Путин, Силва, Дилма и неземная страсть

 

7 декабря

11.00. Проснулась в своем номере, в собственной кровати и даже в собственной шелковой ночнушке. О вчерашнем «торжестве слияния инь и ян» напоминают только ожерелье на шее, сверток с платьем‑танго, брошенный в кресло, да легкое похмелье.

Когда раздается телефонный звонок, я еще смутно припоминаю, как под утро потребовала доставить меня в отель, пьяно утверждая, что «всегда просыпаюсь только в своей постели». А еще я пообещала Фелипе пообедать с ним, как только высплюсь.

Ага, звонит мой вчерашний любовник. Через полчаса будет ждать меня в баре отеля. Надо принять душ и рискнуть посмотреть в зеркало.

За приключение с Фелипе мне не то что стыдно, просто у меня есть некая тайная женская интуиция, которая подсказывает мне, когда нужно ставить точку в отношениях. И неважно, давнишние они или зародились только вчера. Моя интуиция никогда не молчит и почти никогда не ошибается. Не срабатывает она почему‑то только в одном‑единственном случае – со Львом, из прочих же романов я всегда успевала сделать ноги первая. Вот и сейчас мой внутренний голос нашептывает: хорошего понемножку! Самая эффектная точка ставится на самом пике эмоций. В противном случае она превращается в невыразительное многоточие или вообще в прозаическую запятую.

Впрочем, отобедать с Фелипе мне это ощущение «скорой точки» никак не мешает. Тем более он обещал показать мне шурашкарию, где принимали нашего Путина во время его визита в Рио‑де‑Жанейро.

Из зеркала, как ни странно, на меня не смотрит ничего страшного. Никаких красных глаз и синих кругов под ними, землистого цвета кожи, пересохших губ и прочих признаков вчерашнего злоупотребления, которые дома непременно бы вылезли. А все благодатный климат Рио!

 

14.00. Мы с Фелипе в «Churrascaria Marius» в районе под названием Леме – это в конце Копакабаны, если идти в противоположную от Ипанемы сторону. Здесь уже рукой подать до Пан‑ди‑Асукар, она нависает буквально над головой.

Мой новоиспеченный любовник смотрит на меня с нежностью, все время до меня дотрагивается – то волосы поправит, то возьмет за руку. После вчерашних возлияний я чувствую себя немного расфокусированно, но в целом мне его внимание приятно. С удовлетворением замечаю, что мой мачо и при солнечном свете выследит на пять с плюсом.

Шурашкария оформлена очень богато – в стиле корабля, полного пиратских сокровищ. Кругом сундуки с монетами и побрякушками, бочки с вином, корабельные снасти и штурвалы, россыпи золотых монет и прочие трофеи флибустьеров. Там и сям сидят и стоят раскрашенные гипсовые фигуры морских разбойников в человеческий рост: одного такого, с перевязанным глазом, сидящего на скамейке у входа в ресторан, я даже приняла за живого человека! Официанты тоже в полном флибустьерском обличии и все как на подбор – рослые, статные мужики с волевыми загорелыми лицами и белозубыми улыбками. Наверное, чтобы устроиться сюда, проходили строгий кастинг!

Вообще мне по душе латинский мужской «экстерьер». В местных мужчинах есть все, что влечет меня в представителях противоположного пола – блеск глаз, легкость нрава, физическая сила, страсть, щедрость души и кошелька и искрометный юмор. Я – наверное, как и многие другие женщины – ценю, когда мужчина умеет к месту пошутить, когда он обладает даром искренне улыбаться и заразительно смеяться. И ненавижу, когда он брюзжит, ноет, жадничает или читает нотации.

Кстати, мой Фелипе хоть и красив, но вовсе не туп. Чувствуется, что он много всего знает, его многое интересует. У него просто легкий характер, и он обладает чувством такта – понимает, когда уместно умничать, а когда нет. Вот вчера это было явно неуместно. А вообще он мог бы рассказать мне много любопытного про свою страну. Пожалуй, сегодня заведу разговор о политике и экономике Бразилии. Во‑первых, мне это действительно интересно. А во‑вторых, раз уж я решила поставить точку в наших с Фелипе эротических приключениях на самой высокой ноте, это будет самое оно! Политика с экономикой способны задушить любую эротическую фантазию на самом корню!

