Рождественское разъяснение Мэгги

Содержание

Рождественское разъяснение Мэгги……………………………………………………………………. стр. 2

Дружба как дружба………………………………………………………………………………………. стр. 15

Олень на Рождество……………………………………………………………………………………… стр. 57

Если можешь, прими!................................................................................................................................. стр. 93

Наталья Борозна

Наталья Владимировна Борозна

Дружба как дружба

Многим то, чего нет, милее того, что доступно:

Меньше будешь давить — меньше к тебе неприязнь.

И на Венерину цель не слишком указывай явно:

Именем дружбы назвав, сделаешь ближе любовь.

Сам я видал, как смягчались от этого строгие девы

И позволяли потом другу любовником стать.

Овидий

 

Ночь в винном подвале

 

Протяжно и тонко скрипнула дверь. У меня подвело живот от страха. Как же так, я только схватилась за бутылку, которую должна была взять. Папа, не уступая своей давней традиции, пил самое дорогое из дешевых вин. Меня всегда поражала такая жалкая попытка пустить людям пыль в глаза. В подвале я замешкалась и успела изучить уже почти все ряды бочек и полок, пока добралась до нужной.

Когда захлопнулась дверь, вмиг стало очень темно. Я прибежала под конец торгового дня, когда все уже уходили домой. Только пять минут назад я упросила одного толстого господина ленивого вида пустить меня в подвал. Знала же, что подобным молодчикам нельзя доверять! Он отпер мне дверь, но потом, должно быть, сразу ушел, и тут кто-то другой из слуг ее захлопнул и… может быть, уже навесил амбарный замок! Наверное, нужно изо всей силы колотиться в дверь, пока они еще не ушли. Я с бутылкой в руке (отец не простит, если не выполню его задание) осторожно стала пробираться вдоль стеллажа и вдруг замерла: кто-то уже дубасил по толстым сальным доскам. С моей стороны! Я обмерла и прислушалась. Не добившись толку, некто закашлялся. Действительно, здесь было довольно пыльно. 

В единственном оконце, через которое свет попадал в подвал, уже перестали попадать отблески заката, и наступила почти кромешная темнота. Теперь нужно узнать, кто притаился здесь, во мраке: друг или враг? Наверное, враг, если это мужчина. Я наблюдаю жизнь в нашем городе, и мало кто держит при себе свои инстинкты. В любом случае, этот некто шмыгает тут совершенно бесшумно, так что вряд ли намерения его чисты. Но чего мне бояться? Я ведь могу сделать «розочку» из бутылки, грохнув ее о деревянные подпорки. Дешево свою жизнь я не отдам.

Боже, как зачесалось в носу… Нет, не сдержусь, и он точно обнаружит, что не один! В этот момент человек снова закашлялся, я под шумок издала сдавленное «апчхи». Расчет не оправдался: незнакомец обладал слухом чуткого лесного зверя.

- Кто здесь? – послышался озадаченный голос. Так и есть, молодой парень. Мне вдруг перестало быть страшно, я просто погрустнела.

- Где ты и кто? Отзовись, - незнакомец стал ходить между рядами бочек. Я дышала довольно шумно, к тому же пошевелила рукой, которой опиралась на бочку, и этого шуршания было достаточно, чтобы он двинулся в мою сторону. Наверное, пора драться.

Я хлестко выбросила руку как можно дальше; бутылка разбилась вдребезги. Хлынул фонтан брызг, несколько капель всё же попали на подол моего молочно-белого платья, но гораздо больше мокрых пятен оказалось на одежде противной стороны.

- Дьявол! – выругался он. – Что ты творишь! Ты женщина? – спросил он. – Так может сделать только женщина. Если так, подойди сюда, я не причиню тебе вреда.

Слова о непричинении вреда сбивали с толку. Наверное, вид у меня был как у обезумевшей кошки. Хотя кто это видит в темноте?

Незнакомец что-то буркнул себе под нос, отряхнулся и перехватил сразу обе мои руки. Из меня вырвался жалобный вопль.

- Сколько раз говорить, что никто не собирается тебя убивать, - досадливо произнес он. – Но я подожду, пока ты успокоишься. Так будет лучше.

«Розочка» звякнула о каменные плиты пола – он скрутил мне руки за спиной. Его левое предплечье легло на мои ключицы. Я быстро перестала трепыхаться в его руках. Человек расцепил объятия.

- Давай присядем.

- Было бы на что, - засомневалась я. Мы прошли до конца помещения, не слишком, впрочем, обширного, и у задней стены нашарили кучу сухого тряпья – скорей всего, холщовых мешков, и сели, вытянув ноги. Кстати, узкое оконце оказывалось почти прямо над нами. Я подумала, сгорая от любопытства, что скоро можно будет разглядеть глаза собеседника и черты его лица в лунных бликах.

