Американский комикс, сентябрь 1942 года

(перепечатан многими изданиями)

 

Рисунок 1. Джон Буль (портретное сходство с Черчиллем) наставляет Дядю Сэма (похож на Фр. Д. Рузвельта). «Не ходите туда – там ТИГРЫ!»

Рисунок 2. Джон Буль идет на охоту – трясясь и нагибаясь, прячется за кустами. Видит, как русский (сходство со Сталиным) стреляет в тигра.

Рисунок 3. Русский отворачивается, курит трубку. Джон Буль, воровато озираясь, утаскивает убитого тигра в кусты.

Рисунок 4. Джон Буль тащит тигра по лесу. Над ним, каркая, пролетает ворона. Джон Буль в страхе бросает тигра, оторвав ему хвост, и бежит, теряя шапку и ружье.

Рисунок 5. Джон Буль, весь гордый, показывает Дяде Сэму (и собравшейся толпе) оторванный хвост – учитесь, салаги, как надо охотиться!

Дядя Сэм в ответ – А ТИГР ГДЕ?!

 

От Советского Информбюро, 15 сентября 1942 года.

В течение ночи на 15 сентября наши войска вели бои с противником западнее и юго‑западнее Сталинграда и в районе Моздок. На других фронтах существенных изменений не произошло.

Западнее Сталинграда наши войска вели оборонительные бои. Бойцы Н‑ской части отбили атаку гитлеровцев и уничтожили 2 танка и более 100 немецких солдат и офицеров. Огнем артиллерии рассеяно скопление пехоты противника и взорвано 6 автомашин с боеприпасами. На другом участке наши части отбили несколько атак противника, в ходе которых немцы потеряли до 600 солдат и офицеров.

Юго‑западнее Сталинграда немецкие танки, задержанные у противотанковых препятствий, были обстреляны нашей артиллерией. Подбито 3 и сожжено 5 танков противника. Гвардейцы‑минометчики совершили огневой налет на скопление пехоты неприятеля и истребили до двух рот румынских солдат и офицеров.

 

 

Москва, Кремль

 

Иосиф Виссарионович Сталин читал.

В эти дни он, при всей своей загруженности, неизменно выделял два‑три часа ежедневно. Считая это тоже частью своей работы руководителя страны. Работы, которая состоит в принятии решений на основе поступившей информации. А информация, пришедшая от потомков, – бесспорно относилась к разряду важнейших.

Он оценил удобство ее предоставления. Эти «компьютеры», установленные пока здесь, в особо выделенном помещении, куда имел доступ (кроме охраны и техников) он один, оказались очень просты в пользовании. Включить и ничего не трогать, пока на экране не появится картинка – море до горизонта, и на ее фоне подписанные значки. Управляя манипулятором, подвести стрелку к выбранному, щелкнуть клавишей. Иерархическая система – папки (или каталоги), в них еще вложенные – каждая по выбранной теме, или по более узкому вопросу, в рамках ее. И в каждой папке был значок с названием Содержание, по которому на экране развертывался текст, кратко описывающий, что здесь в общем и что соответствует каждому из значков. Причем при выборе можно было видеть подобие страницы книги, рисунок или даже короткий фильм. Сложнее было разобраться, что однажды открытый «файл», как именовался такой объект, оставался на экране, в одном из нижних «слоев», которые можно было тасовать, как карты в колоде; открытый же можно было в любой момент закрыть, щелкнув на косой крестик в правом верхнем углу. Если же информация присутствовала еще и в бумажном виде, или только в бумажном, это также было указано. В таком случае он шел к стеллажу, где книги были расставлены в алфавитном порядке – и находил нужную. Не то чтобы он не доверял хитроумной машине – просто напечатанное казалось ему чуть более надежным, не могущим никуда исчезнуть – а значит, хотелось убедиться в наличии этих сведений на бумаге.

