Бактерии: у истоков всей жизни

 

 

В течение миллиардов лет природа функционировала с непревзойденной точностью. Микробы, как и люди, являются частью этой космологической и экологической системы. Если человечество хочет жить в гармонии с технологией и природой, мы должны всё лучше понимать поддерживающие эволюционные принципы и правильно применять их к нашей собственной жизни. Всякий раз, когда мы этого не делаем, мы создаем много якобы неразрешимых проблем для окружающей среды и нашего здоровья. Именно так думал Рудольф Вирхов (1821‑1902), известный врач из Берлина, когда в 1875 году заявлял, чтобы «врач никогда не забывал смотреть на пациента как на целое».58 Доктор вряд ли поймёт, что происходит с пациентом, если не будет видеть этого человека в более широком контексте окружающей среды. Без появления бактерий жизнь человека была бы немыслима, так как бактерии уже существовали задолго до начала развития человеческой жизни.5

Прогеноты (предшественники бактерий, около 3,5 миллиарда лет назад) ‑> прокариоты ‑> анаэробные бактерии (анаэробы) ‑> анаэробные фотосинтетические бактерии ‑> фотосинтетические циано‑бактерии ‑> богатая кислородом атмосфера ‑> аэробное дыхание ‑> аэробные прокариоты ‑> эукариоты (1,6 ‑ 1,2 миллиарда лет назад) ‑> многоклеточные растения и животные ‑> млекопитающие ‑> человек.

Термином «прогеноты» бактериологи обозначают «стадию, предшествующую предварительной» ("pre‑preliminary stage") ‑ жизненную форму, из которой возникают прокариоты (клетки без ядер). Известно, что бактерии не имеют клеточных ядер, но у них есть дезоксирибонуклеиновая кислота (ДНК) и рибонуклеиновая кислота (РНК), эти носители генетического материала. Анаэробные бактерии, как указывает слово «анаэробные», могут обойтись без кислорода. Только после того, как на Земле стало достаточно кислорода, могли появиться и развиваться аэробные бактерии, которые и легли в основу жизни растений, животных и людей.6

Поэтому очевидно, что бактерии вполне могут существовать без людей; люди, однако, не могли бы жить без бактерий! Также становится невообразимым, что эти мини‑существа, чья жизненная цель и задача в течение почти бесконечного времени заключалась в том, чтобы создать жизнь, должны быть главными первичными или единственными причинами болезни и смерти. Тем не менее, преобладающая аллопатическая медицинская философия убедила нас в этом с конца XIX века, когда Луи Пастер и Роберт Кох стали «героями». Всего через несколько часов после рождения вся слизистая оболочка новорождённого ребёнка уже колонизирована бактериями, которые выполняют важные защитные функции. 61 Без этих колоний миллиардов бактерий младенец, как и взрослый, не могут выжить. И на сегодня лишь не более 1% наших бактерий обнаружены и изучены.62 «Большинство клеток в организме человека ‑ это нечто иное, чем сам человек: у наших гостей‑бактерий уже давно есть превосходство в количестве», ‑ сообщила исследовательская группа из Имперского колледжа в Лондоне под руководством Джереми Николсона в журнале Nature Biotechnology в 2004 году. Только в пищеварительном тракте исследователи обнаружили около 100 триллионов микроорганизмов, которые вместе имеют вес до одного килограмма. «Это означает, что более чем 1000 различных видов наших симбионтов, вероятно, содержит в 100 раз больше генов, чем их хозяин», ‑ утверждает профессор биохимии Николсон. Это заставляет задуматься, насколько человеческое тело «человеческое» и насколько «чужое»?

