Курительная комната Букингемского дворца

 

Присутствуют: Король Великобритании Эдуард VII (он же для друзей и близких Берти); наследник престола принц Уэльский Георг.

 

Чтобы замаскировать важный разговор с сыном, король пригласил его и его супругу Марию Текскую на семейный ужин. Разговор за столом был ничего не значащей светской болтовней без малейшего политического подтекста, вредно влияющего на пищеварение, и поэтому никто из королевского семейства ничего не заподозрил, и даже сердце ни у кого не екнуло. И вот после десерта отец и сын оставили дам перемывать косточки общим знакомым, а сами удалились в курительную комнату подышать свежим никотином. И только тут, за закрытыми дверями, король преобразился, превратившись из вальяжного лентяя и сибарита в старого, но все еще смертельно опасного льва.

– У меня к тебе очень важный разговор, сын мой, – сказал он, усевшись в кресло, немного растерявшемуся принцу Уэльскому, – садись напротив и слушай меня внимательно.

– Да, отец, – ответил сбитый с толку Георг, присаживаясь на указанное место, – я тебя слушаю.

– Обстоятельства сложились так, что ты и твоя жена не сможете быть нашей Великобритании хорошими королем и королевой…

– Но почему, отец?! – вскричал принц Георг. – Что я такого сделал, что ты говоришь мне такие слова?

– Не сделал, а сделаешь, – поправил сына король. – Ты неплохой парень и добрый сын, но в тебе есть все задатки для того, чтобы во время твоего правления политика Великобритании снова свернула на тропу твоей бабушки. Зная историю будущего, тебе не будут доверять ни в Санкт-Петербурге, ни в Берлине, ни в Вене, а в Санкт-Петербурге в особенности, потому что и историю другого мира там знают лучше, и нагадил ты там гораздо гуще…

– Но, отец! – воскликнул отставляемый наследник, – политику Великобритании определяют премьер-министры, а король должен только сидеть на троне и лишь иногда выступать перед Парламентом с тронной речью.

– Ой ли? – иронически прищурившись спросил сына король Эдуард. – А королевские прерогативы британским монархам на что даны? Когда премьер-министр начинает ошибаться с определением политики, то его пинком следует вернуть на правильную колею или вообще поменять скакуна прямо на дистанции. Но ты так не сможешь. Напротив, ты будешь таким королем, который во всем пойдет на поводу у своих премьер-министров, и это может закончиться печально и для тебя, и для Великобритании. И не смотри, пожалуйста, на сэра Генри: он стар, болен, и проживет еще максимум полгода. Все остальные премьеры на этом посту будут гораздо хуже, и, самое главное, они некритически впитали в себя идеи моей матери, что может очень нехорошо закончиться для нашей Империи. Да ты и сам такой, поэтому даже если захочешь использовать свои королевские прерогативы, то не поймешь, где надо применить узду, а где кнут. Тори – она совсем другая. На поверхности тишь да гладь, а в глубине кремень. Если дела будут касаться каких-либо мелочей, то она будет сидеть на троне и улыбаться, но если речь зайдет о чем-то важном, она, не колеблясь, пустит в ход всю свою власть и влияние.

– Ты хочешь сделать королевой сестрицу Тори? – с удивлением спросил Георг. – А не Луизу и ее заносчивого муженька, провалившего в своей жизни все, что было возможно?

– О, Луиза с ее супругом были бы для Великобритании даже худшим вариантом, чем ты, – хмыкнул король, – как, собственно, и Мод, тем более что она уже замужем за суверенным королем. Зато Тори сделана из совсем другого теста. Мне даже немного жаль, что она так и не смогла выйти замуж и продлить себя в потомстве. Но, с другой стороны, так даже лучше, ибо наследовать ей будет кто-то из твоих детей: Эдуард или Георг…

– А почему кто-то, отец? – спросил принц Уэльский. – Ведь Эдуард – старший из моих детей, а значит, ему и быть королем Эдуардом Восьмым…

– Все дело в том, что в двадцатом веке мы не имеем больше права жить по прежним законам – ответил король. – Наследовать действующему монарху должен не самый старший принц или принцесса из всех существующих, а тот, кто наилучшим образом сможет использовать свои королевские прерогативы. И принимать решение о том, кто соответствует этому правилу, а кто нет, должен действующий монарх, выбирающий своего преемника из всех возможных кандидатур. Демократии, прости меня, сынок, в этом вопросе не место. В настоящий момент твои дети слишком юны для того, чтобы понять, кто из них будет лучшим монархом, а кто не совсем. Закладывая в нашу политическую конструкцию этот прецедент, я хочу добиться для Великобритании счастья и процветания. Я хочу, чтобы ты понял это и последовал примеру русского принца Михаила и своего сербского тезки Георга, которые уступили свое право наследовать престол сестрам, и при этом стали их самыми верными подданными и активными помощниками.

