О. верный Враг Тирании, добро пожаловать

в ЛИГУ ЗОЛОТОГО КЛЮЧА!!!

Сия карточка жалует

……………………………………………………

……………………………………………………

(выше впечатать имя)

 

Все права и обязанности

преданного друга Свободы и Человечности!

 

– Это он, – сказал Джули. – Правда? Он здесь побывал. И забрал костюм.

– Как вам это понравится, – отозвался Сэмми. – Я этот костюм уже сто лет не видел.

 

3

 

Как раз во время ленча показалась полиция. Стражи закона серьезно отнеслись к письму в «Геральд», и у главного детектива нашлось к Сэмми несколько вопросов по поводу Джо.

Сэмми поведал детективу по фамилии Либер, что он не видел Джо Кавалера аж с того памятного вечера 14 декабря 1941 года. Дело было у пирса номер 11, откуда Джо отплывал для предварительного обучения на базу в Ньюпорте, что в штате Род‑Айленд, садясь на борт идущего в Провиденс пакетбота под названием «Комета». В дальнейшем Джо не ответил ни на одно из их писем. Затем, ближе к концу войны, матушка Сэмми, как ближайшая родственница, получила письмо из канцелярии Джеймса Форрестала, главы ВМФ. Там говорилось, что Джо не то был ранен, не то тяжело заболел на службе отечеству; природа ранения или соответствующего театра военных действии в письме особо не уточнялась. Там также говорилось, что Джо некоторое время восстанавливал здоровье в бухте Гуантанамо, что на Кубе, но теперь его комиссуют и удостаивают почетной награды. Через два дня он должен будет прибыть в Ньюпорт‑Ньюс на борту «Мискатоника». Сэмми тогда сел на автобус «грейхаунд», чтобы встретить Джо и привезти его домой. Однако невесть как Джо удалось совершить эскейп и с ним разминуться.

– Совершить эскейп? – переспросил детектив Либер. Этот молодой, даже на удивление молодой еврей с прекрасными волосами и пухлыми ладонями был одет в серый костюм, на вид весьма дорогой, но вовсе не кричащий.

– Был у него такой талант, – сказал Сэмми.

В свое время исчезновение Джо было потерей некоторым образом более подлинной, нежели та, которую обеспечивает смерть. Джо не был просто‑напросто мертв – а следовательно, его вообще нельзя было обнаружить. Да, вышло так, что они по‑настоящему его потеряли. Джо сел на корабль на Кубе – об этом факте существовало документальное свидетельство в виде медицинского рапорта о переводе со всеми соответствующими подписями и серийными номерами. Но когда «Мискатоник» причалил в Ньюпорт‑Ньюс, Джо на борту уже не было. Он оставил краткую записку. Хотя ее содержимое было засекречено, один из следователей ВМФ заверил Сэмми, что это не была предсмертная записка. Когда Сэмми после бесконечной поездки назад по США‑1 вернулся из Виргинии, то обнаружил их дом в Мидвуде сплошь обвешанным развевающимися флагами. Роза испекла торт с надписью, которая приветствовала возвращение Джо домой. Этель купила себе новое платье и сделала прическу, героически позволив парикмахеру закрасить седину. Все трое – Роза. Этель и Томми – сидели в гостиной под гирляндами из гофрированной бумаги и горько плакали. В последующие месяцы им удалось выдвинуть все возможные разновидности самых диких теорий на предмет того, что случилось с Джо. Они цеплялись за каждую ниточку, прислушивались к каждому слуху о нем Раз Джо у них не забирали, они никак не могли его отпустить. С годами, однако, интенсивность гнева Сэмми на Джо и на его беспардонное поведение неизбежно снизилась. Да, каждая мысль о потерянном кузене по‑прежнему причиняла боль, но, в конце концов, так было уже целых девять лет.

– Он обучался в Европе искусству эскейпа, – объяснил Сэмми детективу Либеру. – Отсюда мы и взяли всю идею для Эскаписта.

– Я постоянно его читал, – сказал детектив Либер, после чего деликатно кашлянул и оглянулся на рисованные страницы и обрамленные обложки, что украшали кабинет Сэмми. На стене за спиной у Сэмми висела сильно увеличенная картинка в специальной рамке, взятая из рассказа, нарисованного Розой для «Пограничного комикса», единственной истории про супергероя, какой Роза когда‑либо занималась. Там изображались Одинокий Волк и Недопесок в обтягивающих комбинезонах из оленьих шкур и волчьих головных уборах, обнимающие друг друга за плечи. Сверкающие лучи аризонской зари тянулись в небо позади них. Одинокий Волк говорил: «НУ ЧТО, КОРЕФАН, ДЕНЕК, ПОХОЖЕ, БУДЕТ ЧТО НАДО!» Роза сама увеличила рисунок и вставила его в рамку как раз к прошлому дню рождения Сэмми. Видны были даже точки литографии – крупные, как пуговицы, – и такой масштаб изображения странным образом придавал ему сюрреальную значимость.[11]

– Боюсь, я не так хорошо знаком с тем, чем вы занимались здесь, – сказал детектив Либер, с легкой озадаченностью разглядывая здоровенного Одинокого Волка.

