Из протокола допроса гражданина О. Свиньина (он же Олаф Свенссон).

 

– …мы на лов по пути остановились, ждали, пока отлив силу наберет – для мотора топлива нет, немцы все забрали. Там место было удобное, всегда там привал делали – ровное, а со всех сторон скалы, щель лишь наверх, там так круто, что шею можно сломать.

Только хотели костерок развести – сверху эти валятся, как черти! Ввосьмером нас обступили, по‑русски ругаются – ну я сразу понял, славяне!

– Они напали на вас? Зачем?

– Нет, гражданин следователь, похоже, что они тоже не ждали кого‑то встретить: сверху там не рассмотреть, есть ли кто у воды. Мы испугались, конечно. А они захоронку свою достали и сказали нам грузиться. И сами на баркас.

– Что за захоронка?

– Под водой спрятано было, там скала в воду уходит, с обратным откосом, а под ней вроде грот. Там они прятали… не знаю, не видел такого никогда! Восемь аппаратов с масками вроде легководолазных и четыре, как торпеды маленькие, только с седлами.

– Подробно расскажите, как они выглядели, во что одеты, чем вооружены. С чего вы решили, что они все русские?

– Ну, гражданин следователь, русских я ни с кем не спутаю! Словечки характерные, да и поведение, манера держаться – не знаю, как понятнее объяснить. Молодые все, здоровые, старший только годам к сорока. Одеты все одинаково, только формы такой я никогда не видел: пятнистая вся, со множеством карманов, а поверх что‑то вроде жилета такого же цвета, тоже с карманами. На головах платки, как у баб – но тоже одинаковые, как форменные. Оружие – незнакомое. Я «мосинку» знаю хорошо, с той еще войны, автомат ППД видел у ваших погранцов, немцы с чем ходят, тоже насмотрелся – но вот такого… Короче мосинской, как карабин, ствол непривычно толстый, но гладкий, не как у ППД. И вроде оптика сверху. И стреляет – бесшумно, даже очередями.

– То есть как – бесшумно? Из автомата или винтовки?

– А вот так! Как они на катере немцев положили вмиг! Вот только что к борту подходим, они там с автоматами, готовы уже к нам – и вдруг раз, и никого уже живых нет! А эти уже там, лежавшим всем в головы по пуле – и трупы в воду.

– Немцы приняли их за своих? Не удивились их виду, подпустили близко?

– Так мы же им одежу свою дали, прикрыться. Чтоб издали не разобрать.

– Вы разговаривали с ними? О чем?

– Да обо всем, гражданин следователь. Больше их старший меня все расспрашивал. О том, что в округе – где немцы стоят, что делают. И обо мне – чем живем, как, что, почему. Еще странно – русский он, это без сомнения, а будто не жил там: не знает, сколько хлеб стоил, сколько трамвай в Питере, я там в двадцать восьмом год прожил, а помню! И другие такие же мелочи. Может, вдали где воевали?

– Почему вы так решили? Они на служивших были похожи?

– Еще как похожи, гражданин следователь! Я на той, империалистической, два года в окопах – так помню, как кадровые от запасных отличаются: взгляд, походка. Эти же – как волчары и будто на пружинах. Старший рукой лишь махнет – делают мгновенно. А часто и приказывать не надо: они будто и так знают, что делать – так, чтобы за всех, не за себя! Служивые, это точно, и воевали в достатке. Непривычному на войне всегда страшно, и самому, грех на душу, поначалу тоже. А у этих – совсем без мандража, как машины какие. Странно только – такие, и к немцам, а по‑немецки никто ни бум‑бум. Пленных допросить – меня звали. Вот по‑англицки все они могли! Но не англичане, точно – уж на морячков их я здесь до войны насмотрелся, с некоторыми на короткой ноге был, по делам. С немцем‑механиком они по‑английски говорили – тот тоже чего‑то понимал.

– О чем? Вы слышали тот их разговор?

