Да, потом он может долго рассказывать о том, какая конструкция у него в голове вызрела, наслаждаясь головокружительными по красоте переходами от пункта к пункту, от точки к точке.

Но делает он это вовсе не потому, что испытывает потребность кому-то что-то рассказать, а просто потому, что игра с этой логической конструкцией доставляет ему истинное удовольствие.

Таким образом, трезвый взгляд на "конструкторов" позволяет нам понять, что ни строить модели сознания других людей, ни постоянно прокручивать эти модели в своей голове для достижения выдающихся интеллектуальных результатов совсем не обязательно.

Среди "конструкторов" мы находим выдающихся математиков – например, Карла Гауса, Готлиба Фреге, Алана Тьюринга, Курта Гёделя, Григория Перельмана, мыслителей – от Аристотеля до Людвига Витгенштейна, Мишеля Фуко, Николаса Лумана или Ноама Хомского, блистательных художников, композиторов, писателей, архитекторов – Михаила Врубеля, Дмитрия Шостаковича, Франса Кафку, Антонио Гауди, и, конечно, инженеров – от Никола Теслы до Илона Маска, например[33].

И даже то, что я пишу сейчас этот текст на компьютере, а не карандашом на листочке писчей бумаги – это, я почти уверен, заслуга именно "конструкторов", а не кого-либо ещё.

То есть, мы никак не можем отказать "конструкторам" в интеллектуальной мощи…

Да, в бытовой жизни "конструкторы" могут частенько застревать на мелочах, замыкаться в себе, быть излишне требовательными и т. д., но с точки зрения мышления они действительно способны творить настоящие чудеса.

Как же у них это получается, если за мышление отвечает дефолт-система мозга? И это, возможно, самый главный здесь вопрос, но прежде чем ответить на него, необходимо зафиксировать несколько важных моментов.

• Во-первых, необходимо принять во внимание крайне высокий уровень любопытства, свойственный "конструкторам", Любопытство, страсть к познанию является оборотной стороной своеобразной недостаточности дефолт-системы мозга.

Именно потому, что "конструкторам" чуждо ощущение принадлежности к социальной общности, они не испытывают того груза социального давления, которое свойственно, например, "центристам".

Там, где "центрист" испытывает тревогу, сталкиваясь с авторитетной фигурой или авторитетным мнением, "конструктор" всё подвергает сомнению и способен мыслить нестандартно, нетривиально, подчас революционно.

• Во-вторых, необходимо принять во внимание, что на мельницу оригинальности "конструктора" льёт воду, так сказать, определённая семантическая свобода (или лабильность, подвижность).

Как я уже говорил, особенностью этого типа мышления является способность создавать причудливые ассоциативные ряды при сохранении общей формально-логической структуры.

Слова (понятия) не имеют для "конструкторов" столь жёсткой связи с реальностью, как, например, у тех же "центристов", поэтому "конструкторы" могут легко увидеть сходство там, где другому и в голову не придет.

"Конструктор" способен объединять, соотносить и совместно продумывать совершенно, казалось бы, отдельно стоящие друг от друга идеи и структуры.

Таким образом, они способны создавать неожиданные точки входа при анализе различных ситуаций. Груз реальности словно бы не давит на них, когда они пускаются в свои размышления.

Задумайтесь над этой шутливой фразой Людвига Витгенштейна: "Сейчас на Солнце полдень". В ней и совершенно неожиданная игра со словом, и абсолютно оригинальный вход в представления о Солнечной системе – мы обычно смотрим на неё с Земли, на которой и находимся, а он думает о ней с позиции Солнца.

• Наконец, в-третьих, строгость, в которой "конструкторы" (все как один!) видят невероятную "Красоту".

Блистательный математик Анри Пуанкаре пишет в статье о математическом творчестве, что мы способны подсознательно усматривать в своём мышлении "красивые решения".