– Мало кто знаком, – отозвался Сэмми.

– Уверен, это должно быть интересно.

– Не будьте так уверены.

Либер пожал плечами.

– Хорошо. Итак, вот чего я не понимаю. Зачем он захотел «совершить эскейп», как вы изволили выразиться? Ведь он только‑только получил увольнение из ВМФ. Он побывал в том или ином чертовски пустынном месте. Насколько я слышал, ему там пришлось очень круто. Почему же он не захотел вернуться домой?

Сэмми ответил не сразу. Возможный ответ мгновенно пришел ему в голову, однако показался скоропалительным, и Сэмми придержал язык. Затем он еще немного поразмыслил и решил, что это вполне может быть верный ответ на вопрос детектива Либера.

– На самом деле у него уже не было дома, чтобы туда вернуться, – сказал Сэмми. – Вполне вероятно, именно так ему могло показаться.

– А его родственники в Европе?

– Все они погибли. Все до единого – его мать, отец и дедушка. Корабль, перевозивший его младшего брата в Америку, был торпедирован. Его брат был совсем еще мальчик, беженец.

– О господи.

– Да, все вышло довольно скверно.

– И с тех самых пор вы никогда и ничего не слышали о вашем кузене? Даже…

– Ни единой открытки. А я сделал массу запросов, детектив. Нанял частных сыщиков. ВМФ провел доскональное расследование. И ничего.

– А вы не думаете… Должно быть, вы обдумывали возможность того, что он уже умер?

– Может, он и умер. Мы с женой много лет обсуждали такую возможность. Но мне почему‑то кажется… в общем, я просто думаю, что он жив.

Либер кивнул и засунул свой блокнотик обратно в карман аккуратного серого костюма.

– Спасибо. – сказал он. пожимая Сэмми руку Затем Сэмми проводил его до лифта.

– Вы чертовски молодо выглядите для детектива, – заметил Сэмми. – Если не возражаете.

– Зато у меня сердце семидесятилетнего старика, – сказал Либер.

– Вы еврей? Если не возражаете.

– Не возражаю.

– Не знал, что евреев берут в детективы.

– Только начали, – сказал Либер. – Я вроде как опытный образец.

Лифт с громыханием встал на место, и Сэмми оттянул гремящую дверцу в сторону.

В кабине, в своем лучшем твидовом костюме, стоял тесть Сэмми. На пиджаке имелись эполеты, а твида там вполне хватило бы на полную экипировку двух шотландских охотников на куропаток. Четырьмя‑пятью годами раньше Дылда Муму прочел курс лекций в «Новой школе» на предмет интимных отношений между католицизмом и сюрреализмом, озаглавленный «Суперэго, Эго и Дух Святой». Лекции вышли обрывочными, невнятными, плохо посещаемыми, однако с тех пор Зигти забросил свои прежние кафтаны и магистерские мантии в пользу более профессорского облачения. Все его колоссальные костюмы были пошиты, причем очень скверно, тем же самым оксфордским портным, который через пень‑колоду одевал весь шерстяной цвет английского научного сообщества.

– Он боится, что ты на него осерчаешь, – сказал Сакс. – Мы сказали, что ты не осерчаешь.

– Вы его видели?

– О, мы не просто его видели. – Дылда Муму самодовольно улыбнулся. – Он…

– Вы видели Джо и ничего нам с Розой не сказали?

– Джо? Ты про Джо Кавалера? – Вид у Зигги Сакса сделался ошарашенный. Он немо открыл рот, затем снова закрыл. – Н‑да, – наконец сказал он. Что‑то, похоже, никак не укладывалось у него в голове.

– Это мой тесть, мистер Муму, – сообщил Сэмми Либеру. – Мистер Муму, это детектив Либер. Не знаю, видели ли вы сегодняшний номер «Геральд», но…

– А кто у вас там за спиной? – поинтересовался Либер, вглядываясь в кабину лифта мимо объемистой, серовато‑коричневой туши Зигги Сакса. Толстяк ловко и не без радостного предвкушения отступил в сторону, словно поднимая занавес над завершенной иллюзией. Этот его жест типа «фокус‑покус» произвел на свет одиннадцатилетнего мальчугана по имени Томас Эдисон Клей.

– Я нашел его прямо на пороге. В буквальном смысле.

– Черт возьми, Томми, – сказал Сэмми. – Ведь я тебя прямо в здание ввел. Я видел, как ты в классную комнату входишь. Как же ты оттуда утек?