– Если речь идет о сестрице Тори, – не торопясь сказал принц Уэльский, – то я соглашусь на твое предложение, и, пожалуй, даже с радостью. По моему мнению, это умнейшая женщина Великобритании нашего времени, интересный и остроумный собеседник, а еще просто хороший и добрый человек. Мы с ней были друзьями прежде, и, думаю, останемся друзьями и после, до самой смерти. Она – единственная, кроме тебя, чье господство я могу принять даже с радостью. Одно лишь тревожит меня в этом деле – неизбежный тяжелый разговор с Марией, [398] но, думаю, я его выдержу. [399]

– Я рад, что ты меня понял, сын, – сказал король. – У меня тоже будет тяжелый разговор с твоей матерью, которая воспринимает Тори кем-то вроде добровольной служанки. Но случится это не сейчас, а после того, как я вернусь из Вены с похорон старого придурка Франца-Иосифа, а до тех пор храни все в тайне и не говори никому и ничего. А теперь давай закончим наш разговор и вернемся в гостиную. Не стоит раньше времени волновать наших дам…

 

* * *

 

Сентября 1907 года, утро

Австро-Венгерская империя

Вена, замок Шенбрунн

 

Бывший регентский совет собрался на совещание с новым императором ровно через трое суток после того, как предыдущий владыка Австро-Венгрии наконец-то отдал Богу душу.

И снова в этом кабинете сидят начальник генерального штаба генерал-полковник Франц Конрад фон Хетцендорф, министр-президент Макс Владимир фон Бек и католический епископ Готфрид Маршал, замещающий больного, слепого и глухого примаса Австрии кардинала Грушу. Эти люди представляют тут три ветви власти, на которых держится императорский трон: военную, гражданскую и духовную.

– Господа, – сказал Франц Фердинанд, оглядывая присутствующих, – должен сказать, что к моменту смены правления наша Империя подошла в весьма неблагополучном состоянии. Но мы не будем винить в этом моего дядю, ибо обвинениями и сожалениями дело поправить невозможно. Его вообще невозможно поправить, потому что империя Габсбургов была слеплена из различных национальных лоскутов без объединяющего их стержня, кроме правящей в ней династии. И вот теперь немцы Австрии – а это в какой-то мере главная, государствообразующая часть нашей Империи – тяготеют к Германии. Богемцы, несмотря на то, что они перемешаны с немцами, жаждут независимого существования в своем маленьком чешском королевстве. Мадьяры считают себя господствующей нацией в своей части Империи, так же как немцы в своей, и требуют себе все больше прав и привилегий, а словаки, румыны и хорваты люто ненавидят мадьяр и, подобно богемцам, хотят независимого существования. Когда я имел беседу с господином Одинцовым, то этот умнейший человек сказал, что аналогия с лоскутным одеялом у нас не полная, ибо лоскуты никогда не пытаются разорвать соединяющие их нитки, чтобы удрать куда глаза глядят …

– Вы лично встречались с этим исчадием ада? – полным ужаса голосом спросил епископ Маршал, непроизвольно перебив Франца Фердинанда. – Берегитесь, Ваше Величество, ваша душа в опасности…

– По вашему мнению, первый раз моя душа была в опасности, когда я решил жениться на Софи, – зло парировал Франц Фердинанд. – Но я знаю, откуда тогда дул ветер, [400] и догадываюсь, откуда он дует сейчас. Должен сказать, что я приложу все усилия для того, чтобы вы никогда не стали архиепископом Венским и примасом Австрии, влияния на это у меня хватит.

Взгляд новоиспеченного императора, направленный на епископа, будто говорил: «не забуду, не прощу», в результате чего несчастный священнослужитель вскочил и опрометью кинулся вон.

– Самое главное, что этот человек уже возложил на меня австрийскую корону, [401] - сказал Франц Фердинанд, – а за остальное я не переживаю. Все пройдет, и этот человек тоже.