- Кто ты? – повторил он.

- Я дочь перчаточника, - призналась я. Прямой и резкий собеседник располагал к тому, чтобы сказать ему правду.

- Имя?

- Белль.

- А может, мне украсть тебя и потребовать от папочки выкуп? – задумчиво вопросил он.

Я переливчато рассмеялась.

- Что ты смеешься? Я говорю всерьез. Слыхала о Валантэне Брезьере?

Тут уж я закашлялась, и не от пыли. Вот уже года три, как по нашей округе бродили мрачные слухи. Его именем пугали детей – все равно что оказаться в одном подвале с лешим или кикиморой. Мне уже начинала нравиться наша беседа, и тут такой поворот! Разбойник с большой дороги, который проворачивает лихие дела. Вот тут бы и испугаться, но я чувствовала к этому имени лишь отвращение, брезгливость. Как можно грабить мирных путников, красть то, что плохо лежит или попросту дурить людей, заработавших деньги своим потом? Все эти нечестные способы жить выходили за границы моего миропонимания. Вот то, что поистине п о шло. Я поджала губы. У меня пропала всякая охота точить с ним лясы. Ну, о чем с таким можно говорить? Его ум настроен, наверное, только на наживу. Вероятно, это один из неуважаемых мною людей, которые ни разу за всю жизнь не поднимут глаза к небу. Я отодвинулась на самый край холстины и поджала колени. Он оскорбился на перемену отношения.

- А-а, что, чистенькая девочка из зажиточной семьи не желает иметь ничего общего с мошенником и бандитом? Ты слишком хороша для этого? – не успокаивался он. Я пропустила его болтовню мимо ушей.

Итак, на ночь глядя я оказалась заперта в одном помещении с тем, кого заочно презирала. Мало того, что находиться в одном помещении с врагом – само по себе дискомфорт, я еще не знала, чего от него ждать. Ну да, разбойник, вор и пройдоха, но ведь не насильник? Слухов о нем как о соблазнителе я тоже не слышала, так что можно, наверное, вздохнуть спокойно. Хотя даже странно. Казалось бы, если человек не имеет совести, то почему не желает «оттягиваться» на полную катушку? Но чем же я отличаюсь от него, имея такие грязные мысли? Правильно сказал Спаситель, грехи начинаются в мыслях.

А ведь он тоже заперт. И должно быть, так же сейчас выбит из колеи. А то, что я думаю, - просто глупости. Еще, тут становится холодно, скоро мы остынем, и, чтобы согреться, придется танцевать вприсядку каждые полчаса либо прижаться спинами и замотаться во все тряпки, что тут найдутся.

И из меня вырвался довольно шумный вздох. Впрочем, он был заглушен другим звуком, который тут же заставил меня вскочить на ноги и возмутиться. Он отошел на несколько шагов к выходу и преспокойно мочился в невесть откуда взявшееся жестяное ведро.

- Что ты… Это отвратительно, да как ты… - «смеешь», хотела я сказать, но разве возможно настолько сдержать свое естество? Что же ему теперь, лопнуть из-за моих капризов?

- Ха-ха, вот ты со мной и разговариваешь! Давай не будем стесняться друг друга. Черт знает, сколько нам здесь еще сидеть, - наверное, до рассвета.

- Я не задохнусь от вони? – скривила я нос.

- Ты видишь другой выход? – парировал он. – Тут, кстати, дует из щелей. В любом случае, будет чем дышать.

Он нагнулся над углом, уперев одну руку в бок, другой стал рыться в куче чего-то непонятного.

- Тут полно еще ветоши! На, накинь на себя, - и он кинул мне чуть ли не в лицо затхлые тряпки. Я закашлялась.

- Спасибо за заботу, - ядовито произнесла я.

Он уставился на меня, безразлично склонив голову набок:

- Ей-богу, если ты продолжишь всю ночь так капризничать, я попросту пристрелю тебя из своего пистолета. Кажется, в нем еще осталась пара патронов. Терпеть не могу кривляк! – фыркнул он, опускаясь на кучу ветоши у противоположной стены.

Я задумалась.

- Если ты это сделаешь, я буду являться каждую ночь тебе во сне и ворчать, до конца твоей жизни!

Он фыркнул.

- Это была неудачная шутка. Раз уж мы тут застряли вместе, давай всё же неплохо проведем время.

Я с любопытством обратила лицо в его сторону. Я видела только блестящий нос, выражения глаз было не углядеть. Какие такие способы может иметь в виду грабитель?

- Надеюсь, мы не станем играть в прятки? – подумав, выдавила я.

- При чем тут это? В прятки мы уже сыграли, да и ночь надвигается. Хоть сейчас и лето, но в погребе слишком холодно. Лучше нам подумать о том, как не замерзнуть сегодня. Для начала давай разопьем бутылочку чего-нибудь не очень крепкого.