Томми ничего не ответил. Он просто стоял, разглядывая черную наглазную повязку у себя в руках.

– Еще один мастер эскейпа, – заметил детектив Либер. – Это у вас, должно быть, семейное.

 

4

 

Великий подвиг инженерного дела всегда является объектом неизменного интереса со стороны людей, нацеленных на саморазрушение. С самого момента завершения Эмпайр‑стейт‑билдинг этот гигантский клок штата Индиана, вырванный из мягкой известняковой груди Среднего Запада и поставленный вверх ногами на месте старого отеля «Уолдорф‑Астория» в гуще самых насыщенных транспортных потоков в мире, служил подлинным магнитом для вывихнутых умов, надеющихся обеспечить окончательность своего столкновения с асфальтом или поглумиться над смелыми продуктами человеческого тщеславия. Со времени торжественного открытия Эмпайр‑стейт‑билдинг почти двадцатью тремя годами раньше добрая дюжина людей уже попыталась спрыгнуть с его крыши или карнизов на улицу; примерно половине безумцев удалось провернуть этот трюк. Но еще никто и никогда не давал столь ясного и обдуманного предупреждения о своих намерениях, У частной охраны здания и местных пожарных команд, действующих согласованно со своими муниципальными коллегами, оказалось достаточно времени, чтобы расставить посты у всех уличных входов и прочих точек доступа, а также у дверей на лестницы и у лифтовых блоков. Двадцать пятый этаж, где по‑прежнему можно было найти конторы «Эмпайр Комикс», буквально кишел охранниками здания в их латунно‑шерстяной, необычно широкоплечей форме, со старомодными фуражками на головах, введенными, согласно легенде, самим ныне покойным Элом Смитом. Пятнадцать тысяч обитателей здания были предупреждены о тревоге. Кроме того, они получили инструкции проявлять бдительность на предмет худощавого безумца с ястребиным лицом, предположительно одетого в синий форменный костюм или, еще более вероятно, в поношенный и побитый молью синий смокинг с экстравагантными полами. Пожарные в брезентовых комбинезонах окольцовывали здание по трем его сторонам, от Тридцать третьей улицы, дальше по Пятой авеню и до Тридцать четвертой улицы. Напряженно вглядываясь в окуляры превосходных немецких биноклей, они осматривали бескрайние плоскости индианского известняка на предмет любой появляющейся откуда‑либо руки или ноги. Пожарные были настолько настороже, насколько это вообще было возможно. Однако, высунься вдруг безумец из окна в темнеющее вечернее небо, их линия поведения была бдительным пожарным не столь ясна. Однако надежды они не теряли. – Мы возьмем его раньше, чем он рыпнется, – предвещал капитан Харли, по‑прежнему, после всех этих лет, глава местной полиции. Искалеченный глаз ирландца сверкал еще ярче и воинственней, чем когда‑либо. – Схватим жалкого обормота.

Ежедневный тираж нью‑йоркской «Геральд трибьюн» составлял в 1954 году четыреста пятьдесят тысяч экземпляров. Из всех этих читателей примерно две сотни настолько заинтересовались напечатанным в газете письмом, что пришли постоять недоумевающими кучками позади полицейских кордонов, глазея вверх. По большей части эту публику составляли мужчины лет двадцати‑тридцати, в пиджаках и галстуках, экспедиторы, рекламные агенты, оптовые торговцы одеждой и тканями, пробивающие себе дорогу в семейном бизнесе. Многие из них работали по соседству. То и дело поглядывая на часы, они отпускали жесткие ремарки жителей Нью‑Йорка при перспективе самоубийства («Лучше бы он уже это сделал, а то у меня свидание горит»), однако в целом не сводили глаз с боков здания. Эти люди либо выросли на Эскаписте, либо обнаружили его в окопах Бельгии или на транспорте у острова Бугенвиль. В сердцах некоторых из этих мужчин имя Джо Кавалера разбередило давно дремавшие воспоминания о чем‑то неугомонном, неистовом и прекрасном.

Еще там были прохожие, покупатели и конторские служащие, уже направлявшиеся домой, но притянутые к месту действия вспышками огней и множеством мужчин в форме. Среди них быстро распространился слух об обещанном увеселении. А там, где поток информации сам собой застревал или задерживался полицейскими с плотно сжатыми губами, под рукой всегда оказывался не столь многочисленный, зато весьма объемистый контингент людей комиксов, чтобы добавить и приукрасить подробности злосчастной карьеры Джо Кавалера.

– Я слышал, что все это розыгрыш, – заявил Джо Саймон, вместе со своим партнером создавший «Капитана Америка». Права на «Капитана Америка» уже принесли и в дальнейшем будут продолжать приносить огромные суммы их владельцу, компании «Таймли Пабликейшнс», которая в один прекрасный день станет известна как «Марвел Комикс». – Мне Стэн об этом сказал.