– Так все же, Ваше Императорское Величество, господин Одинцов слуга Нечистого, или нет? – спросил Франц Конрад фон Хетцендорф. – А то про этого человека ходит довольно много леденящих душу рассказов, а вы встречались с ним лично…

– Ну как вам сказать… – задумчиво произнес тот, – думаю что суметь отличить посланца Господа Нашего от слуги князя Тьмы несложно. Посланцы Бога щедрой рукой дают больше, чем берут, и там, где они вмешиваются в дела людей, количество несчастий и убийств уменьшается в разы. Слуги Сатаны, напротив, крайне скупы и привыкли ступать по трупам, и кровь за ними течет рекой. Если бы господин Одинцов и иже с ним были слугами Нечистого, то после подписания Брестских соглашений они тем или иным путем развязали бы в Европе жестокую войну, в которой Центральные Державы противостояли бы России, Франции, Великобритании, Сербии, Болгарии, Черногории и Италии. В этой борьбе наши враги обладали бы столь значительным перевесом в силах, что наше сопротивление не могло продлиться более года или двух. Новое русское величие в таком случае воздвиглось бы в громе пушек, ненависти и крови, Европа была бы разделена новой границей напополам, после чего вчерашние союзники принялись бы готовиться к новой схватке. Мой добрый Франц, скажи, возможно ли все это с военной точки зрения?

– Да, Ваше Императорское Величество, – ответил начальник имперского генерального штаба, – такое вполне возможно, и даже, более того, в свете того, с какой быстротой была разделана на части Турция, это было неизбежно. Поэтому удивительное миролюбие русских, несмотря на то, сколько плохого сделал им ваш дядя, заставляет задуматься. Так что я принимаю ваш тезис о том, что никакими посланцами Сатаны русские из будущего быть не могут.

– Русскими перечень наших соседей не заканчивается, а только начинается, – сказал император Франц Фердинанд. – Со всех сторон Двуединую монархию окружают государства, с которыми император Франц-Иосиф активно конфликтовал. Прежде они воспринимали нашу Империю как угрозу, а теперь видят в ней добычу. И даже Германия, раньше рассматривавшая нас как союзника, теперь относится к Австро-Венгрии как к гире на ноге. Мало договориться с главным противником о мире и уверить союзника, что мы не будем втягивать его ни в какие ненужные авантюры, нам еще необходимо мирным путем разрешить проблемы со всеми нашими соседями. В первую очередь я имею в виду сербов, которые у русских на особом счету как их младшие братья.

– Вы намерены передать Сербии все земли, на которых живет этот народ? – полувопросительно-полуутвердительно произнес фон Хетцендорф.

– Да, намерен, – твердо ответил Франц Фердинанд, – это наша плата за то, что нашей Империи дадут спокойно скончаться в собственной постели, а не зарежут ее на бойне подобно овце. Если мы взбрыкнем, то русский князь-консорт всегда будет готов оказать эту услугу. Я видел его головорезов в Константинополе, застав их в тот момент, когда трупы убитых не успели остыть, а развалины еще дымились…

– У нас есть сведения, – сказал Франц Конрад фон Хетцендорф, – что русские перебрасывают из Черноморских Проливов в Сербию четыре армейских корпуса, кавалерийский корпус и морскую пехоту, личное детище князя-консорта. Что вы скажете по этому поводу?

– Это на тот случай, если при передаче сербских земель в состав Сербии взбунтуются венгры или даже хорваты, – сказал Франц Фердинанд. – В таком случае я разрешу русским и сербам войти на передаваемые территории и взять их самостоятельно. Нам самим тоже требуется как можно скорее избавиться от православного сербского меньшинства, потому что его присутствие радикализует наши славянские окраины. Ведь сербы и хорваты только кажутся одним народом, а на самом деле между ними лютая ненависть – такая же, как между немцами кайзера Вильгельма и французами. А еще это переброска войск нужна императрице Ольге на тот случай, если наши аристократические болваны устроят заговор и свергнут мое Императорское Величество, посадив на трон малыша Карла. Он еще совсем юный, и кукловодить им они могут всласть. И вот тогда Германская империя снимает свою защиту с нашей страны, ибо она ничем не обязана государству, в котором произошел переворот, а русские, сербы и болгары с трех сторон начинают наступление на Будапешт и Вену… Они разберут нашу Империю на запчасти в ускоренном темпе, невзирая на дополнительные издержки; и те, кто не хотел отдавать часть, потеряют все, причем вместе с головами.

