Тейфелышрхен, Восточная Пруссия, 1823 год.

Андрей Юрьевич Ерпылев

Город каменных демонов

 

Город каменных демонов – 1

 

://www.fenzin.org http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=164093

«Город каменных демонов»: Издательство «Крылов»; СПб.; 2008

ISBN 978‑5‑9717‑0457‑7

Аннотация

 

Кто сказал, что готика – только в старушке‑Европе? В России тоже найдется уголок, где действуют все законы жанра, где есть старинные замки и гулкие подземелья, вековые тайны и загадочные порождения ночной тьмы. Здесь столетиями одна тайна наслаивается на другую, оживают легенды и, наоборот, становится легендой реальность. Не нужно никаких виз и приглашений, магических артефактов или ветхих инкунабул с заклинаниями. Просто садитесь в поезд, идущий в западном направлении, и в одно прекрасное утро ступите на перрон городка, которого почти не коснулась бурная и торопливая современность.

Но будьте осторожны – призраки минувшего не любят чересчур любопытных…

 

Андрей Ерпылев

Город каменных демонов

 

Стук подошв далеко разносится по ночному городу, отражается от стен домов, многократно усиливаясь и дробясь, создавая впечатление, будто бежит целая толпа…

Однако бегущий один.

Он смертельно устал, дыхание с хрипом вырывается из пересохшего рта, ноги заплетаются и скользят. Свет полной луны, безразлично взирающей с темного небосвода, отбрасывает на стертые камни мостовой длинную уродливую тень. Когда тень ложится на стены домов, кажется, что это и есть жуткий преследователь, настигающий беглеца.

Но не от собственной тени бежит человек. Он поминутно оглядывается, и по его бледному лицу, покрытому испариной, видно, что больше всего на свете он страшится увидеть того, кто гонится за ним…

Никого нет, и человек постепенно переходит на трусцу, а потом и на шаг. Воздух рвет его легкие, вливаясь туда раскаленным свинцом.

Не веря себе, человек останавливается. Он спасен!..

Нет.

Внезапно откуда‑то из‑за поворота доносятся мерные тяжелые удары, словно, заставляя сотрясаться землю, великан бьет огромным молотом о брусчатку. И звук приближается…

Но человек больше не может бежать! Взвыв от отчаяния, он бросается к первой попавшейся двери и изо всех сил молотит в ее равнодушную твердь кулаками.

– Откройте! Пустите!

Но все дома мертвы и безмолвны…

А страшный грохот все ближе. От него начинают тоненько дребезжать стекла неосвещенных окон, падает и звонко разлетается по брусчатке кусок черепицы…

Лишь пятая или шестая дверь поддается яростному напору беглеца.

Вбежав в подъезд, он прижимается к двери спиной и, глядя расширенными от ужаса глазами в кромешную темноту, ждет, беззвучно шевеля сухими и потрескавшимися губами. Наверное, слова молитвы…

Когда грохот приближается вплотную, он зажмуривается и стискивает зубы…

Что это? Страшные звуки миновали убежище и теперь удаляются. Чудо!

Без сил он опускается на грязный камень и роняет голову на грудь. Сил радоваться спасению уже нет…

Лишь через полчаса он медленно отворяет дверь и осторожно выглядывает наружу…

Они здесь!!!

Неподвижные и кажущиеся еще более страшными в своей неподвижности, они окружают полукольцом площадку перед дверью, а позади ближайших видны еще и еще…

Со сдавленным писком беглец бросается назад, под спасительный кров, но что‑то каменно‑твердое уже уперлось в спину и медленно, но неудержимо выпихивает его наружу…

– Не‑е‑е‑е‑ет!..

Эхо душераздирающего вопля, подобно летучей мыши, еще долго мечется между тесно стоящими домами, пока наконец не находит лазейку…

 

Тейфелькирхен, 1859 год

 

«Все бесполезно…»

Юрген устало поднялся к себе на второй этаж и, не снимая верхней одежды, упал в кресло. Бессмысленно потраченные полгода лежали на его плечах тяжким грузом.

Как горько оказалось воспитанному в лучших католических традициях человеку осознать, что встретиться с дьяволом настолько сложно. Еще со слов добрейшего священника, учившего его в детстве Закону Божьему, Виллендорф помнил, что Нечистый спит и видит, как бы прикарманить заблудшую христианскую душу. Размечтались!

Скульптор исколесил всю Германию в поисках чернокнижника, способного свести его с Покупателем, но кто бы мог подумать, что все до одного они окажутся жуликами, в лучшем случае способными на чревовещание. Весь же богатый и разнообразный «магический» антураж – бутафорией, рассчитанной на легковерных барышень и запутавшихся игроков и казнокрадов, готовых на все, лишь бы поправить свои дела.