К пяти тридцати, когда никого не нашли таящимся в здании или забравшимся на продуваемый ветром карниз, капитан Харли начал приходить к тому же самому заключению. Теперь он с кучкой своих людей стоял как раз перед входом с Тридцать третьей улицы, нервно прожевывая кончик вересковой курительной трубки. Уже в восьмой раз бравый капитан достал золотые карманные часы и сверился с циферблатом. Затем резко захлопнул крышку и усмехнулся.

– Это розыгрыш. – буркнул он. – Я с самого начала это знал.

– А я все более и более склонен с вами согласиться. – отозвался детектив Либер.

– Возможно, у него часы встали, – почти с надеждой сказал Сэм Клей. У Либера тут же возникло чувство, что если угроза действительно обернется розыгрышем. Клей будет сильно разочарован.

– Скажите мне одну вещь, – обратился Либер к Клею. Как член семьи, маленький писака – именно так Либер о нем думал – был допущен внутрь полицейского кордона. Если бы вдруг Джо Кавалер все‑таки появился, его кузен оказался бы под рукой для просьбы и совета в последнюю минуту. Был здесь также и мальчик. Обычная процедура запрещала детям присутствовать на подобных событиях, однако опыт девятилетнего патрулирования Браунсвиля научил Либера тому, что достаточно часто лицо ребенка или даже его голос по телефону способны оттянуть человека от края пропасти. – Сколько людей – до сегодняшнего дня, разумеется, – знало историю о том, как вы и ваш кузен были обмануты и ограблены, как вами воспользовались в своих интересах?

– Я категорически отрицаю это, детектив, – вмешался Шелдон Анаполь. Ровно в пять часов здоровяк спустился из контор «Эмпайр» на улицу. Анаполь кутался в длинное черное пальто, а у него на голове, точно голубь, восседала крошечная тирольская шляпа серого цвета, чье перо то и дело шевелил ветерок. День уже становился нешуточно холодным. Быстро темнело. – Вы недостаточно знакомы с этим делом, чтобы высказывать подобные заявления. Там имели место контракты, авторские права. Не говоря уж о том, что за время работы на нашу фирму и мистер Кавалер, и мистер Клей получили больше денег, чем почти все их коллеги.

– Прошу прощения, – совершенно неизвиняющимся тоном произнес Либер и опять повернулся к Сэмми. – Так или иначе, вы поняли, что я имею в виду.

Сэмми пожал плечами, кивнул, плотно сжал губы. Он прекрасно понял, что имеет в виду детектив.

– До сегодняшнего дня не так уж много. Несколько дюжин коллег по работе. Должен признать, многие из них большие шутники. Еще, пожалуй, несколько адвокатов. Моя жена.

– Что ж, тогда посмотрите на эту картину.

Либер обвел рукой разбухшую толпу, выдавленную кордоном к противоположному тротуару, улицы, блокированные и полные отчаянно сигналящих машин, репортеров и фотографов. Все глазели на здание, к которому столько лет прилипали неисчислимые миллионы Эскаписта. Людям уже сообщили имена главных действующих лиц, Сэма Клея, Шелдона Анаполя; теперь они бурно жестикулировали, что‑то бормотали и хмуро поглядывали на издателя в похоронном пальто. Сумма, на которую компания «Эмпайр Комикс» надула команду Кавалера и Клея, хотя никто и никогда реально не садился за стол, чтобы ее подсчитать, циркулировала по всей толпе, с каждым мгновением возрастая.

– Такой рекламы ни за какие деньги не купишь. – У Либера имелся весьма обширный опыт по части самоубийств. Существовала очень немногочисленная группа тех, кто решался покончить с собой публично, а внутри нее имелась совсем незначительная подгруппа тех, кто решился бы заблаговременно назвать точное время и место. Из этих последних (а Либер мог припомнить всего лишь двоих таких за все годы с тех пор, как он в 1940 году получил свой значок) никто и никогда к назначенному времени не опаздывал. – Взять, к примеру, мистера Анаполя. – Либер кивнул на издателя. – Хотя никакой его вины во всем этом, разумеется, нет. он в итоге определенно выглядит «плохим парнем».

– Злостная клевета и подрыв репутации, – согласился Анаполь. – Вот к чему все сводится.

Капитан Харли, бравый глава охраны здания, опять щелкнул своими часами, на сей раз захлопывая их с некой окончательностью.

– Я намерен отправить своих парней по домам, – заявил он. – По‑моему, никому здесь уже не о чем беспокоиться.