– Да все о том же – в каком состоянии моторы и есть ли горючее. Они же сначала катер утопить хотели. А после один доложил, что моторы в порядке и бак почти полный – так их старший и решил, берем катер, а нас отпустить. Груз свой быстро перекидали, мне деньги отдали, все, что у немцев нашли, и сказали – свободен!

 

Еще через сутки

 

Москва. Кабинет наркома внутренних дел. Присутствуют двое. Хозяин кабинета и тот, кто в Полярном называл себя «старшим майором Кирилловым».

 

– Что ж… версия очень интересная и безупречно логичная. И достаточно сумасшедшая, чтобы быть правдой. Слишком сумасшедшая для чьей‑то игры. А теперь, пожалуйста, изложите ее мне не кратко, а подробно. С доказательствами и анализом альтернативных вариантов. Я слушаю!

– Так точно, товарищ нарком! Из трех версий – действия какой‑то из держав, инициативы некоего тайного общества или частных лиц и той самой, «сумасшедшей» – первая, казалось бы, должна быть принята без сомнений. Если не рассматривать события подробно. Еще одну версию – о сверхъестественном, потустороннем вмешательстве – исключаем сразу, как противоречащую материализму. Напомню, что все началось с того, что неизвестная подводная лодка, или флотилия лодок, сначала атаковала немецкий конвой, уничтожив минный заградитель «Ульм» и три транспорта, а затем эскадру боевых кораблей, потопив карманный линкор «Лютцов», крейсер «Кельн», три эсминца и плавбазу.

– Ну, их «волчьи стаи» в Атлантике, нападая на конвои союзников, топили и по десять транспортов…

– Лаврентий Павлович, здесь есть очень большое отличие. Конвой в открытом океане, гораздо легче обнаруживаемый, атакуемый в течение нескольких суток или даже недель, при полной свободе маневра, а значит и выборе времени и направления удара, охраняемый весьма малым количеством боевых единиц, без авиации. И отряд кораблей в норвежских фьордах, открываемый для атаки лишь с одного, известного направления, на короткое время – а ведь его надо заранее как‑то обнаружить! – при количестве эскортных кораблей, большем, чем число охраняемых объектов, с поддержкой авиации. Задача в разы сложнее, а противодействие – настолько же сильнее! Тем не менее они это сделали: выбили одним ударом – на большее число нет ни времени, ни возможности! – сначала четыре, а затем шесть фигур! Что потребовало, кстати, участия нескольких лодок при их идеальном взаимодействии, у одиночной лодки просто не хватит в залпе торпед. И после всего ушли без потерь! Это не пресловутая «атака Веддингена», это что‑то в разы превосходящее, трудное даже для понимания, не то что для исполнения – таково мнение всех наших подводников‑североморцев. Однако замечу, что ни немцы, ни британцы, ни моряки любого другого флота мира пока не показывали ничего подобного за все годы войны.

Потому абсолютно непонятно, почему британцы или американцы – хотя лодки последних в этих водах пока не замечены – не кричат о победе. Это же и сильный пропагандистский эффект, и «Крест Виктории» для командиров лодок, и чины с орденами для штабов, и жирный кусок для журналистов! Даже если при этом было применено какое‑то секретное оружие, нет никакой пользы засекречивать сам факт. Англичане, правда, предприняли попытку в первом случае, сразу показавшую несостоятельность. Что лишь доказывает их непричастность к делу. Загадка техническая может быть снята, если предположить, что это были лодки или лодка какого‑то нового типа, на голову превосходящая корабли, стоящие на вооружении всех воюющих стран. Запомним это – после еще вернемся к этой детали. Загадки политической это не снимает.

– Если эту сверхлодку построили англичане? Как «Пионер» из книги Адамова.