Я иду в туалет помыть руки и застреваю там на целую вечность! Жалею, что не взяла с собой камеру. Такого общественного ватерклозета я в жизни не видела: пол тут выложен крупной морской галькой, под потолком висит корабельный гонг, а блестящие латунные унитазы и раковины инкрустированы крупными яркими каменьями и украшены толстыми якорными цепями. Огромные зеркала в богатых рамах не иначе как были похищены пиратами из дворца какого‑нибудь падишаха, а изобилие цветов в сортире сделало бы честь любой оранжерее. А еще через морскую гальку, изображающую в этом удивительном отхожем месте пол, самым диковинным образом произрастают самые настоящие пальмы, какие‑то чудовищно огромные лопухи и карликовые баобабы. На них сидят птицы – живые!

А откуда‑то сверху на меня смотрит гигантский разноцветный попугай и что‑то бормочет по‑португальски. Прямо не сортир, а ботанический сад!

Интересно, господин Путин, пока угощался в этой шурашкарии, заглядывал ли в «заведение»? Если нет, то он много потерял.

В меню «Churrascaria Marius» – буфет (шведский стол, если по‑нашему) из разнообразных закусок кухни северо‑востока Бразилии (это Амазония) и непосредственно «шураско» – блюда на гриле. Шураско можно выбрать мясной или рыбный, a tradicao da culinaria nordestina (амазонские закуски) представляют собой великий выбор из салатов, блюд на основе риса, фасоли, тапиоки и овощей, причудливой выпечки, фруктов и ягод, половину из названий которых я даже никогда не слышала.

Комплекс «закуски + шураско» стоит около 160 реалов. Как настоящий мужчина, Фелипе не дал мне подробно изучить цены, забрал у меня меню и распорядился сам:

– Не напрягайся, любовь моя! Твоя задача – выбрать мясо или рыбу, все остальное входит в праздничный набор. Или сегодня ты угощаешь? – Фелипе расхохотался.

– Я угощу тебя, когда ты приедешь в Москву, – парировала я. – Думаю, после такого перелета у тебя уже не останется средств на наши пельмешки.

– Что такое пельмешки?

– Не напрягайся, любовь моя! – возвращаю я ему удар. – Лучше объясни, как тут все устроено?

Насколько я понимаю, за фиксированную сумму можно есть, пока не лопнешь. Комплекс с рыбным шураско стоит чуть дороже, напитки заказываются отдельно. Тапас – закуски, а также соусы, приправы и десерты нужно набирать самостоятельно с длинных прилавков в центре зала. А шураско выносят «на круг» пираты. Происходит это так: каждые 5–10 минут в зале появляется очередной морской разбойник с огромным блюдом на голове и кричит в корабельный рупор его название. Например: «Carne! Pork!» («Свинина!») Это значит – вынесли целого порося. Фелипе объясняет мне, что в бразильской кулинарной традиции churrasco и мясо, и рыбу жарят на гриле не порционно, а одним большим куском. На части он делится непосредственно перед трапезой. Если хочешь отведать вновь вынесенного блюда, надо поднять руку. Тогда пират подходит к твоему столу, отрубает настоящим кинжалом кусок мяса или рыбы и кладет яство тебе на тарелку. И так до тех пор, пока твоя рука не устанет подниматься, а челюсти – жевать.

Я заказываю рыбный шураско. Фелипе со смехом предупреждает меня, что тогда я не смогу поднять руку, когда объявят молодого барашка. И даже если я ее подниму, барашка мне не дадут – не положено! Заказала рыбный комплекс – будь любезна, довольствуйся рыбкой. А хочешь попробовать и рыбу, и мясо – плати две цены.

– Ничего, – отвечаю я ему, – зато я подниму руку, когда объявят лобстер! А кусочек барашка я стяну у тебя, ведь ты выберешь мясной шураско, правда?

– Конечно, радость моя! Все как ты скажешь!

Тут на сцене появляется омар в вине, и я тяну руку – как в школе.

Потом выносят мраморную говядину – и руку поднимает Фелипе.