Тут Либер подмигнул мальчику, угрюмо глазеющему на здание, который последние сорок пять минут стоял в тени своего обширного деда с пальцем во рту и таким видом, словно он вот‑вот сблюет. Увидев, как Либер ему подмигивает, парнишка побледнел. А детектив невольно нахмурился. В годы боевых дежурств на Питкин‑авеню и ее окрестностях Либеру множество раз доводилось пугать мальчуганов дружелюбным подмигиванием или приветствием, но очень редко пацанов столь взрослых, у которых ничего не было на совести.

– Я просто не понимаю, – сказал Сэмми. – То есть я понимаю, о чем вы говорите. Я тоже об этом думал. Возможно, все это и впрямь просто трюк, чтобы привлечь внимание, и на самом деле он ниоткуда прыгать не собирался. Но зачем он тогда стащил из моего кабинета костюм?

– А вы можете доказать, что именно он стащил костюм? – спросил Либер. – Послушайте, я не знаю. Возможно, он простудился. Возможно, его сбила машина. Или каток переехал. Я проверю больницы – просто на всякий случай.

Детектив кивнул капитану Харли и согласился, что шоу пора сворачивать. А затем снова повернулся к мальчику. Либер не знал, что именно он хочет сказать; цепочка причин и вероятностей по‑прежнему оставалась рассоединенной у него в голове. Его обращение к Томми подтолкнул мимолетный импульс, чутье полицейского. Либер не принадлежал к тем людям, которые с удовольствием ставят в затруднение юных сумасбродов.

– Я слышал, молодой человек, что вы прогуляли уроки, чтобы прибыть в наш прекрасный город и слоняться здесь без дела.

Мальчуган широко раскрыл глаза. Этот симпатичный парнишка был немного перекормлен, зато обладал густыми черными кудрями и большими голубыми глазами, которые теперь сделались еще больше. Детектив пока еще не был уверен, страшится мальчик наказания или тоскует по нему. Чаще, когда он сталкивался с напыщенными негодяйчиками подобного сорта, бывало последнее.

– Мне бы не хотелось снова поймать вас разгуливающим по моему городу, вы меня слышите? Вам следует оставаться на Лонг‑Айленде. Там ваше место.

Теперь Либер подмигнул отцу. Сэм Клей рассмеялся.

– Спасибо, детектив, – поблагодарил он. А затем схватил пригоршню сыновних волос и, на взгляд Либера, довольно болезненно затряс голову мальчика взад‑вперед. – Этому пацану прямая дорога в фальшивомонетчики. Уже материнскую подпись на записках учителям лучше нее самой подделывает

Тут Либер почувствовал, что звенья цепочки начинают подтягиваться друг к другу.

– В самом деле? – спросил он. – А скажи, приятель, у тебя уже готов один из этих маленьких шедевров? Чтобы завтра его показать?

Тремя быстрыми кивками головы мальчик молча признался, что записка готова. Либер протянул за ней руку. Мальчик залез в свой ранец и достал оттуда папку из манильского картона. Затем открыл ее. Внутри лежал единственный лист превосходной бумаги с аккуратным машинописным текстом и подписью. Парнишка вручил бумагу Либеру. Движения его были точными и сверхъестественно аккуратными, почти рассчитанными на внешний эффект. Тут Либер вспомнил, что, по мнению отца мальчика. Томми проникает в город, чтобы болтаться вместе с разными фокусниками в «Магической лавке» Луиса Таннена. Либер просмотрел записку.

 

Уважаемый мистер Саварезе!

Пожалуйста, простите Томми его вчерашнее отсутствие в школе. Снова, как я уже раньше вам говорила, я считаю, что ребенку требуется терапия офтальмологического характера у специалиста в городе.

Искренне ваша

миссис Роза Клей

 

– Боюсь, ваш сын несет за все это ответственность, – сказал Либер, передавая записку отцу мальчика. – Именно он написал письмо в «Геральд трибьюн».

– У меня было такое чувство, – вмешался дедушка Томми. – Мне показалось, я узнал стиль.

– Что? – спросил Сэм Клей. – Откуда вы это взяли?

– Все пишущие машинки индивидуальны, – негромко пояснил мальчик, глядя себе под ноги. – Как отпечатки пальцев.

– Очень часто дело обстоит именно так, – согласился Либер.

Сэмми внимательно изучил записку, затем бросил на мальчика странный взгляд.

– Томми, это правда?

– Да, сэр.

– Ты хочешь сказать, что никто не собирался прыгать?

Томми кивнул.

– Ты сам все это придумал?

Томми снова кивнул.

– Что ж, – сказал Либер. – Это серьезная вещь, сынок. Боюсь, ты мог совершить преступление. – Он взглянул на отца мальчика. – Сожалею о вашем кузене, – добавил детектив. – Я знаю, вы надеялись, что он вернется.

– Надеялся, – подтвердил Сэмми, удивленный то ли самим этим фактом, то ли тем, что Либер о нем догадался. – Знаете, а я ведь и впрямь надеялся.