– Да, – сказал фон Хетцендорф, – такая постановка вопроса – лучшая гарантия вашей безопасности. После побоища в Проливах русские части постоянной готовности котируются очень высоко, да и сербы с болгарами при Урошеваце показали, на что они способны.

– Но я все же надеюсь, что эта предосторожность императрицы Ольги нам не понадобится, – сказал Франц Фердинанд, – поскольку что я в таком случае буду с гарантией мертв. Но даже если все пройдет удачно по чисто внутренним причинам, скорее всего, как ни печально это признавать, перед вами сидит последний из династии Габсбургов: император Австрии, а также король Богемии, Хорватии и Венгрии. И династия уже почти иссякла: после меня только малыш Карл, и более никого…

– А чем, Ваше Императорское Величество, вам не нравится эрцгерцог Карл? – спросил Макс Владимир фон Бек.

– Вы, мой добрый Макс, просто не знакомы с историей иного мира, из которого к нам пришли господин Одинцов, князь-консорт Новиков и другие, – ответил тот. – Там покушение на меня и Софию (все с той же целью – спровоцировать общеевропейскую войну) произошло несколькими годами позже и оказалось успешным, после чего наследником престола стал малыш Карл. Дядя умер в самый разгар ожесточенной кровавой бойни, и, что самое интересное, по официальной версии, тоже из-за простуды, перешедшей в пневмонию. Все кончилось тем, что войну мы проиграли, и как только это случилось, Империя буквально рассыпалась на части прямо в руках у молодого императора. Не было никаких революций, просто уже существующие парламенты, будто сговорившись, низвергли общего для всех монарха и принялись решать судьбы своих уже независимых стран. Австрийский рейхстаг объявил республику, которая попыталась присоединиться к Германии. Республиканский путь правления выбрал также парламент Богемии, в Венгрии по причине вакантности престола объявили регентство, а хорваты с радостным криком кинулись в объятия сербского королевства, о чем, впрочем, потом жестоко пожалели. Мой дядя, несмотря на все свои недостатки, мог служить той скрепой, которая соединяла разные народы нашей Империи – и такие же свойства, как сказал господин Одинцов, есть у меня самого. Но вот малыш Карл лишен этих качеств напрочь, и если наследование дойдет до него, то все рухнет почти сразу. Растущее самосознание входящих в Империю народов разрывает ее на части, и мы можем только отсрочить и смягчить этот процесс, но никак не отменить.

– Раньше вы говорили совсем по-другому, – хмыкнул Франц Конрад фон Хетцендорф.

– Раньше, мой добрый Франц, я не знал, что перестройку нашей империи нужно было начинать двадцать, а то и сорок лет назад, а сейчас понимаю, что на это не хватит всей моей жизни, и вообще не имеет смысла при отсутствии качественного наследника. Так что будем исходить из того, что я последний австро-венгерский император, но жизнь на этом не заканчивается. Первое, что я должен сделать – это отменить деление на Цислейтанию и Транслейтанию. Теперь в составе Империи Австрия, Богемия, Хорватия и Венгрия – по числу корон на моей голове. Каждая из этих стран – равноправная часть нашей империи. И поэтому после похорон дяди мне предстоит отправиться в вояж по их столицам, чтобы, кроме австрийской, надеть на себя богемскою, хорватскую и венгерскую короны.

– Если вы, Ваше Императорской Величество, демонстративно коронуетесь в Аграме, – осторожно сказал Макс Владимир фон Бек, – то Венгрия тут же взбунтуется, как и шестьдесят лет назад. Вы помните, что на выборах в прошлом году там победили сторонники Кошута и каких усилий вашему дяде стоило привести к власти компромиссное правительство Шандора Векерле?