Николсон называет нас «человеческими суперорганизмами» ‑ наши собственные экосистемы управляются микроорганизмами. «Широко признано, ‑ пишет профессор, ‑ что большинство основных классов заболеваний имеют значительные экологические и генетические компоненты и что заболеваемость в популяции или отдельного индивида является сложным продуктом условных вероятностей определённых сочетаний генов, взаимодействующих с широким спектром экологических триггеров». Прежде всего, питание оказывает значительное влияние на многие заболевания, поскольку оно модулирует сложную связь между 100 триллионами микроорганизмов в кишечнике!63 «Микробы являются частью нашего расширенного симбиотического генома и как таковые во многих отношениях столь же важны, как и наши собственные гены», ‑ говорит Николсон.6

Насколько легко нарушается этот бактериальный баланс, можно наблюдать на примере с младенцами: при грудном вскармливании их кишечная флора почти исключительно содержит определённую бактерию (Lactobacillus bifidus), которая сильно отличается от бактерии, наиболее распространённой при их искусственном вскармливании, включая коровье молоко. «Бактерия lactobacillus bifidus дает ребёнку, которого кормят грудью, гораздо более сильное сопротивление кишечным инфекциям», ‑ пишет микробиолог Дубос.65 Это лишь один из бесчисленных примеров положительного взаимодействия между бактериями и людьми. «Но, к сожалению, знание о том, что микроорганизмы также могут принести много пользы людям, никогда не пользовалось большой популярностью», ‑ отмечает Дубос. «Человечество сделало правилом лучше беспокоиться об опасностях, которые угрожают жизни, чем интересоваться биологическими силами, от которых так сильно зависит жизнь человека. История войны всегда очаровывала людей больше, чем описание мирного сосуществования. Поэтому никто никогда не создавал успешную историю из полезной роли, которую играют бактерии в желудке и кишечнике. К тому же само производство значительной части

с „66

той пищи, которая попадает на наши тарелки, также зависит от активности бактерии».

Однако разве антибиотики не помогли или даже не спасли жизни многих людей? Без сомнения. Но мы должны отметить, что первый пациент принял антибиотик, в частности пенициллин, 12 февраля 1941 года. Таким образом, антибиотики не имеют никакого отношения к увеличению ожидаемой продолжительности жизни, что действительно имело место в середине XIX века (в промышленно развитых странах), почти за столетие до разработки антибиотиков.67 И множество полезных веществ, в том числе и громадное количество бактерий, жизненно важных для жизни, разрушаются путем введения антибиотиков, само название которых непосредственно переводится с греческого как «против жизни».68 Только в США ежегодно излишне принимается миллионы доз антибиотиков.69 Это имеет глубокие последствия, поскольку антибиотики ежегодно несут ответственность за почти пятую часть более чем 100.000 смертей, которые восходят к побочным эффектам лекарств только в Соединенных Штатах.7172

Чрезмерное использование антибиотиков также приводит к тому, что бактерии становятся всё более устойчивыми к этим препаратам. Сегодня 70% микробов, «несущих ответственность» за болезни лёгких, больше не реагируют на лекарства.73 Увеличение их сопротивления побуждает фармацевтический сектор проводить более интенсивные исследования для разработки новых антибиотиков. Но открытие таких препаратов ‑ долгий, сложный и дорогостоящий процесс (около 600 миллионов долларов на каждый препарат).74 В течение уже многих лет на рынок не выходил ни один новый антибиотик. В то же время в обращение вводятся всё более сильные препараты, которые только усиливают стойкость бактерий и заставляет их выделять всё больше токсинов.

На ключевой вопрос, такой как в чём же причина инфекций лёгких или среднего уха, нельзя ответить, просто заклеймив микробы как смертельных врагов и уничтожая их. И всё же люди придерживаются теории «злых микробов», потому что зациклены на «концепции врага», и их туннельное зрение направлено только на микробы. Это восприятие, которое на самом деле началось с Луи Пастера, который, как известный исследователь, распространил своё мнение о том, что бактерии находятся повсюду (в т.ч. в воздухе), и таким образом будут постоянно «нападать» на людей и животных, подобно рою саранчи. Около десяти лет назад врачи выдвинули предположение, что даже сердечные приступы являются инфекционным заболеванием, вызванным бактерией Chlamydia pneumonia, и из‑за этой идеи многим пациентам были прописаны антибиотики. Но недавнее исследование, опубликованное в журнале New England Journal of Medicine, совершенно

75

ясно показало, что от этого нет никакой пользы.

Ещё одна проблема при рассмотрении сообщений, когда бактерии Е. coli обнаруживаются в питьевой воде ‑ это ложное представление о том, что каким‑то образом эти микробы в своих блужданиях обнаружили водный поток, а затем загрязнили его. Фактически, Е. coli попадает в питьевую воду через экскременты человека или животных, которые служат пищей для бактерий.