- Мне неловко, но… моя честь будет неприкосновенна? – я прищурилась.

- А ты что, еще и красивая?

- Эй! – запальчиво воскликнула я. – Что за мода оценивать женщину, как палку колбасы.

- Не кипятись. Мне от тебя ничего не надо. Слово дворянина! – невозмутимо подтвердил он, подавая широкую грязную ладонь. Поморщившись, я пожала ее.

- Разве ты дворянин? – спросила я. – По городу ходят разные слухи.

- О-о, знала бы ты, какие слухи ползают по всей стране! – рассмеялся он и резко оборвал свой смех. – Я бастард. Мать не говорила имени отца, но после ее смерти я раскопал эти сведения, что оказалось совсем не трудно. Впрочем, - он вздохнул, - папаша тоже уже умер и при всем желании не мог бы навести отпрыска на путь истинный.

- О, так ты одинок?

- Конечно. Не думаешь же ты, что будь у меня семья, я стал бы скитаться и жульничать? Но оно и к лучшему. Мне по душе такая жизнь!

- Говорят, ты всё же убил пару человек? - поежилась я.

- Да, было что-то такое, но я не буду говорить впечатлительной барышне, сколько их было точно.

- Мне уже почти шестнадцать, и мне можно уже говорить всё что угодно, совсем необязательно что-то скрывать.

Он захохотал так оглушительно, как после трактирной шутки, и мне даже захотелось обидеться.

- Хорошо, открою тебе, что мне девятнадцать! Но в твои годы я уже успел наделать делов.

- Никто не святой, - пожала плечами я. Он поставил перед собой ладонь, требуя слова.

- Я понял, что ты пожила и знаешь жизнь. Ты не священник и не прокурор, давай договоримся, что ты не станешь читать мораль. Давай лучше выпьем, на сердце станет веселее.

Я встала и принесла две бутылки из того ряда, где хранилось молодое некрепкое вино.

- Как ты попал в подвал? – спросила я.

- Я зашел уже после тебя, увидел, что дверь не заперта, работников вокруг не было. Хотел прихватить с собой пару бутылок, прежде чем покинуть город. Ты молодец, я ни за что бы не подумал, что внутри кто-то есть. Кстати, с твоей стороны было опасно драться горлышком. У меня есть стилет в ножнах, я легко мог бы порезать тебе сухожилия. И что бы мы стали делать потом?

Я вздохнула. С его стороны нелогично угрожать мне теперь. Он легко мог бы покончить со мной вначале, но сейчас сделал выбор в пользу жизни и ни за что не будет наносить мне вред.

- Когда ты начал скитаться?

- С четырнадцати лет. До этого я был просто обычным мальчишкой, склонным к проказам, который с детства мог прекрасно фехтовать, ездить на лошадях и так далее. Всё, что мне так пригодилось позднее, я знал назубок с детства. Когда умерла мама, меня выгнали из имения, где она прислуживала, и я отправился в столицу, решил, что там легче прокормиться. Но я оказался никому не нужен, голодал, ночевал где придется и в конце концов встретил маргиналов, которые научили меня воровскому ремеслу и искусству выживать в таких обстоятельствах, когда, казалось бы, от тебя отступились уже и Бог, и дьявол. Думаю, мой ангел-хранитель повесил свой меч за пояс и плачет каждый день над тем, что я делаю.

Я подивилась такому необычному образу. Так значит, он вовсе не бессовестный, он просто человек, которому удобно так жить. Если бы он был скромнее, мог ли бы жить иначе?

- Потом я стал действовать один, мое имя за три года обросло легендой, но в моей повседневности нет ничего романтичного, одна суровая правда жизни. Иногда мне приходит в голову, что, служи я в королевской армии, далеко пошел бы, но жизнь сложилась иначе. С моей колокольни начинаешь смотреть на всё иначе, мир становится с ног на голову. Красивое иногда кажется уродливым, как в кривых зеркалах, и наоборот. Так и я сейчас вижу, что благопристойные отцы семейств и почтенные матроны порою ничем не лучше меня и тоже живут насилием. А уж о герцогах и министрах не стоит и говорить. Все они гораздо большие разбойники, чем я, и тоже не по своей доброй воле. Просто таково их место в жизни, и таково мое.

- Церковь учит нас, что среди нас нет безгрешных людей.

- Здесь церковь права. Но я советовал бы тебе иметь свою голову на плечах. Я реалист, и исхожу из того, что мне посылает судьба. Если бы она одарила меня более щедро, я бы мог добровольно выбрать, кем быть, и тогда нашел бы законное место под солнцем. Понимаешь ли, больше всего на свете я люблю жить. Каждый день я повторяю себе, как молитву, что хочу жить – и выживаю там, где другого человека изрешетили бы пулями или стрелами, закололи, утопили или повесили. Я не строю планов и только твердо уверен, что буду жить еще долго.

