Вступительная статья, перевод, комментарии Е. Ч. Скржинской М., 1960

[* Одна из рецензий на 1-ое издание «Getica». Опубликована в «Византийском временнике», т. XXII за 1963 г. На отдельном оттиске, предоставленном издательству, имеется надпись: «Дорогой и многоуважаемой Елене Чеславовне Скржинской – на память о 1/XII 1961 от автора» и пояснение Е. Ч. Скржинской: «1 декабря 1961 г. был днем моей докторской защиты в Уч. Совете Института археологии АН СССР, под председательством акад. Б. А. Рыбакова (в Москве, на Б. Черемушкинской ул. – теперь ул. Дмитрия Ульянова»). (Прим. Издателя).]

Лежащее перед нами научно комментированное издание известного сочинения Иордана, впервые выпущенное у нас в свет в латинском оригинале с параллельным русским переводом, представляет собой большой научно-исследовательский труд крупного размаха и значения.

Подход к комментированному изданию нарративного источника может быть весьма различным, но научно наиболее плодотворным следует считать такой метод комментирования, при котором данный источник становится исходным пунктом целого ряда исследований комментатора, освещающих и разъясняющих исторические процессы и события, упомянутые или отраженные в данном источнике. Е. Ч. Скржинская избрала именно этот метод, и поэтому ее комментарии в своей совокупности дают целую энциклопедию не только по Иордану, а и по всей эпохе, которая так или иначе затронута в его работе. Многие комментарии Е. Ч. Скржинской являются значительными исследовательскими статьями, в которых автор впервые (не только в советской, но и в зарубежной историографии) самостоятельно вскрывает различные пласты в истории упомянутых у Иордана племен и устанавливает целый ряд фактов, относящихся к происхождению этих племен, их взаимоотношениям друг с другом, особенностям социального строя, к деятельности их вождей и королей и т. д.

В большинстве случаев комментатор достигает этого путем самостоятельного решения спорных вопросов и посредством критического сопоставления различных точек зрения, высказанных в научной литературе на различных европейских языках (русском, немецком, французском, английском и итальянском). Возможность такого самостоятельного решения научных контроверз и уточнения ряда выводов исторической науки проистекает из углубленного изучения комментатором весьма обширного круга разнообразных источников по истории раннего средневековья: сочинений греческих и римских писателей, византийских хроник, законодательных памятников, агиографии, надписей и др. (с привлечением данных археологии)[203]. Только такое глубокое исследование всех этих исторических источников, прекрасным знатоком которых является Е. Ч. Скржинская, позволило ей идти указанным выше путем и в своих комментариях к Иордану не ограничиться его собственными данными и известиями его современников, а все время последовательно проводить сопоставление произведений писателей VI в. с более ранними и более поздними памятниками. В результате комментарий к Иордану превратился в большой исследовательский труд по истории славянских, германских, иранских и других племен раннего средневековья, их передвижений и столкновений в пределах Восточной, Центральной и Западной Европы, а также – изменений в их общественном строе. Этот труд проливает свет как на исторические судьбы готов, так и на всю эпоху переселения народов и смены старого, рабовладельческого, греко-римского мира новым, феодальным строем, развившимся впоследствии у германских и славянских народов.

Большая научная заслуга Е. Ч. Скржинской заключается не только в весьма ценных толкованиях самого текста Иордана, данных в переводе и обоснованных в примечаниях, но и в самостоятельном исследовании указанных выше вопросов в ряде обстоятельных примечаний, носящих характер статей, которые в целом рисуют широкую картину освещаемой комментатором эпохи. Показательно соотношение объема примечаний с размером переведенного Е. Ч. Скржинской и комментированного ею источника: латинский текст Иордана занимает примерно 3—3,5 печатных листа (несколько больше – перевод), между тем примечания составляют около 20 печатных листов (набранных петитом).

Вступительная статья Е. Ч. Скржинской, где высказан ряд весьма важных и новых в науке точек зрения относительно характера работы Иордана, места и времени ее написания, политической тенденции и т. д., представляет еще одно исследование автора, вносящее существенный вклад в источниковедение раннего средневековья.

В книге даны три приложения; во втором и третьем из них содержится ценное палеографическое исследование двух списков «Getica» Иордана – Лозаннского фрагмента, в некоторых отношениях близкого к утраченному Гейдельбергскому кодексу (самой ранней рукописи труда Иордана), и Палермского кодекса, найденного в 1927 г. и описанного итальянским историком Ф. Джунта в 1946 г. Палермский кодекс, стоящий в ряду одного из древнейших утраченных кодексов «Getica» (список начала VIII в.), представляет особую ценность – может быть, не меньшую, чем утерянный Гейдельбергский кодекс VIII в. Поэтому его исследование (так же как и Лозаннского фрагмента) весьма существенно, тем более что обследование этих кодексов впервые публикуется на русском языке и сопровождается репродукциями отрывков из рукописей на основании фотокопий и микрофильмов, присланных из Лозанны и Палермо.

