата и состоит в том, что в нём частная собственность упраздняет самое себя, заканчивая историю экономической формации. Пролетариат приводит в исполнение приговор, который частная собственность сама себе вынесла своим развитием. Уничтожая саму классовую структуру, а значит и себя как класс, пролетариат выворачивает старый мир наизнанку. Новую историю встретят новые люди. Неевклидова геометрия революции-Повторения осуществляет событийный переход, подобно тому, как Данте с Вергилием, спустившись до дна ада, по оси мира, – косматому телу самого Люцифера – преодолевают грань миров и поднимаются к порогу Чистилищу по ту сторону этого мира.

Вековечные поражения трудящихся ставят пролетариат перед истиной своего нынешнего чудовищного положения. Благодаря борьбе и страданиям предков пролетариат, этот ничтожный субъект par excellence, приходит в сознание. И это сознание классовое. Последний класс в истории экономической формации оказывается самым передовым. Он выдвинут своей ничтожной судьбой на самый край борьбы с вампирическим прошлым, которое всегда фатально оказывается трагическим настоящим. Пролетарий оглядывается и ретроактивно понимает, что он законный наследник древней травмы. Так в школе ненависти он узнаёт свою классовую истину: упущенный свободный мир и невозможный шанс на повторение удачи в последней борьбе. В этом истина ленинизма: узнать в толще хронического времени зазор кайрического момента, и ударить в это «слабое звено», разорвав цепи рабства. «Апрельские тезисы» предваряют революцию, они суть скандальное узнавание кайрической полноты времён – той самой исторической неизбежности (апории), требующей решимости действовать. Такова диалектика закономерного становления субстанции и произвола исторического субъекта.

Люди спокон веков ожидают близкого конца света. Наивные апокалиптические настроения скрывают, тем не менее, глубокую интуицию того, что Беньямин называл Jetztzeit – мессианский момент вне времени. Речь идёт о революционном времени качественного скачка. Эпоха растёт как туча, и вдруг! – прерыв постепенности: состояние, когда времени больше нет. Это время решения. Это время временное – можно опоздать, а можно не дать больше времени господам для продолжения вечного угнетения. Времена сгущаются, грозовой заряд накапливается – мир рабства кончится громом. Или всхлипом…

Эта же логика дискретного времени толкает к необходимости постоянного возобновления борьбы. Никто не знает сроков. Дело не в том, чтобы пробить лбом стену. Не одиночки создают места событий и не они назначаем времена. Становление экономической формации – процесс масштабный, крот истории – существо исполинское и неповоротливое, он, как Индрик-зверь, колышет землю. Но коммунизм это не только цель – воображаемое светлое будущее, но и сама освободительная деятельность «здесь-и-сейчас». Дело в том, что только через многократные попытки освобождения можно узнать, где звенья господской цепи дали слабину и возник исторический шанс. Крот истории тоже обладает своим загадочным клинаменом. Увидеть этот поворот истории можно, лишь участвуя в ней. Событие Повторения можно узнать только через упорное, навязчивое повторение. Компульсивные попытки закончить историю эксплуатации – судьба передового класса. Но лбы надо беречь, ими ещё придётся думать. Собственно говоря, марксизм и есть такая экспериментальная наука: философский праксис освобождения.

Люди спят и видят сны. Материя. Хора – это субстанция сна. Хора – это лишённость и отчуждение. Хора – это предместье, населённое охлосом. Хюле – это строительный лес. Хюле – это дрова, из которых возгорится пламя. Чернь, пролетариат – это и есть политическая материя. Угнетённые спят умом и машинально работают руками. Они роют штольни в недрах времён, своим трудом подрывая устои. Их нет и никогда не было. Они – ничтожный исторический субъект, носители Ничто. Они – ничтожества. Их история – ночь мира. Чтобы осветить тьму пламенем борьбы, нужна искра сознания. Но чтобы внезапно проснуться, нужно увидеть ночной кошмар.
Встретиться можно только в пустоте.