Правда, знающие люди, которых Юрген на своем пути повстречал немало, давали ему самый простой рецепт: согреши, мол, и Князь Тьмы не заставит себя долго ждать… Но как раз опускаться до банального греха художник не желал. Не хотелось ему ни красть, ни прелюбодействовать, не преступать клятву, не говоря уже о более страшных прегрешениях. Он просто хотел заключить сделку с силой, способной ему помочь, причем, как человек неглупый и прагматичный, не без выгоды для себя. Увы, в этом шарлатаны, именующие себя магами и медиумами, помочь ему не могли…

Доведенный до отчаяния, он в безбожном Гамбурге за бешеные деньги приобрел из‑под полы здоровенный фолиант с перевернутой пятиконечной звездой на обложке, где черным по белому говорилось, как вызвать Злого Духа самостоятельно. Продавец – юркий человечишко, происходящий, судя по всему, откуда‑то из Леванта,[6] – клялся сразу всеми богами и святынями на свете, что книга самая что ни на есть подлинная и лишь за одно упоминание о ней лет сто тому назад в Европе сжигали на кострах, а во всех прочих местах – без затей сажали на кол. Времена с тех пор переменились, церковь стала более покладистой, но и до сих пор книга строжайше запрещена…

С трудом найдя заброшенную и оскверненную церковь, в полночь, начертив на полу перевернутую пентаграмму и скрупулезно исполнив все перечисленные в книге ритуалы, Виллендорф долго взывал к дьяволу, но опять‑таки не был услышан.

– Неужели я даже не смогу продать свою душу? – горько спросил Юрген куда‑то в глубину своей спальни, освещенной лишь слабыми лучиками уличного фонаря, пробивающимися сквозь щели решетчатых ставен.

– Душу?.. – откликнулось странное эхо, которого он ранее никогда не замечал.

– Кто здесь? – воскликнул скульптор, чувствуя, как иррациональный страх щекотными ледяными мурашками разбегается по спине: ему уже казалось, что он различает в дальнем углу темную фигуру, которой там раньше вроде бы не было.

Не отводя глаз от темного призрака, он слепо зашарил по столу в поисках новомодного шведского изобретения, именуемого спичками.

Спичка вспыхнула с ядовитым шипением, на миг ослепив скульптора своим фосфорным пламенем, а когда в глазах перестали трепетать зеленые круги, темный силуэт, который он принял за непрошеного гостя, превратился в одну из статуй.

Конечно, это было не простое изваяние, одно из тех, которыми заставлено все внизу, а скульптура Самого, причем не в каноническом, так сказать, виде козлорогого чудовища, а наоборот – вполне добропорядочного внешне, пожилого, много повидавшего на своем бесконечном веку человека. Таким Соблазнитель Людей явился к Виллендорфу однажды во сне. Правда, и тогда он не желал разговаривать, а лишь с интересом разглядывал самого ваятеля и его творения, которые тот в своем сновидении показывал странному экскурсанту, давая по каждому пространные комментарии. Проснувшись, Юрген решил поставить образ ночного ценителя в своей комнате вместо распятия, которого с некоторых пор сторонился.

– Всего лишь галлюцинация… – вздохнул он, зажигая настольную лампу и энергичными взмахами взятой со стола папки стараясь разогнать едкую химическую вонь от сгоревшей «новинки», висящую в неподвижном воздухе.

– Разве?..

На этот раз и речи никакой не могло идти об эхе, да и раздался неожиданный вопрос сзади…

 

* * *

 

– Как вы сюда вошли?

Виллендорф отлично помнил, что, войдя, повернул ключ в замке… Или не повернул?.. А может быть, ночной гость был в комнате еще до его появления? Неужели Марта пустила посетителя, не предупредив об этом?

– Не мучайтесь, – ответил совсем не на тот вопрос, который был высказан, пришелец, медленно обходя кресло с по‑прежнему сидевшим в нем скульптором. – Вы заперли дверь, а Марта ничего о моем визите не знает… Я, признаться, не имею обыкновения предупреждать заранее о своем приходе…

Закутанный в длиннополый плащ с капюшоном, низко надвинутым на глаза, незнакомец несколько походил на монаха из монастыря Зильберштауфен, расположенного в нескольких милях отсюда. Но что могло понадобиться священнослужителю в доме отрекшегося от Бога художника, да еще в такой поздний (или ранний) час?

«Верно! – промелькнуло в голове у Виллендорфа. – Именно у безбожного… Так, значит, россказни о все еще действующей под покровом тайны инквизиции не вымысел?..»

