Фрёнеру, редактору «современного обозрения»

Париж, 21 января 1863

 

Сударь!

Я только что прочел вашу статью о «Саламбо», напечатанную в «Современном обозрении» от 31 декабря 1862 года. Несмотря на свой обычай не отвечать на критику, я не могу никак согласиться с вашей. Она весьма пристойна и полна необычайно лестных для меня слов; но так как она берет под сомнение искренность моих работ, разрешите мне раскрыть здесь некоторые из ваших утверждений.

Прежде всего я позволю себе спросить вас, сударь, почему вы столь упорно связываете меня с коллекцией Кампана, утверждая, что она была постоянным источником моего вдохновения? Между тем, я окончил «Саламбо» в марте месяце, шестью неделями ранее открытия музея. Вот уже и ошибка. Найдутся и более серьезные.

У меня нет, сударь, никаких притязаний на археологию. Я предложил свою книгу в качестве романа, без предисловия, без примечаний, и меня удивляет, что человек, столь известный, как вы, значительными работами, тратит часы своего досуга на такую легкую литературу! Между тем, сударь, я осмелюсь сказать, что вы совершенно ошибаетесь от начала до конца на протяжении всех восемнадцати страниц, в каждом разделе вашей работы, на каждой строчке.

Вы порицаете меня за то, что я «не справлялся ни у Фальба, ни у Дюро де ла Маля, из которых мог бы извлечь пользу». Тысячу извинений! Я читал их чаще, чем вы, быть может, и даже на развалинах Карфагена. Что вам ничего не известно «достаточно удовлетворительного ни о форме, ни о главных кварталах» — весьма возможно; но другие, лучше информированные, не разделяют вашего скептицизма.

Если неизвестно, где находилось предместье Акла, место под названием Фушанус, точное местонахождение главных ворот, название которых сохранилось, — зато достаточно хорошо известно месторасположение города, архитектоника стен, Таений, мол и Кофон. Известно, что дома были выкрашены смолой, а улицы вымощены; имеется представление об Анкро, описанном у меня в пятнадцатой главе; известны Малка, Виза, Мегара, Маппалы, катакомбы, храм Эшмуна, расположенный на Акрополе, и храм Танит, немного правее, если стать спиной к морю. Обо всем этом говорится (если оставить в стороне Аппиана, Плиния и Прокопа) у того самого Дюро де ла Маля, в незнании которого вы меня обвиняете. К сожалению, сударь, вы «не коснулись скучных деталей, чтобы показать», что у меня нет никакого представления о месторасположении старого Карфагена, «еще меньше, чем у Дюро де ла Маля», прибавляете вы. Что следует об этом думать? Кому верить, если вы до настоящего времени не соблаговолили раскрыть вашу систему карфагенской топографии?

У меня действительно не имеется никаких текстов, чтобы вам доказать, что существовали улицы Кожевников, Красильщиков, Продавцов благовоний. И все же, согласитесь, это правдоподобная гипотеза! Но я не изобрел Киниздо и Синасин — «слова, структура которых, по вашим словам, чужда духу семитских языков». Не столь уж чужда все же, раз все эти пунические имена, по-вашему извращенные, имеются у Гезениуса, взяты мною у Гезениуса (Scripturae linguae phaeniciae) или Фальба, к которому, уверяю вас, я обращался.

Такой ученый ориенталист, как вы, сударь, должен быть немного снисходительнее к нумидийскому имени Наравас, которое я пишу, как Нар Гавас от Har-el-haouah, огонь дыхания. Вы должны были бы угадать, что два «м» в имени Саламбо (Salammbo) поставлены умышленно, чтобы произносилось Салам, а не Салан, и снисходительно допустить, что в названии Эгатские (Egates вм. Aegates) вкралась типографская ошибка, исправленная к тому же во втором издании моей книги, которая на две недели предшествует вашим советам.