- Неужели тебе не хотелось быть полезным кому-то? Когда все твои усилия пропадают даром или направлены только на себя, ведь именно от этого и пропадает охота жить?

- Во-первых, об этом не надо думать. Не стоит иметь такие опасные мысли. А потом, зря ты думаешь, что я бесполезен. Если ко мне в руки попадают деньги, я не могу держать их долго при себе, понимаю, что они скоро исчезнут, может быть, их отберут, даже если я их не потрачу. И я их трачу, тем более что вынужден постоянно перемещаться из места в место, чтобы не быть пойманным. Отдаю их другим людям за разные услуги.

К этому времени я была уже пьяна как раз настолько, чтобы тоже приблизиться к вонючему ведру. Мне было даже весело – это был вечер нарушения приличий!

- Как можешь ты говорить мне такое откровенно? Не боишься, что я кому-нибудь разболтаю, и твой образ в устах народной молвы померкнет?

- Я могу рассказать это всегда, - он пожал плечами. – Только никому не интересно, зачем слушать какие-то философские выкладки от неуча? Я ведь не богослов и не риторик. Эти слова не могут мне навредить, всем нужны только факты – факты о потрясающих воображение преступлениях! А о них я предпочитаю не распространяться. После выпивки всегда тянет на откровенность, но «подвиги» я совершаю с холодной головой, - с этими словами он склонил голову мне на плечо, закутал наши плечи и головы плащом и задремал. Спали сидя, т.к. слой тряпья и соломы был бы слишком тонким, если бы его расстелить.

Я проснулась первой и чуть не заорала, за ночь успев позабыть о том, где нахожусь. Тело затекло и ныло, но я опасалась пошевелиться, решив сначала по-хорошему рассмотреть его. Конечно, я не нашла в ангельском спящем лице ничего такого, чего меня убеждали бояться. Правда, чумаз он был, как трубочист. Но в то же время и похож на архангела с иконы.

- Разглядела внимательно? – спросил он, не открывая глаз. Я вздрогнула. Как настоящий профессионал, он всегда начеку, и сон у него чуткий.

- Доброе утро! – улыбнулся он, и у меня возникло впечатление, что он как бы толкнул меня своими серо-голубыми глазами. – Значит, сегодня ночью я пил с хорошенькой женщиной, - заключил он. Я поморщилась. Мои светло-карие глаза и темно-каштановые волосы вкупе с бледной кожей и алыми щеками, а также изящными миниатюрными руками производили на людей одинаковое впечатление. Но мне бы искренне хотелось в глубине души, чтобы люди, и особенно мужчины, не были такими пристрастными, и другим девушкам доставалось бы не меньше внимания, чем мне.

- Как же хочется есть! – потянулся мой товарищ по заключению. – Ну ничего, скоро придут служители, и мы выберемся отсюда. Если ты, конечно, мне поможешь, – он покосился на меня. Я кивнула.

Он потер подбородок.

- Неприятно говорить это, но тебя могут обвинить в соучастии. Не могла бы ты набить себе пару синяков?

Я воззрилась на него во все глаза.

- Меня раньше никто о таком не просил, - заявила я. Он ухмыльнулся.

- Придется, ничего не поделаешь!

- Может, поможешь мне?

Валантэн выразительно повертел пальцем у виска и дал указания:

- Синяки должны быть на видимых местах. Никто не полезет проверять их тебе под юбку. Они должны быть на запястьях, руках, над лодыжками, ну и… на лице.

- Вечеринка с тобой – в чужом пиру похмелье! – в сердцах сказала я и погрозила ему кулаком.

- Если тебя заставят дать признательные показания, для тебя это будет легко? – подумав, спросил он.

Вместо ответа я сердито принялась натыкаться названными частями тела на углы деревянных полок и подпорок, на которых лежали бочки.

- Осторожней! – прокричал он, когда я принялась биться головой. До того, как окончательно отбить себе мозги, я успела подумать: странно, что вот теперь только, с этими маленькими травмами, и становлюсь его соучастницей.