Военно‑техническую информацию, описанную в каталоге наиболее подробно, он бегло просматривал, чтобы составить представление и запомнить, что есть в наличии – а после озадачить специалистов. Но намного более важным казалось ему сейчас – понять, что представляют собой товарищи потомки. Мы материалисты – но также бесспорно, что кадры решают все: и верные, умные, хорошо мотивированные люди всегда сумеют сделать больше, чем плохие кадры с гораздо лучшей техникой.

А потому, заглянув в «Историю Великой Отечественной войны 1941–1945», чтобы убедиться, что на фронте в ближайшие дни не случится никакой катастрофы, и с чувством удовлетворения просмотрев кадры девятого мая сорок пятого, День Победы и знамя над рейхстагом, он погрузился в изучение политической истории второй половины двадцатого века и духовного мира потомков, отраженного в их художественной литературе и фильмах.

Несколько книг прочел вдумчиво и внимательно, даже делая по привычке пометки карандашом (если книга на бумаге). Несколько – отложил в сторону или запомнил названия, про себя отметив, обязательно вернуться позже, когда будет время. Большинство – просто просмотрел, для общего впечатления. Прослушал музыку и песни, отметил, что понравилось, а что нет; пожалуй, некоторые из них, патриотичные, можно хоть сейчас выпускать в эфир.

Прочитав доклад Хрущева на Двадцатом съезде, Сталин лишь презрительно хмыкнул. Решил, значит, меня, как Иудушку Троцкого, – стереть, забыть, ошельмить, чтоб самому в белом? Так я все же при жизни, сильного и опасного противника – а ты меня уже мертвого, безответного? Когда‑то вместе с Наденькой Аллилуевой учился в Промышленной академии и в секретарях там ходил – и уже решил, что можешь меня вот так? Я, значит, тиран и палач – а ты в тридцать седьмом директивы рассылал – больше врагов народа, без пощады. Резолюции твои на бумажках сохранились, да ведь и свидетели в пятьдесят шестом должны еще быть; в Москве и области ни одного репрессированого без подписи твоей быть не должно! Ладно бы для дела – мне, мертвому уже, все равно, стерпел бы, – но ведь ты же такого наворочал, без разницы, вредитель или просто дурак – армию развалил, флот порезал, госбезопасность обессилил, власть дезорганизовал, сельское хозяйство развалил! А уж сына я тебе точно не прощу, Никитка, ты у меня за все ответишь! Но дело ведь не в тебе одном?

Чем дальше Сталин читал – тем больше ему не нравилось. И ведь дело было не в «плане Даллеса», не в кознях империалистов – хотя они тоже сыграли свою роль. Страну и дело социализма сдали свои – причем не какая‑то подпольная партия вроде новой РСДРП, а верхушка партии своей же. Не захотели быть дальше «слугами народа», пожелали в наследственные хозяева, чтоб в швейцарском банке счет и отдых в Ницце. Когда, как там у Ильича – «одни лишь лозунги, без теории и практики», а в действительности не веришь уже ни во что, кроме собственного блага? А как случай, сразу все в капиталисты подались – «заводовладелец, будь толстым и гордым, бей пролетария в хамскую морду»? Причем типаж этот Сталину был хорошо знаком. Еще в двадцатые появились уже в райкомах и обкомах такие аккуратные мальчики с портфелями, исполнительные, даже угодливые, все бумажки у них в образцовом порядке, значок с Лениным у сердца, правильные речи на собраниях – и обязательное стремление наверх, к более высокому посту. Персонаж в общем полезный и даже незаменимый, при достойном товарище как тень за его плечом – для поручений. Но если тень не будет знать своего места, сама ничего не имея за душой?