То же следует сказать о Сцисситах вместо Сисситов, о слове Кабир, напечатанном через букву «К» (о ужас!) даже в таких серьезных трудах, как «Религии античной Греции» Мори. Что же касается Шалишима, то если я не написал, как следовало бы сделать, Рош-эш-Шалишим, то потому, чтобы укоротить слишком отталкивающее имя, так как я к тому же не предполагал, что меня будут разбирать филологи. Но раз уж вы снизошли к этим кляузным словам, я коснусь и двух других, вами упоминаемых: 1) Compendieusement — которое вы употребляете в совершенно обратном смысле, чтобы сказать «в изобилии», и 2) Carthachinoiserie — превосходная шутка, хотя она принадлежит не вам, а вами почерпнута в начале истекшего месяца из маленького журнальчика. Так что если вы, сударь, не знакомы иногда с моими источниками, то я знаю ваши. Но лучше было бы, быть может, пренебречь «этими едва уловимыми для критики мелочами», как вы прекрасно выражаетесь.

И все же, упомяну еще одну! Почему вы подчеркнули «и» в следующей моей фразе (немного сокращенной): «Купи мне каппадокийцев и азиатов»? Не потому ли, чтобы блеснуть и заставить поверить зевак, что мне незнакома Каппадокия в Малой Азии? Нет, мне она знакома, сударь, я видел ее и прогуливался там!

Вы так небрежно меня читали, что почти всегда цитируете неправильно. Я нигде не говорил о том, что священники составляли особую касту, что ливийские солдаты «были охвачены желанием заставить их выпить железа», но я писал, что варвары угрожали карфагенянам заставить их выпить железа. Я не писал, что «солдаты Легиона носили на лбу серебряный рог, чтобы походить на носорогов», я писал, что «у их лошадей были» и т. д...; я не писал, что крестьяне однажды из забавы распяли двести львов. Такое же замечание я могу cделать о несчастных Сисситах, которых я упомянул, по-вашему, «не зная, видимо, что это слово обозначало частные корпорации». Это «видимо» — чрезвычайно любезно, но «видимо» я знал, какие это корпорации, и самую этимологию слова, так как перевел его на французский, когда впервые употребил в своей книге: «Сисситы — купцы, объединенные в общество, которые собирались для совместных трапез». Вы неправильно привели также одно место из Плавта, потому что он не указывал в «Пунийце», будто «карфагеняне знали все языки»; это было бы удивительной привилегией целой нации. У Плавта в прологе лишь сказано: «Is omnes linguas scit», что следует перевести так: «Он знает все языки», — речь идет о карфагенянине, а не о всех карфагенянах.

Неправильно сказать, что «Ганнон не был распят во время войны с наемниками, имея в виду, что он командовал армиями еще долго спустя», ведь у Полибия вы найдете, сударь, сведения о том, что мятежники захватили его, привязали к кресту (в Сардинии, правда, но в ту же эпоху), — таким образом, не «это действующее лицо должно было бы жаловаться на Флобера», но скорее Полибий на Фрёнера.

Что же касается жертвоприношения детей, то оно настолько не «невозможно», что в век Гамилькара их сжигали живыми, и еще позднее, во времена Юлия Цезаря и Тиверия, если верить Цицерону («Pro Balbo») и Страбону (книга III). Между тем вы пишете, что «статуя Молоха непохожа на адскую машину, описанную в «Саламбо». Эта фигура, состоящая из семи отделений, расположенных одно над другим и предназначенных для жертв, имеет отношение к религии галлов. У Флобера нет никаких оснований к аналогии для оправдания своего смелого перемещения».

Да, правда, у меня нет никаких оснований! Но у меня есть текст, а именно описание Диодора, о котором вы упоминаете; им-то я и пользуюсь, как вы можете в этом убедиться, соблаговолив прочесть или перечесть двадцатую книгу Диодора; к четвертой главе ее вы можете присовокупить халдейскую перифразу из Поля Фажа, о которой вы не упоминаете, — а она приведена Зельденом в книге «De diis syriis», стр. 166—170, и Евсевием.