Бертран Рассел, автор выдающейся работы "Основания математики", писал: "Математика, если правильно на неё посмотреть, несёт не только правду, но и высшую красоту".

И таких примеров бесконечное множество.

Если же отбросить всякую лирику и думать об этом нейрофизиологически, то ощущение красоты связано для нас с чувством безопасности. Грубо говоря, нам кажется красивым то, что вызывает у нас чувство безопасности, защищённости, чего-то знакомого и понятного.

"Конструкторы" исходят в своих умозаключениях не из эссенциальной сущности, а из логической строгости собственных интеллектуальных конструкций.

Строгость, чёткость, взаимосвязанность, структурность, контролируемость, взаимооднозначность и т. д., и т. п. создают у "конструкторов" ощущение, что их хрупкий, на самом-то деле, мир абсолютно фундаментален, что он имеет безусловное основание.

С другой стороны, как только что-то в их мире перестаёт "биться друг с другом", обнаруживается какая-то прореха, неопределённость, неясность, "конструкторы" могут впасть в самую настоящую панику, совершенно непонятную окружающим.

Однако же, как только стабильность системы будет восстановлена, они снова увидят "Красоту", а точнее – почувствуют себя в своеобразной безопасности.

Возвращаясь к тому же Витгенштейну, достаточно вспомнить его главное философское утверждение, поражающее своим нахальством и изяществом: по сути, говорит он, философских проблем не существует – все они порождены "игрой языка", и если навести порядок в языке, то все они исчезнут сами собой.

Таким образом, "конструктор", осуществляя процесс мышления, идёт не от "сущностей", которые бы он мог, подобно "центристу", усмотреть в реальности, чтобы выстроить из них (на них) свою модель этой реальности, имея единое её основание, а как бы снаружи вовнутрь.

"Конструктор" пытается найти знаки (слова, понятия, символы) и организовать их в некие закономерности (законы, правила, аксиомы, порядок), чтобы получить логический каркас.

Именно этим каркасом закономерностей, словно связанными друг с другом стержнями арматуры, он и попытается организовать для себя пространство реальности.

Однако фокус состоит в том, что реальность, с которой мы имеем дело (и "конструктор" здесь не исключение), – это реальность интеллектуальных объектов (мы не покидаем пределов своей психики и объективный мир всегда находится вне нас), находящихся в дефолт-системе нашего мозга.

Таким образом, своим понятийным каркасом "конструктор" на самом деле схватывает не реальность, а собственную дефолт-систему, и подчиняет её себе, насколько это возможно, побуждая её работать в рамках целенаправленного мышления.

Древние греки и древние римляне по-разному подходили к строительству амфитеатров: греки находили удобный склон и встраивали в него ряды кресел, а римляне – и Колизей хороший тому пример – просто возводили стену и устраивали ряды кресел, опираясь уже на неё.

• "Центристы" подобны древнегреческим строителям – им нужно ухватить нечто в реальности, и дальше они уже создают свою модель этой реальности, как бы встраиваясь в неё.

• "Конструкторы" не могут себе этого позволить, реальность не откликается для них "сущностью". И они выходят в чистое поле, чтобы возвести стену, а потом и всё остальное – сложную структуру, которая удерживает саму себя.

Такова, в сущности, вся математика – она кажется невероятно объективной, но правда в том, что она целиком и полностью оперирует объектами, которых нет в окружающем нас мире, они как бы вынуты математиками из самой математики.

Числа, множества, функции – всё это так строго, так ясно, так понятно.

Но это лишь абстракции, которые возникли на определённых этапах развития математической науки. Даже ноль, который кажется нам столь естественным, столь очевидным и столь необходимым, впервые появился в Европе лишь в XII веке.

Таким образом, строительным материалом моделей реальности для "конструкторов" становятся чистые дефиниции, словно бы какой-то безличный бинарный код.

И если "центрист" противопоставляет в своей модели реальности качества – "хорошо/ плохо", "правильно/неправильно", "большой / маленький", "значительный / пренебрегаемый" и т. д., то для "конструктора" это просто противопоставления: "да – нет", "либо – либо", "если – то".

