Стихотворения — тихотворения

 

 

Стихотворения — тихотворения,

И это — не обмолвка, нет,

Такие они с рождения,

С явленья на белый свет.

 

Стихотворения — тихотворения

И требуют тишины,

Для тонкости измерения,

Длины, высоты, ширины.

 

Стихотворения — тихотворения,

Поправок, доделок — тьма!

От точности измерения

Зависит и жизнь сама.

 

1963

 

Да, театральны до конца

 

 

Да, театральны до конца

Движенья и манеры

Аптекаря, и продавца,

И милиционера.

 

В горячий праздник синевы

На исполинской сцене

Не без участия травы

Идет спектакль весенний.

 

И потому, забыв про боль,

Пренебрегая бором,

Подснежник тоже учит роль

И хочет быть актером.

 

Не на земле, не на песке,

А встав в воротах лета,

Зажатый в чьем-то кулаке

Образчиком букета.

 

1963

 

Я думаю все время об одном [179]

 

 

Я думаю все время об одном —

Убили тополь под моим окном.

 

Я слышал хриплый рев грузовика,

Ему мешала дерева рука.

 

Я слышал крики сучьев, шорох трав,

Еще не зная, к го не прав, кто прав.

 

Я знал деревьев добродушный нрав,

Неоспоримость всяких птичьих прав.

 

В окне вдруг стало чересчур светло —

Я догадался: совершилось зло.

 

Я думаю все время об одном —

Убили тополь под моим окном.

 

1963

 

Я вовсе не бежал в природу [180]

 

 

Я вовсе не бежал в природу,

Наоборот —

Я звезды вызвал с небосвода,

Привел в народ.

 

И в рамках театральных правил

И для людей

В игре участвовать заставил

Лес-лицедей.

 

Любая веточка послушна

Такой судьбе.

И нет природы, равнодушной

К людской борьбе.

 

1963

 

Кровь солона, как вода океана

 

 

Кровь солона, как вода океана,

Чтоб мы подумать могли:

Весь океан — это свежая рана,

Рана на теле земли.

 

Помним ли мы, что в подводных глубинах

Кровь у людей — зелена.

Вся в изумрудах, отнюдь не в рубинах,

В гости нас ждет глубина.

 

В жилах, наполненных влагой соленой,

Мерных ударов толчки,

Бьет океан своей силой зеленой

Пульсом прилива — в виски.

 

1963

 

Амундсену

 

 

Дневники твои — как пеленг,

Чтоб уверенный полет

К берегам любых Америк

Обеспечивал пилот.

 

Это — не руины Рима,

А слетающий с пера

Свежий, горький запах дыма

Путеводного костра.

 

Это — вымысла границы,

Это — свежие следы

По пути за синей птицей,

Залетающей во льды.

 

Мир, что кажется все чаще

Не музейной тишиной,

А живой, живущей чащей,

Неизвестностью лесной.

 

1963

 

Рязанские страданья [181]

 

 

Две малявинских бабы стоят у колодца —

Древнерусского журавля — И судачат…

О чем им судачить, Солотча,

Золотая, сухая земля?

 

Резко щелкает кнут над тропою лесною —

Ведь ночным пастухам не до сна.

В пыльном облаке лошади мчатся в ночное,

Как в тургеневские времена.

 

Конский топот чуть слышен, как будто глубоко

Под землей этот бег табуна.

Невидимки умчались далеко-далеко,

И осталась одна тишина.

 

Далеко-далеко от московского гама

Тишиной настороженный дом,

Где блистает река у меня под ногами,

Где взмахнула Ока рукавом.

 

И рукав покрывают рязанским узором,

Светло-бронзовым соснам под лад,

И под лад черно-красным продымленным зорям

Этот вечный вечерний наряд.

 

Не отмытые храмы десятого века,

Добатыевских дел старина,

А заря над Окой — вот мечта человека,

Предзакатная тишина.

 

1963

 

Сосен светлые колонны [182]

 

 

Сосен светлые колонны

Держат звездный потолок,

Будто там, в садах Платона,

Длится этот диалог.

 

Мы шагаем без дороги,

Хвойный воздух как вино,

Телогрейки или тоги —

Очевидно, все равно…

 

1963

 

Я хочу, чтоб средь метели [183]

 

 

Я хочу, чтоб средь метели

В черной буре снеговой,

Точно угли, окна тлели,

Ясной вехой путевой.

 

В очаге бы том всегдашнем

Жили пламени цветы,

И чтоб теплый и нестрашный

Тихо зверь дышал домашний

Средь домашней темноты.

 

1963

 

Не удержал усилием пера [184]

 

 

Не удержал усилием пера

Всего, что было, кажется, вчера.

 

Я думал так- какие пустяки!

В любое время напишу стихи.

 

Запаса чувства хватит на сто лет —

И на душе неизгладимый след.

 

Едва настанет подходящий час,

Воскреснет все — как на сетчатке глаз.