– Но он правда вернулся! – Мальчик так звонко это выкрикнул, что даже Либер слегка подскочил. – Он здесь.

– В Нью‑Йорке? – спросил его отец. Мальчик кивнул. – Джо Кавалер здесь, в Нью‑Йорке? – Еще кивок. – Где? Откуда ты знаешь? Томми, черт побери, где твой дядя Джо?

Мальчик что‑то едва слышно пробормотал. А затем, к всеобщему удивлению, повернулся и вошел в здание. Добравшись до блока экспресс‑лифтов, он нажал кнопку того, что шел до самого верха.

 

5

 

Все началось (если не получило продолжение) с «Чудо‑ящика Последнего Демона».

Третьего июля, в день его одиннадцатилетия, отец Томми сводил его на «Историю Робин Гуда» в «Критерионе». Они также позавтракали в «Автомате» и навестили воспроизведенный в библиотеке на Сорок второй улице музей‑квартиру Шерлока Холмса, дополненный неоткрытыми письмами, адресованными знаменитому сыщику, туфлей с загнутым носком, полной табаку, отпечатком лапы Собаки Баскервилей, а также чучелом гигантской крысы с Суматры. Все это Томми попросил ему организовать взамен обычного праздника по поводу дня рождения. Юджин Бегельман, единственный друг Томми, по завершении четвертого класса переехал во Флориду, и Томми не испытывал ни малейшего желания заполнять гостиную Клеев дергаными, угрюмыми, без конца закатывающими глаза пацанами, чьи родители из уважения к его родителям заставили бы их туда прийти. Томми был одиноким мальчиком, непопулярным как среди учителей, так и учеников. Он все еще спал в обнимку с чучелом бобра по кличке Бакки. В то же самое время Томми гордился – вплоть до оборонительно‑воинственной позы – своей обособленностью от мира обычных детей Блумтауна, глупых, радостных и завидно старательных. Тайна его настоящего отца, который – как Томми решил, расшифровывая подслушанные намеки и торопливо замятые ремарки его родителей и бабушки до ее смерти, – был солдатом, погибшим в Европе, одновременно служила источником повышенного самолюбия и горькой тоски. Да. этой великой возможности Томми оказался лишен, но тем не менее она могла быть предоставлена только ему. Он всегда симпатизировал тем молодым героям романов, чьи родители умирали или бросали их (как словно бы желая помочь им выполнить свое единственное предназначение в качестве будущих императоров или пиратских вожаков, так и из общей мучительной жестокости к детям всего мира). Томми не испытывал ни малейших сомнений, что подобная судьба ждет и его – возможно, в каких‑нибудь марсианских колониях или на плутониевых рудниках пояса астероидов. Томми был слегка пухловат и вдобавок слишком невысок для своего возраста. Многие годы он служил мишенью вполне стандартной детской жестокости, однако его молчаливость заодно с идеально‑средней учебой в школе обеспечили Томми определенную степень безопасной незримости. Так что со временем он завоевал себе право полностью исключать себя из обычных театров подростковой стратегии, сопряженной со страхом, куда входили удачи на спортплощадках, непрерывно протекающие игры с переворачиванием карт, Хэллоуин, бассейн и празднование дней рождения. Все перечисленное Томми интересовало, но он запретил себе об этом заботиться. Если Томми не мог увидеть, как за его здоровье пьют в громадной пиршественной зале средневекового замка, обшитой крепчайшим дубом, полной ароматов оленины и зажаренного на вертеле кабана, как там в его честь сдвигают кружки дюжие лучники и прочие искатели приключений, тогда день, проведенный в Нью‑Йорке вместе с отцом, вполне мог ему подойти.

Самым главным, ключевым элементом праздника, однако, был визит в «Магическую лавку» Луиса Таннена, что на западной Сорок второй улице, где Сэмми предстояло купить Томми подарок ко дню рождения: «Чудо‑ящик Последнего Демона». Ценой аж в $17,95, Чудо‑ящик следовало считать весьма щедрым даром со стороны родителей Томми, однако они с самого начала проявляли замечательную снисходительность в отношении его недавнего интереса к магии, как будто этот самый интерес согласовывался с неким тайным маршрутом, мысленно проложенным ими для Томми.