– Во‑первых, повторяю, это не объясняет сам факт сокрытия атаки. Что мешало объявить: победу одержала лодка флота Его Величества «Сивулф», если уж принять их название, не уточняя, что это за корабль? – Или даже объявить о ее превосходстве, – без подробностей! – что окажет сильное моральное воздействие на противника. Во‑вторых, в так называемых «демократических» странах очень трудно что‑то скрыть, особенно если это касается траты казенных денег. А строительство такого корабля, первого и нового, есть дело недешевое. Обязательно были бы дебаты в парламенте и газетная шумиха – вспомните, что было, когда французы строили «Сюркуф»! – сейчас война, но хоть что‑то бы просочилось. По крайней мере, наши источники в Британии непременно дали бы нам знать!

– Резонно. Продолжайте.

– Дальше. Они болтаются в море, вблизи линии фронта – и не придумали ничего лучше, как сообщать нашим подводникам о немецких конвоях. Заметьте, что сами они не атаковали! После того, что только что сотворили. И эта инициатива и пассивность абсолютно необъяснимы, если они являются кораблем регулярного военного флота! Больше того, они пытались передавать нам перехваченные и расшифрованные немецкие сообщения, а после передали значительный объем очень ценной информации, что вовсе не лезет ни в какие ворота! Будь это государство – гораздо проще, быстрее и надежнее сделать это через их военную миссию. Так же – и с точки зрения секретности. Если они по какой‑то причине не хотели афишировать свою помощь – достаточно было обратиться к нам с простой просьбой сохранить конфиденциальность. Что, кстати, обеспечило бы и намного меньший круг лиц, что‑то знающих. И вызвало большее доверие к информации, источник которой известен. Впечатление такое, что все это было в чистом виде инициативой исполнителя – сделать хоть что‑то, что пошло бы нам на пользу, а немцам во вред. По крайней мере, другого смысла я не вижу.

Дальше – удар по Киркенесу. Что необъяснимо само по себе. Было применено что‑то, по действию аналогичное тяжелым авиабомбам, что исключает палубную авиацию. Однако у тяжелых бомбардировщиков английских ВВС также не хватит дальности нанести этот удар со своей территории. И опять же, в этом случае непонятно их молчание о таком успехе. Зато примечательно, что удар последовал после того, как мы выразили сомнения в их правоте, и в довольно резкой форме. Как будто они решили доказать нам свою лояльность и возможности.

Тут были замечены не только их лодка, но и диверсанты. С высочайшей подготовкой и, по‑видимому, боевым опытом. Причем – русские по национальности. Со снаряжением, похожим на используемое боевыми пловцами итальянского флота. Пришли с субмарины, сделали дело – и уходили на нее же, когда подвернулся этот Свенссон. Неожиданно – но тут же сымпровизировали, решив часть пути проделать на его баркасе. Попался немецкий катер – с ходу, имея для подготовки буквально секунды, взяли его на абордаж, перебив команду, сами не имея потерь. Обнаружив, что катер исправен и на ходу – тотчас изменили план. А встретив лодку, очевидно, изменили еще раз, решив сделать нам «подарок».

– Кстати, а где сейчас этот Свенссон?

– Ну, чтоб все было по закону, я оформил его по пятьдесят восьмой, товарищ нарком. Изменник родины, бежал за границу. Может, вспомнит чего еще. А после видно будет – в лагерь или…

– Ну, все‑таки человек нашим, кем бы они ни были, помог – заслуживает снисхождения. Предложите ему на службу. Добровольцем или вольнонаемным – конечно, с соответствующим режимом и подальше от фронта. Ну а если откажется, тогда… Сам выбрал.

– Так точно, Лаврентий Павлович. Чтобы закончить с Киркенесом: неясно, чем по нему ударили. Склады ГСМ и бомб – это могли сработать и диверсанты. Но удар по казармам и стоянке самолетов – это явно что‑то намного более сильное, что на себе не унести, как залп главного калибра линкора. Тогда эти диверсанты одновременно могли быть и корректировщиками?

– Допустим. Дальше?

– Они передали нам информацию. Касательно того, что было захвачено на аэродроме – это еще как‑то объяснимо, отдали нам то, что не нужно самим, но остальное… И по форме, и по содержанию! По содержанию – это, прежде всего, касается папки – «Юг»! Оперативные планы немецкого командования, силы, даты, фамилии командующих, анализ положения на фронте – на дату передачи информации.