 

Но прошлое, лежащее у ног,

Просыпано сквозь пальцы, как песок,

 

И быль живая поросла быльем,

Беспамятством, забвеньем, забытьем…

 

1963

 

Я иду, отражаясь в глазах москвичей [185]

 

 

Я иду, отражаясь в глазах москвичей,

Без ненужного шума, без лишних речей.

 

Я иду — и о взгляд загорается взгляд,

Магнетической силы мгновенный разряд.

 

Память гроз, отгремевших не очень давно,

Заглянула прохожим в зрачок, как в окно.

 

Вдоль асфальта мои повторяет слова

Победившая камень живая трава.

 

Ей в граните, в гудроне привычно расти —

Камень сопок ложился у ней на пути.

 

И навек вдохновила траву на труды

Непомерная сила земли и воды,

 

Вся чувствительность тропки таежной, где след

Иногда остается на тысячу лет.

 

1964

 

Осенний воздух чист [186]

 

 

Осенний воздух чист,

Шумна грачей ночевка,

Любой летящий лист

Тревожен, как листовка

 

С печатного станка,

Станка самой природы,

Падение листка

Чуть-чуть не с небосвода.

 

Прохожий без труда

Прочтет в одно мгновенье,

Запомнит навсегда

Такое сообщенье.

 

Подержит на ветру

Скрещенье тонких линий,

И рано поутру

На листья ляжет иней.

 

1964

 

Он чувствует событья кожей [187]

 

 

Он чувствует событья кожей.

Что цвет и вкус?

На озарение похожа

Подсказка муз.

 

Его пространство безвоздушно,

Должна уметь

Одной природе быть послушной

Пластинки медь.

 

Сожмется, точно анероид

В деленьях шкал,

Свои усилия утроит,

Ловя сигнал.

 

И передаст на самописцы

Земной секрет,

Оставит почерком провидца

Глубокий след.

 

1964

 

От кухни и передней [188]

 

Б. Пастернаку

 

 

От кухни и передней

По самый горизонт

Идет ремонт последний,

Последний мой ремонт.

 

Не будет в жизни боле

Строительных контор,

Починки старой боли,

Крепления опор.

 

Моя архитектура

От шкуры до нутра

Во власти штукатура,

Под игом маляра.

 

И плотничьи заплаты

На рубище певца —

Свидетельство расплаты

С судьбою до конца.

 

От кухни и передней

По самый горизонт

Идет ремонт последний,

Последний мой ремонт.

 

1964

 

Выщербленная лира [189]

 

 

Выщербленная лира,

Кошачья колыбель, —

Это моя квартира,

Шиллеровская щель.

 

Здесь нашу честь и место

В мире людей и зверей

Обороняем вместе

С черною кошкой моей.

 

Кошке — фанерный ящик,

Мне — колченогий стол.

Кровью стихов настоящих

Густо обрызган пол.

 

Кошка по имени Муха

Точит карандаши,

Вся — напряженье слуха

В темной квартирной тиши.

 

1964

 

Таруса [190]

 

 

Карьер известняка

Районного значенья,

И светлая река

Старинного теченья.

 

Здесь тени, чье родство

С природой, хлебом, верой

Живое существо,

А вовсе не химера.

 

Не кладбище стихов,

А кладезь животворный,

И — мимо берегов —

Поток реки упорный.

 

Хранилище стиха

Предания и долга,

В поэзии Ока

Значительней, чем Волга.

 

Карьер известняка

Районного значенья,

И светлая река

Старинного теченья.

 

1964

 

Я — северянин. Я ценю тепло [191]

 

 

Я — северянин. Я ценю тепло,

Я различаю — где добро, где зло.

Мне нужен мир, где всюду есть дома,

Где белым снегом вымыта зима.

 

Мне нужен клен с опавшею листвой

И крыша над моею головой.

Я — северянин, зимний человек,

Я каждый день ищу себе ночлег.

 

1964

 

Вчера я кончил эту книжку [192]

 

 

Вчера я кончил эту книжку

Вчерне

Осадка в ней немного лишку

На дне.

 

В подножье строк или палаток

Гранит.

Нерастворимый тот остаток

Хранит.

 

Стиха невозмутима мера —

Она

Для гончара и для Гомера

Одна.

 

1964

 

Я не искал людские тайны [193]

 

 

Я не искал людские тайны,

Как следопыт.

Но мир изменчивый, случайный

Мной не забыт.

 

Тепло людского излученья

В лесной глуши,

Земные донные теченья

Живой души.

 

И слишком многое другое,

О чем нет слов,

Вставало грозное, нагое

Из всех углов…

 

1964

 

Рассказано людям немного [194]

 

 

Рассказано людям немного,

Чтоб грозная память моя

Не слишком пугала тревогой

Дороги житья и бытья.

 

И я поступил не случайно,

Скрывая людские грехи,

Фигурами умолчанья

Мои переполнив стихи.

 

Достаточно ясен для мудрых

Лирический зимний рассказ

О тех перламутровых утрах,

О снеге без всяких прикрас.

 

Но память моя в исступленье,

Но память вольна и сильна,

Способна спасти от забвенья

Сокровища с самого дна.