Ну а народ? Безмолвствовал. И потому что был приучен – партия это авангард, ну а в нем комитеты это как командиры, ЦК и Политбюро, штаб, и Сам, Первый – главком. И потому что что‑то неладное творилось с идеей. Рисунки, плакаты, карикатуры тех времен, «перестройки», сильно похожей на растянувшийся Февраль семнадцатого – на одном плакате какие‑то люди, наклоняясь, будто против сильного ветра, пытаются удержать флаг, который висит не шевелясь; на другом Красная площадь, демонстрация, на Мавзолее тогдашний Первый и его свита, и плакат под ними, золотом на красном – «Собственность КПСС неприкосновенна!». И это явление Сталину было хорошо знакомо – по годам более ранним: эсеровские и меньшевистские Советы и Комитеты после Февраля поначалу чертовски популярные, но стремительно теряющие авторитет вместе с числом желающих их защищать; да ведь и пресловутое Учредительное собрание можно отнести туда же!

Ну а дальше – то, что при взгляде издали вызывало лишь омерзение. Все еще сильная, могучая страна, одна из двух сверхдержав – скатилась на уровень какого‑нибудь Мадагаскара. Распад территории на части – причем в некоторых из подобных «государств» к власти пришли откровенные враги! – разруха как в гражданскую, заводы стоят, поля пустеют, армия расформировывается, инженеры торгуют куриными окорочками, а уголовная мразь становится властью.

Сталин был человеком Власти. Которая, в его понимании, была не суммой почестей, оказываемых нижестоящими, а возможностью строить. Создавать мир в соответствии со своим представлением об идеале. И этот идеал все же был – не сытость и комфорт для себя лично (каким богатством он себя окружил, что оставил потомкам?), а строительство Державы.

Потому ему было невыносимо больно узнать, что все им созданное – им, ведь Ильич был все же не больше чем революционером, гениально умевшим брать власть, но не знавшим, что будет дальше – и все, что он построил и оставил после себя на земле, пойдет прахом через какие‑то полвека. Затем поднялась и накатила холодная ярость. Ведь будет не конец света, не взрыв планеты Земля, а всего лишь очередная революция, то есть возмущение масс. Ну а с людьми он умеет работать. Не он ли сумел, приняв разоренную страну, обескровленную двумя войнами подряд, окруженную сильными державами, мечтавшими двинуть свои армии и начать вторжение, имея внутри многочисленных скрытых врагов, потерявших все, – не пасть, не быть раздавленным, а вывести эту страну в сверхдержавы всего за тридцать лет, секунда по меркам истории? Трудно, конечно, работать «на дистанции» – его не будет уже среди живых, когда развернутся те события. Но, обладая послезнанием, сделать можно многое.

Поработаем. Не впервой. И кажется из прочитанного, что он опустил руки после сорок пятого, решил расслабиться, двигаясь по колее. Теперь не дождетесь!

И что нужно первым делом? Правильно – кадры, которые все решают.

Звонок Поскребышеву.

– Лаврентий ждет? Приглашай!

Вернулся, значит, с Кавказа. Как мне доложили, чуть ли не самолично в Майкопе вышки взрывал, и едва ли не перед носом наступающих немцев. Конечно, «обстановка требовала», но вот что важно сейчас, информации от потомков ты за этим занятием получить никак не мог. А я вот первым делом про тебя узнал – как ты в будущем? И лишь после дал отмашку – Кириллову не препятствовать, ведь наверняка же доложит тебе по полной программе, как положено непосредственному начальнику. Но это и к лучшему, время тратить не надо, в курс вводить, ты уже знаешь. И ты мне не по приказу нужен. А по искреннему усердию – в одной лодке плывем.

– Ну, здравствуй, «английский шпион». Как же это ты так Никитке‑то на зуб попался? Хватку потеряешь через десять лет?

– Иосиф Виссарионович, так кто ж знал? Теперь вот…

– Все прочел?

– Что успел, Иосиф Виссарионович.

– Антонова?

– Вот его – да. Прямо «Краткий курс», до двухтысячного. Что ценно по нашему периоду – можем сравнить.

– Это хорошо, что прочел, Лаврэнтий. Значит, понимаешь, ЧТО нам грозит. Я, кстати, и твою «перестройку» имею в виду, несостоявшуюся, в пятьдесят третьем. Ведь ты бы дров наломал не меньше Никитки. «Национальные кадры», руководящую роль партии отмэнить… Настолько это было вэроятно – что автор назвал единственной пользой от Никитки, что он тебе развэрнуться не дал. А то рванул бы Союз еще тогда.