– Я буду даже рад, если они взбунтуются, – сказал Франц Фердинанд. – Чтобы Империя просуществовала еще двадцать или тридцать лет, мадьяр уже сейчас необходимо натыкать носом в их жидкое дерьмо. Тоже мне нашлись господа! В Транслейтании это жадное и хамски заносчивое быдло ненавидят все другие народы, не исключая немцев. Бунт мадьярских гонведов будет подавлен совместными усилиями имперской регулярной армии, австрийского и богемского ландвера, хорватского ополчения, а также сербско-русских войск, которые освободят передаваемые в состав Сербии земли от присутствия мадьяр. Если дело зайдет слишком далеко, то я попрошу кайзера Вильгельма прислать для этого дела своих шютце, и он мне, разумеется, не откажет. Как сказал русский канцлер Одинцов: «когда порядок наводят германские солдаты, бунтовщикам лучше сразу повеситься на шнурках своих ботинок». И когда мятеж гонведов будет подавлен, в качестве наказания я сразу радикально урежу венгерскую территорию. Словакию присоединю к Богемии, Трансильванию выделю в отдельное вассальное герцогство, а Воеводину и Банат в качестве благодарности за подавление мятежа отдам Сербии. Но главное не в этом. Едва закончится реорганизация Империи, я объявлю своих детей наследниками: Софию – богемского престола, Максимилиана – венгерского, а Эрнста – хорватского. У меня уже есть договоренность с русской императрицей, германским кайзером и британским королем о том, что они признают мое потомство полноправными монархами, рожденными в законном браке, а австрийская корона, от которой я и отрекся за своих детей, будет завещана мной кайзеру Вильгельму или его наследнику. Вот такие у меня планы, и я намерен непременно привести их в исполнение, а иначе нашей империи конец.

 

* * *

 

Сентября 1907 года, 13:05

Париж, Елисейский дворец

Заседание правительства

 

Какое-то время после провала неудавшегося покушения на Франца Фердинанда парижским деятелям казалось, что все останется шито-крыто, и главными козлами отпущения в этом деле станут сербские офицеры, состоявшие в тайной организации «Черная рука». Какое-то время и в самом деле было тихо; белградские резиденты Второго Бюро докладывали, что кое-кого из мелкой сошки, непричастной к самому покушению, даже выпустили на свободу под честное слово не принимать участия в политике… Казалось, расследование зашло в тупик. Или, быть может, на стороне заговорщиков в дело вступили некие могущественные силы, которые вынудят спустить дело на тормозах, ибо антиавстрийские настроения в Сербии очень сильны…

Но все эти надежды на благополучный исход были мороком и фата-морганой. Настал момент, когда истончившиеся и проржавевшие трубы лопнули, и густые потоки зловонных фекалий потекли по миру. Французская пресса стыдливо молчала, а русские, немецкие и австрийские газеты, будто наперегонки, стали печатать сенсационные шокирующие материалы о причастности французских спецслужб к покушению на бывшего наследника австро-венгерского престола, который после смерти своего дяди уже успел превратиться в императора Франца Фердинанда Первого. А может, тот, кто спустил с цепи этих бумажных псов, как раз и ждал момента, когда наследник престола превратится сначала в регента, а потом и в императора. Все произошло так быстро, что опять никто ничего не понял. И в той же Сербии все громче и громче звучат голоса, что одно дело, если это преступление из любви к Сербии совершили неразборчивые и наивные патриоты и совсем другое – когда руку убийц направляли из-за границы – неважно, из Берлина, Парижа, Вены или Рима.

– Месье, – сказал Клемансо министрам, собравшимся в премьерском кабинете, – тираны требуют нашей крови, ведь нас поймали на неудавшемся покушении на одного из них. Месье Пикар, скажите, почему работа по устранению Франца Фердинанда была проделана так грубо, что ваших людей смогли раскрыть даже олухи из белградской жандармерии?

– Наших агентов раскрыла не белградская жандармерия, – глухим голосом ответил генерал Пикар, – ее начальник, полковник Радивоевич, как раз и возглавлял ту самую тайную организацию, которая должна была исполнить наш заказ, и он сам пал одной из первых жертв начавшихся чисток. Против нас играли серьезные люди из Загранразведки русской имперской безопасности и штурмовики их войск специального назначения. В частности, при штурме белградской жандармерии отметился некий человек, которого все звали оберст Элефант. Его отряд был экипирован в стальные противопульные кирасы и вооружен компактными девяти миллиметровыми пистолетами-пулеметами и ручными пулеметами Мадсена под германский маузеровский патрон. Насколько нам известно, подобное вооружение имеется только у штурмовых подразделений имперской безопасности, военной разведки и корпуса морской пехоты, которым командует лично князь-консорт.