– То есть?!

– Именно так. Добавлю еще, что все материалы, карты, схемы были отпечатаны типографским способом. Представьте этот сюрреализм: получив оперативную сводку с фронта, отпечатать документ и каким‑то образом передать на корабль в море! Притом, что захват катера был чистой импровизацией – об этом, смею предположить, заранее не могли знать они сами. Нереально!

И зачем так сложно и ненадежно? Если кто‑то хотел передать нам сведения, зачем их печатать? Отчего не микропленка? Зачем вся эта авантюра с катером в море?

А информация? Откуда у командира подводной лодки, или даже у какой‑то одной державы, такие сведения?

Так, еще одна из переданных папок – это рекомендации по повышению боеспособности Красной Армии, касающиеся организации, тактики, боевой техники, особенно авиационной и танковой, причем с реальными боевыми примерами, имеющими место быть, которые, однако, широко не оглашались! Я, конечно, передам материалы для оценки специалистам, но мое первое впечатление самое положительное, тем более что некоторые из их предложений уже выдвигались, но пока не получили ответа.

Другая папка относится к так называемому «атомному» оружию. Описание физического процесса, технологий. Кратко – потребного оборудования. И подробно – кто сейчас занимается этим у союзников и у немцев. Причем указаны сроки с опережением – даты, относящиеся к сорок третьему, сорок четвертому, сорок пятому годам! Правда, с пометкой «предположительно», «вероятно», но поставленных иногда так, что создается впечатление, эти слова просто впихивали в готовый текст!

Есть информация о немецких «самонаводящихся» торпедах, которые, если верить материалам, будут приняты на вооружение в следующем году! И особо тяжелых танках, которые, если опять же верить, должны испытываться на нашем фронте в конце августа, под Мгой, а массово начать применяться с лета сорок третьего. Что, кстати, наряду с информацией из раздела «Юг», может быть легко проверено в ближайшее время.

Какая держава и ради чего будет оказывать нам такую помощь?!

Предположим, что существует некое тайное общество, которое вдруг решило вступить в войну на нашей стороне. Оставим вопрос, почему они никак не проявляли себя прежде – хотя отметим, что тайное общество, долгое время не совершающее никаких действий, обречено прекратить существование. Но также очевидно, что тайная постройка подводной лодки, по своим возможностям намного превосходящей существующие, абсолютно нереальна как для общества частных лиц, так и для одного, пусть даже очень богатого лица.

От самой гениальной и перспективной идеи до воплощения ее в безупречно работающую конструкцию – дистанция огромного размера. Борьба с «детскими болезнями», промежуточные несовершенные образцы, необходимость дорогостоящих прикладных исследований – все это требует колоссального количества научных, инженерных, производственных мощностей и огромное число вовлеченного народа. Причем эти люди имеют собственную волю – так, судостроительная верфь, владея столь совершенным проектом, будет крайне заинтересована в постройке по нему субмарин для флота своей державы или на продажу за очень большие деньги. Так же как и создатель какого‑то удачного узла, частного решения – тем более, как мы уже отметили, все это трудно будет скрыть. Таким образом, следует абсолютно исключить, что в нашем мире кто‑то помимо государства мог построить подводную лодку, превосходящую все существующие. Оставим легендарный «Наутилус», тайно построенный на необитаемом острове – фантазии Жюль Верна.

Предположим, техника самая обычная. Повторю – в деле с «Лютцовым» никак не могла быть одна лодка. И сразу встанет вопрос снабжения: сколько торпед, топлива, провизии, нужно флотилии подлодок, и как передавать это во враждебных водах? А столь высокий уровень подготовки экипажей требует постоянной тренировки для своего поддержания. Как можно обеспечить таковой выше, чем в регулярных флотах?