По сути, это простейшие логические операции, однако же этот подход имеет уникальное преимущество, в сравнении с подходом "центриста": он применим к любому содержанию – какой бы аспект реальности вы ни принялись рассматривать, вы можете использовать эти "чистые дефиниции".

"Центристу" в этом смысле куда сложнее – ему приходится приноравливать свои "качественные дефиниции" к каждому конкретному содержанию. Вряд ли дефиниция "хорошо/плохо", например, подойдёт для геометрии или даже экономических моделей.

В лучшем случае она выполнит здесь лишь описательную функцию (чем, возможно, лишь всё запутает) и не сможет использоваться для формирования ментальной модели (карты) соответствующего аспекта реальности (данной территории).

Проблема же "конструктора", с другой стороны, кроется всё в том же "бинарном коде": мир, судя по всему, не живёт по законам "да – нет", "либо – либо", "если – то" и т. п.

В реальном мире "да" может быть через "но", а "нет" – лишь "при условии" или ещё как-то. Не бывает в нём и "либо – либо", всегда обнаруживается ещё и то, и это, и пятое-десятое. Да, нам вроде бы естественно жить в причинно-следственном мире, и "конструктора" такой мир ворожит неимоверно! Но такого мира нам, к сожалению, не суждено увидеть.

Ни один элемент дефолт-системы не бинарен. Если вы примитесь рассматривать любого представителя ("другого человека") своей "внутренней стаи", то увидите – понять, кто он, и что он собой представляет, возможно только в том случае, если вы рассмотрите все отношения с "другими людьми", в которых он состоит.

Вот почему, рассматривая ситуацию (например, конкретного "другого человека", живущего в вашей ДСМ) как "центрист", вы никогда не сможете высказать её целиком, что-то всегда будет оставаться за пределами создаваемого вами нарратива.

Вы будете, в некотором смысле, напоминать собаку, которая "всё понимает, но сказать не может" (или, если угодно, как "правое полушарие" по Майклу Газзанига). А вот "конструктор" сможет свою структуру сформулировать, и это часто оказывается очень важным достоинством его модели реальности.

В конце концов, наши модели реальности всегда остаются лишь её моделями, и никакое "полное совпадение" или "истина", разумеется, невозможны. Да и модель создаётся не ради неё самой, а ради того, чтобы мы, с её помощью, достигли желаемых результатов.

Вот и получается, что есть ситуации, в которых модели, основанные на бинарном коде "чистых дефиниций", которые строит "конструктор", работают идеально и дают выдающиеся по точности предсказания.

Но есть и другие ситуации, где подход "центриста", усматривающего в реальности "сущности" (пусть и не существующие на самом деле, но позволяющие организовать цел остности), окажется куда более эффективным.

Хорошим примером, кстати сказать, может быть квантовая физика, в которой одна и та же, по сути, проблема предсказания поведения частиц "конструкторски" решалась Вернером Гейзенбергом (методом матричной механики), и "центристски" – Нильсом Бором (квантовая теория спектра, принцип соответствия, принцип дополнительности и т. д.).

Создавая матричную механику, Гейзенберг, по сути, отказался от всяких попыток понять, как именно устроен квантовый мир. Он сосредоточился на абстракциях очень высокого порядка, которые не позволяют нам вообразить реальность квантового мира, но дают возможность эффективно рассчитывать поведение частиц.

В отличии от него, Бор не оставлял попыток усмотреть "сущность" квантового мира, понять поведение материи на квантовом уровне. Он как бы постоянно спрашивал себя: факты говорят то-то и то-то, каким должен быть квантовый мир, чтобы все они смогли расположиться в большом, целостном пазле? Возникающие таким образом интуиции позволяли ему делать предположения, которые двигали теоретическую физику вперёд.

