В каждом из нас есть по толике от каждого из типов, но какой-то один всегда вырывается вперёд и диктует остальным свои правила.

Хорошо это или плохо? В чём-то, наверное, хорошо. По крайней мере, мы более предсказуемы для окружающих. Но лучше, конечно, если бы могли использовать ресурс своего мозга на полную катушку.

А для этого наша дефолт-система мозга должна научиться собирать интеллектуальные объекты трёх разных типов, а затем – одну и ту же реальность тремя разными способами.

Сейчас я попытаюсь объяснить, что это значит.

Представьте, что перед вами стул. Мы третий раз к нему обращаемся, так что на этот раз я выбрал конкретный – мой любимый, Винсента Ван Гога.

Если вы используете стратегию "центриста", то, конечно, вы усмотрите в этом стуле "сущность стула". На самом деле, никакой сущности у стула, конечно же, нет. Но у нас есть какое-то внутреннее понимание стула – этот, почти мистический, эйдос Платона.

"Центристы", вообще говоря, неисправимые платоники – для них, в каком-то смысле, сущность стула даже первична по отношению к любому другому конкретному стулу.

Поэтому даже не важно каков, на самом деле, тот или иной объект, если он стул – "центристу" этого вполне достаточно.

Что такое эта "сущность"? Откуда она берётся? Почему "центристы" так в неё верят? Этот специфический навык – наше эволюционное приобретение, благодаря которому психика человека умеет выделять в окружающем мире функциональные единичности.

Это, можно сказать, закон эссенциальности. И он столь же фундаментален для нашей психики, как и "принцип доминанты", "динамической стереотипии" или, например, "отношение фигуры и фона".

Но "центрист", в отличие от представителей двух других типов, не только умеет усматривать эту "сущность" (в вещах, событиях, других людях), но и превращает её в краеугольный камень своих моделей реальности.

Из этой "понятности" он и исходит: сущность ясна, а всё остальное – нюансы, внешние проявления, следствия того, что уже эссенциально и так есть.

Но как организовать это содержание, скрывающее за собой сущность? Как увидеть в этом содержании структуру и порядок? Как создать правила, которые помогут нам ориентироваться в море столь многоликой и разнообразной эмпирии?

Тут на помощь к нему приходит "конструктор", который взглянет на результаты работы "центриста" и скажет: "Ага, это нечто, что люди называют "стулом"! Интересно, почему это?"

"Конструктор" примется рассуждать над соответствующими закономерностями (которые, впрочем, так же как и "сущности" "центриста", являются продуктом его ума).

Он выявит целый комплекс элементов и взаимосвязей. Например, он скажет, что у стула должна быть сидушка, а также спинка и ножки – "ведь, в противном случае, стул не был бы "стулом"!"

"Центриста" это умозаключение, вероятно, несколько удивит. Спорить он, вероятно, не будет, но скажет, что ведь и пенёк на опушке леса, и ступенька на лестнице могут выполнить роль стула…

Настанет время изумляться "конструктору". Проанализировав ситуацию, он скажет, что пенёк, вследствие отсутствия у него спинки, больше похож на табурет. Подумав ещё, он заявит, что сохраняется проблема с ножкой, потому что сидушка окажется верхушкой ножки, а из этого непонятно, можно ли считать, что ножка у пенька есть…

Со ступенькой у "конструктора", как вы понимаете, возникнут ещё большие проблемы. Там ведь, вроде бы, и спинка даже есть (торец вышестоящей ступеньки). Но если каждая ступенька – это стул, то что же такое "лестница"?..

Вероятно, "центрист" к этому моменту совершенно потеряет интерес к происходящему, потому что ему "всё и так ясно", а все эти усложнения попросту ни к чему – мол, я вижу в этих вещах стул: стул – это всё, на чём сидят, а всё остальное – детали.

В этот момент на сцене появится "рефлектор", который произведёт неизгладимое впечатление на "конструктора" тем, что ответит ему на вопрос о ступеньках: "Это же амфитеатр!"

"Конструктор" посмотрит на него заворожённо. Но через мгновение уже задумается, а не являются ли сидения в амфитеатре вытянутыми "диванами"?..

И пока он углубляется в свои новые рассуждения, порождённые дополнительными вводными, "рефлектор" уже весь в восхищении – какой же невероятный и чувственный стул на этой картине! Потрясающе, восторг и всяческая невозможность!

"Центрист" обрадуется, что, наконец, кто-то его понял: в стуле увидели стул, какое счастье! Но радость "рефлектора" выведет "конструктора" из оцепенения, и он уставится, наконец, на картину: "И правда, тут что-то не то! Но что не то? Ах да, не соблюдены пропорции!"