 

I

 

Приступая к более подробному разбору труда Е. Ч. Скржинской, мы остановимся прежде всего на комментариях, затем перейдем к анализу вступительной статьи и в заключении выскажем некоторые замечания по отдельным конкретным вопросам.

Так как сочинение Иордана посвящено, главным образом, истории готов, которых автор отождествляет с гетами, то большой интерес представляет выяснение вопроса о причинах такого отождествления и о том, насколько достоверны свидетельства Иордана о происхождении готов и ходе их передвижений с I до IV в. н. э. Обращаясь прежде всего к трактовке Е. Ч. Скржинской всего этого круга вопросов, мы констатируем, что в ее комментариях убедительно показан исторический путь готов от Скандинавии к берегам Вислы, а затем – к Северному Причерноморью. Распутывая очень сложные нагромождения этнических названий у Иордана, Е. Ч. Скржинская показывает, что отождествление гетов с готами связано с политической тенденцией этого историка, с его стремлением преувеличить древность готов путем включения в их историю событий из истории фракийского (дакийского) племени гетов. Эта операция облегчалась самим характером того материала источников, которым пользовался Иордан: уже Кассиодор сочетал имевшиеся у него данные о готах с известиями, найденными им у римских и греческих писателей с гетах, а между тем греческие писатели часто называли и гетов, и готов скифами, откуда и произошло наблюдаемое у Иордана смешение готов с гетами, а отчасти и со скифами. При этом Иордан опирался на не дошедшее до нас произведение греческого писателя конца I—начала II в. н. э. Диона Хризостома, озаглавленное «Getica» (как и сочинение Иордана). Для событий начала III в. н. э., когда готы передвинулись с берегов Вислы в район Северного Причерноморья, важным источником послужили Иордану данные Аблавия, готского писателя, произведение которого утрачено и который упоминается только у Иордана. Возможно, что к Аблавию в первую очередь и восходит отождествление Иорданом готов с гетами, изображенными в труде Диона Хризостома. Это отождествление (в духе указанной традиции античной историографии), усугубленное отмеченной выше политической тенденцией Иордана (а может быть, и его ближайшего источника – Кассиодора, а также Аблавия), могло корениться в принятом у писателей I—IV вв. н. э. обычае называть то или иное племя по названию занимаемой ими в данное время территории; а так как готы в конце III в. н. э. заняли бывшую римскую провинцию Дакию, где раньше обитали геты, то отсюда и возникло перенесение названия «геты» на готов. Опираясь на свидетельство писателя начала V в. Орозия о том, что «недавно считались гетами те, которые теперь считаются готами», Иордан вперемежку употребляет и то и другое название[204].

На основании изложенного, Е. Ч. Скржинская намечает такую последовательность этнического наименования области, которую Иордан обозначает как Дакию: вдоль течения реки Тиссы, далее по Карпатам и по течению Днестра до берега Черного моря: в I в. н. э. Дакия выступает у Иордана как Гетия, потом она становится римской Провинцией (с 107 по 271 гг.), а после 271 г. и до V в. Дакия превращается в Готию (позднее, в V—VI вв., ее занимают гепиды) (см. Е. Ч. Скржинская, стр. 239—241)*[ * Здесь и далее везде нумерация страниц дается по настоящему изданию (Прим. Издателя).]. Эта последовательность подтверждает справедливость приведенного выше объяснения перенесения названия гетов на готов географическим размещением этих двух племен В разные периоды их истории (независимо от использования Иорданом этого смешения названий в политических целях).

Мы считаем очень важной аргументацию Е. Ч. Скржинской в пользу того, что готы не произошли от гетов и что Иордан, несмотря на сознательное смешение этих обоих названий, хотел в своем произведении проследить историю древнегерманского племени готов, происшедших из скандинавских и прибалтийских племен, впоследствии продвинувшихся к Черному морю. Этим, конечно, еще не решается вся совокупность весьма сложных вопросов, входящих в так называемую «готскую проблему». Однако, уже доказательство этого кардинального тезиса проливает свет на многие из них, тем более что Е. Ч. Скржинская отнюдь не ограничивается этим, а делает ряд ценных экскурсов в раннюю и более позднюю историю готов.