Таким образом, сочетание подходов "центриста" и "конструктора" приводит к радикальному увеличению сложности ментальной модели, которую мы создаём для картирования того или иного аспекта реальности. Но именно эта сложность модели и ведёт к увеличению её эффективности, прогностической мощности.

Каковы принципы этой сборки, учитывающей ментальные модели, созданные столь разными способами? Попробуем ответить на этот вопрос после того, как рассмотрим третий возможный тип сборки, реализуемый "рефлектором".

Ценность рефлектора

На вид мы все не такие, как на самом деле.

ОСКАР УАЙЛЬД

Для того чтобы уяснить ценность и значение третьего типа мышления или, иначе говоря, ещё одного типа сборки интеллектуальных объектов, нам необходимо поговорить о "декоративных" вещах.

Общий принцип эволюции гласит: никакой признак не сохраняется во времени просто так. Если некий вид животных как-то, в каком-то направлении меняется, то эти изменения данным животным зачем-то нужны, они дают им какие-то конкурентные преимущества.

"Естественный отбор" словно бы пропускает биомассу жизни через своеобразное сито, обеспечивая, таким образом, усиление важных для выживания особей признаков. Неконкурентоспособные формы просто отбрасываются за ненадобностью.

В результате долгих полевых исследований и проведённых в связи с ними ментальных реконструкций данный факт приобрёл для Чарльза Дарвина характер самоочевидного. Но вот те самые павлиньи хвосты…

Действительно, с точки зрения естественного отбора павлиний хвост – это какой-то оксюморон, совершенно бесполезная и даже вредная для выживания особи штука. Причём это павлинье чудачество не единично, и это уж вовсе не тот "случай, который подтверждает общее правило".

Есть ещё необъяснимая с точки зрения естественного отбора вычурная, многоцветная раскраска насекомых, сложнейшее пение птиц или, например, огромные рога у лося. Зачем им всё это, столь затратное с точки зрения эволюции и абсолютно бесполезное, казалось бы, роскошество?

Впрочем, есть и ещё один фактор – половой диморфизм.

Если вы обнаружите некую странность в анатомии и внешнем облике представителей какого-то биологического вида, но она будет одинаково присуща как самцам, так и самкам, то вы, скорее всего, без труда найдёте этому признаку разумное объяснение с точки зрения естественного отбора.

Но вот если "странности", проявляющиеся как правило избыточностью, вычурностью и рискованностью, принадлежат представителю лишь одного из полов, то естественный отбор тут очевидно ни при чём. Так у Чарльза Дарвина и возникла идея второй движущей силы эволюции – "полового отбора".

Если какая-то особенность партнёра по каким-то причинам кажется самкам (как правило, самкам) привлекательной в партнёре, то мужские гены, обуславливающие соответствующий признак, получат конкурентное преимущество, что приведёт к закреплению и ещё большему воспроизводству данного признака.

Так случилось, впрочем, что "естественный отбор" затмил в научном сообществе отбор "половой", и на протяжении большей части XX века ему не уделялось должного внимания, что на самом деле достаточно странно, если учесть насколько гиперсексуальным является наш биологический вид.

Если инвентаризировать частотность мыслей, возникающих у нас в процессе "блуждания" (мыслей, по сути, непроизвольных, возникающих по каким-то внутренним, независящим от нашего сознательного влияния причинам), то обнаружится, что темы секса, половых партнёров, сексуальной привлекательности других людей и т. д., и т. и. лидируют.

Проще говоря, размышления "про это" стоят у нас на первом месте, даже если нам кажется, что "ничего такого" мы не думаем.