– Так, значит, русские обо всем знали заранее и подготовили вашим людям ловушку? – загораясь гневом, произнес Клемансо.

– Возможно, даже и так, – пожал плечами полковник Пикар. – Судя по отчетам наблюдавших за этим делом агентов, покушение провалилось, даже не успев начаться. Площадка, избранная нашими друзьями для нападения на австрийского эрцгерцога и его супругу, была буквально набита делающими праздношатающийся вид русскими агентами, которые частью перебили, частью скрутили исполнителей акции. А потом по всему Белграду и кое-где в провинции почти одновременно начались аресты членов тайной организации. И, как я уже говорил, сербы в этом деле были на вторых ролях. По нашим данным, руководил операцией небезызвестный в узких кругах начальник русской Загранразведки, пришелец из будущих времен полковник Баев, накануне специально прибывший для этой цели в Белград.

– Проклятье! – воскликнул Клемансо, в сердцах стукнув кулаком по столу. – И что же нам теперь со всем этим делать?

– Не могу знать, – пожал плечами генерал Пикар. – Мы с полковником Дюпоном всего лишь выполнили ваше указание, и не наша вина в том, что покушение провалилось. Могу только сказать, что эта история пахнет гораздо хуже, чем пресловутое дело Дрейфуса… На пятнадцатое число в Вене назначены похороны их покойного императора Франца-Иосифа, и к этому времени туда съедется весь королевский бомонд. Будут даже те представители правящих семейств, которые при его жизни весьма недолюбливали покойного. И когда они соберутся по столь замечательному поводу, то предметом их разговоров наверняка станет французский вопрос. Выработав общую политику – а они не могут ее не выработать – эти коронованные тираны выдвинут Франции ультиматум. И тогда, Жорж, я вам не завидую. В моем положении, конечно, тоже будет мало приятного, но вот вас эти люди постараются съесть живьем. Ведь вы же предпочли не информировать о своих планах президента Фальера, а решили проделать все самостоятельно, а мы с полковником Дюпоном, являясь лицами подчиненными, только выполняли ваш прямой приказ.

– Проклятье, проклятье, тридцать три раза проклятье! – воскликнул Клемансо. – Неужели, дорогой Мари-Жорж, вы успели запамятовать, что сами проявили в этом деле инициативу, предложив убить кого-нибудь из коронованных тиранов, а я на свою голову согласился?

– Ну и что, Жорж? – пожал плечами генерал Пикар. – Ваше согласие как раз и имело силу приказа. Пока вы его не дали, покушение не могло состояться. Это вы вбили себе в голову, что для того, чтобы вернуть на Эльзас и Лотарингию, непременно нужно спровоцировать войну между Сербией и Австро-Венгрией, от которой как от спички начнется общеевропейский пожар. Это вам казалось, что из-за вынужденного миролюбия кайзера Вильгельма наше время необратимо уходит, и пока не стало совсем поздно, нужно немедленно что-то делать…

– Нет! – заорал Клемансо. – Это вы мечтали о будущей войне, о том, как победоносно на белом коне въедете в поверженный Берлин. Маршал Пикар, победитель диких тевтонов… Тьфу!

И в этот момент взгляд раскрасневшегося, пышущего жаром премьер-министра упал на скромно улыбающегося министра общественных работ, почт и телеграфов. Некоторое время Клемансо только тяжело дышал, приходя в себя, а потом заорал во весь голос:

– И кстати, месье Барту, чего это вы там лыбитесь, расскажите! Быть может, мы тоже посмеемся вместе с вами?