Из числа экскурсов в раннюю историю готов отметим прежде всего соображения исследовательницы о том, что Скандинавия не случайно названа Иорданом officina gentium и vagina nationum («Getica», § 25): из нее выселились не только готы, но и другие германские племена; предположение о переселении готов из Скандинавии на побережье Балтийского моря (близ дельты Вислы) подтверждается как археологическими данными, так и сопоставлением со свидетельством более позднего, но весьма достоверного памятника VIII в. – «Origo gentis Langobardorum» (см. стр. 184—187). Значительную ценность представляет уточнение района поселения остготов (остроготов, или грейтунгов) и вестготов (везеготов, или тервингов) после их передвижения с берегов Балтийского моря в область Северного Причерноморья. Опираясь на указание Иордана о происхождении названий остроготов и везеготов от места их расселения, а также на филологический анализ названия той области, в которую первоначально переселились готы с Нижней Вислы в результате своего передвижения на юг, а именно – Ойум, Е. Ч. Скржинская приходит к выводу, что, вопреки мнению Г. В. Вернадского, готы могли продвинуться к берегам Днепра лишь в том месте, которое окружено топями и болотами, и на восток от которого, еще по свидетельству Геродота, тянулся большой лес (это – единственный в то время обширный лесной массив на всем северном побережье Азовского и Черного морей). Ввиду затруднительности перехода Днепра из-за болот, готы, по-видимому, пересекли реку в нижнем течении, недалеко от ее лимана; оседание части переселявшегося племени на островах и на разных берегах Нижнего Днепра, может быть, и послужило основанием для разделения готов на западных и восточных, которое произошло, вероятно, именно в это время. Остготы заняли левобережье Нижнего Днепра, а вестготы – его правобережье; часть готов переселилась в Крым, откуда некоторые из них передвинулись на Таманский полуостров (см. стр. 188—189, 245).

Значительно позднее (в 365—367 гг.) вестготы – еще до того, как на готов обрушились гунны, – передвинулись под предводительством короля Атанариха к Днестру, как об этом сообщают и Иордан, и Аммиан Марцеллин (см. стр. 282).

Значительный интерес представляют данные об общественном строе готов и политической роли их родовой знати, из среды которой выходили племенные вожди, а также собранные Е. Ч. Скржинской свидетельства византийского писателя начала V в. Зосимы и сведения из фрагментов утраченного произведения афинского историка III в. Дексиппа о грабительских набегах готов в 50—60-х годах III в. на Малую Азию и Балканский полуостров, в частности, на Грецию (стр. 258—259). Эти походы, предпринимавшиеся из разных пунктов, расположенных на побережье Северного Причерноморья (от устьев Днепра и Буга, Днестра и Дуная), указывают на сравнительно раннюю экспансию готов за пределы основной области их расселения в III в., а также могут служить, по нашему мнению, косвенным подтверждением социального расслоения в среде готов, обусловившего, в конечном счете, такие отдаленные походы дружинников с их вождями. В этой связи любопытно указание Иордана на наличие у готов уже в давние времена (якобы уже при Дикинее, т. е. в I в. до н. э.) собственных «законов», которые, по словам историка, до сих пор (т. е. до VI в.) называются «белагины» («Getica», § 69). Е. Ч. Скржинская справедливо отвергает возможность существования ранней записи обычного права готов, хотя Иордан и говорит о писаных законах (впрочем, записанных, по его словам, впоследствии: Quas usque nunc conscriptas belagines nuncupant, § 69); однако весьма существенна ссылка Иордана на возможность позднейшей записи древней устной традиции каких-то старинных обычаев, тем более, что слово «белагины», по Гримму, означает Satzung (см. Е. Ч. Скржинская, стр. 236—237). Это свидетельство Иордана, по нашему мнению, открывает путь к возможным предположениям о тех истоках устного обычного права, из которых черпала формулировку старинных готских обычаев первая по времени сводка писаного готского обычного права – кодекс короля Эвриха конца V в. (поскольку в нем – наряду с романизованными правовыми нормами – содержатся и элементы варварского, древнегерманского права). В примечаниях Е. Ч. Скржинской подробно прослежена – параллельно с комментированием изложения Иордана и на основании всей совокупности доступных нам источников – также и более поздняя история готов, вплоть до образования Вестготского королевства в Южной Галлии и Испании и Остготского королевства в Италии. Попутно рассматриваются и взаимоотношения готов с другими германскими (гепиды, герулы, ругии, вандалы, свевы и др.) и славянскими племенами.