После пути

Если он превозносится, я унижаю его;
если он унижается, я превозношу его;
и противоречу ему всегда,
пока он не поймёт,
что он – непостижимое чудовище.
БлезПаскаль

Whenever I see the big fire coming,
Coming to burn down all my ideas…
Нил Янг

Фетишизация метода превращает людей в мёртвых догматиков, живущих компульсивным повторением. Ортодоксия вырастает из ортопраксии, которая, в свою очередь, скрывает за собой слепое пятно ортократии. Уникальность, претендующая на всеобщность – вот источник власти. Но ригидное замыкание формальных структур в себе ведёт к стагнации и тоталитаризму ритуала. Несмотря на то, что суть искусства – это создание формальных мест (сиречь структур) для присутствия Духа, всё же не стоит забывать, что огонь дышит, где хочет. Не менее важно помнить простую вещь: покуда мы живы, мы ничего не знаем. А мёртвые молчат.
Я знаю, а ты не знаешь; ты знаешь, а я не знаю; он знает, а мы не знаем. Великий герой прошёл свой путь, а мы ещё в дороге. Дороги разные; они пересекаются на торжищах, там правит спор о неведомой прагме-вещи. Красота достославного пути в его завершённости. Богоравная докса эстетически законченного акта превращает его своим блеском в суггестивный метод, чарующий всех.
Но я – не ты, поэтому он знает, а я нет.

Cвязь времён

Дерево свободы время от времени
должно орошаться кровью патриотов и тиранов.
Это его естественное удобрение.
Т.Джефферсон, «Письмо к У.С.Смиту».

Философия итерационизма должна фундироваться в социологии демографической когорты. Каждое поколение людей, конституируемое определённым событием, превращает память об этом событии в общественный диспозитив, используя таковой как ограду (латинская «когорта» – сohors – буквально «огороженное место») собственной коллективной идентичности. Я имею в виду не демографическое событие в строгом смысле этого слова, а событие Повторения, то есть событие революционное (re-volutio).

Поколение, следующее за живыми акторами события (для каковых событие есть субстанция, а не только образы памяти), воспринимает прошлое событие лишь репрезентативно, в форме славного аненербе. Это наследие предков становится универсальным активом, субтильным золотом, инвестирование которого в общественный ойкос-дом бытия созидает его Укрепы™.

Не имея доступа к непосредственному переживанию прошлого первособытия, поколение эпигонов-потомков неизбежно инфляцируют сокровище отцов. Божественная докса-слава становится профанической доксой-мнением – симуляционной молвой, либо в форме пропаганды, гальванизирующей убыточное сознание нехватки, либо в форме декадентского спора о сущности первособытия.

С этой проблемой столкнулись ещё эллины во времена становления полисной демократии. Первособытие – это тираноубийство и катастрофически-торжественное осознание себя обществом в пустоте демократии. Над гражданами нет больше фигуры Отца, универсального подателя смыслов. Отныне смысл под вопросом. Теперь одни говорят на агоре так, другие эдак. Разгорается диалектика – спор о сути общественного бытия, спор, который только и возможен в профанической ситуации оставленности-заброшенности.

Отсутствие непосредственного переживания первособытия порождает ностальгический миф об аристократическом Золотом роде, теогенетически восходящем к блистательной полноте смыслов эпохи Кроноса. Этот мифический род – имагинативная нить, связывающая поколения просодическим ритмом. Разумеется, миф о Золотом роде амбивалентен – это и реакционная сегрегация, деление людей на породу духовно живых и породу вырожденных ублюдков, но это же и часть общественной пайдейи – эпической пропаганды.

Первособытие становится первотравмой через эдипальный механизм столкновения поколений. Отец – носитель и даже узурпатор первособытия, сын же вообще не застаёт юности мира, будучи погруженным в проклятие внечеловеческого времени. Полемос обусловлен именно этим необходимым обстоятельством отчуждения, этими дискретными скачками уже человеческого времени. Сын вынужден роком убить отца, наследуя его царство. Килонова скверна сопутствует Делу народа. Но вместо жизни сыну достаётся вампирическая симуляция жизни – Символическое – эпическая речь о прошлом. Фатальное упущение шанса Кайроса есть «первособытие» сына – его первотравма. Первотравма есть консервация Негации в условиях отсутствия пришествия подлинного События. Первотравма – это активная нехватка.