- Запомни, - говорил он мне. Я слышала его наставления как в тумане: скулы ныли, голова гудела. – Как только послышатся шаги, будь готова…

Чувствовала я себя не очень хорошо не только из-за мнимых побоев: чтобы вызвать слезы, я нюхала завалявшуюся в углу затхлую головку лука. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, но, к счастью, долго волноваться мне не пришлось: послышались голоса и лязг открываемого замка. Издав оглушительный крик, я изо всей силы бросилась в объятия работников подвала и стала сжимать кулаки, как будто в истерике, с воплями: «Спасите!». Мой визави стоял в полутьме у выхода и скользнул наружу, как только увидел, что последний, третий, слуга зашел в подвал. Необычайно быстро Валантэн протопал по ступенькам и растворился в дымке утра. Прислужники были начеку и тут же просекли, что из погреба сбежал еще кто-то. Но пока один бросился в погоню, два других неуклюже поводили головами в разные стороны. Да и как им было бежать, когда я рыдала у них на руках. Я неумелая актриса, и вернувшийся третий виночерпий потащил меня к хозяину сего заведения, а потом и к городским воротам, разговаривать со стражей. Мне пришлось давать показания стражникам. Было очень неприятно врать. Я применила весь свой талант к лицедейству и заявила, будто он обращался со мной очень грубо и угрожал, что я не доживу до утра. Я подтвердила, что моим спутником был сам Брезьер. Утомленным голосом и изможденным видом я дала понять, что всю ночь продрожала от страха и холода. Нет, внешности его я не помню, поскольку в подвале было темно, а утром он завязал мне глаза…

Отец забрал меня и дал взятку всем слугам, их хозяину – своему другу – и стражникам той злополучной утренней смены, дабы никто не смел думать, будто разбойник мог овладеть моим телом. Но подобные пересуды все же пошли. Правда, продлились они не больше недели, и потом, когда зажили кровоподтеки на скулах, я вышла на улицу и, улыбаясь, подтвердила, что в ту ночь мирно спала в своей кровати, а в одну ловушку с грабителем попалась проститутка.

Я трепетала от мысли, что со мной будет за ночевку не дома. Няня искала меня с фонарями по всему городу, и надо только благодарить своего ангела-хранителя за то, что старушка не обратилась к страже. Бутылку я должна была принести еще утром, поэтому никому и в голову не пришло, что я могу быть в винном подвале вечером.

Отец, встретивший дочь у ворот города, молча отвел меня под руку домой. Мы прошли с ним на задний двор и остановились у колодца. Он замахнулся, чтобы дать мне пощечину, я зажмурилась. Увидев ссадины на щеках, он поморщился, оторвал от ближайшей вербы розгу и, не стесняясь своей силы, так отходил меня по ногам и спине, что небо показалось мне с овчинку! Еще несколько дней я не выходила из дома, заживляя раны и сгорая от жгучего стыда за так и не совершённые мною проступки. Успокаивая душу горячим отваром из трав, я размышляла, насколько же приятней мне было вместе с разбойником, чем с уважаемым всеми отцом, который не только сам честно зарабатывал свой хлеб, но давал такую возможность своим подмастерьям и слугам. В тот раз я действительно решила «повернуть» свое мировоззрение к отверженным обществом людям. В голове звучали его слова о преступниках и не преступниках – о том, какая между ними тонкая грань, не всегда зависящая от воли человека. Я решила не судить и не быть судимой.

***

По улицам с утра сновал рабочий люд. Я вышла купить продукты к обеду. Весна была в разгаре, дневное светило пригревало, так что я пожалела о том, что надела верхнее платье из шерсти – в эту пору уже не было нужды его носить. Не странно ли в связи с этим, что господин справа от меня накрыл голову капюшоном плаща? Я перетаптывалась у витрины лавки сладостей, дивясь такой форме одежды. Внезапно этот человек, поросший русой бородой почти до глаз, дотронулся до моего плеча. Я с трудом узнала Валантэна и от неожиданности вскрикнула.

- Тише, тише, - спокойно сказал он. – Сможешь на пару часов удрать из дому?

- На дворе май, - рассудила я. – Скажу отцу, будто собираюсь нарезать ивовых прутьев, чтобы плести из них корзины.

- Не подивится ли он такому желанию юной девицы?

- Он будет рад, что я хочу освоить новое ремесло. Главное, чтобы соседки не увязались за мной. Но тебе опасно оставаться в городе.

- Отличная мысль, мы посидим в лесу. Там есть укромные места, о которых никто не знает. Если влезть в самую чащобу, чего обычно никто не делает, как раз выйдешь на заповедную поляну. Я ни разу не видел, чтоб туда еще кто-то пробирался, кроме меня.

- Как ты минуешь стражников?

- Ну, - засмеялся он, - во-первых, никто не мешал мне прикинуться бедным крестьянином на входе в город, теперь же у меня в каждом поселении на крайний случай есть особая калиточка, через которую можно выйти незамеченным. Не представляешь, какая это радость для меня – власти понимают, что я зарегистрирован вошедшим в несколько городов одновременно. На самом же деле я всего лишь вхожу через ворота, а выхожу через дырки, о которых не знают в муниципалитетах.

Мы условились встретиться через сорок минут на углу одной из крайних улочек.