Из специальных экскурсов в позднюю историю готов следует особо отметить прежде всего примечание № 365, где подчеркнута разноплеменность «готского» военно-племенного союза под властью короля Германариха: по справедливому мнению автора этого экскурса, готы были не столь многочисленны в составе так называемой готской державы Германариха, ибо, кроме них, в нее входили многие другие племена, обитавшие в районе Северного Причерноморья, так что «готской» эта держава называется лишь по признаку правивших ею готских вождей (см. стр. 265). Но в ее состав не могли входить, вопреки ошибочному мнению Иордана, вызванному его стремлением прославить могущество Германариха, следующие отдаленные от области расселения готов в IV в. племена, покорение которых Иордан приписал Германариху на основании сведения воедино различных отрывочных свидетельств, а именно: северные племена (чудь, весь, меря, мордва), славянское племя венетов, оказавшее, согласно данным самого Иордана, сильное сопротивление готам, а также и эстии, жившие на берегу Балтийского моря. Е. Ч. Скржинская вполне правомерно отвергает некритическое отношение к тексту Иордана, которое вызвало неправильное утверждение, будто «Германарих властвовал над областями между Черным и Балтийским морями и между Мэотидой и Карпатами» (см. стр. 265), а следовательно, и над всеми перечисленными выше негерманскими племенами.

Большой интерес представляют также наблюдения Е. Ч. Скржинской над терминологией Иордана; они приводят ее к выводу, что в IV в. у готов, кроме королей, были и такие военные вожди, которые правили своим племенем вместо королей (regum vice) и которых Иордан называет reguli: таковыми были Фритингерн у вестготов, Алатей и Сафрак у остготов, которых упоминает и Аммиан Марцеллин (Иордан в § 134 называет их primates et duces qui regum vice illis praeerant) (см. стр. 284)[205].

Следуя за изложением Иордана, Е. Ч. Скржинская, не ограничивается, конечно, в своих комментариях историей ранних и более поздних передвижений готов (из Причерноморья за Дунай, а затем – в Мезию, Паннонию, Италию и Галлию)[206], но дает также ряд экскурсов и в историю Остготского и Вестготского королевств (особенно подробно – по понятным причинам – комментируются события из времен Остготского королевства в Италии, вплоть до капитуляции короля остготов Витигеса в 540 г.)

Не имея возможности останавливаться на анализе всех этих экскурсов, отметим лишь, что они проливают свет на многие спорные вопросы истории Остготского и Вестготского королевства. Е. Ч. Скржинская делает также ряд ценных примечаний к свидетельствам Иордана и о других германских племенах – бургундзионах (бургундах), вандалах, свевах, гепидах, ругиях, маркоманнах и квадах, алеманнах, бастарнах (певкинах), лангобардах, рипариях (рипуарских франках), герулах, скирах и др.

Отметим, в частности, содержащиеся в этих примечаниях соображения Е. Ч. Скржинской о происхождении названия племени певкинов от острова Певки и его локализацию в устье Дуная, в одном из рукавов этой реки, выше ее дельты, возле селения Новиодун. Эта локализация Певки установлена на основании сопоставления данных Иордана со свидетельствами Страбона, Плиния Старшего, Птолемея и Тацита; в связи с этим в примечаниях № 248 и № 304 прослежено отождествление и сопоставление певкинов с бастарнами (кельтское название того же, по-видимому, германского племени или союза племен, в который входили певкины) и Страбона, Плиния, Тацита и др. (бастарны упоминаются еще у Тита Ливия – 40, 57, 7 – как племя конца III в. до н. э.). Эти уточнения названий и локализации данного племени представляют весьма значительный интерес ввиду наличия разноречий у античных авторов в вопросе об этнической принадлежности этого племени: Тацит в своей «Германии» колебался, следует ли причислить певкинов (наряду с венедами и феннами) к германским или сарматским племенам, но все же, указывая на то, что певкинов называют бастарнами, склонялся к тому мнению, что они – германцы, так как похожи на этих последних по языку, образу жизни и характеру жилищ[207]. К германским племенам еще раньше Тацита причислял бастарнов Страбон (Geogr., VII, 3, 17). Плиний Старший в своей «Естественной истории» считал певкинов и бастарнов одной из основных групп германских племен (наряду с вандилиями, ингвэонами, иствэонами и гермионами – см. Plinius Sec., Nat. Hist., IV, 99—101), а эта классификация Плиния (о бастарнах см. также ibid., IV, 81), как известно, легла в основу классификации важнейших групп древнегерманских племен, принятой наукой нового времени (в том числе и Ф. Энгельсом).