Бактерии не живут изолированно в открытой атмосфере. Скорее, они всегда существуют в какой‑то среде, вместе с другими клетками и частями тканей. 76 Подобно грибковой культуре, бактериальная культура состоит не только из бактерий или грибов; скорее, всегда существует определённая среда. И в зависимости от (токсичности) местности, существуют разные (токсичные) микробы. Вспомним известную фразу от Клода Бернарда (1813 ‑ 1878), одного из самых известных представителей целостного подхода к здоровью: «Микроб ‑ ничто, среда ‑ это всё».

Если мы попросим бактериологов о том, что первично: среда или бактерии, ответ всегда заключается в том, что именно среда (ландшафт) позволяет микробам процветать. Таким образом, микробы непосредственно не вызывают заболевания. Таким образом, очевидно, что кризис, вызванный телом, заставляет бактерии размножаться, создавая такие условия для фактически безвредных бактерий, что они «превращаются» в ядовитый гной. «При близком наблюдении за прогрессированием заболевания, особенно при инфекционных процессах, повреждение организма происходит в начале заболевания, и только после этого начинается бактериальная активность, ‑говорит врач‑практик Йоханн Лойбнер. «Каждый может наблюдать это у себя. Если мы нанесли грязь на новую рану, другие бактерии появляются также. После проникновения инородного тела появляются очень специфические микробы, которые после удаления или освобождения уходят сами по себе и не продолжают нас заселять. Если мы повредим нашу респираторную слизистую оболочку через гипотермию (переохлаждение), то появятся эти бактерии, которые, в зависимости от остроты и длительности гипотермии, и состояния пострадавшего человека, могут разрушить поражённые клетки и привести к простуде и насморку».

Это также объясняет и то, чего доминирующий образец медицинской мысли не может понять: почему в наших телах так много разных микроорганизмов (среди них такие «очень опасные», как туберкулёзная палочка (tuberculosis bacillus), стрептококк или бактерия Staphylococcus), которые в большинстве случаев фактически не приносят нам никакого ущерба.77 Они становятся опасными (вредными), только когда у них достаточно пищи правильного вида. В зависимости от типа бактерии эта пища может представлять собой токсины, конечные продукты метаболизма, неправильно переваренную пищу и многое другое.

Даже официальная медицина при хирургических операциях иногда использует этот принцип, используя небольших личинок (опарышей) для чистки ран, которые особенно трудно дезинфицировать обычным способом. Личинки едят только мёртвый или «сломанный» материал. Они не касаются здоровой, живой плоти. Ни один хирург в мире не может очистить такую рану так точно и безопасно, как эти личинки. И когда все чисто, «праздник закончился»; личинки не едят вас, потому что им уже больше нечего есть.7

Пастер наконец осознал всё это, цитируя высказывание Бернарда: «микроб ‑ ничто, среда ‑ это всё» ‑ на своём смертном одре.7 Но Пол Эрлих (1854‑1915), известный как отец химиотерапии, придерживался интерпретации, проповедуемой Робертом Кохом (как и Пастером в его «лучшие дни»): эти микробы были фактическими причинами заболевания. По этой причине Эрлих, которого его конкуренты назвали «Доктор Фантазия»,80 мечтал о «химическом оружии» для бактерий и решительно помогал доктрине «волшебной пилюли», приняв очень успешное лечение очень специфических заболеваний с очень специфическими химически‑фармацевтическими препаратами.8 Эта доктрина стала золотой лихорадкой для растущей фармацевтической промышленности с их производством «чудо‑таблеток».82 «Но обещание «волшебной пули» никогда не исполнялось», ‑ пишет Аллан Брандт, медицинский историк Гарвардской медицинской школы. 83

 

Вирусы: смертельные мини‑монстры?

 

 

Это искаженное понимание природы бактерий и грибов и их функций в «ненормальных» процессах формирует отношение и к вирусам. В конце XIX века, когда теория микробов развилась настолько, чтобы стать окончательным медицинским учением, никто не мог фактически обнаружить вирусы. Вирусы имеют размер лишь 20‑450 нанометров (миллионных долей метра) в поперечнике и, следовательно, они намного меньше, чем бактерии или грибы ‑ настолько маленькие, что их можно увидеть только в электронный микроскоп, первый из которых был построен только в 1931 году. Бактерии и грибы, напротив, можно наблюдать с помощью обычного микроскопа, и первый из них был построен еще в VII веке голландским исследователем Антони ван Левенгуком (1632‑1723).