О национальной принадлежности наших «друзей». Белоэмигранты или их потомки, поскольку они явно моложе? Я уже описал, какие будут трудности, что построить «сверхнаутилус», что сформировать флотилию лодок с великолепными экипажами. Это потребует особой организации – как иначе вы будете подбирать и обучать людей весьма специфических профессий, причем втайне от всего мира? Но как раз то, что сегодня в эмигрантской среде довольно распространены патриотические, антифашистские настроения, очень облегчает наше проникновение в нее. А потому я могу абсолютно гарантировать, что никакой организации патриотов‑подводников среди эмигрантов нет – мы бы обязательно знали.

И, наконец, их песни. Согласитесь, Лаврентий Павлович, что само существование стольких песен, до того абсолютно неизвестных в нашем мире, уже невероятно!

Однако же именно их «концерт» позволил мне окончательно сформировать мою гипотезу. И сделать ее главной. Единственно объясняющей все нестыковки и противоречия.

Вот первая песня, с которой все началось. Которая, по идее, должна быть чем‑то вроде «визитной карточки», намека. Я записал ее при очередном повторе.

 

В безнадежном бою победителей нет.

В безнадежном бою кто погиб, тот и прав.

Орудийным салютом восславили смерть –

Открывая кингстоны, восславили флаг.

И свинцовых валов полустертая рябь

Зачеркнула фальшборт и сомкнула края…

Под последний торпедный бессмысленный залп

Мы уходим в легенду из небытия.

И эпоха пройдет, как проходит беда…

Но скользнет под водою недобрая весть –

И единственно верный торпедный удар

Победителю скажет, что мы еще здесь.

И другие придут, это будет и впредь –

Снова спорить с судьбой на недолгом пути.

Их черед воевать, их черед умереть –

Их черед воскресать и в легенду идти.[14]

 

Берия молчал. На лице его нельзя было прочесть ничего. Затем он дал знак – и Кириллов включил слушать дальше. «От границы мы землю вертели назад», «Як‑истребитель», «Их восемь – нас двое», «Мы взлетали, как утки», «Всю войну под завязку…», «Звезды». Затем грянула «Артиллеристы, Сталин дал приказ» (в знакомой нам истории впервые прозвучавшая лишь в сорок четвертом). «Флагманский марш», «38 узлов», «Комбат‑батяня», «По полю танки грохотали».

– Они воевали, – сказал Берия. – Такое не сочинишь… Только пропустив войну через себя. Нашу войну. Вы правы, это не иностранцы, не эмигранты. Это наши, русские.

– Ну, «Варяга», положим, немец написал, – осторожно напомнил Кириллов.

– Который, кажется, присутствовал при том бое, видел своими глазами? Исключение, которое лишь подтверждает правило. Что там дальше?

Они слушали – «Призрачно все в этом мире бушующем», «Надежда – мой компас земной», «На Лебяжьей канавке», «А люди идут по свету», «Каждый костер когда‑то догорит», «Каждый выбирает по себе – женщину, религию, дорогу».

– Мы победим, – заметил Берия. – Такие песни проигравшие войну не пишут. Войну, где проигравшие – рабы. Да, пожалуй, убедили вы меня, Александр Михайлович. Почти. Песни все – нашего мира, от души написанные. И в то же время у нас абсолютно неизвестные – все! Чего не может быть. Значит, что следует по «бритве Оккама»?

– Что они еще будут написаны, – подхватил Кириллов. – Эта версия единственная объясняет всё! Подводная лодка из конца века неожиданно провалилась в наше время. Как должен вести себя экипаж? Сначала, конечно, шок, растерянность. Но ненадолго – на лодках слабовольные не служат. Затем мобилизация – и злость. Для их уровня техники, оружия – «Лютцов» и «Кельн» это как для нас корабли русско‑японской. Поначалу шли, топя все. Затем – десять целей. Если сосчитать боекомплект, возможно, он у них на исходе, или, по крайней мере, решили беречь. И чтобы хоть чем‑то помочь, стали наводить наших на конвои. После, как я сказал, ударили по аэродрому, чтоб мы поверили. Чем – ну, может, у них лодки, как подводные линкоры, всплыл и ударил главным калибром, с корректировкой. Катер подвернулся – опять в строку, подарить нам, все польза, а заодно с подарком. Ведь если у нас написаны ученые труды по той войне с подробным разбором ошибок маршалов Фоша и Гинденбурга в таком‑то сражении шестнадцатого года, то и для них эта война – история, открытая книга: факты, даты, фамилии. Они знают даже…

Он осекся. Посмотрел на Берию, а тот на него. Оба поняли недосказанную фразу – «…когда мы умрем».