Трагедия Эдипа разворачивается на первосцене, вытесненной в бессознательное. Дело не только в том, что забытье – эмблема бессознательного. Дело, прежде всего, в самой возможности «кубического сантиметра удачи». Анамнезис позволяет спуститься в подвал души и осознанно пережить повторение первотравмы. Дионисийский театр-театрон позволяет оживить камланием мимов на подмостках первосцены повторение первособытия. Вопрос лишь в том, является ли порог началом дороги?

Дао Ильича

Может быть, человек разумный имеет к разуму не большее отношение,
чем очковая змея к широко распространённому оптическому устройству?
Кровососущий Клоп Говорун, из «Сказки о Тройке»

Великая истина герметизма гласит: «как наверху, так и сбоку». Общественное бытие определяет не только общественное сознание, но и сознание антиобщественное, и уж тем более сознание индивидуальное. Имея это в виду, товарищи, рассмотрим очами ума общественное устройство самого ума. Но невооружённым взглядом не увидеть источник самого взгляда. Посему вооружимся опосредующей оптикой одиннадцатого тезиса Маркса о Фейербахе и посмотрим практически.

Призывы к всеобщему и окончательному освобождению – это всегда чревато. Опасно это. Опасно не только реальной перспективой душевного общения с реальными ментами, но и пугающей возможностью Всё осознать: уразуметь вдруг и сразу – откуда в хлебе дырочки и кто под землёй морковку в красный цвет красит. Согласитесь, товарищи, такое просветление по-настоящему страшно.

И самая пакость такой буддовости состоит в том, что осознающий осознаёт, что он и есть эти самые менты (да, именно во множественном числе). Пробуждённые адепты сократтовости давно вызнали неприглядную правду: «шпион неизвестной Родины» перевербован и подъедается стукачком за мзду малую в Символическом – резидентуре онтологической кровавой гэбни. Мзда мала, гэбня кровава; вознаграждение двойного агента и состоит в махоньком кранике от экспорта универсального сырья – крови. «Кровь» – древний мем, запущенный в человеческую Сеть наверно ещё аккадскими программистами сознания. Мем этот есть синекдоха отвечания, у нея внутре неонкой светится значение – сама жизнь. «Кровь» – метонимия самой жизни. А что у нас такое есть жизнь человеческая, дорогие мои товарищи по диалектическому движению самой жизни? Правильно. Жизнь у нас есть человеческие силы и время. Что это за такое время и силы такие – это мы рассмотрим в другой раз. Пока просто скажем: жизнь потоком движется, кипит страстями, образует воронки, она живая и яростная. И она вкусная. Жизнь можно использовать как ресурс для нежизни. Древняя нежить тем и живёт.

Диалектическая заковыка справедливой борьбы за дело всеобщего и окончательного освобождения состоит в том, что освобождать-то собственно и некого. Некого, и что характерно, не от чего. Дела обстоят так, что дело свободы и есть суть дела народа: res-publica. Вот эта res (дело-вещь) есть древнее Наше Дело – демократическая Коза Ностра. Можно сколько угодно заламывать руки и либерально проклинать демос, не принимающий «даров свободы», но дела это не изменит, и народ не изменит Делу своей жизни. Дело жизни состоит в изменении жизни к лучшему, в петлевом движении к агальмической свободе ауто агафона (таковое движение осуществляется конвертацией сил и времени, через труд, в вещи, уничтожение которых в потреблении освобождает-торит дорогу к неведомой Цели; топливо-«кровь» алхимически дистиллируется в субтильную субстанцию осознания, подобно сырой нефти перегоняемой в лёгкий бензин).

Дело жизни ведётся Следователем – демократически избранным комиссарским диктатором. Люди сами назначают себе чекиста, призванного расследовать причину их массового сборища в общественном месте – на агоре. Следователь – это исследователь, отважный герой, он смело пускается по следу жизни, следует по её потоку к энигматическому источнику. Дело это хлопотное, рискованное, а потому требует чрезвычайных полномочий. Так в милитантской Коза Ностре появляется свой дон, а великий курултай Внутренней Монголии избирает Чингисхана.