«Пастерианцы» использовали выражение «вирус» уже в XIX веке, но это приписывается латинскому термину «virus» (что означает «яд»), чтобы описать органические структуры, которые нельзя было классифицировать как бактерии.84 И это прекрасно согласуется с понятием врага: если бактерии не найдены, то какая‑то другая причина должна отвечать за болезнь. В этом случае приходит цитата из Мефистофеля Гёте: «Ибо там, где нет идей, «правильное» слово быстро найдётся» ("For just where по ideas are, the proper word is neverfar. ").S5

На снимке справа изображены д‑р Джеймс Хиллер (сидит) и Владимир Зворыкин (стоит) около первого коммерческого электронного микроскопа (ЭМ), принадлежащем Radio Corporation of America (RCA), 1940 год. RCA продала эту модель компании American Cyanamid за $10000. ЭМ, изобретённый в 1931 году, впервые теоретически (!!!) позволил увидеть вирусы, которые не распознаются с помощью обычного светового микроскопа, поскольку ЭМ использует быстрые электроны, которые имеют гораздо меньшую длину волны, чем видимый свет, для отображения поверхности исследуемого образца. И поскольку разрешение микроскопа ограничено длиной волны, гораздо большее разрешение может быть достигнуто именно с помощью ЭМ (в настоящее время это приблизительно 0,1 нм (нанометра) = миллиардная часть метра), чем при использовании светового микроскопа (приблизительно 0,2 мкм (микрометра) = миллионная часть метра).

Число несоответствий, возникающих в связи с теорией «смертоносных вирусов», иллюстрируется эпидемией оспы, которая даже сегодня нравится людям, чтобы активизировать эпидемическую панику.86 Но действительно ли оспа была вирусной эпидемией, которую успешно предотвратили вакцины? «Медицинские историки сомневаются в этом», ‑ пишет журналист Нил Миллер в своей книге «Вакцины: действительно ли они безопасны и эффективны?» ‑ «Например, для скарлатины или Черной чумы не было вообще никаких вакцин, и эти болезни всё равно исчезли». 87

29

Например, в Англии до введения обязательных прививок в 1953 году на каждые 10 000 жителей в год приходилось две смерти от оспы. Но в начале 1870‑х годов, почти через 20 лет после введения обязательных прививок, которые привели к 98% степени вакцинации населения,88 в Англии уже регистрировалось около 10 смертей от оспы на каждые 10 000 человек в год; в пять раз больше, чем раньше. «Эпидемия оспы достигла своего пика после введения вакцинации», ‑ резюмирует Уильям Фарр, который отвечал за составление статистики в Лондоне.

На Филиппинах подобная картина была не менее противоречивой: самая сильная эпидемия оспы на островах произошла в начале XX века, хотя к тому времени показатель вакцинации составлял почти 100%,9° И в 1928 году в Британском медицинском журнале была опубликована статья, в которой говорилось, что риск смерти от оспы был в пять раз выше для тех, кто был вакцинирован, чем для тех, у кого не было этой прививки.9

В Германии статистические данные о смертности от оспы собирались с 1816 года. В конце 1860‑х годов от оспы ежегодно умирало около 6.000 человек. В период с 1870 по 1871 год число жертв внезапно подскочило в 14 раз ‑ до почти 85.000 смертей. Что же произошло? В разгаре франкопрусская война, а французские военнопленные содержатся в немецком лагере в самых жалких условиях с крайне плохим питанием. В результате число случаев оспы в лагерях увеличилось экспоненциально, хотя все французские и немецкие солдаты были вакцинированы против оспы. Обычные немцы (сами страдая от войны) также заболевали оспой, хотя многие из них также были вакцинированы. Когда лагеря были распущены непосредственно после войны, число смертей от оспы также заметно снизилось. Три года спустя, в 1874 году, в Германии было зарегистрировано всего 3345 случаев смерти от оспы в год. Ортодоксальная медицина утверждает, что это сокращение было вызвано Reichsimpfgesetz ‑ законом, в котором, помимо прочего, предусматривалось, что ребёнок должен был быть вакцинирован «до конца календарного года, следующего за годом его рождения». Но на самом деле этот закон впервые вступил в силу только в 1875 году, когда страх оспы уже был значительно слабее. «В то время произошло улучшение гигиены, технологии и цивилизации, что привело к сокращению болезней и смертей», ‑ говорит врач Герхард Бухвальд.