 

1965

 

Не линия и не рисунок

 

 

Не линия и не рисунок,

А только цвет

Расскажет про лиловый сумрак,

Вечерний свет.

 

И вот художника картины

Со стен квартир

Звучали как пароль единый

На целый мир.

 

И слепок каменной химеры

Дрожал в руке,

Чтоб утвердился камень веры

В моей строке.

 

1965

 

Нерест [195]

 

Н. Столяровой

 

 

Закон это иль ересь,

Ненужная морям,

Лососей ход на нерест

Средь океанских ям.

 

Плывут без карт и лоций

И по морскому дну

Ползут, чтоб побороться

За право быть в плену.

 

И в тесное ущелье

Ворваться, чтоб сгореть —

С единственною целью:

Цвести — и умереть.

 

Плывут не на забаву,

Плывут не на игру,

Они имеют право

В ручье метать икру.

 

И оплодотворенья

Немой великий миг

Войдет в стихотворенье,

Как боль, как стон и крик.

 

У нерестилищ рыбьих,

Стремясь в родной ручей,

Плывут, чтобы погибнуть

На родине своей.

 

И трупы рыб уснувших

Видны в воде ручья —

Последний раз блеснувши,

Мертвеет чешуя.

 

Их здесь волна качала

И утопила здесь,

Но высшее начало

В поступках рыбьих есть.

 

И мимо трупов в русло

Плывут живых ряды

На нерест судеб русских,

На зов судьбы — беды.

 

И люди их не судят —

Над чудом нет судей, —

Трагедий рыбьих судеб,

Неясных для людей.

 

Кипит в ручье рожденья

Лососей серебро,

Как гимн благодаренья,

Прославивший добро.

 

1965

 

Кета родится в донных стойлах [196]

 

 

Кета родится в донных стойлах

Незамерзающей реки,

Зеленых водорослей войлок

Окутывает родники.

 

Дается лососевой рыбе

В свою вернуться колыбель.

Здесь все в единстве: жизнь и гибель,

Рожденье, брачная постель.

 

И подвиг жизни — как сраженье:

Окончив брачную игру,

Кета умрет в изнеможенье,

На камень выметав икру.

 

И не в морской воде, а в пресной

Животворящий кислород

Дает дышать на дне чудесно

И судьбы двигает вперед.

 

1965

 

Я ищу не героев, а тех

 

 

Я ищу не героев, а тех,

Кто смелее и тверже меня,

Кто не ждет ни указок, ни вех

На дорогах туманного дня.

 

Кто испытан, как я — на разрыв

Каждой мышцей и нервом своим,

Кто не шнур динамитный, а взрыв,

По шнуру проползающий дым.

 

Средь деревьев, людей и зверей,

На земле, на пути к небесам,

Мне не надо поводырей,

Все, что знаю, я знаю сам.

 

Я мальчишеской пробою стал

Мерить жизнь и людей — как ножи:

Тот уступит, чей мягче металл, —

Дай свой нож! Покажи. Подержи.

 

Не пророков и не вождей,

Не служителей бога огня,

Я ищу настоящих людей,

Кто смелее и тверже меня.

 

1965

 

Как гимнаст свое упражнение [197]

 

 

Как гимнаст свое упражнение,

Повторяю свой будущий день,

Все слова свои, все движения,

Прогоняю боязнь и лень.

 

И готовые к бою мускулы

Каждой связки или узла

Наполняются смутной музыкой

Поединка добра и зла.

 

Даже голос не громче шепота

В этот утренний важный миг,

Вывод жизни, крупица опыта.

Что почерпнута не из книг.

 

1965

 

Я не лекарственные травы

 

 

Я не лекарственные травы

В столе храню,

Их трогаю не для забавы

Сто раз на дню.

 

Я сохраняю амулеты

В черте Москвы,

Народной магии предметы —

Клочки травы.

 

В свой дальний путь, в свой путь недетский

Я взял в Москву —

Как тот царевич половецкий,

Емшан-траву, —

 

Я ветку стланика с собою

Привез сюда,

Чтоб управлять своей судьбою

Из царства льда.

 

1965

 

Пусть свинцовый дождь столетья [198]

 

 

Пусть свинцовый дождь столетья,

Как начало всех начал,

Ледяной жестокой плетью

Нас колотит по плечам.

 

И гроза идет над нами,

Раскрывая небо нам,

Растревоженное снами

И доверенное снам.

 

И черты стихотворенья,

Слепок жестов, очерк поз,

Словно отзвуки движенья

Проходящих в мире гроз.

 

1966

 

Не покончу с собой

 

 

Не покончу с собой —

Превращусь в невидимку:

И чтоб выиграть бой,

Стану призрачной дымкой.

 

Я врага разыщу

Средь земного предела,

Подкрадусь, отомщу,

Завершу свое дело.

 

Это вера из вер —

Та дикарская вера,

Катехизис пещер

И путей Агасфера.

 

1966

 

Любви случайное явленье

 

 

Любви случайное явленье

Смиренно чудом назови

И не бросай слова презренья

Вслед улетающей любви.

 

1966