Слава Богу, меня отпустили в этот раз без вопросов. Я не могла понять одного: почему так спешу на эту встречу? Может быть, жизнь моя настолько пуста и обыденна, или же Валантэн показался мне настолько хорошим? Неординарной личностью, каких нет в моем окружении.

Калитка находилась на чьем-то огороде, вплотную примыкавшем к городской стене. С улицы ее вообще было не видно. Мы перемахнули через изгородь и побежали между рядами грядок.

Очутившись снаружи городской стены, мы сразу же увидели перед собой расстилающееся полотно хвойно-лиственного леса. Зашагали по тропинкам, наполненным подрагивающими солнечными зайчиками, вскоре свернули в сторону и продирались уже через чащу. И тут только в мою голову пришел вопрос: зачем я понадобилась ему?

- Ты хочешь втравить меня в сомнительное предприятие? – бесхитростно спросила я.

- Сейчас узнаешь, - ответил он, вглядываясь в заросли камыша. Мы спустились с пригорка. Под ногами нежно журчал ручей. Валантэн смело ступил кожаными ботинками прямо в середину ручья, подхватил меня за талию и точным движением перенес на тот берег.

Правда, я всё же оборвала платье на последнем этапе марш-броска: нужно было едва ли не проползти под ветками плотно растущих ив, после чего продолжить движение вверх по травке. Наверху имелась плотно облепленная деревьями обширная лужайка. В левой части ее имелось нечто вроде пещеры: обломок скалы с нишей в ней. Поляна была покрыта зарослями ежевики и земляники. По бокам цвела малина.

- Здесь скоро будет много ягод, не правда ли? – сказал он, оглядываясь. – Давай присядем.

Я чувствовала неловкость, как будто неприлично было задать вопрос, который вертелся на кончике языка. Но задать вопрос, по крайней мере, было честно:

- Зачем ты позвал меня сюда?

Он застенчиво улыбнулся:

- Послушай… У меня нет семьи. Все близкие, кто у меня есть, - это соратники и друзья. Редко встречаю надежных людей, но бывает иногда как воздух необходимо кому-то довериться. Не на сто процентов, конечно, я не питаю иллюзий. Иногда я чувствую такое напряжение, что очень хочется отдохнуть душой. Три недели назад мы мило болтали с тобой. Теперь ты мне снова понадобилась. Еще я сознаю, что ты будешь вынуждена помочь мне, если я попрошу. Но я не буду просить часто. Итак, у нас уже есть одно совместное приключение, теперь ты моя боевая подруга. Я не хочу, чтобы ты сильно привязывалась ко мне, но до тех пор, пока это возможно, пока не случится сильных изменений в твоей жизни, будем приятелями.

Мы пожали друг другу ладони. Мы мило болтали и дурачились на тайной полянке, пока солнце не начало опасно клониться к закату. Тогда он жестом остановил меня, мы стремительно выдвинулись обратно. По пути Валантэн взял у меня нож и нарезал у ручья целую охапку прутьев. В сумерках он протолкнул меня в тот же еле заметный проем в стене у чужого огорода. Мы условились, что, если Валантэн будет в наших краях, то пошлет весточку с молочником. С утра, если тележка господина торговца молоком будет украшена красной лентой, мне следует при первой возможности проникнуть в лес, где мы с ним бродили, и идти к секретной поляне.

Он приходил по вторникам, порой – по четвергам, но никогда в другой день недели. Делал он это, чтобы не запутать меня. Как же я ждала этих дней! Всегда я брала с собой что-нибудь съестное, чтобы он не заботился о том, где пообедать – на что он и потратил бы в ином случае время, которое посвящал мне. Няня удивлялась тому, как вырос мой аппетит, и качала головой. Она беспокоилась о том, не нагуляла ли я ребенка. Отцу она об итоге своих раздумий не сказала, но обратила его внимание на юношеский блеск в глазах: девица вступила в пору, когда любовь способна оставить неизгладимое впечатление на всю жизнь. Я называла свое чувство к Валантэну дружбой, искренней, помогающей, не претендующей ни на что и ни к чему особенно не обязывающей (как я ошибалась!). А потому с чистой совестью отвечала «нет» на расспросы старушки. Он, впрочем, тоже не претендовал ни на что большее, чем считать меня названной сестренкой, раз уж ни у кого из нас, в отличие от большинства других людей, не случилось родных братьев или сестер.

Моя мать умерла при родах вместе с братом, который мог бы быть у меня. Памятуя об этом, папа не спешил выдавать меня замуж рано, сразу после появления месячных. Но теперь, через три года, под влиянием няни зажегся этой идеей. Подыскивал он состоятельного военного – в простоте своей отец рассудил, что у мужа, который меньше бывает дома, дети могут появиться не сразу.