И главные исследователи вирусов, и официальная медицина исключительно предполагают, что вирусы являются «инфекционными» патогенными микробами, которые активно распространяются в клетках паразитическим путем (с помощью ферментов и других клеточных компонентов), размножаются и, в конечном счёте, атакуют и иногда убивают клетки нашего организма. Или, как пишет известная немецкая ежедневная газета, в типичной сенсационной манере: «Вирусы ‑ самые чудовищные инфекционные агенты на Земле: они нападают на животных и людей, чтобы поработить

93

их клетки».

Никого из официальных структур и СМИ не волнует, что для подобного заявления нет ни малейших научных подтверждений. Ведь чтобы утверждать подобное, необходимо сначала доказать существование этих так называемых «вирусов‑убийц». И вот тут начинается проблема. Последовательное, научно обоснованное доказательство их существования никогда не предоставлялось, хотя это должно было быть сделано так же просто, как и для других исследований ‑взять образец крови пациента и изолировать один из этих вирусов, в очищенной форме с его полным генетическим материалом (геномом) и вирусной оболочкой, а затем визуализировать с помощью электронного микроскопа. Но эти критические первоначальные шаги никогда не делались ни с H5N1 (птичий грипп), 94 ни с так называемым вирусом гепатита С,95 ни с ВИЧ,96 97 ни с множеством других частиц, которые официально называются вирусами и изображаются как сумасшедшие звери.

На этом этапе мы поощряем наших читателей самостоятельно проверить доминирующие вирусные теории, как это делали многие люди, среди которых и лауреаты Нобелевской премии, и лучшие микробиологи и исследователи из других областей, серьезные журналисты и просто умные и желающие понять люди. Мы попросили предоставить данные из таких важных учреждений, как Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ), Американский центр борьбы с болезнями (CDC) или ей немецкий аналог ‑ Институт Роберта Коха (RKI) в Берлине. Например, летом 2005 года мы связались с RKI и запросили следующую информацию:

1. Просьба назвать исследования, которые бесспорно доказывают существование вирусов атипичной пневмонии, гепатита С, лихорадки Эбола, оспы и полиомиелита и возбудителя коровьего бешенства (полное очищение, выделение и определение биохимических свойств плюс электронные микрофотографии).

2. Назовите, пожалуйста, исследования, которые неоспоримо показывают, что вирусы вызывают вышеуказанные заболевания (а также, что другие факторы, такие как недоедание, токсины и т.д., по крайней мере, совместно определяют ход заболевания).

3. Назовите, пожалуйста, по крайней мере, два исследования, которые неоспоримо доказывают, что прививки являются эффективными и активными.

К сожалению, на сегодняшний день у нас нет (несмотря на неоднократные запросы) ответов ни на один из этих простых вопросов. Читатели могут задаться вопросом, как можно постоянно утверждать, что тот или иной вирус существует и может вызвать болезни через заражение? Важным аспектом в этом контексте является то, что некоторое время назад господствующая вирусная наука оставила путь прямого наблюдения за природой и решила вместо этого пойти так называемым косвенным «доказательством» с такими процедурами, как тесты на антитела и ПЦР. В этой книге мы часто будем отклоняться от проторенной дороги, но в этот момент мы должны уже отметить, что эти методы приводят к результатам, которые практически не имеют значения. Тесты на антитела просто подтверждают существование антител, а не самого вируса или частицы, к которым антитело испытывает реакцию. Это означает следующее: до тех пор, пока вирус или клеточная частица (антиген) не будут точно определены, никто не сможет сказать, на что конкретно реагируют эти тесты; они, таким образом, «неспецифичны» в медицинском смысле.