Весьма интересно также произведенное Е. Ч. Скржинской точное разграничение древнегерманского племени герулов, которых Иордан в § 23 выводит из Скандинавии, и «скифского» племени степных кочевников элуров (или герулов), которые, по данным этнического и географического словаря Стефана Византийского (V в. н. э.), ссылающегося на Дексиппа, а также по свидетельству Аблавия, жили в болотистой местности близ Мэотиды, откуда и их название: по-гречески ele – местность стоячих вод (см. «Getica», § 117); по-видимому, Иордан в разных местах своего труда обозначил одним и тем же названием два различных племени – одно германское, которое впоследствии выступало в войсках Алариха и Одоакра и участвовало в междоусобных войнах после смерти Аттилы, и другое – негерманское (см. Е. Ч. Скржинская, стр. 266).

В подробном специальном примечании № 314 выяснен вопрос о происхождении бургундов (бургундзионов) из Скандинавии и окружающих ее с юга островов (наряду с другими крупными германскими племенами – вандалами, готами, герулами и ругиями), а также и о том, обитала ли когда-либо какая-нибудь часть бургундов на берегах Азовского моря. Этот последний вопрос, возникший в связи с упоминанием буругундов и уругундов у Агафия и Зосимы в качестве племен Причерноморья, Е. Ч. Скржинская, на наш взгляд, совершенно правильно решает отрицательно (путем сопоставления данных Плиния, Птолемея, Аммиана Марцеллина, Орозия и Прокопия); Е. Ч. Скржинская приходит к тому выводу, что под приазовскими «буругундами» Агафия следует разуметь одно из гуннских племен, – тем более, что тот же Агафий наряду с «понтийскими бургундами» называет и «бургундзионов», которых он считает готским племенем. Таким образом, у Агафия произошло то же смешение двух разных племен со сходным названием, как и у Иордана в случае с герулами (см. Е. Ч. Скржинская, стр. 253—256). В следующих примечаниях прослежены дальнейшие передвижения бургундов (их переход через Рейн и вторжение в Галлию).

В комментариях Е. Ч. Скржинской намечены также и основные этапы передвижений другого крупного германского племени – вандалов (делившихся на две ветви – «вандалов-асдингов» и «вандалов-силингов»), от их перехода через Рейн в конце 406 г. и вторжения в Галлию (вместе со свевами, бургундами и аланами), а затем и в Испанию (вместе со свевами и аланами) (см. стр. 262—265, 278—280, 304 и др.) и вплоть до возникновения в дальнейшем Вандальско-Аланского королевства в Северной Африке. При этом Е. Ч. Скржинская указывает на ошибочность сообщения Иордана о пребывании вандалов в Паннонии в IV в.: сведения об этом встречаются только у одного Иордана и не подтверждаются археологическим материалом, между тем как о пребывании вандалов между Тиссой и Дунаем в IV в. имеются археологические данные [не исключена, впрочем, возможность, что Иордан имел в виду переселение в Паннонию лишь какой-нибудь части племени вандалов, ибо в § 115 он говорит о небольшом количестве вандалов (perpauci Vandali), переселившихся в Паннонию с разрешения Константина Великого после нанесенного им готами поражения (см. Е. Ч. Скржинская, прим. № 362)].

Отмечая сложность состава различных древнегерманских (и не только германских) племен по Иордану, Е. Ч. Скржинская подчеркивает сбивчивость его терминологии при попытках разграничения рода, племени и народа: так, иногда Иордан употребляет слово natio для обозначения самой мелкой ячейки, слово gens – при определении более крупного этнического целого, а populus – для обозначения народа, состоящего из двух ветвей-племен (gentes): например в § 42 сказано, что populus готов разделился на везеготов и остроготов, которых при отдельном их упоминании Иордан обозначает словом gentes; однако готов в целом (для древнейшего времени) Иордан тоже называет gens; в некоторых случаях gens и populus у Иордана равнозначны (см. Е. Ч. Скржинская, прим. № 313 и прим. № 316). По нашему мнению, возможно, это эти колебания Иордана объясняются не только неустойчивостью его терминологии (как и при употреблении терминов «rex», «regulus» и др. – см. выше), но и, с одной стороны, незавершенностью самого процесса образования новых племенных объединений из нескольких прежних, более мелких племен, а с другой – процесса перестановок внутри племенных союзов в результате их передвижений, постоянных войн, отщепления одной ветви того или иного племени от другой и т. д.