Вся эта магическая каша заварилась с тех пор, как отец Юджина Бегельмана вернулся из деловой поездки в Чикаго с продолговатой коробкой цвета игральных карт, которая, как гласила надпись на наклейке, содержала в себе «все необходимое, чтобы ИЗУМИТЬ и ПОРАЗИТЬ твоих друзей и сделать ТЕБЯ сердцем любой вечеринки». Естественно, у Томми такая программа ничего, кроме насмешки, не вызвала, но после того, как Юджин заставил едва ли не целое крутое яйцо ненадолго исчезнуть, а также почти сумел вытащить из предположительно самого обычного дамского чулка довольно вялую искусственную мышку, Томми испытал острое нетерпение. Подобное нетерпение – сжатие в груди, невольное постукивание ногой, мнимая потребность в срочном мочеиспускании, – временами решительно невыносимое, находило на него всякий раз, как он сталкивался с тем, чего никак не мог раскусить. Тогда Томми одолжил у Юджина детский магический набор «Аб‑Рака‑да‑Бра!», забрал его домой и за один‑единственный уикенд сумел освоить все фокусы. Юджин сказал, что он может оставить набор себе.

Дальше Томми пошел в библиотеку и неожиданно обнаружил там дотоле незамеченную им полку книг по карточным фокусам, фокусам с монетками, фокусам с шелками, шарфами и сигаретами. Его ладони были крупными для мальчика его возраста, а пальцы достаточно длинными. Кроме того, у Томми оказалась способность подолгу выстаивать перед зеркалом с монеткой и спичечным коробком, снова и снова повторяя одни и те же манипуляции, которая удивила даже его самого. Когда он тренировал сокрытие предмета в ладони с дальнейшим его исчезновением, это его прямо‑таки умиротворяло.

Томми не потребовалось много времени, чтобы обнаружить «Магическую лавку» Луиса Таннена. Там не только имелся самый широкий ассортимент различных магических аксессуаров на Восточном побережье, в 1953 году все еще неофициальной столице профессиональных занятий иллюзионом в Америке При лавке также существовал некий неформальный клуб иллюзионистов, где поколения мужчин в шелковых шляпах, проходящих через город по пути на север, юг или запад к домам водевилей и бурлесков, к ночным клубам и театрам варьете всего государства, встречались, чтобы обменяться информацией, поклянчить денег, а также изумить друг друга тонкостями слишком артистичными, чтобы тратить их на аудиторию из слоноподобных разинь и любителей поскалиться над распиленными надвое дамами. «Чудо‑ящик Последнего Демона» был одним из фирменных трюков мистера Луиса Таннена, многолетним бестселлером. Как лично гарантировал хозяин лавки, Чудо‑ящик размазывал аудиторию (нет, конечно, не аудиторию пятиклассников, только и способных, что переворачивать карты да дуться в стикбол, но, воображал Томми, аудиторию облаченных в смокинги типов, курящих длинные сигареты на океанских лайнерах, и женщин с гардениями в волосах) в слой безумно озадаченного желе на полу. Одного его названия было достаточно, чтобы Томми аж задохнулся от нетерпения. В задней части лавки, как Томми заприметил в первые же свои визиты к Таннену, имелись две двери. Одна, выкрашенная в зеленый цвет, вела в кладовку, где хранились стальные кольца, трюковые птичьи клетки и чемоданы с двойным дном. Другая, черная как смоль, обычно бывала закрыта, но порой кто‑то заходил с улицы, здоровался с Луисом Танненом или одним из продавцов, и проходил в черную дверь, открывая частичку мира по ту ее сторону. Еще бывало, что оттуда кто‑то выходил, засовывая себе в карман пять долларов или качая головой от удивления только что увиденному чуду. Там как раз и находилась знаменитая задняя комната Луиса Таннена. Томми отдал бы все на свете – отказался бы от «Чудо‑ящика Последнего Демона», «Истории Робин Гуда», копии музея‑квартиры Шерлока Холмса на Бейкер‑стрит, а также «Автомата», – лишь бы одним глазком заглянуть туда и увидеть, как старые мастера хватаются поразительными цветками своего искусства. Когда сам мистер Таннен взялся устраивать отцу Томми демонстрацию работы Чудо‑ящика, показывая, что он пуст, засовывая туда семь шарфов, а затем открывая его снова, чтобы показать, что он по‑прежнему пуст, в лавку вошел мужчина, сказал «Привет, Лу», после чего направился к задней комнате. Пока дверь открывалась и закрывалась, Томми успел заметить нескольких фокусников в свитерах и костюмах, стоящих к нему спиной. Все они наблюдали за другим фокусником, который что‑то такое проделывал, худым мужчиной с длинным носом. Когда длинноносый поднял голову, улыбаясь только что проделанному им маленькому фокусу, Томми не заметил в его глубоко посаженных глазах с тяжелыми веками особого самодовольства. Зато другие фокусники вовсю расхваливали исполненный трюк. Затем грустные голубые глаза длинноносого встретились с глазами Томми. И резко распахнулись. Дверь закрылась.

– Поразительно, – сказал Сэмми Клей, доставая бумажник. – Эта штукенция того стоит.