– Не совсем так, – усмехнулся гость, без приглашения усаживаясь в кресло напротив хозяина, вольготно там разваливаясь и закидывая ногу за ногу: Юрген автоматически отметил сапоги для верховой езды, показавшиеся из‑под распахнутых пол плаща. – Скорее, совсем наоборот…

– Прекратите меня разыгрывать! – повысил голос раздраженный всеми этими загадками скульптор. – Да, я в курсе, что в городе давно насмехаются над моим нежеланием верить в Бога, шушукаются за моей спиной, распускают сумасшедшие слухи. Поговаривают даже, что я хочу встретиться с Князем Тьмы…

– А разве это не так?

– Так. Но это не дает вам никакого права шутить надо мной, обрядившись в дурацкий балахон и подобрав ключи от входной двери. Откиньте сейчас же свой капюшон, как подобает мужчине, чтобы я мог взглянуть вам в лицо! Кто вы? Пивовар Томас Лаурер? Газетчик Пауль Янцен? Да, конечно же, Янцен! Я вас узнал, не трудитесь изменять голос! У вас отвратительный талант имитатора! Убирайтесь отсюда тем же путем, которым пришли, или я вызову полицию…

Слова еще лились изо рта разгневанного скульптора, но запал его уже угас, потому что незнакомец, повинуясь просьбе хозяина, вернее, приказу, откинул капюшон…

– Похож?

Сидящий в кресле человек из плоти и крови и стоящий в углу каменный истукан были похожи, как близнецы…

 

2

 

 

Краснобалтск, Калининградская область, 200… год.

 

Вера шагнула с вагонной подножки на растрескавшийся асфальт перрона и остановилась, озираясь.

– Ты бы отошла, милая, от вагона, – сварливо посоветовала краснолицая неприветливая женщина‑проводник, ожесточенно протирая поручень, словно мимолетно коснувшаяся его девушка как минимум была убийцей и оставила на нем роковые отпечатки пальцев или страдала какой‑нибудь опаснейшей болезнью, передающейся через прикосновение. – Поезд отправляется, не ровен час зацепит тебя чем‑нибудь да за собой потащит… Вот в прошлом годе был случай…

– Спасибо… – пробормотала девушка, испуганно отодвигаясь от вагона, и в самом деле уже плавно тронувшегося с места.

Постепенно ускоряя ход, поезд, простучав по стрелкам, ушел дальше, и перед Верой открылся вокзал с вывеской «Краснобалтск» над аккуратным старинным зданием из красного кирпича.

– Ну, здравствуй, город моей мечты… – саркастически пропела себе под нос девушка, пересекая загаженные и залитые мазутом железнодорожные пути по дощатым мосткам, норовившим схватить высокие и тонкие каблучки туфель зияющими щелями.

Бог ты мой! Ну что стоило этому жлобу Маркелову отправить ее в командировку самолетом? Юная женщина передернула острым плечиком под ремешком сумочки при одном воспоминании о сутках, проведенных в тесном душном купе с тремя мужиками, беспрестанно дувшими пиво и галантно, с их точки зрения, волочившимися за попутчицей! Правда, один из них – флотский офицер лет тридцати с небольшим (кто только придумал эти невразумительные звездочки на погонах!) – был вполне комильфо, но остальные…

А проклятые литовские пограничники с их неумеренной дотошностью?

– Прос‑с‑ститэ, – передразнила она акцент долговязого рыжего «мытаря», скрупулезно перебиравшего все вещи, высыпанные из сумочки на столик. – Што это у вас‑с‑с… Корвалол? Невозможно к провозу. Пс‑с‑сихотропное с‑с‑средс‑с‑ство…

А мама тоже хороша: насовала всяких медикаментов, будто провожала дочку куда‑нибудь в тропическую Африку! Еще немного, и приняли бы за контрабандистку!

Раздраженно стуча каблучками и волоча за собой неподъемный чемодан на колесиках, девушка прошла через прохладный, ничем в архитектурном плане не примечательный зал ожидания с парочкой мучеников, дремлющих, коротая время до поезда (вероятно, следующего в обратном направлении), и оказалась на залитой клонящимся к западу солнцем привокзальной площади.

«Ну и куда дальше?»

Вера решительно не представляла, куда ей двигаться теперь, как добраться до гостиницы, и вообще – есть ли здесь гостиница? План города, конечно, имелся: выуженный из Интернета и красиво распечатанный на цветном принтере редакционным программистом Максимом, тайным Вериным воздыхателем. Но дело в том, что самая свежая из доступных карт города относилась к 1932 году. Что делать: реалии российской действительности – приграничная зона, до предела к тому же напичканная всякими военными прибамбасами. Но и это еще не проблема. Веда в том, что все надписи на детальнейшей топографической карте оказались сделаны на немецком языке, к тому же неудобочитаемым готическим шрифтом, а сам город там именовался Тейфелькирхеном.