В комментариях Е. Ч. Скржинской подробно истолкованы также данные Иордана о славянских племенах. В IV в. славяне делились на три основные группы: а) склавенов, составлявших тогда западную группу южной ветви славянских племен, 6) антов – восточную группу той же южной ветви славян и в) венетов, составлявших северную ветвь славянских племен (см. прим. № 108).

Венеты, или венеды, упоминаются у античных писателей, начиная с I в. н. э., и локализуются этими авторами (Плинием, Тацитом и Птолемеем) на берегах Вислы и Балтийского моря. При этом Тацит подчеркивал, что они не были кочевниками, и на этом основании склонен был считать их германцами, между тем как Плиний относил их к сарматам; и то, и другое этническое приурочение венетов, конечно, неверно, но правильно их противопоставление кочевникам (Tac., Germ,, 46). В отличие от античных авторов, византийские писатели (Прокопий, Агафий, Менандр и Феофилакт Симокатта), дающие обычно достоверные сведения, не упоминают названия венетов; по мнению Е. Ч. Скржинской, это подтверждает точность свидетельства Иордана, согласно которому название «венеты» к VI в. уже перестало служить общим обозначением славян и либо стало употребляться наряду с названием «склавены» и «анты», либо – вытесняться этими последними (что, по мнению автора комментария, несомненно для южных областей распространения славянских племен) (см. «Getica», § 34 и § 119; прим. № 107). В § 34 Иордан подчеркивает многолюдность венетов и обширность занимаемой ими территории; указанные античными авторами пределы этой территории соответствуют действительности, так как следы пребывания венетов именно в этих пределах в I в. н. э. подтверждаются археологическими данными – памятниками так называемой пшеворской культуры. По-видимому, венеты были в начале нашей эры обширной совокупностью славянских племен (см. Е. Ч. Скржинская, стр. 203—204).

В отличие от названия «венеты», наименование «склавены» распространилось на все славянские племена лишь после VI в., а в VI в. имело только частное значение. На основании анализа эпиграфического памятника конца VI в. – эпитафии, посвященной бургундскому аббату (впоследствии епископу в Северо-Западной Испании) Мартину (ум. в 580 г.), в которой в числе племен, приобщенных им к христианству, указаны «склавы» и «нары» («нарцы»), Е. Ч. Скржинская приходит к выводу, что склавены обитали в VI в. в пределах Норика (отсюда и Nara) и что западная граница их расселения проходила близ реки Савы, между тем как на восток их поселения простирались до Днестра. Этот вывод подтверждается разбором названия Мурсианского озера, упомянутого лишь у Иордана (в §§ 30 и 35): из сопоставления результатов этого разбора с локализацией приводимого Иорданом в § 35 названия города Новиетун на среднем течении р. Савы Е. Ч. Скржинская извлекает убедительные аргументы в пользу предложенной ею локализации склавенов в VI в.; при этом она отвергает возможность отождествления Новиетуна с одноименным поселением в области племени бастарнов на правом берегу Дуная, немного выше его дельты, и отмечает ошибочность отнесения А. В. Мишулиным эпитафии Мартину к произведениям античных писателей: эта ошибка породила неверное представление о названии «склава» как о древнейшем упоминании славян.

Примечания № 108, 109 и 110, содержащие разбор всех указанных вопросов, представляют собой специальное исследование, выясняющее весьма важные для истории древних славян проблемы (см. стр. 204– 214). Это – краткое резюме части статьи Е. Ч. Скржинской «О склавенах и антах, о Мурсианском озере и городе Новиетуне» (см. ВВ, XII, 1957). Но и за многими комментариями Е. Ч. Скржинской к Иордану стоит столь же глубокая и фундаментальная исследовательская работа, результатом которой являются подчас кратко изложенные примечания.

Уточняя локализацию восточной группы южной ветви славянских племен, т. е. племен антов в VI в., Е. Ч. Скржинская сопоставляет свидетельство Иордана с данными Прокопия и отмечает, что Прокопий в этом вопросе менее точен, чем Иордан. Проделанное комментатором сопоставление сообщений обоих писателей VI в. приводит его к тому выводу, что восточная граница расселения антов в VI в. не заходила на левобережье Нижнего Днепра и что они жили в это время к востоку от склавенов, т. е. между Днестром и Днепром, у северозападных берегов Черного моря. Несмотря на большую расплывчатость определения территории антов у Прокопия, чем у Иордана, Прокопий в сущности не противоречит Иордану; безусловно правильным является свидетельство Прокопия о многочисленности антов: об этом говорят и такие факты, как наличие у них многих предводителей («архонтов» – по Менандру) и обмен посольствами между ними и Юстинианом (Прокопий. «Война с готами»), но с конца VI—начала VII в. упоминания об антах становятся все реже, а потом и вовсе прекращаются (см. стр. 214—216).

