Глава 21. Бушлат и бескозырка

 

Весь этот день и первую половину следующего дня не покидало Калугина смутно-тревожное чувство. Будто вернулось к нему прошлое. То, что когда-то было с ним и уже казалось неправдой и сном, опять надвинулось на него. Он и раньше понимал: все то, что произошло тогда, еще отметят, и так отметят, что узнает вся страна, но Калугин и представить не мог, что за это труднейшее дело возьмется такой человек, как Турчанский. Даже если он и моложе его, Калугина, на три-четыре года и его должны были призвать уже после войны, никак нельзя было представить его в шинели, с карабином, с подсумком на ремне и противогазом, в гулкой казарме на двухъярусной койке, на марше или учебном плацу… Как же он мог писать о том времени? Однако он первый рискнул взяться за это труднейшее дело, и Калугин почувствовал к нему некоторую симпатию.

Точно рассчитав время, Калугин выехал к Турчанскому из Кипарисов.

Турчанский встретил Калугина как старый знакомый, легко втиснулся в машину, похвалил гостиничный номер и попросил поехать к памятнику. По дороге он сказал, что в местном музее мало нашел нового, что сведения о действиях той оперативно-диверсионной группы скупы, отрывочны и противоречивы, что от нее почти ничего не сохранилось — в музее было три медальона-пенальчика, найденные при перезахоронении — уже после войны — останков погибших моряков, и несколько сильно окислившихся патронных гильз, разные осколки и неразорвавшаяся граната РГД, однако неясно, осталось ли все это в земле от той операции или от дней, когда наши войска выбивали из Скалистого немецко-румынских захватчиков. Правда, сказал Турчанский, в музее еще хранятся старая матросская бескозырка с лентой эсминца «Мужественный» и полуистлевшие бушлат с ботинками, которые в прошлом году местные ребята нашли в труднодоступном гроте на Дельфиньем мысу, и они, возможно, принадлежат кому-либо из участников того десанта.

Пальцы Калугина на баранке чуть занемели. Значит, нашли… Нашли-таки бушлат и бескозырку! Сохранились, уцелели за эти почти тридцать лет, и даже надпись на ленте различима…

Почему же он, Калугин, не видел их в музее?

В музее он бывал не раз. Внизу была археология — изделия из кости, камня и бронзы, там стояли глиняные, более двух тысяч лет назад изготовленные амфоры, а на втором этаже — более поздние времена… Что верно, то верно — о действиях десанта было негусто: карта удара со стрелками, упершимися в нефтебазу, и громадная, во всю стену, наспех намалеванная картина какого-то заезжего художника: с натянутыми, героически-гневными лицами и сверкающими глазами, с автоматами и занесенными для броска гранатами в руках, во весь рост, очень картинно, охотно подставляя себя под пули, бегут моряки в атаку… Сбоку красовался большой щит с кратким описанием той «беспримерной по дерзости операции», в результате которой была уничтожена нефтебаза, имевшая для врага большое стратегическое значение.

— Где вы видели бушлат и бескозырку? — спросил Калугин.

— Они лежат в шкафу, в подсобном помещении.

Ну, тогда все ясно… (Только через год с небольшим узнал Калугин от Сашки, как нашли его морскую одежду и обувь.)

Калугин включил приемник, поймал музыку; она гремела, казалось, специально для того, чтоб заглушить все его мысли и переживания.

— А в школе вы были? — спросил через несколько минут Калугин. — С Сашей не говорили?

— Ну, это в последнюю очередь…

— Ваше дело.

Наконец они подъехали к памятнику.

Он стоял возле пляжа — высокий бетонный обелиск с отбитым краем; из этого края торчала арматура — куски ржавой проволоки. Вверху была звездочка, внизу в бетонную плиту, окаймленную толстой корабельной цепью, в которой не хватало нескольких звеньев, были вцементированы массивный адмиралтейский якорь со сторожевика и три большие, без взрывчатки, гладкие мины. И были здесь цветы: аккуратный квадрат суровых темно-багровых канн, строгие шеренги роз и пестрели анютины глазки. Кто-то положил на плиту простенький венок из ромашек и колокольчиков, принесенных с Горы Ветров.

— Выйдем из машины, — попросил Турчанский.