С этой самой цветной, засунутой в прозрачный файл, бумажкой в руках и замерла девушка, в отчаянии пытаясь отыскать что‑нибудь вразумительное в мешанине коричневых и зеленых прямоугольничков. Как теперь называется, к примеру, эта Вильгельмштрассе? Или Кронпринцфридрихплатц? Пушкина? Космонавтов? Ленина?..

– Что ищем, красавица? – раздалось совсем рядом, и Вера подскочила от неожиданности.

Из окна зеленой «шестерки», обшарпанной, но с практически бесшумно работающим двигателем, что и позволило ей подкрасться незаметно, выглядывал мужчина лет пятидесяти и широко улыбался, сверкая сплошным рядом металлических зубов. Внешность водитель имел вполне располагающую, но девушка все же приняла независимый вид.

– А вам какое дело?

– Прямое, – еще шире улыбнулся водитель. – Таксист я. Ты с московского?

– Ну да… – постаралась не заметить «тыканья» незнакомого мужчины журналистка.

«Он ведь пожилой уже… Мне в отцы годится…»

– Тогда садись – домчу с ветерком куда нужно.

– Да, но…

– По‑божески возьму, не боись! Или ты с этими хочешь?

Таксист кивнул на троих чернявых смуглолицых индивидуумов в кожаных куртках, неодобрительно посматривающих в их сторону от сверкающих лаком красивых автомобилей.

– Н‑нет…

– Тогда садись. Я только твой чемоданчик в багажник закину…

Минуту спустя драндулет уже колесил по узеньким, мощенным брусчаткой улочкам старинного города.

– У‑у‑у! – только покрутил головой Петрович, как он представился девушке, на ее просьбу отвезти к гостинице. – Скажешь тоже – гостиница! Была у нас одна, так давно уже фью‑ють, и нету! Прихватизировали приезжие всякие крутые, москвичи… Я не слишком?

– Ничего‑ничего, я сама не в Москве родилась.

– А где, коли не секрет?

– Почему секрет? – вздохнула Вера. – Никакого секрета. Я из Челябинска, в Москве восьмой год. Университет и… – она вовремя спохватилась и прикусила язычок – не хватало еще всякому встречному докладывать о редакционном задании. – И все такое.

– Восьмо‑ой? – присвистнул таксист. – А лет‑то тебе сколько?

– Двадцать пять, – почему‑то смутившись, ответила девушка.

– Двадцать пять? – изумился Петрович. – А я‑то думал – студенточка, если не школьница… И по каким делам к нам? Или в гости к кому?

– Нет, по делам. Работу собираюсь писать по немецкой архитектуре девятнадцатого века, – соврала Вера, решив, что для таксиста такая причина вполне сойдет.

– Да, архитектуры тут – хоть отбавляй… Удобств мало, а архитектуры – навалом. И девятнадцатого, и прочих веков… Вон, видала? – мужичок, пригнувшись, ткнул корявым пальцем в ветровое стекло.

Взглянув туда, журналистка различила под крышей одного из темно‑коричневых зданий рельефное изображение злобного орла с широко раскинутыми крыльями. В лапах пернатый хищник сжимал дубовый венок с частично сколотой, но все равно хорошо различимой свастикой.

– Одно время филиал рейхскомиссариата тут размещался, – со значением в голосе пояснил таксист. – Остланд – слыхала про такой? Чины тут берлинские заседали, бывало…

– А чего же не сбили? – спросила Вера, с трудом обретя дар речи. – Это же…

– Свастика? А кого у нас это интересует?

– Как это «кого»? А власти?

– Э‑эх… Поживешь – увидишь… Куда прешь, ворона старая?! – Петрович резко вывернул руль, чтобы объехать выскочившего из еще более узкого переулка‑щели велосипедиста, на вид вряд ли намного старше его самого.

– Я тут пару‑тройку недель назад одного парня к своей куме на постой устроил… Она вдовая, а квартира большая – вот и сдает комнаты… Так он тоже, говорит, работу пишет… Только не по архитектуре, а по памятникам разным. Тут их у нас до… ну много, в общем, памятников всяких.

Такси как раз пересекало маленькую площадь, в центре которой расположился сумрачный всадник на могучем коне.

– Скульптор тут какой‑то знаменитый жил раньше… До войны еще. Причем, не до этой а до той – Первой мировой… Виллен… Виттен… Язык сломаешь, одним словом. Фон‑барон какой‑то. А памятников всяких наделал – куда там вашему Церетели! Вот и изучай – не хочу…

Петрович рулил минут пять молча, неодобрительно крутя головой, осуждая за неумеренное трудолюбие не то неведомого местного скульптора, не то чересчур известного московского, а потом вдруг оживился:

– Кстати! А может, и тебя к Михайловне моей свезти? Квартира у нее большая, комнатка и для тебя найдется… С оплатой договоримся – свои люди, а?