Сталин сделал паузу. Берия ждал. Сталин продолжил:

– Не быть тебе Первым, Лаврэнтий. Съедят. Не перэживешь ты меня надолго. Зато Вторым ты – незамэнимый. Слова свои беру назад – что таких нет. Но вот нет у тебя такого, «за Родину, за Сталина», и ничего с этим не сделать, Лаврэнтий. А у меня вот есть – и потому меня смэстить и арестовать нельзя, только убить можно. Читай!

– Что это?

– Протокол вскрытия моего тела, опубликованный в годовщину, пятого марта две тысячи восьмого. Отравили меня, Лаврэнтий. Что в данной ситуации очень хорошо. Отчего – ну как же, во‑первых, выходит, меры приняв, дольше проживу, больше успею. А во‑вторых, если тебя к стенке, как английского шпиона, то значит к ЭТОМУ делу ты не причастен, уж такое Никитка непременно бы притянул, коли было. Тэпэрь мы знаэм – ну а кто прэдупрежден, тот вооружен.

– Хрущева – исполнить?

– А вот погоди, Лаврэнтий. Не он же один был? Так что пока мы его трогать нэ будэм. Переведем, конечно, в тыл, чтобы на фронте дров не наломал. Случай какой – про заговор знаэм, когда сами заговорщики пока нэ… И – слэдить, Лаврэнтий! Создать особый отдел, о подлинной задаче которого знать будут лишь я и ты. Для прочих – еще одна служба охраны руководящих лиц. А когда рыбка клюнэт, тогда подсечем – и вытянем, всэх! Второе – касаемо наших гостей. Тайну надо сохранить, но и внедрение обеспечить…

– С этим будет сложнее, Иосиф Виссарионович. Можно просто передавать спецам готовую информацию, не объясняя источник, но… Чтобы правильно поставить вопрос, надо уже разбираться в предмете. Я бы предложил – с учетом того, что мы знаем о конкретных людях, не только их профессиональные качества, но и моральный облик – отобрать «особо доверенных» в каждой отрасли, чтобы был и специалист, и организатор, которому вопросов не задают. Их посвятить во все, касаемо их сферы, естественно под подписку «ОГВ», – а они уже будут нагружать прочих.

– Разумно. У тебя, Лаврэнтий, навэрное, уже и список есть? И кто в нем?

– Кузнецов Николай Герасимович. Доллежаль, Курчатов, Королев, Лавочкин, Александров, Арцимович, Дегтярев, Перегудов, Малышев, Ермольева. И – Серго.

– А почему не Яковлев?

– Потому что, Иосиф Виссарионович, проталкивая свои самолеты в производство, Яковлев вел себя, скажем так, не совсем порядочно. Ради успеха оттеснить конкурента любой ценой. А в сорок третьем он окажется вместе с Шахуриным замешан в деле с массовым авиабраком – когда у истребителей обшивка с крыла слетала. И доверять ему сохранение Тайны – результат непредсказуемый. Конструктор он хороший – вот пусть и занимается с чужой подсказки. Лавочкин же вел себя гораздо достойнее.

– А чем вас привлек Дэгтярев?

– Во‑первых, он не только конструктор, но и досконально знает производство, технологию. А это, при внедрении техники, опережающей нашу на полвека, – архиважно. Во‑вторых, он также показал лучшие не только конструкторские, но и человеческие качества. В сорок третьем, на конкурсе пулемет станковый, его ДС будет конкурировать с изделием Горюнова, из молодых. Вы, Иосиф Виссарионович, будете склоняться к его авторитету, – но он сам скажет, что горюновский СГ‑43 лучше.

– В таком случае слэдует дать ему в помощь еще двух товарищей. Калашников Михаил Тимофеевич сейчас после ранения на стрелковом полигоне МВО свой пистолэт‑пулэмет доводит, нет, еще не АК, под пистолэтный патрон. И Драгунов Евгений сейчас на Дальнем Востоке служит, найди его обязатэльно. Пусть Дэгтярев этих самородков будущих отшлифует хорошо, опыт и знания свои передаст.