Он тщательно изучил положение дел на брачном «рынке» и пару месяцев примеривался. Я не знала о папиных мыслях и считала, что он подбирает себе в зятья зрелого представителя торгового люда, чтобы соединить два примерно равных состояния. Но я ошиблась. Собственно, я легкомысленно думала, что семейная жизнь – это что-то вроде каждодневного общения двух людей, наскучивших друг другу, которые время от времени ведут себя как враги, а порой – как друзья. Я не ассоциировала брак с собой; мне казалось, что я навеки останусь юной девочкой, хоть и выполняющей обязанности по жены, но живущей в свое удовольствие. Думать так было куда как наивно! Но ведь отец не желал второй раз жениться, так что у меня не было живого примера перед глазами. Кандидатура самого жениха привела меня в состояние шока.

***

Отец вошел в мою спальню и бросил на постель новое платье. Я задохнулась от восторга, учитывая, что большинство своей одежды обычно шила сама, и она не отличалась особым шиком. Гладкий же на ощупь желтый наряд был оторочен бархатом и полудрагоценными камнями: янтарем, хрусталем… Кружевной воротник-стойка спереди переходил в вырез, который был неприлично низок. Отец вышел и позвал няню, которая затянула мое туловище в железный корсет, пугающе узкий. Перед глазами у меня поплыли черные мушки, я принялась поддергивать декольте вверх. Папа ударил меня по рукам и объявил, что в следующем месяце мы с ним непременно поедем на бал к госпоже N. Я поразилась. Госпожа N была известна тем, что проповедовала весьма вольные нравы, которые вряд ли пришлись бы по вкусу моему сумрачному отцу. Но одновременно это и позволяло просочиться туда людям, которые в ином случае ни за что бы не заимели такой возможности: зажиточным ремесленникам, не имеющим титула дворянства, как мой отец.

***

Пока же жизнь текла своим чередом, мы должны были отправиться на ярмарку в предместье столицы. Наш городок был мал ровно настолько, чтобы в нем практически не проводилось крупных ярмарок и даже не имелось рынков, достойных внимания инородцев, а за городскими стенами не было даже рва, а просто начинались дорога и лес. Производство отца было довольно крупным, так что в течение года приходилось частенько выезжать с товарами. Сам отец в этот раз был занят, но посылал туда подмастерьев и наемных работников из своей кожевенной мануфактуры. Меня же он просил последить, чтобы эти плуты не утаили от него части дохода. Для этого накануне торгового праздника после обеда за мной приехал родной брат отца, владевший небольшой мастерской, делавшей на заказ самое разное литье, от пуговиц для верхнего платья до статуэток во дворцах вельмож.

Чем больше город, тем больше там попрошаек и прочих мошенников, и тем хуже там пахнет. Но и жизнь в таком месте более бурная и интересная. Я высунула нос в щелочку крытой повозки и во все глаза смотрела на неправильной формы площади, мощенные булыжником, на узкие улочки, на которых мы бы не смогли разминуться со встречной повозкой, на многочисленных людей, которые были одеты настолько разношерстно, будто по одной улице гуляли нищие и короли. Впрочем, до самых блестящих кварталов мы не доехали. Когда фонарщик начал зажигать уличное освещение, я, никогда прежде не видавшая такого чуда, была поражена. Впрочем, совсем скоро мы подъехали к дому дяди, в котором мне предстояло переночевать две ночи, и вокруг которого уже сгустилась темнота. Домик стоял на окраине и не имел возле себя участка земли, так как по обе стороны его буквально на расстоянии локтя уже стояли стены других домов. Удивляться мне пришлось недолго, поскольку наутро, едва стало светать, мы засобирались на место празднества. Нашим кибиткам нашлось место только на краю торговых галерей, поскольку мы ехали всего лишь на день, а не на неделю, как иные участники действа. Стоять с подмастерьями отца мы должны были по соседству, один ряд напротив другого.

Надо сказать, что эти люди, надеясь прикарманить папино предприятие, лезли из кожи вон, когда видели хозяйскую дочку. По временам меня это смешило, очень забавно было от нечего делать подтрунивать над ними, они также позволяли себе зубоскалить со мной, пока этого не видел хозяин. Но чаще они мне надоедали своими меркантильными приставаниями буквально до дрожи, так что я, нервно хихикая, убегала к себе наверх мимо мастерской.

- Эй, красотка! Будешь весь день следить за нами?

- А соглядатай-то не прост, ох, не прост! – вторил издевательствам второй рабочий. «Очень остроумно», - с досадой думала я. Дядя сверкнул черными очами и пообещал всё рассказать отцу, если я тотчас не прекращу досужие толки.