Конечно, соглашаться на предложение первого встречного не стоило, но чужой город уже сдавил нового пришельца в могучем кулаке брусчатых улиц, навевая тоску, дело шло к вечеру, да еще давала о себе знать почти бессонная ночь…

– Ладно, – кивнула Вера, насколько могла мужественнее. – Везите к своей Михайловне…

 

* * *

 

Комната оказалась совсем даже ничего – обжитая, уютная… Если бы еще не умопомрачительной высоты потолки, навевавшие на девушку, выросшую в стандартной «хрущобе», необъяснимую тоску…

– Паутину заметили? Вот, никак не соберусь побелить, – доверительно сообщила Вере хозяйка, не совсем верно истолковав ее взгляды вверх. – Высоко очень, а у меня давление… Боюсь со стремянки сверзиться, если голова закружится. Раньше‑то у меня всеми ремонтными делами Валера заправлял…

Татьяна Михайловна пригорюнилась и вытащила из кармана цветастого домашнего халата скомканный платочек, чтобы промокнуть повлажневшие глаза.

– Нет, ничего, – поспешила успокоить непритворно расстроенную женщину журналистка. – Никакой паутины не вижу… А Валера – это кто?

– Муж ейный, Шандорин Валерий Степанович, – пояснил Петрович, все еще топчущийся, словно конь, в коридоре, хотя в его присутствии надобности уже вроде бы не было. – Крестный моего Витьки, а мне, соответственно, кум. А она, Михайловна то есть, значит, кума мне будет…

– Ой, извините, пожалуйста, Татьяна Михайловна! – смущенно перебила генеалогические изыскания таксиста Вера, запоздало сообразив, что сморозила глупость: ясно же было сказано – вдова!

– Ничего‑ничего, дочка… Я уже привыкла. Шестой год пошел, как схоронила…

Девушка хотела было по‑житейски поинтересоваться причиной смерти, но воздержалась: чего зря бередить душу человеку?

– Инфаркт у него был, – сама пояснила хозяйка, видимо, радуясь новому слушателю. – Первый‑то ничего, легко перенес. Забывать уж стали, а тут – бац… И все, нет моего Валерочки…

Женщина порывисто вздохнула, промокнула глаза еще раз и сменила тему:

– Да что это я все про свое, да про плохое… Ну как, подходит вам жилье? Тут Лариска наша жила, пока замуж не выскочила. Упорхнула, егоза, в Калининград и только раз в полгода нос кажет. А я и не меняла ничего. Вам‑то вроде как и удобнее в девичьей будет…

Вера сама не знала, рада она или нет.

С одной стороны, она вообще‑то ожидала увидеть какую‑нибудь комнатенку с облезлыми стенами, лампочкой под потолком и, в лучшем случае, металлической койкой. А тут такая роскошь: раскладной диван, накрытый пестрым покрывалом, чистенькие обои на стенах, шторы, письменный стол со старинной лампой… Но правду говорят: в обжитой комнате витает часть души предыдущего жильца… Девушка всегда тонко чувствовала это и с трудом устраивалась на новых местах: в студенческом общежитии, например, на съемных квартирах… В обезличенном быте гостиницы ей было бы проще, даже при сомнительном отечественном уюте и радушии сферы обслуживания.

– Я ведь недорого прошу, – забеспокоилась вдова. – По‑божески, так сказать. Хотя, если много…

– Нет‑нет, все в порядке! – успокоила ее Вера, доставая из сумочки деньги: чего грешить – в Москве за такую сумму не снимешь комнату и на ночь, даже на окраине, не то что на две недели. – Вот, возьмите, пожалуйста.

– Ой! Вы мне, кажется, лишнего дали! – испугалась Татьяна Михайловна, подрагивающими пальцами пересчитывающая купюры. – А у меня сдачи не будет с тысячи… Петрович, ты не разменяешь?..

– Ничего‑ничего! Не надо сдачи. Когда съезжать буду – тогда и рассчитаемся.

Женщина была откровенно симпатична Вере и чем‑то напоминала мамину сестру тетю Галю…

– Тогда я чайку вам заварю с дороги! – засуетилась хозяйка. – Вы пока обустраивайтесь…

– А может, этого… – Петрович выразительно щелкнул себя по шее. – Отметим новоселье? У тебя есть, Михайловна? А то я и сбегать могу. Я вроде как смену свою закончил…

– Знаешь, – решительно подтолкнула таксиста к выходу Татьяна Михайловна, – иди себе! Девушка с дороги, устала, а тебе все неймется… Ступай домой, к жене, отмечала!