– Как я вам уже говорил, месье Клемансо, – совершенно спокойно ответил Луи Барту, – вы с месье Пикаром похожи на преступников, которых ажаны схватили с поличным при подготовке ограбления. И хоть еще нет никакого суда, и напротив вас не сидят судьи в черных мантиях, вы уже топите друг друга, снимая вину с себя и возлагая ее на подельника. Мне только сейчас пришло в голову, что ваша комбинация была раскрыта русскими еще до того, как вы ее придумали. Неужели вы оба думали, что Брестские соглашения были задуманы русской императрицей с целью развязать войну и отдать нам Эльзас и Лотарингию? Нет! Все это было затеяно исключительно ради того, чтобы организовать в Европе мир лет на двадцать или на тридцать. Российская империя – это быстро развивающаяся держава, и чтобы она достигла пика своего могущества, нужен как раз такой срок. Но просто так заговаривать о мире с кайзером Вильгельмом было бессмысленно, и тогда его припугнули коалицией, победить которую Германия была не в состоянии. Великобритания, Франция, Россия и страны Балканского Альянса почти в два раза перекрывали Центральные Державы по возможности вести войну. При этом в Санкт-Петербурге заранее знали, что вы не согласитесь на сохранение нынешних европейских границ, и, чтобы уберечь свой замысел от опасности разрушения, готовили вам ловушку… Не знаю, как русские из будущего поняли, что вы решите спровоцировать войну, устранив эрцгерцога Франца Фердинанда (пути пришельцев из будущего, как и Господни, для меня неисповедимы), но они очень четко поняли, где и кого мы будем убивать. А дальше уже дело было за техникой и умением – а их у людей, провернувших переворот в собственной стране, было хоть отбавляй…

– Проклятье, месье Барту! – выругался Клемансо. – Только после того как вы мне это рассказали, я воистину понял, каким был дураком. Но сейчас эти стенания бесполезны, необходимо решить, что мы будем делать, когда на нас обрушится объединенная мощь всех монархий Европы. Бедная, бедная Франция…

– Я не думаю, что нам объявят войну, – пожал плечами Луи Барту, – от этого нас берегут подписанные прежним кабинетом Брестские соглашения. Насколько я знаю русскую императрицу, она и сама не станет нарушать подписанных документов и не позволит сделать это другим. Вместо того, как пишут некоторые газеты, нас будут душить экономически – сначала понемногу, а потом все сильнее и сильнее, ограничивая торговлю и транспортное сообщение. Франция и без всякого завоевания будет вычеркнута из общеевропейской жизни – до тех пор, пока вас, месье Клемансо, месье Пикара и месье Дюпона не выдадут на так называемый международный суд. Убытки у наших буржуа будут страшные, но хуже всего придется простонародью, которое в отсутствие работы и дешевого русского хлеба начнет голодать. А там недалеко и до революции с ее виселицами и гильотинами. Хотите второе издание Парижской коммуны? Вот в Берлине и Санкт-Петербурге посмеются. Не забывайте, что вся верхушка русских прибыла из мира более чем на сто лет опережающего наше время, а там были в ходу и не такие штучки. Если речь пойдет не о сопротивлении вторгшемуся врагу и интересах Франции, а о выдаче уголовных преступников, то есть вас, на международный суд, то Национальное Собрание долго трепыхаться не будет. Те, кто еще совсем недавно голосовал за ваше правительство, первыми заорут: «Распни его, распни!». Дело кончится тем, что после какого-то периода дебатов и проклятий вас отстранят от власти и передадут австрийцам спеленатыми по рукам и ногам, да еще перевязанными розовыми ленточками.

– Проклятье, месье Барту, вы правы на все сто процентов! – эмоционально воскликнул Клемансо. – Во всех остальных европейских странах, кроме Франции, даже в Великобритании и Бельгии, у власти находятся торжествующие тираны, и только одно государство по другую океана имеет чисто демократическое устройство…

– Если вы имеете в виду Североамериканские Соединенные Штаты, – сказал Луи Барту, – то не надейтесь на их помощь, ибо этим фермерам и ковбоям не интересен никто, кроме них самих. Не имея перед глазами жирного куша, который можно было бы попытаться урвать, они и пальцем не пошевелят ради вашего спасения. И вообще пора прекратить этот бесполезный разговор. Вас, месье Клемансо, поймали на организации преступления, и теперь ваш конец предопределен. Рано или поздно вас повесят за шею, а я не желаю иметь с вами ничего общего и подаю в отставку. Прощайте.

– И я тоже подаю в отставку, – вставая, сказал министр торговли и промышленности Гастон Думерг. – Вы, Жорж, принесли нам всем большое несчастье.

Тут министры принялись вскакивать со своих мест один за другим, кричать, что они подают в отставку и выбегать из премьерского кабинета, будто из палаты лепрозория. Всего несколько минут – и Жорж Клемансо по прозвищу Тигр остался в своем кабинете на пару с генералом Пикаром. А ведь еще даже не громыхнул гром и не сверкнули молнии, а всего лишь на горизонте начали собираться темные тучи… Так проходит слава мира.

 

* * *

 

Сентября 1907 года, вечер