Как могло случиться, что исторические источники не упоминают о чудодейственном плаще, раз вы сами говорите, что его «показывали в храме Венеры, но гораздо позднее и только в эпоху римских императоров»? Но вот я нахожу у Атенея, XII, 58, очень подробное описание этого плаща, «хотя история о нем не упоминает». Он был куплен Дионисию. Старшему за 120 талантов, отправлен в Рим Сципионом Эмилианом, возвращен в Карфаген Кайем Гракхом, вновь появился в Риме при Гелиогабале и затем продан был в Карфаген. Обо всем этом имеется у того же Дюро де ла Маля, который был мне весьма полезен.

Тремя строками ниже вы утверждаете, с той же откровенностью, что большинство богов, упомянутых в «Саламбо», являются чистой выдумкой, и прибавляете: «Кто слышал об Аптукосе?» — Кто? Давезак из Киренаики, по поводу храма в окрестностях Кирены. «О Шауле?» Но ведь это имя моего раба. «О Матисмане?» Этот упомянут в качестве бога у Кориппы (см. «Записки» Академии надписей, т. XIII). «Кто не знает, что Мисипса был не божеством, а человеком?» Обо всем этом я ясно говорю, сударь, на одной из страниц моего романа, когда Саламбо призывает своих рабов: «Ко мне, Крумм, Энва, Мисипса, Шаул».

Вы обвиняете меня в том, что я употребил в качестве двух различных божеств Астарот и Астарту, но в начале романа, когда Саламбо взывает к Танит, она возглашает все имена сразу: «Анаитис, Астарта, Деркето, Астарот, Тирата». Я даже позаботился сказать немного ниже, что она повторяла все эти имена и они не имели для нее различного смысла. И вы поступаете, как Саламбо? Мне приходится верить в это, потому что вы обратили Танит в богиню войны, а не любви, женского начала, влажного, плодоносного — в противность Тертуллиану, и то же с Тиратой, малопристойное, но ясное объяснение которой вы встретите у Моверса — «Финикийские древности», книга I, стр. 574.

Вас приводят в изумление также обезьяны, посвященные луне, и кони, посвященные солнцу. «Такие детали (вы в этом уверены) не имеются ни у одного из древних авторов, и ни на одном из автентичных памятников». Я же позволю себе относительно обезьян напомнить вам, сударь, что кинокефалы в Египте были посвящены луне, что явственно видно по стенам храмов, — а египетские культы проникли в Ливию и оазисы. Что же касается коней, то я не говорю, будто они были посвящены Эскулапу, но Эшмуну, которого уподобляли Эскулапу, Иолайю, Аполлону, Солнцу. И действительно, кони, посвященные солнцу, встречаются у Павзания (книга I, глава I) и в Библии (Цари, книга II, глава XXXII). Но, быть может, вы станете отрицать, что египетские храмы являются автентичными памятниками, а Библия и Павзаний не относятся к древним книгам.

По поводу Библии я возьму на себя большую смелость, сударь, указать вам на том II перевода Кагена, стр. 186, где вы прочтете следующее: «Они носили на шее на золотой цепочке маленькую фигурку из драгоценного камня, которую называли Истиной. Прения открывались, когда председатель ставил перед собою изображение Истины». Это из Диодора. А вот другой текст — из Элиана: «Самые пожилые из них были начальниками и судьями; они носили на шее изображение из сапфира, это изображение называлось Истиной». Так-то, сударь, «эта Истина является милым изобретением автора».

Но вас все удивляет: слово «молобатр», которое пишется (нравится вам это или нет) «малобатр» или «малабатр», — это золотой порошок; его и теперь находят, как прежде, на карфагенском берегу; и то, что у слонов уши выкрашены голубой краской, и то, что люди вымазываются киноварью и едят червей и обезьян; лидийцы в женских платьях, карбункулы из мочи рысей, мандрагоры, о которых говорится у Гиппократа, золотые цепочки на щиколотках, которые встречаются в «Песне песней» (Каген, том XVI, стр. 37), поливка из сильфия, бороды в мешочках, львы на кресте и т. д. — все!