– Ну, как знаете… – с обидой в голосе пробубнил не встретивший понимания Петрович из прихожей. – Я ведь от чистого сердца предложил… Прощевайте! – крикнул он специально для Веры. – Если нужно будет чего – звоните…

– Позвоним, позвоним! Ступай…

Щелкнул дверной замок, и через несколько секунд в дверь комнаты деликатно постучали.

– Ну, так я ставлю чай, Верочка?

– Может быть, чуть позже, Татьяна Михайловна, – умоляющим голосом попросила девушка, чувствуя, что смертельно устала. – Можно, я душ приму?

– Конечно‑конечно, милая! Ванная справа по коридору. Даже ванну прими, если хочешь… Там у меня чисто, все прибрано. Полотенчико нужно?

– Спасибо, у меня все есть.

– Ну и ладушки…

Мягкое шлепанье домашних тапочек куда‑то удалилось.

Удивляясь, как это она еще не рухнула без сил на сверкающий паркет, Вера распаковала чемодан, достала сложенное махровое полотенце, свежее белье, зубную щетку с пастой, еще кое‑какие мелочи…

А как же с постелью?! Она‑то, дуреха, надеялась на гостиницу…

Девушка погладила ладонью пушистое покрывало и решила, что одну ночь можно будет вполне обойтись тем, что под рукой. В комнате тепло – спать можно в халате, не укрываясь… А завтра она купит пару комплектов постельного белья в ближайшем магазине. Денег, слава богу, хватает…

Через полчаса она, разнеженная и умиротворенная, выходила из ванной комнаты, облаченная в длинный халат и с накрученным на голове высоким тюрбаном из полотенца. Старинная ванна действительно оказалась чем‑то потрясающим: большая, глубокая, не то что современные «маломерки», в которых мыться можно только скрючившись… А чуть пожелтевший от времени кафель с умилительными розовыми купидончиками и сказочными принцессами? Да такую плитку можно поштучно на аукционе продавать!..

– Добрый вечер…

Вера, вздрогнув от испуга, резко обернулась: голос был ей совершенно незнаком.

У двери в комнату напротив Вериной, держась за бронзовую ручку в виде львиной головы, стоял высокий широкоплечий молодой человек в темной куртке и таких же джинсах. Девушке сразу же бросились в глаза светлые пышные волосы, намного длиннее, чем этого требует современная мода, и «профессорские» очки в тоненькой металлической оправе. Короткую бородку, твердые скулы и прямой нос она разглядела чуть позже.

– Ой… Здравствуйте…

Парень в упор глядел на Веру своими серыми глазами и, кажется, совсем не собирался продолжать беседу, поэтому она быстренько юркнула мимо него и заперлась у себя в комнате. Мгновение спустя щелкнул замок противоположной.

– Тоже мне…

Журналистка уже поняла, что неразговорчивый сосед – тот самый молодой ученый, интересующийся старинными статуями. Не общежитие же, в конце концов, здесь у Татьяны Михайловны!..

Стоя у окна, Вера долго глядела на освещенный лучом уличного фонаря пятачок брусчатки. В горле почему‑то стоял комок.

Ох, как похож этот историк скульптуры на Владика… До неприличия похож. Если бы снять с него очки, сбрить бородку, коротко постричь «львиную гриву»…

– Все! – вслух одернула себя девушка, с треском задергивая шторы на кольцах. – Размечталась, дурочка! В Москве твой Владька! И давно уже не твой, кстати… Поэтому – живо спать!

Подойдя к дивану, она с изумлением увидела стопочку чистого и еще теплого после глаженья постельного белья, аккуратно пристроенную на журнальный столик…

 

* * *

 

Странно: еще час назад Вере казалось, что она провалится в сон, лишь только ее голова коснется подушки, но вот свет уже давно потушен, а долгожданного Морфея[7] все нет и нет…

Под закрытыми веками продолжали метаться яркие дневные образы: смеющийся моряк в расстегнутом на груди кителе, мелькающие за окном вагона черепичные кровли игрушечных домиков, сердитая проводница, разлапистый кирпичный орел под крышей… «Стоп! Так не пойдет! Проваляешься так ночь, уснешь под утро и потом весь день будешь ползать сонной мухой… Давай‑ка…»

Девушка решительно отбросила одеяло, скользнула в тапочки и снова отомкнула чемодан.

Через пару минут на столике тихонько гудел загружающийся «ноутбук», а Вера нетерпеливо постукивала ноготками по полированной столешнице рядом со стопочкой девственно‑чистых листов.