- Не сомневайтесь, барышня, обстряпаем всё в лучшем виде! – примирительно сказал самый старший и, если можно так выразиться, женатый из них. Похоже, он был даже старше отца, но сам не имел такой железной хватки, а потому и работал под его началом. Несмотря на возраст и простецкую речь, был он самым грамотным и разумным из них, а потому вызывал мое искреннее уважение. Единственный человек, с которым можно было говорить серьезно. Он одернул зубоскалов. Тем временем торговля забурлила. Такой толпы пеших и даже конных людей, которые лениво, не слезая у прилавка с лошади, велели им запаковать товар, я прежде тоже не видала. Порой от лотка до лотка неспешно прогуливались стражники, вслушиваясь в споры торговавшихся продавцов и покупателей. Но даже они, случись что экстраординарное, не смогли бы сдержать своими орудиями толпу, и от сознания этого меня пробирали мурашки. Грязь, в том числе и от лошадей, кругом также стояла невообразимая. Сопровождали празднество не только гвалт и гам, но и дудки уличного театра, на который было любо-дорого посмотреть. Непривычная к такому скопищу народа, непрестанно что-то спрашивающего, требующего сбавить цену, я устала и совсем перестала следить за нашими кожевенниками. Нам с дядей и его продукцией, которая выгодно блистала на солнце, зевать по сторонам не приходилось. Лишь к вечеру толпа, как и жара, стала потихонечку схлынывать. Мы простояли последними, когда темнота вот-вот должна была пасть на окрестные селенья. Мы сворачивали то, что не распродали, и складывали поклажу на повозки.

Нас было пятеро – четверо мужчин и я. Невдалеке послышался спешный топот шагов. Из темноты вынырнули также пять силуэтов. Я не успела разглядеть ничего, кроме того, что их главарь держал факел, и они не были в форме стражников. Глава разбойной компании бросил факел в нашего пожилого мастера, и тут завязалась драка. Дядя оттолкнул меня в сторону. Я упала и отползла подальше от потасовки. Драчуны принялись горланить, сыпя угрозами друг в друга. Поднявшись с колен, я отряхивала ладони и подол от дорожной пыли, когда кто-то настойчиво потрепал меня за левое плечо. Я в страхе обернулась, стряхнув с себя чужую руку. Под серым плащом блеснула ухмылка. Я обрадовалась, в грудь разом ворвалось столько воздуха, что меня чуть не разорвало от радости. Это был Валантэн!

- Ты сообщник этим?.. – выдохнула я.

- Пойдем. Тебе точно здесь не место. Я рад нашей нежданной встрече. Нет, вообще, я говорил этим дуракам, что не стану помогать им, так пусть теперь расхлебывают кашу сами.

- Но там мой дядя! Я не могу его бросить в такую минуту, - говоря это, я запыхалась, так как мы уже большими шагами удалялись с места происшествия, а Брезьер вел под уздцы одну из лошадей моего родственника.

- Не беспокойся за взрослого мужчину, он справится с этой кучкой жуликов, я же только опасаюсь, как бы они в этом сумбуре не поцарапали тебе лицо или руки. Я не упущу свой шанс с тобой пообщаться, не увиливай. К счастью, тут недалеко есть одно местечко, куда я вхож, как к себе домой. Давай сбежим отсюда, и я покажу тебе мое основное убежище, - и он поглядел на меня такими влюбленными глазами, что у меня закружилась голова. – Смертоубийства не произойдет, в этом я тебе ручаюсь. А лошадь сама прибежит обратно туда, где ее кормят. Если не заблудится, конечно!

Он расхохотался и подсадил меня. В следующие сорок минут смущение от близости друга перекрывалось мысленными мольбами о том, чтобы поездка, в которой меня ужасно трясло, поскорее кончилась бы. Мы подъехали к трактиру, стоявшему на границе какого-то крупного поселения. Лошадь действительно потрусила назад. Мой спутник дернул на себя тяжелую входную дверь. Из полного сумрака мы попали в ярко освещенный зал, где слышались грубые шутки и смех. Я с сомнением покосилась на Валантэна. Он в самом деле хотел познакомить меня с низами общества? Назвать их отбросами у меня не поворачивался язык. Как всегда и везде, жизнь шла своим чередом. Слышался смех, звон кубков, а кое-откуда – из-за карточного стола – даже раздавались стоны и проклятия обладателей обезображенных алчностью лиц. В самом неосвещенном углу залы сидели на коленях нескольких мужчин жеманницы в ярких платьях. Я покраснела и отвела взгляд, стараясь больше не смотреть, что они там делали.

- Налей нам немного браги! – Валантэн ласково взглянул в настороженные глаза хозяйки, перебегавшие от него ко мне.

- Мне только воды! – взмолилась я. Признаться честно, я не очень любила напитки с хмельком, предпочитала оставлять свой ум ясным.

- Я принесу тебе мед. Он очень легкий, - успокоила она меня.

«Мед» был действительно почти без градуса и не слишком сладкий, но, как впоследствии выяснилось, коварный