– Ничего еще не решено! – сказал Берия. – Поскольку в той истории их не было. Ведь мы не смогли бы так – утопить эскадру, «Лютцов», «Кельн», прочих. Понятно, что это значит? Историю можно переписать! И все случится по‑иному или не случится совсем! Черт… что творится!!! А почему вы решили, что они из конца века?

– Те слова, которые стерты. Будете меня бранить, Лаврентий Палыч, но я отдавал пленку нашим спецам, пытаясь отсеять помехи. Я приглашал одного музыканта с абсолютным слухом – подписку о неразглашении со всех взял. В общем, пропущенные слова с большой вероятностью звучат так:

 

В старом альбоме нашел фотографии

Деда, он был командир Красной Армии.

Сыну на память, Берлин сорок пятого.

Века ушедшего воспоминания.

 

– Значит, мы будем в Берлине через три года. «Дед», «века ушедшего» – значит, начало двадцать первого века. Иначе сказали бы прадед.

– Так. Что еще о них можно сказать?

– Мне первая их песня покоя не дает. Что за «безнадежный бой», который они проиграли? Война, о которой та песня, «давай за жизнь, усталость – не победа»? С какой войны они к нам попали? С кем? И там, у Киркенеса, в спецгруппе высочайшей выучки никто не знал язык вероятного противника? Бред, быть такого не могло! А вот английский знали все!

– А отчего вы решили, что они попали сюда помимо своей воли? И вернуться не могут?

– Я подумал сначала, что это задуманный план. Но кое‑что не сходится. Если бы наши потомки с самого начала желали помочь нам выиграть войну, они бы сделали иначе. Например, перебросили бы ударную армию на Белостокский выступ двадцать первого июня. Или с самого начала вышли бы на связь и дали информацию. Если же это какая‑то цель локальная – опять не сходится. Утопили бы «Тирпиц» – и назад к себе. А они импровизируют, причем довольно удачно, на тему «чем бы еще помочь». И не возвращаются.

– Разумно. Но отчего тогда они уклоняются от прямого контакта?

– Есть у меня… одно предположение. Сам не уверен, но… Песни у них хорошие, патриотичные. Но вот про социализм, коммунизм не было нигде! А вот про «погоны» несколько раз мелькнуло! Возможно, у них был контрреволюционный переворот. Восстановление монархии и капитализма. А может, и интервенция англичан.

– Так. И что из этого следует?

– А вы представьте, товарищ нарком, что если бы наша лодка, и провалилась бы в девятьсот четвертый, к началу русско‑японской. Знаю, что у нас с ними пакт, но и замполиты на Тихом уже сейчас экипажи накачивают: помни Порт‑Артур, отомстим самураям. Что они делать будут? Ясно – топить японцев, и ведь можно было бы весь флот Того утопить, чтобы избежать Цусимы! А после куда? Вроде выбора нет: в других странах такие же короли и империалисты, а тут хоть русские, свои. А с другой стороны, на носу пятый год, затем мировая, Октябрь и Гражданская, а они сами – «кухаркины дети» перед Николашкой и адмиралом Колчаком!

– То есть, по вашему мнению, они после могут выступить против нас?

– Нет, что вы, Лаврентий Павлович! Я о том, что выбор этот им сделать будет нелегко – и в море спокойнее, пока есть топливо, еда и торпеды, ну а воевать им привычно уже, да и враг не такой, как тот, с которым они там воюют.