Это ничем не отличается от ПЦР (полимеразной цепной реакции), которая используется для отслеживания генетических последовательностей, небольших генетических фрагментов, а затем тиражирует их в миллион раз. Как и при тестировании на антитела, тест ПЦР, вероятно, имеет то или иное значение, поскольку он проявляет своего рода иммунную реакцию (как её называют в технических терминах) в организме; или, что более нейтрально, какое‑то нарушение или активность на клеточном уровне. Но вирус с неопределёнными характеристиками не может быть доказан ПЦР, не более, чем его можно определить с помощью простого теста на антитела.1 0 Опять же, это связано с тем, что точное определение вируса не было выполнено.

Что касается генетики, то эти короткие фрагменты, которые найдены с использованием ПЦР, не являются полными и даже не удовлетворяют определению гена (которых, как говорят, у человека от

20.000 до 25.000).101 Несмотря на это, предполагается, что при «склеивании» они будут изображать весь генетический материал данного вируса. Но никто не представил документ, в котором показана электронная микрофотография этого так называемого воспроизведённого вируса.

Даже если ученые предполагают, что обнаруженные в лаборатории частицы (антигены и фрагменты генов) являются упомянутыми вирусами, это далеко не доказательство того, что вирусы являются причинами заболеваний, о которых идет речь, особенно когда пациенты или животные, на которых проводятся подобные исследования, даже не больны, что бывает довольно часто. Ещё один важный вопрос также должен быть поднят: даже если предполагаемый вирус убивает клетки в пробирке (in vitro) или приводит к смерти эмбрионов в курином яйце, можем ли мы с уверенностью заключить, что эти данные можно переносить на весь живой организм (in vivo)?

Многие данные противоречат этой теории, например, что частицы, называемые вирусами, происходят из клеточных культур (in vitro), частицы которых могут быть генетически вырождены, потому что их бомбардируют химическими добавками, такими как факторы роста или сильно окисляющие вещества.102 В 1995 году немецкий журнал Der Spiegel углубился в эту проблему (что особенно стоит отметить, если учесть, что в этом журнале обычно приветствуется только ортодоксальная теория вирусов), цитируя исследователя Мартина Марковица из Исследовательского центра СПИДа Aaron Diamond в Нью‑Йорке: «Ученый Марковитц убивает свои заражённые вирусом клеточные культуры этими ядами во всех мыслимых комбинациях, чтобы проверить, какие из них убивают вирус наиболее эффективно». «Конечно, мы не знаем, насколько эти перекрестные проверки в тесте можно перенести на человека», ‑ говорит сам Марковиц. ‑ «В конечном счёте, всё зависит от самого пациента». Его клинический опыт научил его видеть разницу между пробиркой и больничной кроватью. Среди исследователей СПИДа он больше всего знает о том, насколько мало поведение культивируемых вирусов в лабораторном инкубаторе соответствует тому, что происходит естественным образом в среде гормонов, антител, клеток‑мусорщиков и Т‑клеток иммунной системы живого человека».1 3 Андреас Мейерханс из Института Пастера в Париже использует выражение «Среда ‑ главная забота», что в основном означает, что результаты, полученные in vitro, только

„ 104 105

запутывают исследователей.

«К сожалению, это десятилетие характеризуется ростом смертности, вызванной раком лёгких, сердечными заболеваниями, дорожно‑транспортными происшествиями и косвенными последствиями алкоголизма и наркомании», ‑ написал в 1971 году сэр Фрэнк Макфарлейн Вернет, получивший Нобелевскую премию по медицине, в своей книге «Гены ‑ мечты и реальность», ‑«Настоящая задача сегодняшнего дня ‑ найти средства для этих болезней цивилизации. Но в этом контексте ничего не выходит из лабораторных исследований, вклад лабораторных исследований сегодня практически свёлся к нулю. Для тех, кто находится только в начале своей карьеры в качестве лабораторного исследователя в области инфекционных заболеваний и иммунологии, это неутешительные слова».

Сэр Франк Макфарлейн Вернет получил Нобелевскую премию по медицине в 1960 году; фотография показывает его в лаборатории в отделении микробиологии Университета Мельбурна (1965).