– Калашников – тот самый? Я прочел…

– Тот, Лаврэнтий. Лучший автомат всэх времен и народов, АК‑47. Но с ним мы торопиться нэ будэм, поскольку патрон новый, это производство надо развернуть, – а вот его же ПК, единый, надо Дэгтярева озадачить, – а то тяжело пехоте с «максимом». Образец есть готовый – пусть над технологией и матэриалом подумают.

– Сделаем, Иосиф Виссарионович!

– И еще обязатэльно надо включить Шапошникова Бориса Михайловича. И, возможно, Мехлиса, хотя он в Крыму и обо…ся! Но честный фанатично и въедливый – так что я подумаю. В общем, список будет расширяться по мере работы.

– Я имею право предлагать кандидатуры, вы – утверждаете?

– Нет. Утвэрждаешь ты, Лаврэнтий. Ну а мое слово – окончатэльное; уж если я лично подписываю назначение командиров особых авиаполков – то тем более должен сам видэть, кто допущен к Тайне. А предлагать кандидатов – я слышал, это уже делают и твой Кириллов, и этот Лазарев, командир наших гостей. Кстати, я хотел бы с ним встретиться. Пригласи их сюда, в Москву! Да и награды надо людям вручить – сколько они для СССР сделали? Когда?

– Через пять дней.

– Пять – это много. Три дня. Причем кроме командира здесь будут нужны их спец по наземным и, главное, атомщик. Потому что время – не ждет. Какого‑то декабря, в Чикаго запустят ядерный реактор – ты не забыл, Лаврэнтий? И начнется совсем другая эра – с другими правилами. Останавливать мировой прогресс мы не хотим, а вот изогнуть его под нас… Пока еще никто, даже там, не уверен в перспективе атома – об этом знаем лишь мы, ну и конечно, наши гости. Но после Чикагского эксперимента их ядерная программа, проект «Манхэттен», получит резкий толчок – прежде всего в плане финансирования. А вот сорвать это – в наших силах. Если Чикаго станет как Чернобыль той истории – ни один их сенатор в здравом уме не проголосует за ассигнования, а «яйцеголовых» станут бить прямо на улицах. Вызови Курчатова… и еще Зельдовича – вообще, думаю, при подборе списка ученых‑атомщиков можно смотреть только на профессиональные качества, а не на анкеты, благонадежность и социальное происхождение, – но и контроль обеспечить стопроцентный. Но ты уж постарайся, Лаврэнтий! Операция должна пройти так, чтобы в любом случае, при любом исходе, к нам не вело никаких следов. Мы уже начали получать помощь по ленд‑лизу, и нам крайне важно не потерять ее до конца войны, как и в истории наших потомков. Кого собираешься привлечь к операции?

– Судоплатова, конечно же, и Кафтанова. Один неплохо поработал по американской теме и знаком с нашей резидентурой, другой частично с вопросом.

– Что они могут знать о наших… э‑э‑э… гостях?

– Ничего. Первый только курировал Хейфица и Овакимяна, – Берия похлопал рукой по пухлой папке, – второй единственный, кто возражал против репатриации это немца‑физика, и значит, в теме далеко не дурак.[32]

– Да, я читал. – Сталин поднес трубку ко рту, но передумал. – Маймуно‑веришвило, ты‑то куда смотрел?

Берия встал.

– А‑а‑а… садись! – Сталин досадливо махнул рукой. – Лишь тогда дорога покажется, когда арба перевернется.