Наконец‑то! Убрав громкость динамиков почти до нуля, журналистка привычно порхала пальчиками по клавиатуре, поминутно сверяясь с извлеченными из могучей памяти заморской игрушки файлами. Параллельно покрывался ровными ученически‑красивыми строчками очередной листок. Правда, вся эта красота тут же безжалостно перечеркивалась, вымарывалась, поверх коряво вписывались новые слова, которые, в свою очередь, мгновенно подвергались экзекуции…

Итак, что мы имеем?

Верхушка печально знаменитой финансово‑коммерческой группы «Гишпания» (которую так и тянет назвать просто бандой) с неизвестными целями оказалась в одном из заштатных городков самого западного региона Российской Федерации. Планы она, заметим, вынашивала отнюдь не мирные, о чем свидетельствует довольно крупный отряд «телохранителей». Вопрос: что такого лакомого для себя могла найти стая серьезных хищников в этой глуши?..

Вера поставила жирный вопросительный знак и долго задумчиво обводила его ручкой, до тех пор пока не превратила в толстую изогнутую сосиску.

Ладно.

Чем занимались «гишпанцы» в городе два дня, остается покрытым мраком. Об этом упорно молчат все газеты и телеканалы, освещавшие громкое событие, а не освещал его только ленивый.

Вопрос второй.

Ночью в бывшей гостинице завода «Красный литейщик», где обосновались «гишпанцы», вспыхнул скоротечный бой. Ну, с одной стороны стреляли «гишпанские» боевики‑телохранители, а с другой?

Далее.

В конце концов все (!) приезжие оказались перебиты, а сам глава «Гишпании», некто Гавриил Игоревич Шалаев, помощник известного депутата и личность весьма одиозная, застрелился самостоятельно… Почему? Может быть, ему помогли?

Вера откинулась на спинку дивана и, задумчиво покусывая колпачок ручки (вредная привычка, отучить от которой ее безуспешно пытались в семье и школе на протяжении десяти лет), уставилась на весьма колоритную личность, фотография которой замерла посреди экрана.

Да‑а… Не хотелось бы с таким встретиться на улице поздним вечером… И в лифте бы с ним вдвоем девушка ехать вряд ли отважилась. Широкое лицо, мощные, почти неандертальские надбровные дуги под резко скошенным крошечным лбом, бесцветные рыбьи глазки с белесыми ресницами, приплюснутые уши борца, неоднократно, судя по форме, перебитый нос, тонкие злые губы… А что еще она ожидала увидеть на фото трижды судимого по очень неаппетитным статьям индивидуума? Одухотворенный взгляд подвижника? Высокий лоб мыслителя? Такими существами двигают самые примитивные желания, но зато уж нервные центры, за эти желания отвечающие, развиты в совершенстве. Жаль только, что к головному мозгу они не имеют почти никакого отношения, словно у доисторических ящеров, тоже знавших лишь одно: догнать, растерзать, сожрать, найти самку… И так несколько миллионов лет с небольшими вариациями.

«Поезжай, девочка, в этот Краснобалтск, – заявил Маркелов, вызвав в свой кабинет и швырнув на стол тонкую прозрачную папочку с несколькими листами и парой радужных „си‑ди“. – Перерой там все и сделай мне из этой чернухи конфетку. Птичье молоко. Ты это умеешь…»

Ага… Умеешь… И вот она здесь, сидит на диване под высоченным потолком со столетней лепниной и тупо любуется физиономией уголовника‑олигарха. Или почти олигарха. Без пяти минут… Растянувшихся в вечность пяти минут…

Вере вдруг так захотелось закрыть глаза хотя бы на секунду, что она просто не могла противиться этому желанию.

«Ноутбук нужно выключить… – барахталась в засыпающем мозгу слабенькая мыслишка, но молодой организм властно брал свое. – Хоть до подушки голову донести…»

А навстречу уже мчалась, кривляясь и корча рожи, злобная проводница, раскинувшая широкие кирпичные крылья, бормотал что‑то рядом Петрович в купальном халате, откидывался на спинку дивана незнакомец в распахнутом на груди морском кителе с капитан‑лейтенантскими погонами, отбрасывая упрямо падающие на глаза светлые пряди «львиной гривы»…

 

Андрей Юрьевич Ерпылев

Город каменных демонов

 

Город каменных демонов – 1

 

://www.fenzin.org http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=164093

«Город каменных демонов»: Издательство «Крылов»; СПб.; 2008

ISBN 978‑5‑9717‑0457‑7

Аннотация

 

Кто сказал, что готика – только в старушке‑Европе? В России тоже найдется уголок, где действуют все законы жанра, где есть старинные замки и гулкие подземелья, вековые тайны и загадочные порождения ночной тьмы. Здесь столетиями одна тайна наслаивается на другую, оживают легенды и, наоборот, становится легендой реальность. Не нужно никаких виз и приглашений, магических артефактов или ветхих инкунабул с заклинаниями. Просто садитесь в поезд, идущий в западном направлении, и в одно прекрасное утро ступите на перрон городка, которого почти не коснулась бурная и торопливая современность.