Теперь оглянемся вокруг и посмотрим из чего, на самом деле, состоит наша жизнь. При здравом рассуждении мы не сможем не заметить, что она полна какого-то невероятного количества "лишних" вещей:

• у каждого из нас очевидно больше одежды, чем нам нужно (причём далеко не вся она удобная – взять хотя бы женские туфли на каблуках или мужские галстуки);

• ванные и дамские сумочки заполнены гигиеническими средствами, косметикой и прочими расчёсками, фенами, а также плойками с лаками, без которых совершенно можно было бы обойтись;

• мужчины приобретают дорогущие машины, мощность которых, а также габариты, дизайн и т. д., и т. п. совершенно избыточны для "средства передвижения" в естественных для них условиях обитания (впрочем, и женщины тоже не отстают);

• мы обставляем своё жилище невероятным количеством совершенно глупых и ненужных вещей, так что даже птицы-шалашники и рыба фугу выглядят на нашем фоне как абсолютные аскеты;

• а ещё мы зачем-то бесконечно слушаем музыку, под предлогом которой с нами говорят разнообразные женщины и мужчины, пытающиеся вызывать в нас бурю эмоциональных переживаний (и не важно – "низкий это музыкальный жанр", или, например, опера);

• мы фотографируем, рисуем, читаем художественную литературу, смотрим фильмы, которые без "любовной линии", хоть в каком-то её виде, авторами "почему-то" не создаются вовсе;

• наконец, мы бесконечно играем в разные игры, увешивая себя затем медальками и лавровыми венцами, а ещё танцуем, занимаемся спортом и потребляем "здоровую еду", чтобы наша фигура находилась в "хорошей форме".

Иными словами, мы затрачиваем какое-то совершенно фантастическое количество усилий (на всё это "ненужное" надо ещё ведь и заработать!), по большому счёту, абсолютно не для чего.

Формально, конечно, можно сказать, что мы это делаем "для удовольствия", но о каком, на самом деле, удовольствии идёт речь?..

Действительно, всё это проявления "полового отбора", а проще говоря – это сексуальное поведение, даже если мы не видим в своём пристрастии к комфорту, красоте и прочему эстетству ничего эротического.

Профессор эволюционной психологии Джеффри Миллер, работающий в Университете штата Нью-Мексико, прославившийся своими обескураживающими экспериментами[34], последовательно – исследование за исследованием – убеждает нас в том, что ум и интеллектуальная деятельность человека являются следствием, в первую очередь, полового отбора.

Например, в одном из своих последних исследований Миллер показал, что 95 % словесного запаса человека не используется им в обыденной жизни, то есть они нам попросту не нужны.

Активный, необходимый, функциональный лексикон человека в его выборке составил всего лишь 5 000 слов. Но на самом деле люди, которых он исследовал, знали более 100 000 слов.

Когда же мы пользуемся этими 95 ООО "декоративными", как их называет сам Джеффри Миллер, словами?

Ответ и в самом деле обескураживает – "декоративные" слова начинают выпрыгивать из нас, как чёртики из табакерки, когда мы общаемся с человеком, на которого хотим произвести сексуальное впечатление.

В конце 80-х годов прошлого века профессор эволюционной психологии Техасского университета в Остине Дэвид Басс провёл невероятное по масштабу исследование – изучались представители 37 различных сообществ и культур, респондентами стали более 16 тысяч человек.

Выяснилось, что главными критериями выбора полового партнёра для всех нас является – что бы вы думали? – ум и доброта (впрочем, думаю, доброта без ума вряд ли бы нас заинтересовала).

Теперь, если повернуть эти данные от наличной ситуации к исходным мотивам, то трудно не признать, что ум формировался в человеке под давлением полового отбора.

Почему доисторическим женщинам понравился в доисторических мужчинах именно уровень их IQ, понять несложно: навыки, связанные с работой интеллектуальной функции, давали существенные конкурентные преимущества представителям нашего слабого в физическом отношении вида.

Умение создавать орудия труда и охоты, добывать огонь, делать одежду и надёжные жилища, жить большими социальными группами – это всё результаты интеллектуальной деятельности.

Когда человечество обучилось этому (примерно 40 тысяч лет назад), наши ближайшие родственники – неандертальцы – вымерли, не справившись с ухудшившейся климатической ситуацией. Ума не хватило.