Так нет же, сударь, я не «позаимствовал все эти детали у негров из Сенегамбии». По поводу слонов я отсылаю вас к труду Арманди, стр. 256, и к авторитетам, на которых он указывает, таким, как Флор, Диодор, Аммиен Марцелин и другие негры из Сенегамбии.

Что же касается кочевников, которые едят обезьян, щелкают зубами блох и мажутся киноварью, то так как «у вас могут спросить, из какого источника автор почерпал столь драгоценные сведения», и «так как вы были бы» — по вашему признанию — «очень затруднены дать на это ответ», то я вам смиренно дам некоторые указания, и они облегчат ваши изыскания.

«Максии... вымазывают себе тела киноварью. Гизангы вымазывают себя киноварью и едят обезьян, их жены (жены Адирмахидов), когда их кусают блохи, берут их и щелкают зубами» и т. д. Вы найдете все это в книге V Геродота в главах CXCIV, CXCI и CLXVIII. Я не затрудняюсь ответить.

У того же Геродота я узнал, в описании армии Ксеркса, что у лидийцев были женские платья.

Кроме того, у Атенея, в главе об этрусках и сходстве их с лидийцами, говорится, что у них были женские платья; наконец, лидийского Вакха всегда изображают в женской одежде. Недостаточно ли относительно лидийцев и их одежд?

Бороды в мешочках в знак траура имеются у Кагена (Езекиил, глава XXIV, 17), а также видны на подбородках египетских колоссов, между прочим из Абу-Симбала; карбункулы из мочи рысей имеются у Феофраста в «Трактате о драгоценных камнях» и у Плиния, книга VIII, глава LVIL А что касается распятых львов (число которых вы доводите до двухсот, чтобы наградить меня смешным элементом, чего у меня нет), то прошу вас прочесть в той же книге Плиния главу XVIII, из коей вы узнаете, что Сципион Эмилиан и Полибий, прогуливаясь вместе в окрестностях Карфагена, видели наказанных львов в этом самом положении. «Quia ceteri metu poenae similis absterrentur eadem noxia». He эти ли цитаты, взятые без разбору из «Вселенной в картинках», использовала с успехом против меня компетентная критика? О какой компетентной критике говорите вы? Не о вашей ли?

Вас очень забавляют гранатовые деревья, которые поливали сильфием. Но ведь эта деталь, сударь, не мне принадлежит. Она встречается у Плиния, книга XXVII, глава XLVII. Меня очень раздосадовала ваша насмешка над «эллебором, который следовало бы культивировать в Шарентоне». Но по вашим собственным словам, «самые проникновенные люди не смогли бы ничего добавить в случае недостатка знаний».

Вы очень ошибаетесь, утверждая, что «среди драгоценных камней сокровищницы Гамилькара многие являются продолжением легенд и христианских суеверий». Нет, сударь, все они имеются у Плиния и у Феофраста. Изумрудные стелы у входа в храм, вызывающие ваш смех, потому что вы веселый человек, упоминаются Филостратом («Жизнь Аполлония») и Феофрастом («Трактат о драгоценных камнях»). Геерен (том III) цитирует следующую фразу: «Самый большой бактрианский изумруд — в Тире, в храме Геркулеса. Это довольно больших размеров колонна». Другая цитата из Феофраста (перевод Гилля): «В храме Юпитера находился обелиск, состоящий из четырех изумрудов».

Несмотря на «приобретенные вами знания», вы смешиваете темно-зеленый нефрит, происходящий из Китая, с яшмой, разновидностью кварца, которую находят в Европе и Сицилии. Если бы вы открыли случайно «Словарь Французской академии» на слове яшма, вы бы узнали, не заходя далеко, что этот камень был черного, красного и белого цвета. Следовательно, нужно было, сударь, лишь умерить порывы вашего неукротимого одушевления и не упрекать шутливо моего учителя и друга Теофиля Готье за то, что он наделил женщину (в своем «Романе Мумии») зелеными ногами, тогда как в действительности они у нее были белые. Так что не он, а вы совершили смешную ошибку.