Либералы могут мне возразить, – «Не путай, мил человек, орочий уркаганат Орды и эльфийскую демократию Валинора». Мол, одно дело – архаичный карго-культ, совсем другое дело – заокраинная отчизна соломенных самолётов, ниспосылающая с Неба первообразы-дроны исключительно для гуманитарного вразумления неразумных хазар.

Не путаю. На самом деле нет особой разницы между кремлёвским колдуном и британской ведьмой, той, что недавно отправилась разваливать угольную отрасль ада. Структуры общественного сознания и сознательного общества изоморфны везде и повсюду – и в просвещённой Исландии и в грубой России – покуда жива экономическая формация. Мозги наших монгольских либералов отравлены эйдолическим спамом, присланным по идеологическому лэнд-лизу их союзниками в борьбе за дело, кто бы сомневался, всеобщего и окончательного освобождения. Западный либеральный SPAM – это просроченные консервы Модерна, обмениваемые хозяивами дискурса на кровь народную – жизнь и кровь земли – нефть. Spam, Spam, Spam, Spam. Lovely Spam! Wonderful Spam! Викинги – онитакие.

Но мы, товарищи, как и подобает большевикам, не станем слушать оппортунистическую пропаганду либералов и меньшевиком. Мы продолжим следовать заветам нашего нагваля и удвоим усилия по построению коммунизма в отсталой Внутренней Монголии. Наш Путь – это дао Ильича.

Встать на путь общественной свободы (настоящей, не вампирической свободы) невозможно без эмансипации внутренней. Для торжества коммунизма в отдельно взятом сознании надо расчистить агорическое умное место. Но это противно власти вампиров, засылающих в ум указующие эйдолы. Зомбифицируют нас эти ресурсопийцы через своих наймитов из числа субличностей-парламентариев. Внутренняя Дума думает отнюдь не свои думы. Царь в голове тоже выразитель воли класса господствующего в Символическом. Да и коронованная особа у большинства мало что решает, эго у многих – лишь смехотворная в свой пышности декорация в конституционной монархии сознания. «Я» – сменяемый ставленник капиталистического Символического через механизмы Воображаемого, этой древней фанетии, присвоенной эксплуататорами трудового народа. Экспроприация экспроприированного воображения нашим эмансипированным Желанием – такова революционная повестка ночи.

Какова роль «Я» в нашем ментальном государстве? Как «я» уже сказал, эго в норме – это диктатор, субличность-суверен, задача которого, имея допуск №1 к ядерному чемоданчику реактору двигательного центра, деятельно осуществлять коллективную волю народа псюхэ к свободе.

И тут самое интересное и важное. Как возможно единение не единого в себе сознания (бытия-не-в-себе) в едином порыве к болотному огоньку Блага? Тема превращённых форм агорического мышления (йоги внутреннего диалога) настолько не проста и объёмна, что пока воздержусь от её рассмотрения. Напомню лишь путеводные слова Гёльдерлина: «Но где опасность, там вырастает и спасительное».

Ars Proletaria

Методические составляющие марксизма-ленинизма, как учения универсального, но не тотального, таковы:

Свергнуть буржуев по Гегелю. Гегельянская Негация специально заточена что-нибудь свергать.

Радоваться появлению Нового и устраивать власть Советов по философии События. «В белом венчике из роз – впереди – Исус Христос».

Дальше жить долгую счастливую жизнь при коммунизме строго по Спинозе.

Но всем трём стадиям предшествует обязательное провозглашение «Апрельских тезисов»: угадывание назревшего момента истины – революционной ситуации. В этом деятельном узнавании совпадают бытие и мышление. В этом помещении себя в эпицентр революционных событий содержатся все три стадии, как моменты целого.

В марксизме надо понять главное: марксизм – это революционное учение. Марксизм – это учение о революции и для революции. Всё подчинено в нём одной цели: так понять историю, чтобы изменить её революционным путём. Причём речь в марксизме идёт не о германской революции, не о русской революции, а о революции планетарной. Мировая революция – это универсальное событие, открывающее возможность построения коммунизма на отдельно взятой планете.

Марксизм-ленинизм – это не только наука об обществе, но и алхимическое искусство революции, имеющее дело с potentia и случайностями общественной prima materia. Как философствуют серпом и молотом?