Пока он размышлял над абстрактными характеристиками "стульев", "диванов", "табуреток", "пеньков", "амфитеатров", "ступенек" и т. д., пытаясь определить, что всё это значит, оказывается, что на картине-то – невозможный стул!

Если мы его воспроизведём, следуя данному чертежу, то он непременно упадёт! Всё, мы снова временно теряем "конструктора". Ему надо это осмыслить.

На сцене остаются "центрист" и "рефлектор". Осчастливленный тем, что он наконец понят, "центрист" начнёт строить с "рефлектором" стаю: раз ему интересна картина, то надо ему о ней рассказать, чтобы создать общее пространство коммуникации!

"Нравится, да? – спросит он у "рефлектора".

– Ну конечно, это же Ван Гог! У него все стулья невозможные! Это уникально-сущностные стулья Ван Гога, ни с чем не перепутаешь!"

"Рефлектора" тут же заинтересует, почему с Ван Гогом именно так, потому что "Ван Гог" – уже само по себе – звучит очень по-эстетски, кроме того, непонятно, почему Ван Гогу столько внимания (его заслуживает сам "рефлектор"!), и вообще "в этом что-то есть".

"Центрист", почувствовав свою нужность и социальную ответственность, тут же вспомнит о том, кто такой Ван Гог, каким он был человеком, какая у него была тяжёлая судьба – картины не продавались, с женщинами не складывалось, психическая болезнь, опять же…

Но где-то на фразе "картины не продавались" (после чего "центриста" чёрт дёрнул сказать, что сейчас такие стулья стоят на Sotheby's миллионы долларов), "рефлектор" теряет к нему всякий интерес – он внимательно изучает полотно и пытается понять, как бы сделать что-то подобное: "Что заставляет людей платить за эту жуть такую кучу денег?!"

В этот момент просыпается "конструктор": он всё знает о том, как организован рынок современного искусства, о том, кто такие импрессионисты, экспрессионисты, а также и то, что суммы на Sotheby's исчисляются в фунтах стерлингов, а не в долларах.

"Центрист" снова начинает скучать, поскольку социальная ткань его общения с товарищами разрушена, сущности вангоговских стульев им неинтересны, а сам он, вроде как, никому не нужен – а как же хотелось командной работы!

"Рефлектор" и вовсе начнёт раздражаться. Во-первых, всё внимание его товарищи уделяют теперь Ван Гогу. Во-вторых, для него самого нет в этом месте пространства для творческого манёвра. В-третьих, сколько вообще можно об одном и том же!

Но где наш "рефлектор" не пропадал… Окинув взором происходящее вокруг него безобразие, у него родится гениальная мысль создать производство странных стульев, забрендировать их "Ван Гогом", продать их миллион миллионов и стать лидером списка Forbes, чтобы потом купить Sotheby's!

В голосе "рефлектора" послышатся нежные, чуткие, трогательные нотки… Да, это он пошёл соблазнять "центриста", чтобы тот его план проработал и реализовал. В конце концов, это же бизнес, производство, логистика, а потому кто-то должен заняться другими людьми в этом деле (без них, к сожалению для "рефлектора", никак нельзя).

Итак, "центрист", очарованный обаянием "рефлектора" и множеством правильных слов (про "команду", "боевой дух", "плечо товарища" и важность давать людям "стулья"!), уже мчится к "конструктору".

Хотя самому "центристу" очень скучно слушать про ножки, сидушки и прочие спинки, сейчас это важно для дела. Без него "конструктор" до результата никогда не доберётся – всё время будет куда-то уползать в сторону.

В общем, "центрист" берёт на себя "конструктора". Он будет его теперь системно реконструировать (благо с зеркальными нейронами у "центриста" всё очень хорошо) и направлять.

А "конструктор" применит весь свой интеллектуальный потенциал для производства невозможных стульев, и, вы удивитесь, всё-таки заставит их стоять, не падая. В общем, тут много работы…

Что же делает в этот момент наш "рефлектор"? Конечно, он придумывает маркетинговую стратегию! Да что там придумывает, он уже видит себя, идущим по ковровой дорожке Каннского кинофестиваля – вспышки фотоаппаратов, крики толпы…

Сегодня здесь долгожданная мировая премьера! Тарантино презентует свой новый шедевр: "Стулья, деньги, два ствола. Ван Гог be back!". Наш "рефлектор", конечно, автор идеи, продюсер… Ну и чего мелочиться?.. Исполнитель главной роли!

Сколь бы шуточной ни казалась рассказанная мною история, в бизнесе, в науке, в общественной жизни, да и в жизни вообще всё так и работает.

Успех приходит к сообществам людей, которые, сочетая разные способы сборки моделей реальности и создавая таким образом максимально сложные интеллектуальные объекты, способны воздействовать на реальность как таковую.