Если бы вы менее презрительно относились к путешествиям, вы бы могли видеть в Туринском музее подлинную руку мумии, доставленную г-ном Пассалаком из Египта, в позе, описанной Т. Готье, в той позе, которая, по вашему мнению, несомненно не является египетской. Не будучи инженером, вы узнали бы, как поступают Саки, чтобы доставлять воду в дома, и убедились бы, что я не злоупотреблял черными одеждами, упоминая их в описаниях стран, где они имеются в изобилии и где женщины высших классов не выходят на улицу без черных плащей. Но так как вы предпочитаете письменные свидетельства, я вам порекомендую, поскольку речь касается женских одежд, Исайю, III, 3, Мишну («О субботе»), Самуэля. XIII, 18, Св. Клементия Александрийского (Phaed., II, 13 и диссертации аббата Миньо в «Записках» Академии надписей (том XLII). Относительно изобилия орнаментики, что вас так удивляет, я вполне был прав, расточая их народам, которые инкрустировали пол своих жилищ драгоценными камнями (см. Кагена, Иезекиил, XXVIII, 14). Но вам не везет, когда дело идет о драгоценных камнях.

Я кончаю, сударь, благодарностью вам за приятные выражения, которые вы употребили, — вещь в настоящее время редкая. Среди неточностей ваших я коснулся лишь наиболее грубых, которые относятся к специальным вопросам. Что же касается неопределенной критики, суждений личного характера и литературного разбора моей книги, я не сделал на это даже намека. Я все время находился на близкой вам почве научного знания, и повторяю вам, что я не очень в этом силен. Я не знаю ни еврейского, ни арабского, ни немецкого, ни греческого, ни латинского и не могу похвастаться, что знаю французский. Я часто пользовался переводами, но иногда и оригиналами. Я обращался за советами, будучи неуверен, к людям, которые считаются во Франции наиболее компетентными, и если у меня не было лучшего руководства, то потому лишь, простите, что я не имел чести и преимуществ быть с вами знакомым.

Лучше ли мне удалась бы книга, если бы я воспользовался вашими советами? Сомневаюсь. Во всяком случае, я был бы лишен той благосклонности, которую вы проявляете ко мне местами в вашей статье, и я избавил бы вас от угрызений совести, которыми она заканчивается. Однако будьте спокойны, сударь. Хотя вы как будто сами приходите в ужас от вашей силы и серьезно думаете, что «разнесли» мою книгу на куски, не бойтесь, успокойтесь! Вы были не жестоким, а... легкомысленным.

Имею честь и т. п.

 

ТУРГЕНЕВУ

Круассе, близ Руана, 16 марта [1863]

 

Дорогой господин Тургенев.

Как я вам признателен за ваш подарок! Только что прочел две ваших книги {Видимо, Тургенев прислал Флоберу два тома своих избранных повестей и рассказов «Картины из русской жизни», один в переводе Кс. Мармье (1858), другой в переводе Л. Виардо (1858).} и не могу отказать себе в желании выразить вам свой восторг.

Давно уже вы являетесь для меня мэтром. Но чем больше я вас изучаю, тем более изумляет меня ваш талант. Меня восхищает страстность и в то же время сдержанность вашей манеры письма, симпатия, с какой вы относитесь к маленьким людям и которая насыщает мыслью пейзаж. Видишь и мечтаешь.

Точно так же, как чтение «Дон Кихота» вызывает у меня желание ехать верхом по белой от пыли дороге и есть в тени утеса оливки и сырой лук, так, читая ваши «Картины из русской жизни», мне хочется трястись в телеге по снежным просторам и слушать волчий вой. От ваших произведений исходит терпкий и нежный аромат, чарующая грусть, которая проникает до глубины души. Каким вы обладаете искусством! Какое сочетание умиления, иронии, наблюдательности и красок! И как все это согласовано! Как вы умеете вызывать все эти впечатления! Какая уверенная рука!