Особо следует рассматривать, по мнению Е. Ч. Скржинской, вопрос относительно области расселения антов в IV в. ввиду неясности хода их передвижений с IV по VI в. Во всяком случае весьма возможно, что в IV в. они обитали на правом берегу Нижнего Днепра, где у них был свой вождь по имени Бож, упоминаемый только Иорданом, и притом один раз (в § 247); разбирая различные толкования этого имени, Е. Ч. Скржинская предлагает поставить его в связь со славянским словом «вождь» и считать его не именем собственным, а синонимом слова «dux» (хотя она подчеркивает, что и слово «вождь» могло быть собственным именем предводителя антов) (см. стр. 325—327). Столкновение остготского вождя Винитария (одного из преемников Германариха) с Божем комментатор, вопреки принятому мнению, предлагает относить не к году смерти Германариха, а к самому концу IV или началу V в. (см. стр. 325); при этом отвергается мнение Шмидта о легендарности Божа и Винитария, а также – всего рассказа Иордана о борьбе готов Винитария с антами и гуннами и указывается на историчность имени «Винитарий», сохранившегося вплоть до VIII в. (имя писца-монаха Сен-Галленского аббатства) (стр. 325). Точно так же не принимает Е. Ч. Скржинская и гипотезу Ольрика и Шмидта, отождествляющих (на основании филологического анализа этнического названия «анты») ранних антов IV в. с кавказскими аланами: не отрицая того, что это название может происходить от аланского корня, Е. Ч. Скржинская подчеркивает, что этим именем могли называться не только аланские, но и славянские племена, впоследствии подпавшие под господство аланских родов, которые подверглись славянизации (эту возможность признал впоследствии – в 1953 г. – Г. В. Вернадский, который в своих прежних работах еще примыкал к аланской гипотезе происхождения антов) (см. стр. 326—327).

Таким образом, Е. Ч. Скржинская присоединяется к мнению советских славистов (М. Н. Тихомирова, Б. А. Рыбакова, П. Н. Третьякова и Д. С. Лихачева) о принадлежности антов к славянским племенам (см. стр. 327).

В примечании № 70 к слову «спалы» (у Иордана в § 28, где речь идет о племени, на которое напала часть готов после их продвижения в область Ойум) Е. Ч. Скржинская вполне обоснованно придает большое значение упоминанию Иордана о спалах на Нижнем Днепре, ибо у Прокопия близкое к слову «спалы» название «споры» (так же, как и слово «венеты») служило общим наименованием для двух будущих крупных групп славянских племен – склавенов и антов; поэтому указание Иордана на пребывание спалов в области нижнего течения Днепра существенно для локализации славян в III—IV вв. (см. стр. 189).

Свидетельство Иордана о подвластных Германариху «росомонах», упоминающихся только Иорданом (в § 129), Е. Ч. Скржинская предлагает не смешивать с данными о «роксоланах», упоминаемых Страбоном, Птолемеем и тем же Иорданом; отвергая предположение Шмидта о фиктивности племени «росомонов», Е. Ч. Скржинская указывает на существенное значение начала их названия – «рос», которое происходит либо от осетинского (аланского) «рохс» – «светлый», либо от названия народа «рос» – по свидетельству писателя VI в. Захария Ритора. Если принять это последнее толкование, то «росомоны» могут считаться «ядром» будущей русской народности (по мнению Б. А. Рыбакова; ср. также проделанное Н. В. Пигулевской исследование сирийских источников VI в. – хроник Иоанна Эфесского и Захария Ритора). Однако, Е. Ч. Скржинская подчеркивает, что историческая наука еще не разгадала окончательно смысл названия «росомоны» и не произвела их точного этнического приурочения (см. стр. 280—281).

Отмечая упоминание Иорданом в § 24 германского племени ругиев, а также вышедших из Скандинавии («с острова Скандзы») ульмеругов – островных ругиев (§ 26), Е. Ч. Скржинская сопоставляет это свидетельство Иордана с данными Тацита о ругиях, живущих у самого «океана» (т. е. Балтийского моря) (Tac., Germ., 44), и о большом племени лугиев, занимающем обширную территорию между Одером и Вислой и распадающемся на целый ряд более мелких племен, частично перечисленных Тацитом[208].