В соответствии с марксистским учением (с гегельянской его составляющей), общество экономической формации развивается через противоречия. Но раз это противоречия, то опосредующим средним членом, между противоречащими друг другу моментами, служит момент Негации, который в своём самом абстрактном виде есть не что иное, как ничто. Но бытие есть, небытия же нет, как говорила мамка наша Дике. Негация исторически есть нечто вполне конкретное. Это лязг гильотины, усекающей головы аристократам. Негация – это способ, которым буржуазия, эта молодая классовая формация, устанавливала свою власть. Но Негация, будучи философской категорией Гегеля, есть, конечно, самый общий способ становления и установления власти.

Потом волна революционного насилия и террора спадает – происходит отрицание отрицания; устанавливается устойчивая власть тотальности (Totalität). Тотальность, будучи синтетической категорией, включает в себя все предыдущие моменты, как свои снятые моменты. Это значит, что противоречия при капитализме никуда не деваются. Они вспыхивают рыночной конкуренцией, борьбой империалистических держав между собою, экономическими кризисами, классовой борьбой.

Так вот. Ничто Негации – это глаз циклона посреди бури противоречий. Когда противоречия накапливаются грозовым зарядом и не разрешаются компромиссом, возникает революционная ситуация. Капитализм всегда был и остаётся чреват революцией. Капитализм – это свёрнутая революция. Капитализм – это революция. И если «верхи не могут, а низы не хотят», то имманентная капитализму революция вырывается наружу.

Но революция, которую провозглашает марксизм-ленинизм, это непросто народная стихия, это стихия управляемая революционной партией. Вот! Вот оно. Ленин в «Что делать?» описал необходимость создания партии профессиональных революционеров. Единственное, что спасает такую партию от обвинений в элитаристском криптоплатонизме (хотя, о боги, как это непросто, удержаться от таких обвинений), – это революционность такой партии. И важнейшее: партия большевиков – не бланкистская революционная секта, а революционный авангард пролетариата. Что это значит?

А то и значит. Не революционеры создают революционную ситуацию (хотя и способствуют её появлению), она вызревает объективно в недрах капитализма. Неразрешимые противоречия буржуазного строя создают взрывоопасную ситуацию. Достаточно бросить искру и возгорится пламя. Стать таким катализатором и поместить себя в центр социальной бури – вот задача большевизма.

Поэтому новаторская суть ленинизма – это узнавание революционной ситуации, как универсального события. Революция всегда неожиданна и «случайна», как и подобает Событию. Угадать его, узнать – вот архиважная задача, поскольку неудачная революция – это всего лишь преступный мятеж.

Но что такое тишина внутри бури? Это «пространство» Негации – само ничто. Это такая пустота-впускание, которая позволяет прийти Новому. Расчистить место события позволяет Негация, взятая в её активном аспекте. Это диктатура пролетариата, помысленная как диктатура авангарда рабочего класса. Стать диктаторской оградой места события – вот задача партии во время революции.

Но что же есть само событие? Это власть Советов. Прямая демократия революционной экклесии трудящихся.

Но историческая проблема ленинизма в том, что его стратегия и тактика революции в отсталой стране имеют смысл только как начало мировой революции. Партия большевиков осуществляла комиссарскую диктатуру от имени пролетариата в ожидании скорого революционного взрыва в западной Европе, осознавая себя как часть всемирного коммунистического Интернационала. Исторический момент был угадан Лениным гениально – затянувшаяся мировая война между капиталистическими империями и кризис ею вызванный. И революции в Европе в самом деле произошли. Но кто виноват, что эти революции захлебнулись? Точно не РКП(б).

В этих трагических западноевропейских событиях 1918 -1923 годов (пожалуй, даже до 1927-го) ключ ко всей дальнейшей истории СССР. Диктатура имеет единственный смысл только как средство устранить чрезвычайную ситуацию. Диктатура пролетариата и его авангарда имеет смысл только в ситуации мировой революции, как чрезвычайного средства от многовекового ЧС угнетения. Партия большевиков – это революционная партия и никакая иная. Зачем длить диктатуру в аграрной стране в отсутствии революционной ситуации в развитых странах? Диктатура, по определению, не может длиться вечно. Если чрезвычайное положение не отменяется после окончания чрезвычайной ситуации, то диктатура неизбежно превращается в деспотию.