Сталин постоял у щели задрапированного окна, вглядываясь в ночные силуэты Кремля и сказал:

– Есть мнение назначить товарища Судоплатова руководить операцией. Немедленно ознакомьте его со всэми имеющимися материалами. Со всэми! – В голосе вождя вдруг отчетливо прорезался кавказский акцент. – Чэрез два дня доложите мне прэдварительный план операции. Это еще не все…

Бесшумно пройдя взад и вперёд по кабинету, сжимая трубку сухой рукой, он с ехидцей продолжил:

– Есть мнение, что товарищ Молотов не справится с должностью главноответственного за атомный проект. И гораздо лучше для дела будет сразу поручить его, – тут Сталин усмехнулся, – великому деятелю товарищу Берии. Справился там – сумеешь и здесь. Тем более имея информацию и фору во времени.

– Будет сделано, товарищ Сталин!

– Что с сырьем?

– Пока молчат. Но так и должно быть – выход на связь лишь по завершению этапа.

– Что ж, подождем. Ведь ты, Лаврэнтий, за «Толстого» поручился? Оправдает ли твое высокое доверие? Да, а какое кодовое имя у нашей главной Тайны?

– «Рассвет». По их песне «Серыми тучами небо затянуто». Вот чтобы в нашем будущем – там солнце было.

 

 

[1] В реальности управление подводной лодкой намного сложнее. Одной команды и поворота штурвала недостаточно – например, при погружении уставная последовательность действий:

Командир отдает приказ: «ПО МЕСТАМ СТОЯТЬ, К ПОГРУЖЕНИЮ».

Вахтенные отсеков осушают трюмы, выгородки, продувают баллоны гальюнов. С разрешения вахтенного офицера вентилируются подводная лодка и аккумуляторная батарея. Докладывают командиру об исполнении.

Приняв доклады, командир отдает следующий приказ: «ВСЕ ВНИЗ. ПРИГОТОВИТЬСЯ К ПОГРУЖЕНИЮ».

Личный состав занимает места согласно расписанию по боевой тревоге. Командиры отсеков докладывают: «В таком‑то отсеке стоят по местам к погружению. Присутствуют все». Выслушав доклады, командир приказывает: «ОТВАЛИТЬ ГОРИЗОНТАЛЬНЫЕ РУЛИ» (на многих ПЛ в надводном положении горизонтальные рули, по крайней мере носовые, убираются в надстройку, во избежание их повреждения волнами).

Рули выдвигаются в рабочее положение. Доклад командиру. Его следующая команда, передаваемая по общекорабельной трансляции: «ЗАДРАИТЬ ВЕРХНИЙ РУБОЧНЫЙ ЛЮК».

Причем перед закрыванием люка командир лично осматривает ограждение выдвижных устройств и трижды оповещает о погружении. Герметизируются отсеки, система вентиляции переводится по замкнутому циклу. Передвижение личного состава по лодке прекращается, KП и БП переходят на таблицы подводного хода. Прием докладов командиром, его следующая команда: «ПРИНЯТЬ ГЛАВНЫЙ БАЛЛАСТ, КРОМЕ СРЕДНЕЙ».

Командир электромеханической боевой части подает команды об открытии (закрытии) кингстонов, аварийных захлопок (вторых запоров) и клапанов вентиляции с последующим докладом командиру подводной лодки о приеме балласта.

Аналогичным образом происходят все прочие маневры ПЛ. Но так как читателям‑подводникам все это знакомо, а прочим читателям покажется неинтересным и однообразным (интересующиеся же могут сами найти Корабельный Устав, где все расписано подробно), то в дальнейшем подобные процедуры в тексте будут опускаться, подразумеваясь неявно. – В. С.

 

[2] Это было! Когда одну из потопленных у восточного берега США подлодок подняли, в карманах мертвых немцев нашли оплаченные счета ресторанов и использованные билеты в кино. Уже после этого какой‑то ушлый репортер, где‑то добыв форму офицера Кригсмарине, целый день ходил по Норфолку, главной базе ВМФ США, причем громко говорил по‑немецки. Никто его не остановил.

 

[3] Внутрилодочная система связи.

 

[4] Сообщения Совинформбюро в этой книге подлинные.

 

[5] Тут Лазарев ошибается или нагнетает – доказано, что «Трансбалт» утопила американская ПЛ.