Для биомедицинских учёных и читателей их работ, продолжает Вернет в своей книге, может быть интересно придерживаться «детализацией химической структуры РНК фагов [вирусов из простых организмов, см. далее] или производства тестов на антитела, которые типичны для современных биологических исследований. Но современные фундаментальные исследования в медицине вряд ли имеют прямое значение для профилактики заболеваний или улучшения, 106

медицинских мер этой профилактики».

Но обычная медицина избегает этой теории, как дьявол избегает святую воду. Вместо этого она пытается продемонстрировать патогенность (способность вызвать болезнь) этих частиц в экспериментах, которые вряд ли могут быть более загадочными. Например, тестовые субстраты вводились непосредственно в мозг лабораторных животных. Это, например, была стандартная процедура при исследовании коровьего бешенства и полиомиелита; и даже знаменитый Луи Пастер применил этот метод в своих экспериментах на бешенство, в котором он вводил поражённую мозговую ткань в головы собак (Пастер прославился на этих экспериментах, и только спустя годы после его смерти эти исследования оказались липовыми). 8 В настоящее время признано, что «прямые инъекции в мозг» нереалистичны с точки зрения обычной жизни и, следовательно, в конечном итоге, не дают доказательств патогенных эффектов.109

Почему бы не предположить, что вирус или то, что мы называем вирусом, является симптомом, т.е. результат болезни? Медицинское учение укоренено в картине Пастера и Коха о враге и пренебрегает идеей о том, что клетки организма могут производить вирус сами по себе, например, как реакция на стрессовые факторы. Эксперты обнаружили это давным‑давно и говорят о «эндогенных вирусах» ‑частицах, которые формируются внутри тела самими клетками.

В этом контексте исследовательская работа генетика Барбары МакКлинток является важной вехой (Нобелевская премия 1983 года). В своём исследовании она обнаружила, что генетический материал живых существ может постоянно меняться, будучи поражен «потрясениями» или «шоком». Этим шоком могут быть токсины, а также и другими вещества, вызывающие стресс (для ткани) в пробирке.110 Это, в свою очередь, может привести к образованию новых генетических последовательностей, которые ранее были непроверяемыми (in vivo и in vitro).

Давным‑давно ученые заметили, что токсины в организме могут вызывать физиологические реакции, но современная медицина видит это только с точки зрения экзогенных вирусов. В 1954 году ученый Ральф Скоби сообщил в журнале «Архивы педиатрии», что herpes simplex развился после инъекции вакцин, приёма молока или употребления определённых продуктов питания; в то время как herpes zoster (опоясывающий лишай) возник после приема внутрь или инъекции тяжёлых металлов, таких как мышьяк и висмут, или дозы алкоголя.1

Также можно предположить, что токсичные наркотики, такие как попперсы, расслабляющие наркотики, обычно используемые гомосексуалистами, или иммунодепрессанты, такие как антибиотики и противовирусные препараты, могут вызвать то, что называется окислительным стрессом. Это означает, что способность крови переносить кислород, столь важная для жизни и выживания клеток, снижается. Одновременно образуются оксиды азота, которые могут серьёзно повредить клетки. В результате «активируется» продуцирование антител, что, в свою очередь, приводит к тому, что тесты на антитела дают положительный результат. Кроме того, благодаря этому генерируются новые генетические последовательности, которые затем регистрируются с помощью тестов ПЦР 112 113 ‑ всё это, разумеется, без какого‑либо патогенного вируса, который «атакует» организм снаружи.

Но преобладающая медицина осуждает такие мысли, как ересь. Подобно тому, как ортодоксия боролась против концепции «прыгающих генов» МакКлинток на протяжении десятилетий, потому что не желала отпускать свою собственную модель полностью стабильной генетической структуры. Причём представители ортодоксальной медицины не просто игнорировали МакКлинток, но даже становились откровенно «враждебным».114 «Оглядываясь назад, больно видеть, насколько сильно многие ученые зафиксированы на доминирующих предположениях, с которыми они молчаливо согласились», ‑ писала МакКлинток в 1973 году, вскоре после того, как медицинский истеблишмент признал, наконец, что она была права. «Просто нужно подождать подходящее время для изменения концепции».11 Сама МакКлинток не успела высказаться против господствующей догмы ВИЧ=СПИД, (лауреат Нобелевской премии умерла в 1992 году, вскоре после того, как в множество учёных стали критиковать догму ВИЧ=СПИД), но ранее она высказала критику, что никогда не доказанный СПИД, не

вызван инфекционным вирусом.