Много раз, чуть не каждый день, проезжал Калугин мимо этого обелиска и все-таки не привык к нему за эти двадцать пять лет. Он не знал в точности, кто под ним лежал, но был уверен, что видел всех их живыми, и, конечно же, кое-кто из них поддерживал своими руками его, Калугина, тогда очень молодого и не очень обстрелянного, с толом в огромном вещмешке, и кое-кто из них прикрывал его огнем из автомата, когда он помогал Косте Озеркову, старшине 1-й статьи, которому было поручено главное в этой операции дело… Все они, его друзья, бойцы морской пехоты, вставали сейчас перед его глазами — их лица, вихры волос, мокрых от пота, их лихие и настороженные глаза. Он слышал их голоса, хриплые от стужи и звонкие, их стоны, когда они под пулями падали на гальку и, раненые, ползли к морю и умирали…

Калугин поднял голову и увидел Турчанского.

Грузный, с сияющей на солнце лысиной, в кремовой тенниске с накладными карманами, он подошел к обелиску и стал читать уже не очень четкую надпись, вырезанную на бронзовой доске.

Калугин знал ее наизусть: «В этом месте двадцатого ноября 1941 года был высажен десант морской пехоты Черноморского флота для выполнения ответственного боевого задания и успешно выполнил его. Здесь похоронены участники десанта, погибшие смертью храбрых за свободу и независимость нашей Родины. Вечная память и слава доблестным сынам нашего народа!»

Турчанский обошел памятник со всех сторон, что-то записал в блокнот, с интересом покосился на красивую желтоволосую девушку в синем купальнике, сидевшую на угловой мине и усердно лизавшую мороженое. Жестом руки он подозвал Калугина и сказал:

— Избытком фантазии создатели не отличились! Калугин, с трудом скрыв раздражение, промолчал,

потому что всегда считал памятник очень удачным: сразу видно, что поставлен военным морякам, и все в нем подлинное, настоящее: мины, цепи, якорь… Видно, придумавший этот памятник очень любил флот и тех, кто погиб здесь. Только надо бы написать имена всех погибших. И еще за ним надо больше следить и вовремя ремонтировать.

— Вот здесь, значит, был плацдарм?.. — Турчанский обвел рукой берег, густо усеянный телами загорающих, с торчащими из гальки пестрыми зонтиками, с кабинками для раздевания.

— Никакого плацдарма не было, — глухо сказал Калугин, понимая, что в общем-то придирается к словам, что ему просто хочется, чтоб Турчанский был не прав. — В том году немец нагло пер вперед, а мы, как вы знаете, отступали…

— Ну и что с того? — Турчанский почесал мизинцем рыжую бровь.

— А то, что плацдармы бывают при наступлении, когда надо зацепиться за берег, за клочок земли и удержаться на нем до подхода основных сил, чтоб ударить по врагу, сломить его и наступать…

— Я не вижу большой разницы.

— Разница есть. — Калугин неожиданно для себя стал говорить тем давним, уже полузабытым, сухим и четким военным языком. — Эта группа должна была неожиданно высадиться здесь, прорваться к объекту, уничтожить его и уйти назад…

— Но это место защищалось, — Турчанский ткнул пальцем в свои щегольские желтые сандалеты с затейливым рисунком. — Оно охранялось для отхода группы… Это был, так сказать, временный плацдарм…

— Считайте, как хотите, — Калугин махнул рукой.

— Значит, здесь моряки сошли на берег и…

— Они не сошли, — оборвал его Калугин. — Был шторм, и СК из-за мелководья не мог подойти близко к берегу и нельзя было сойти, надо было прыгать в воду — а в конце ноября, знаете, море не такое тепленькое, как сейчас, — и по грудь, по шею в воде, с оружием, боеприпасами и толом бежать к берегу, и волна накрывала их с головой…

Турчанский вдруг задумался, глядя на море, блещущее синевой, сверкающее пеной прибоя.

— Простите, а что такое СК?

— Сторожевой катер, — с досадой сказал Калугин.

— Потом группа двигалась… — продолжал Турчанский, по-видимому, на основании своих данных, почерпнутых из тех брошюр, книг и архивных документов, к которым он получил доступ. — По пляжу… вот так…

— Здесь она не могла двигаться, — стал выходить из себя Калугин. — На этом участке пляж был заминирован, — вон там — видите, где сейчас временное кафе, — там был дзот… Слышали такое слово или объяснить?

Турчанский улыбнулся:

— Не зазнавайся, Василий…

— Группа прошла через коридор в минном поле вглубь — карту минного поля доставила наша агентура, — обошла огневые точки противника…