 

[6] Flower (англ.) – цветок, корветы этой серии имели «цветочные» названия.

 

[7] «Гранит‑И» – это вымысел автора.

 

[8] Мина осколочная, направленного действия, зона сплошного поражения сто метров.

 

[9] Большаков ошибается. Это было в тридцатые годы в Эстонии, а не в Литве.

 

[10] «Таллинская рапсодия». Герман Истоков.

 

[11] «Стихи о Харбине». Арсений Несмелов.

 

[12] Стандартный радиопеленгатор советского ВМФ тех времен. Работал в диапазоне СВ и ДВ, 400‑4000 м.

 

[13] Песня группы «Любэ».

 

[14] Песня Светланы Никифоровой.

 

[15]  Тонина О., Афанасьев А. «Война в Арктике. 1942 год. Операция „Вундерланд“».

 

[16] От ИДА (Изолирующий дыхательный аппарат).

 

[17]  Тонина О., Афанасьев А. «Война в Арктике. 1942 год. Операция „Вундерланд“».

 

[18]  Тонина О., Афанасьев А. «Война в Арктике. 1942 год. Операция „Вундерланд“».

 

[19] Из воспоминаний немецкого капитана. Тонина О., Афанасьев А. «Война в Арктике. 1942 год. Операция „Вундерланд“».

 

[20]  Тонина О., Афанасьев А. «Война в Арктике. 1942 год. Операция „Вундерланд“».

 

[21]  Тонина О., Афанасьев А. «Война в Арктике. 1942 год. Операция „Вундерланд“».

 

[22]  Тонина О., Афанасьев А. «Война в Арктике. 1942 год. Операция „Вундерланд“».

 

[23]  Тонина О., Афанасьев А. «Война в Арктике. 1942 год. Операция „Вундерланд“».

 

[24] Хотя нет у нас официально такого класса – но как по сути назвать ПЛАРБы? Вашингтонский договор 1920 года – это по существу ОСВ: тогда линкоры были таким же стратегическим оружием, как в наше время ядерные ракеты. На переговорах даже существовало понятие «совокупной боевой линии» и «совокупного залпа» всех линкоров стороны – как у нас число носителей и число боеголовок. – Прим. автора.

 

[25] Установка глубины, режима, маневрирования.

 

[26] В РИ это присудили Хартманну за «триста наших сбитых».

 

[27] Песня «Девятый отсек», автор Владимир Ветчинников.

 

[28] «Гимн ВКБ(б)», 1938 год. Мелодия действительно была похожа на более поздний Гимн Советского Союза.

 

[29] Песня Александра Викторова.

 

[30]  Смит П. Ч. «Победа в Арктике».

 

[31] В нашей реальности транспорт «Оливер Эллсворт» из конвоя PQ‑18 был одним из тринадцати не дошедших. Его потопила подводная лодка U‑408, на счету которой в том же конвое были советский пароход «Сталинград» и еще один британский транспорт. В альтернативной реальности эта лодка уже погибла в проливе Карские Ворота от торпеды «Воронежа».

 

[32] Решением Особого совещания НКВД в апреле 1940 года из СССР был выслан известный немецкий физик Ф. Хоутерманс. Арестован в декабре 1937 года «как подозрительный иностранец, прикидывавшийся беженцем‑антифашистом». Не сгинул из‑за защиты Бора, Эйнштейна, Жолио‑Кюри. Как удалось передать на Запад информацию об его аресте, для автора загадка, хотя физик дал согласие на сотрудничество с органами НКВД. Арестован гестапо, но по ходатайству немецких физиков был выпущен из тюрьмы и включился в научную работу в Германии. Хоутерманс поручил своему другу Райхе, покинувшему Германию в 1941 году, проинформировать физиков о фактическом начале работ в рейхе по созданию атомного оружия. Наш резидент Овакимян проинформировал нас в апреле 1941 года о встрече беженца из фашистской Германии с виднейшими физиками западного мира. Однако накануне войны этим материалам не придавали существенного значения.