Но будьте осторожны – призраки минувшего не любят чересчур любопытных…

 

Андрей Ерпылев

Город каменных демонов

 

Стук подошв далеко разносится по ночному городу, отражается от стен домов, многократно усиливаясь и дробясь, создавая впечатление, будто бежит целая толпа…

Однако бегущий один.

Он смертельно устал, дыхание с хрипом вырывается из пересохшего рта, ноги заплетаются и скользят. Свет полной луны, безразлично взирающей с темного небосвода, отбрасывает на стертые камни мостовой длинную уродливую тень. Когда тень ложится на стены домов, кажется, что это и есть жуткий преследователь, настигающий беглеца.

Но не от собственной тени бежит человек. Он поминутно оглядывается, и по его бледному лицу, покрытому испариной, видно, что больше всего на свете он страшится увидеть того, кто гонится за ним…

Никого нет, и человек постепенно переходит на трусцу, а потом и на шаг. Воздух рвет его легкие, вливаясь туда раскаленным свинцом.

Не веря себе, человек останавливается. Он спасен!..

Нет.

Внезапно откуда‑то из‑за поворота доносятся мерные тяжелые удары, словно, заставляя сотрясаться землю, великан бьет огромным молотом о брусчатку. И звук приближается…

Но человек больше не может бежать! Взвыв от отчаяния, он бросается к первой попавшейся двери и изо всех сил молотит в ее равнодушную твердь кулаками.

– Откройте! Пустите!

Но все дома мертвы и безмолвны…

А страшный грохот все ближе. От него начинают тоненько дребезжать стекла неосвещенных окон, падает и звонко разлетается по брусчатке кусок черепицы…

Лишь пятая или шестая дверь поддается яростному напору беглеца.

Вбежав в подъезд, он прижимается к двери спиной и, глядя расширенными от ужаса глазами в кромешную темноту, ждет, беззвучно шевеля сухими и потрескавшимися губами. Наверное, слова молитвы…

Когда грохот приближается вплотную, он зажмуривается и стискивает зубы…

Что это? Страшные звуки миновали убежище и теперь удаляются. Чудо!

Без сил он опускается на грязный камень и роняет голову на грудь. Сил радоваться спасению уже нет…

Лишь через полчаса он медленно отворяет дверь и осторожно выглядывает наружу…

Они здесь!!!

Неподвижные и кажущиеся еще более страшными в своей неподвижности, они окружают полукольцом площадку перед дверью, а позади ближайших видны еще и еще…

Со сдавленным писком беглец бросается назад, под спасительный кров, но что‑то каменно‑твердое уже уперлось в спину и медленно, но неудержимо выпихивает его наружу…

– Не‑е‑е‑е‑ет!..

Эхо душераздирающего вопля, подобно летучей мыши, еще долго мечется между тесно стоящими домами, пока наконец не находит лазейку…

 

Тейфелышрхен, Восточная Пруссия, 1823 год.

 

– Да‑а… Ну и учудили вы, герр Виллендорф!..

Бургомистр Стефан Мюллер, плотный краснолицый крепыш, давно переваливший пятидесятилетний рубеж, наконец оторвался от созерцания скульптуры и покрутил крупной лысоватой головой, будто ему жал высокий, от души накрахмаленный заботливой супругой воротничок. В жарко натопленной мастерской толстяк обильно потел, поэтому скульптор – молодой человек аскетической наружности, одетый во все темное, – старался держаться от него подальше.

– Ну и что, к примеру, изображает сия аллегория? – поинтересовался герр Мюллер, тыча напоминающим сосиску пальцем в каменное изваяние. – Не помню я, чтобы магистрат заказывал у вас такую… такого… такое, – выкрутился он из затруднения с идентификацией половой принадлежности истукана.

– В контракте, герр Мюллер, – глуховатым безжизненным голосом ответил молодой человек, – ничего не было сказано насчет того, что именно должно быть изображено. Там черным по белому, правильным немецким языком написано, что магистрат заказывает у мастера Юргена Виллендорфа восемь статуй для украшения присутственного зала новой ратуши.

– Вот‑вот! Для украшения… – поднял указующий перст бургомистр, но скульптор весьма непочтительно перебил его:

– В примечании говорится, что члены городского магистрата хотели бы видеть в статуях олицетворение мощи Прусского Королевства, богатства его полей и лесов, трудолюбия, скромности и достоинства граждан.

– И что из перечисленного, по‑вашему, олицетворяе