– Ну, если это так… Теперь вот им подвернулся «Шеер», и черт его дернул на свою голову! Они рады стараться, вцепились и, скорее всего, утопят. Черт с этим корытом – они нам здесь нужны! А если все‑таки потопят их? Какая бы сверхлодка ни была, споткнуться каждый может, да и аварии случаются и без войны! Нам они здесь нужны, а не в море – и точка. То, что они знают, много важнее, чем какой‑то «Тирпиц»!

– Как, товарищ нарком? Они наших приказов слушать не будут. На взаимодействие, положим, идут охотно, но лишь на равных! И если поставили себе задачу «Шеер» утопить, то утопят. А после «Тирпиц» станут караулить. Вот когда у фюрера кораблей не останется совсем, или у них торпеды иссякнут…

– Товарищ старший майор, вам задача ясна? Полномочия получите. Мы, слава богу, не бездарь Николашка. И людей ценим. А эти люди очень важны, и для нас всех, и для фронта, и для страны нашей. Убедите их, чтобы они с нами без всяких там… И если напортачите – ответите за все, уж не обессудьте! Все виновные ответят.

 

Через полтора часа

 

Кабинет Сталина.

 

– Значит, думаешь, все‑таки гости из будущего, Лаврэнтий?

– Да, товарищ Сталин, это пока наиболее вероятная версия.

– Ну что ж. Товарищ Кириллов, ви человек, как я вижу, очэнь нэ глупий, раз до такого додумались. И решитэльный, если нэ побоялись о таком нам рассказать. Вот и задача вам соответствующая – устроить этих гостей, кем бы они там нэ били, как слэдует. Как слэдует – это значит и технически, и питанием, разберитесь на месте, где они будут базироваться и как их лучше легализовать. Да и просто по‑человечески их нормально устройте. Подумайте, чем наградить, и не мэлочитесь – этот Киркинес нам столько крови попортил, а они его буквально с земли снесли. Пусть потомки, если это только они, видят, что попали домой и им здэсь рады. Они должны многое из того знать, что будэт только через дэсятки лэт извэстно. И если они дэйствительно из будущего – то подарок нашей стране просто замэчатэлний. Вот уже сколько полезного передали. Но ви там поаккуратнэй, все‑таки они – нэ совсэм наши люди. Если подтвэрдится их происхождэние, то это важнейшая государственная тайна. Никак нэльзя допустить, чтобы о ней узнали иностранци. И нэмци, и наши союзники. Правда, моряки давить будут – но ви уж постарайтесь, хотя кое‑что все равно им рассказать придется. А вот кому и что именно – ви там, на месте, сами разбиритэсь. Кузнэцова я прэдупрежу, чтобы нэ мешал. А так – говорите всем правду – что это спецоперация НКВД. В Москву сообщайте только вашему наркому или лично мне по адресу Крэмль, товарищу Иванову. Больше пока никому. Если будэт что‑то срочное, что сами на мэсте решить нэ сможете – связывайтэсь с товарищем Ивановим по ВЧ. И еще – возьмите у Поскребышева мандат, он сейчас его вам подготовит.

 

От Советского Информбюро, 18 августа 1942 года.

В районе Краснодара наши войска вели бои с танками и мотопехотой противника. На одном участке наши артиллеристы и бронебойщики отбили атаку неприятеля. Подбито 12 танков. На другом участке танкисты Н‑ской части в ожесточенном бою уничтожили до 600 гитлеровцев и 20 танков противника. В районе Минеральных Вод наши части отбили атаки войск противника.

На Северо‑Западном фронте происходили бои местного значения. Части под командованием тов. Свиридова предприняли несколько атак и нанесли немцам урон в живой силе и технике. Красноармейцы Латкин и Васильев во время атаки вражеских блиндажей закололи 14 немцев. Старший сержант Догадин из противотанкового ружья сбил немецкий транспортный самолет «Юнкерс‑52».

Брянские партизаны пустили под откос три железнодорожных эшелона с живой силой и техникой противника. На одной из шоссейных дорог партизаны сожгли мост, в связи с чем затормозили движение автотранспорта противника.