В примечаниях о часто упоминаемых Иорданом сарматах Е. Ч. Скржинская, указывая на собирательный характер этого названия, исходящего в сущности из географического признака (племена Сарматии, т. е. средней и южной части Восточно-Европейской равнины от Карпат до Волги), разбирает отдельно исторические судьбы различных племен, именуемых сарматами: 1) мэотов (к востоку от Мэотиды, т. е. Азовского моря); 2) аланов, живших в степях Северного Кавказа; 3) роксоланов, обитавших между Доном и Днепром; 4) язигов, обитателей степей к востоку от Дуная и берегов Тиссы (в том районе, где Дунай течет с севера на юг) (см. стр. 228—230). Из этих сарматских племен большую историческую роль в III—V вв. играли аланы, которые уже в начале нашей эры обитали к северу от Кавказа, вокруг Азовского моря и на левобережье Дона, откуда совершали походы в Закавказье (ср. данные об этом у Иосифа Флавия, Птолемея и Лукиана). Согласно свидетельствам Аммиана Марцеллина, в III—IV вв. название «аланы» имело уже собирательное значение, из чего Е. Ч. Скржинская делает вывод о существовании мощного племенного союза аланов за Доном в III—IV вв. (см. стр. 275—276).

Сопоставляя сообщение Аммиана Марцеллина о кочевом обзоре жизни аланов с данными археологических исследований советских ученых, Е. Ч. Скржинская подчеркивает наличие оседлых аланских поселений на Северном Кавказа в IV—V вв.; на основании данных того же Аммиана Марцеллина об общественном строе аланов – равенство всех аланов друг с другом, выбор старейшин (iudices) за военные заслуги, отсутствие упоминаний о рабстве (Amm. Marc., XXXI, 2, 25) – Е. Ч. Скржинская считает, что в социальном строе аланов «заметны черты военной демократии» (стр. 276). Однако до IV в. многие аланские племена, по-видимому, были кочевниками, как это видно из Аммиана Марцеллина, хотя он и неправильно сближает их с гуннами (см. стр. 277).

Прослеживая участие аланов в переселении народов в V в., Е. Ч. Скржинская указывает, что, несмотря на слияние значительной части аланов с вандалами в Испании и Африке после совместного их продвижения через Испанию и после основания Вандальского королевства в Африке, следы аланов встречаются впоследствии (в XI– XIII вв.) по Нижнему Дунаю, на северо-западном побережье Черного моря и в Крыму, как это явствует из сообщения византийских писателей и из императорских хрисовулов (эти аланы иногда называются массагетами) (см. стр. 277—279). Возвращаясь к событиям V в., Е. Ч. Скржинская упоминает о неоднократном участии аланской конницы в сражениях то на стороне Стилихона и Аэция, то на стороне Одоакра (стр. 289, 307 и др.).

Комментируя сообщения Иордана о гуннах и сопоставляя их со свидетельствами Аммиана Марцеллина, Орозия и Приска, Е. Ч. Скржинская отмечает недостаточность представлений европейских авторов о происхождении гуннов; оставляя эту проблему в стороне ввиду того, что она выходит за пределы излагаемых Иорданом событий (если не считать его легендарного экскурса, содержащего фантастическое объяснение происхождения этого племени), Е. Ч. Скржинская прослеживает (на основании более точных данных Аммиана Марцеллина и, особенно, Приска, а также заимствованных у него свидетельств самого Иордана и отчасти Прокопия) весь последующий путь гуннов по Европе в течение IV—V вв. – от правобережья Дона до Балканского полуострова, Галлии и Италии. При этом она отмечает этническое многообразие гуннского союза и подчеркивает влияние славян на гуннов (соприкосновение гуннов с антами в конце IV в. на Днепре и возможность пребывания славян на Тиссе и в Паннонии уже в V в.) (см. стр. 268—271, 272, 328). Попутно прослежены и взаимоотношения гуннов с готами, вандалами, аланами и другими племенами (см. стр. 278, 306—307, 311—312 и др.).

Вполне обоснованно отвергает Е. Ч. Скржинская выдвинутый А. Н. Бернштамом тезис о прогрессивной исторической роли гуннов в уничтожении античных рабовладельческих отношений в качестве участников событий, которые создали новую, феодальную социально-экономическую формацию (см. стр. 307—308).

В нашей рецензии мы, естественно, не могли исчерпать все многообразие конкретного материала, содержащегося в комментариях Е. Ч. Скржинской к Иордану: мы стремились лишь показать на целом ряде примеров ценность проделанных ею исследований и сопоставлений данных разных источников по истории упомянутых Иорданом германских, славянских, иранских и других племен. Заканчивая разбор комментариев, считаем нужным отметить, что Е. Ч. Скржинская н