Оставаясь самобытным, вы не выходите из рамок обычного. Сколько я нашел в вас перечувствованного, пережитого мною! Между прочим — в «Трех встречах», в «Якове Пасынкове», в «Дневнике лишнего человека» и т. д. — всюду. Но что недостаточно оценили в вас — это вашей души, т. е. постоянного волнения, какой-то глубокой и скрытой восприимчивости. Я был очень счастлив познакомиться с вами две недели тому назад и пожать вам руки; я это делаю снова и крепче, чем когда-либо. Прошу верить, дорогой собрат, что я весь ваш.

Гюстав Флобер

 

ЖЮЛЮ ДЮПЛАНУ

[Круассе, конец марта — начало апреля 1863]

 

Очень мило с твоей стороны, что ты прислал мне юмористические газеты. Передавали, будто синьор Вите нападал на меня в ответной речи Октаву Фейе; пришли-ка мне эту штуку. Кстати о нападках: знаешь, ведь меня в двух церквах объявили совратителем нравов — в церкви св. Клотильды и в церкви Троицы (на улице Клиши). Тамошнего проповедника зовут аббат Бесель; имени второго я не знаю. Оба разразились против похабства маскарадов, против одежды Саламбо! Вышеупомянутый Бесель напомнил о Бовари и утверждал, что на этот раз я хочу вернуть язычество. Итак, Академия и духовенство меня ненавидят. Это мне льстит и возбуждает меня!

Господи, какую речь произнес Фейе! {Речь при приеме во Французскую академию Октава Фейе (26 марта 1863), который был преемником Скриба.} Что за пошлость! Я был возмущен за папашу Скриба.

Чуть было не забыл тебе сказать, что считаю твое поведение неприличным: ты не пишешь своему старику. Как поживаешь? А г-жа Корню? А справка насчет Тео и т. д.? А немецкий перевод? (Ввиду того, что с Пруссией не существует никакого соглашения, г. Рихтль {Издатель. Упоминается перевод «Саламбо» на немецкий язык.} совершенно свободно может располагать деньгами; пусть г-жа Корню устраивает дело по своему усмотрению.)

А я в настоящий момент занят обработкой двух планов одновременно; на это уходят у меня все вечера. Не знаю, на каком из них остановиться.

Ожидаю через две недели Монсеньора; тогда решусь.

В течение дня читаю по-английски и даже по-гречески; увлекаюсь Феокритом. Хороша подготовка для описания парижских нравов!

Положительно, я не создан писать о современности; с трудом берусь за это дело. Следовало бы после «Саламбо» немедленно приняться за «Святого Антония», я был в ударе, и вещь была бы уже готова.

Подыхаю от скуки; мое безделье (которого, в сущности, нет, ибо я напрягаю мозг, как самый жалкий человек), я хочу сказать — то, что я сейчас не пишу, тяготит меня. Проклятое состояние!

Я рассчитываю на тебя в это лето. Прощай, постарайся быть веселее, чем я. Нежно тебя целую, дорогой старик.

 

ТЕОФИЛЮ ГОТЬЕ

[Круассе, начало апреля 1863]

 

Как поживаешь, дорогой старый маэстро? Как подвигается «Фракасс»? Думаешь ли о «Саламбо»? Нет ли чего-нибудь новенького по поводу этой молодой особы? «Фигаро-Программа» снова заговорил о ней, {О либретто оперы по роману «Саламбо».} а Верди в Париже.

Лишь только кончишь роман, приезжай на недельку (или больше) ко мне в мою хижину, как обещал, и мы приведем в порядок сценарий. Жду тебя в мае месяце. Предупреди меня о своем приезде за два дня.

Я обдумываю одновременно две книги, но не очень-то много делаю. У меня застревают слова в горле, и я пропадаю от тоски, если можно так выразиться.

Мне кажется, что я уже очень давно не видел твоей славной рожи!

Представляю себе, как здорово мы будем болтать здесь, в тиши кабинета (вдали от женщин и ухаживаний!). Поэтому мчись сюда, как только освободишься.

Целую тебя в обе щеки.

Нежные приветы потомству, особенно Тотоше.

Я — жертва ненависти попов, ибо проклят таковыми в двух церквах: св. Клотильды и Троицы. Меня обвиняют в том, что я придумал похабные переодевания и захотел вернуться к язычеству.