Так и произошло. Был создан СССР, этот странный тяни-толкай. Авторитарные ужасы сталинизма были предопределены сложившейся политической ситуацией. Я не могу себе представить, чтобы большевики году этак в 1924-м сдали власть. Это немедленно привело бы к реставрации капитализма и его реакционному террору. Немыслимо. Да и вообще, большевики победили в Гражданскую, а победители не отдают власть просто так. Но и та цель, ради которой всё затевалось в октябре 1917-го – мировая революция – отодвигалась всё дальше и дальше. Переходный этап к коммунизму затягивался. Чтобы выжить посреди враждебного внешнего окружения, необходимо было строить государство, с хорошо вооруженной регулярной армией, с внешнеполитическим признанием, с договорами о ненападении, с индустриализацией, коллективизацией и т.д. Вот ведь парадокс какой – СССР с одной стороны добивается юридического признания от капиталистических стран Запада, устраивает концессии, потом активно закупает на Западе средства производства целыми заводами, приглашает иностранных специалистов целыми фирмами, и одновременно поддерживает Коминтерн, организацию, единственная цель которой – мировая революция и уничтожение Капитала. Революционная диктатура и одновременно мирное сосуществование с врагом – участие в международном разделении труда и мировом рынке. Тяни-толкай.

Поразительно сходство истории советского большевизма с историей христианства. Раннехристианский эсхатологический коммунизм (осуществлённый эсхатологизм евангельского События и эсхатологизм, как ожидание воображаемого будущего) ригористически жил ожиданием скорого возвращения Иисуса Христа и установлением Царства Неба на земле. Но Парусия отодвигалась всё дальше в будущее. Церковь мало-помалу начинала жить по диктаторским законам мiра сего. В конце-концов ортократы превратили демократическую Экклесию в имперскую Церковь – в ещё одно орудие угнетения.

Такая вот политическая теология с котятами, товарищи.

Диктатура над жизнью

…Столетье промчалось. И снова,
Как в тот незапамятный год –
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдёт.
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд…
Но кони – всё скачут и скачут.
А избы – горят и горят.
Н.Коржавин, «Вариации из Некрасова»

Карл Шмитт в «Политической теологии» утверждает: «Суверен – это тот, кто принимает решение о чрезвычайном положении». Чрезвычайное положение, которому не положен предел, – ключ к пониманию политэкономической эксплуатации.

Нехватка – это чрезвычайное положение.
Погоня за агальмой – это чрезвычайное положение.
Отложенное наслаждение – это чрезвычайное положение.
Монотонный труд – это чрезвычайное положение.
Бесконечный рост капитала – это чрезвычайное положение.
Извлечение прибавочной стоимости – это чрезвычайное положение.
Смертельная политическая борьба – это чрезвычайное положение.
Воображаемый фантазм смерти – это чрезвычайное положение.
Реакционный клерикализм – это религия чрезвычайного положения.
Бесконечные регламентации Закона – это чрезвычайное положение.
Сам принцип власти – это диктатура во время чрезвычайного положения.

Чрезвычайное положение, которое длится вечно – орудие власти господствующего класса над производительной жизнью. Чрезвычайное положение, по определению, вводится на ограниченный срок чрезвычайной ситуации. Диктатура – это чрезвычайное средство устранить чрезвычайную ситуацию и вернуться к нормальной жизни. Но господствующий класс подавляет аффектации нормальной жизни ради дления собственной власти и экономической выгоды. Диктатура обманом и прямым насилием устанавливается на бесконечный срок.

Надо всегда помнить, что диктатура, в строгом смысле этого слова, есть легитимное орудие демократии и только демократии. Диктатура вводится демократической властью как последнее средство борьбы с чрезвычайной ситуацией. Но возможно помыслить онтологию и антропологию чрезвычайного положения. Да и не надо ничего примысливать. Такая онтология господствует в обществе экономической формации. Эту бесчеловечную онтологию надо просто разглядеть.