Будь вы лауреат Нобелевской премии или непрофессионал, задайте себе этот простой вопрос: как на самом деле можно вообразить, что вирусы‑убийцы преследуют наш мир, убивая одну человеческую клетку за другой? Вирусы ‑ в отличие от бактерий и грибов ‑ даже не имеют своего метаболизма ‑ по определению, вирусы полностью отдают свой метаболизм клеткам, они состоят только из одной цепи нуклеиновой кислоты (ДНК или РНК‑генов) и одной белковой капсулы, поэтому у них отсутствуют решающие признаки живых существ. Строго говоря, они не считаются даже «микробами», т.к. исходя из перевода с греческого: «микро» = маленький, «биос» = жизнь. Как вирусы, такие как бактерии, могут стать активными и агрессивными по своему усмотрению? Полагают, что вирусы могут существовать в течение трех миллиардов лет. 117 И точно так же, как бактерии и грибы, вирусы также считаются вездесущими ‑ их находят от глубокого моря до полярных ледяных шапок. В исследовании 2006 года, опубликованном в «Proceedings ofthe National Academy of Sciences»115, было обнаружено, что в одном литре морской воды насчитывается более 20.000 видов бактерий ‑ хотя исследователи ожидали найти только от 1.000 до 3.000 видов.

«Точно так же, как ученые изобретают всё более мощные телескопы, и открывают миллиарды новых звёзд, которые были не видны раньше, также и количество морских организмов, невидимых для глаз, превосходит все ожидания, и их разнообразие намного больше, чем мы могли себе представить», ‑ говорит ведущий автор Митчелл Согин, директор Массачусетского центра морской

33

биологической лаборатории (MBL) Центра сравнительной и молекулярной биологии и эволюции. «Это исследование показывает, что мы «едва поцарапали поверхность». Количество различных видов бактерий в океанах может превысить 5‑10 миллионов».119 Кроме того, считается, что один литр морской воды содержит не менее 10 миллиардов вирусов очень простых организмов, таких как одноклеточные водоросли, называемые (бактерио) фаги; 120 причём вирусов (фагов) значительно больше, чем бактерий. Оба эти открытия ‑ длительное время эволюционного развития и их всеобщее существование ‑ показывают, что природа, которая постоянно стремится к равновесию, живёт в симбиозе с этими вирусами.

К счастью, вездесущность фагов пролетела ниже радара существующих медицинских вирусных исследований ‑ иначе бы у нас уже были «правила купания в море с защитой всего тела», или «программы защиты от эпидемий с условием профилактического приёма противовирусных лекарств», или идеи вроде «почему бы не попробовать дезинфицировать большие поверхности морской воды?» Мы и так уже находимся на пути к подобному мышлению, поскольку фаги уже представлены как супер‑злодеи, которые «работают с использованием хитрых трюков».121 Но этому нет никаких реальных доказательств.

Нам было бы разумнее вспомнить те времена, когда правящая ныне догма о вирусах‑убийцах резко (свободно и открыто) атаковалась и воспринималась не более чем «вера» чистой воды.12Действительно, было много выдающихся микробиологов, которые настаивали на том, что бактериофаги просто не являются вирусами, а скорее продукты «эндогенно», т.е. бактерии.123Роберт Доерр, редактор «Справочника по вирусологии», опубликованного Шпрингером в 1938 году, даже придерживался идеи, что не только фаги, но и другие «вирусы» являются продуктом деятельности клеток.124 Давайте рассмотрим один из аргументов: бактериофаги не могут быть живыми существами, которые становятся независимо активными, так как сами фаги не могут быть разрушены температурами до 120 градусов.125 «И, вероятно, было бы полезно вспомнить историю этой десятилетиями длящейся дискуссии», ‑ говорит голландский микробиолог Тон ван Хелвоорт,‑«база для разрушения противоречий и нахождения консенсуса находится только в основе научных исследований».1

 

 

Глава 2