Мистер Таннен передал ящик Томми, и он его взял, но глаза мальчика по‑прежнему не отрывались от черной двери. Сфокусировав свои мысли в острый алмазный луч, Томми нацелил его на дверную ручку, от всей души желая, чтобы она повернулась. Ничего не произошло.

– Томми? – Томми поднял взгляд. Отец внимательно на него смотрел. Вид у него был слегка раздраженный, а в голосе звучало фальшивое добродушие. – Осталась в твоем теле хоть капля желания к этой штукенции?

И Томми кивнул, хотя правда от его отца все‑таки не укрылась. Затем мальчик посмотрел на лакированный деревянный ящик синего цвета, по которому он не далее как вчера вечером томился с такой силой, что только за полночь смог заснуть. Но знание секретов «Чудо‑ящика Последнего Демона» никогда бы не провело Томми через дверь в заднюю комнату Луиса Таннена, где закаленные странствиями мужчины стряпали частные чудеса для собственного меланхоличного удовольствия. Оторвав глаза от Чудо‑ящика мальчик снова посмотрел на заднюю дверь. Она так и осталась закрытой. «Вот Жук, – с уверенностью подумал Томми, – наверняка бы в нее прорвался».

– Классно, папа, – сказал он вслух. – Я просто в восторге. Спасибо.

Три дня спустя Томми зашел в аптеку Шпигельмана расставить там комиксы. Эту работу он проделывал совершенно бесплатно и, как ему казалось, без ведома мистера Шпигельмана. Новые еженедельные комиксы прибывали по понедельникам, и к четвергам, особенно ближе к концу месяца, длинные ряды проволочных стоек вдоль задней стены аптеки зачастую становились сумятицей беспорядочно расположенных и затрепанных изданий. Посему каждую неделю Томми сортировал комиксы и расставлял их по алфавиту, «Нэшнл» к «Нэшнл», «И‑Си» к «И‑Си», «Таймли» к «Таймли», воссоединяя разлученных членов семейства «Марвел», изолируя в нижнем углу выпуски любовных романов, которые он, пытаясь скрывать этот факт от своей матери, вообще‑то презирал. Понятное дело, самые центральные стойки Томми резервировал для девятнадцати изданий «Фараона». Мало того, он вел их аккуратный подсчет, радуясь, когда Шпигельман распродавал всю партию «Медных кулаков» за неделю, испытывая загадочную жалость к отцу и одновременно стыд за него, когда все шесть экземпляров «Морских рассказов», личного предпочтения Томми, целый месяц лениво лежали нераскупленными на стойке у Шпигельмана. Все перераспределение Томми производил исподтишка, под видом пролистывания. Всякий раз, как в аптеку забредал другой парнишка или мимо случалось пройти мистеру Шпигельману. Томми быстро и как попало засовывал изъятую им беспорядочную стопку назад, после чего выдавал вполне прозрачный фрагмент невинного насвистывания. Дополнительным средством скрывать свои тайные библиотекарские потуги (главным образом произраставшие из преданности отцу, но также из врожденной нелюбви к беспорядку) была растрата драгоценного еженедельного десятицентовика на комикс. Томми делал это даже несмотря на то, что отец регулярно приносил домой большие стопки работ «конкурентов», куда входило немало изданий, которых Шпигельман вообще никогда не брал.

Рассуждая логически, раз уж Томми все равно выбрасывал деньги на ветер, ему следовало брать одно из менее покупаемых изданий «Фараона» вроде «Фермерских рассказов» или уже упоминавшейся мореходной книжки. Но каждый четверг, когда Томми выходил из Шпигельмана, в руках у него неизменно бывал комикс «Эмпайр». Таков был его небольшой, но мрачный акт неверности отцу: Томми обожал Эскаписта. Он восхищался его золотистой гривой, его строгой, временами навязчивой приверженностью правилам честной игры. Еще он был без ума от добродушной ухмылки Эскаписта, которую тот неизменно носил, даже когда получал по зубам от командира Икс (который с легкостью переквалифицировался из фашистов в коммунисты) или от одного из гигантских прихвостней Цианиды Чертополох. Темное происхождение Эскаписта, в умах его отца и потерянного дяди Джо, смутно отзывалось в воображении Томми чем‑то глубоко личным. Он прочитывал всю книжку по пути домой от Шпигельмана, шагая неторопливо, смакуя ее, сознавая о скрипе своих спортивных тапочек по недавно уложенному тротуару, о подпрыгивающем продвижении своего тела сквозь тьму, что сгущалась вдоль краев страниц, пока он их переворачивал. Как раз перед тем, как завернуть на Лавуазье‑драйв, Томми швырял книжку в мусорный бак д'Абруццио.

Те участки его прогулки до школы и обратно, которые не были охвачены чтением (а помимо комиксов, Томми поглощал научную фантастику, морские рассказы, Г. Райдера Хаггарда. Эдгара Р