В наиболее полной форме синтез онтологии и антропологии чрезвычайного положения выражен в левом гегельянстве. Телеологическое отчуждение жизни от самой себя и погоня за обретением отчужденного – это способ, которым возникает чрезвычайная ситуация в обществе. Живущая жизнь объявляется животным существованием, тупым бытием-в себе, и отвергается в Негации. Жизнь искусственно разрывается в самой себе и вытягивается как последние жилы в бесконечной погоне за фантазмом невообразимого.

Гегелевский Субъект рождается в Терроре. Террор – это чрезвычайная ситуация и средство от чрезвычайной ситуации. Переверну тезис Шмитта: чрезвычайное положение принимает решение о суверене. Тот, кто принимает безосновное решение быть в чрезвычайной ситуации, как человечной ситуации, тот и есть суверен – Субъект.

В гегелевской оптике гражданское общество, построенное на всеобщих законах, а так же комиссарская диктатура («комиссары» в изначальном смысле этого слова) – это средство спасти народ (коллективного взорванного в себе суверена) от самоистребления в гражданской войне всех против всех, или же это средство спасти народ от нехватки, другими словами – средство достижения некоей общезначимой для народа цели. Левиафан возвращается, чтобы спасти общество от Бегемота. Так суверенитет перетекает от народа к вершителю уже суверенной диктатуры – к вождю политической нации: к Наполеону, к Сталину, к Гитлеру и т.д.

Но дело не только в политической форме. Дело ещё в структуре сознания, насаждаемого в обществе хрематистики. Я говорю о «несчастном сознании», описанном у Гегеля, которое, спинозистски говоря, есть не что иное, как сознание омраченное злобой и виной – morsus conscientiae. Общественное сознание отчуждением превращается в усталого от жизни голема, гальванизируемого нехваткой. Модель общества, построенное на потребности с необходимостью приводит к диктатуре. Общество онтологических куркулей, снобов и наркоманов неизбежно есть диктатура – открытая или скрытая спамом отупляющей идеологии.

Но идеология и политика – это всего лишь надстройка. Radix радикального понимания – это производство. Производство – не погоня за ускользающим призом потребности и калькулирующего пред-ставления, а воспроизводство самой жизни. Но это уже другая история.

Жиль Делёз: «…жизнь, которая живёт, не отталкиваясь от потребностей, не основываясь на средствах и целях, но которая берёт своё начало в творчестве, в продуктивности, в мощи, опираясь на причины и аффекты».

Объединение на базе марксизма двух противостоящих традиций – неоспинозизма (спинозизм – освобождающее, революционное учение об имманентной, неопосредуемой жизни живущей из себя и через себя, булькающей аффектами-желаниями и бесчисленными модусами) и философии События может выглядеть так:

Способ существования человека – это производство открытий.

То же самое:

Способ существования человека – это создание рабочих мест (схоластических мест Встречи).

Commie-вояжёры

Истина заключена не в одном сне,
она во многих снах.
П.П.Пазолини, из к/ф «Цветок тысячи и одной ночи»

Продолжим, товарищи, наши семинары по научному эвдемонизму. Рассредоточим внимание, оставим попечение житейское и продолжим наши влажные пленарные заседания. И да отнесёт нас стихия воды к мировому Огню.

Критерием мощности Желания является главенство над двигательным центром человека. Если желание захватило двигательный центр, то это значит, что человек охвачен желанием. Значит желание сильное. Хочет – делает.

Но люди, в массе своей, не знают, чего они хотят. Но хотят знать, чего им хотеть. Им подсказывают. Рекламные агенты Символического исправно работают в сознании «от двери к двери» со времён неолитической революции. Задача эмансипации желания и сводится к тому, чтобы перестать хотеть знать чего ты хочешь.

Желание (как drive, как trieb) само по себе есть просто аффект самой жизни в нас. Мы животные, живущие жизнь. Никаких надуманных механицистами инстинктов, просто драйв сумашедшей жизни, толкающей нас trieb’ами-требами вперёд на встречу. На встречу с чем? Вот тут самая суть и есть. Тут начальная энергия счастья.

Лениво прокрастинационно (как учит нас даосов отец наш Игнатий Л) культивировать кунг-фу стиля Бурундука™, следуя Пути Животного, это всё правильно и соответствует дао вещей. Но надо помнить, что Истинное Желание мага – это любое желание мага. И без всяких реакционных Брахманов-Атманов, оставим эту монистическую