Мы веселимся, как дети, и снова пьем – теперь холодное белое вино. Я попросила его к своему рыбному шураско. К тому же после вчерашнего оно весьма помогает восстановить разум и силы.

Вывалив в мою тарелку огромного лобстера, один из официантов‑пиратов вдруг целует мне руку. Фелипе хлопает его по плечу.

– Приятно, черт возьми! – говорю я ему. – У вас умеют обращаться с женщинами!

– Мы любим женщин, – скромно отвечает мой любовник. – И нашим президентом скоро станет женщина – Дилма Русеф.

– Откуда ты знаешь? – удивляюсь я.

– Она наберет наибольшее количество голосов, – уверенно заявляет мой любовник. – Все политтехнологи так считают. И все политические прогнозы – в пользу Дилмы.

Слегка насытившись и повеселев, я с удовольствием включаюсь в разговор о месте женщины в большой политике:

– А почему ты так уверен, что бразильцы станут голосовать за тетку? Насколько мне известно, латинские мужчины довольно патриархальны. Считают, что лучшее место для женщины – на кухне и возле детской колыбели.

– Мы любим нашего нынешнего президента, Лулу да Силву, он многое сделал для страны. Но, к счастью, он сам понимает, что его время прошло. Уйти вовремя – это еще надо уметь. Лула уверен, что покидать свой пост будет со слезами радости. Наш президент говорит, что мы оставляем позади наше второсортное прошлое, чтобы стать нацией первого класса. Он начал это нелегкое дело, а теперь пришло время передать эстафету другому. Лула тоже считает, что Дилма станет лучшей его преемницей. Он так и заявил по телевизору, а наш народ ему верит и прислушивается к его мнению. Ведь вы тоже верили вашему Путину! По крайней мере, когда сеньор Путин кушал вот тут, – Фелипе обводит широким жестом зал, – он говорил, что его народ за ним идет.

– Не знаю, – мнусь я. – У нас уже другой президент, если ты знаешь. Что касается лично меня, то я бы тоже не отказалась, чтобы Россию возглавила женщина.

– Да, женщины умеют править государством твердой рукою, но в бархатной перчатке – и тому уже немало примеров во всем мире. Но в Бразилии пока такого не было. Если Дилма действительно станет президентом, как предсказывают политические аналитики, то это будет впервые в истории страны. Если честно, то Дилма – вообще протеже нынешнего президента да Силвы, до этого она руководила его администрацией. Поэтому никто и не сомневается, что она победит на выборах. В своих предвыборных обещаниях Дилма заявляет, что намерена продолжать дело Силвы и вывести Бразилию в число мировых лидеров. Силва помогает ей в предвыборной гонке. Политтехнологи создали Дилме беспроигрышный имидж «матери нации», поэтому у ее соперника, кандидата от социал‑демократической партии, экс‑губернатора штата Сан‑Паулу Жозе Серры шансов очень мало.

– Ты так много всего знаешь, Фелипе! Я тобой горжусь! – подпускаю я женской лести. На самом деле под его неспешные рассказы мне очень уютно сидеть в этой красивой шурашкарии и в свое удовольствие потягивать холодное вино.

– Я просто люблю свою страну! – заверяет меня Фелипе с некоторым даже пафосом. – Ты знаешь, кто такой Стефан Цвейг?

– Конечно! – обижаюсь я. – Я же филолог! Это популярный австрийский писатель, живший в прошлом столетии.

– Да, а в 1941 году он жил в эмиграции недалеко от Рио‑де‑Жанейро и тогда написал памятные строки: «Бразилия – страна будущего!» Сегодня шутники добавляют: «И останется такой навсегда!» Потому что раньше все наши надежды на экономический прорыв неизменно рушились – из‑за коррупции, из‑за алчности олигархов, из‑за военной диктатуры. И даже когда Лула да Силва торжественно объявил, что его дотационная программа позволила победить голод, он не решил проблему неравенства. Три четверти доходов в стране по‑прежнему приходится на долю десяти процентов богачей. Да и нынешний бразильский экономический бум обогащает в первую очередь не бедных, а богатых, очень богатых…

– Что же делать?

– Ждать, работать, верить в лучшее. Мы верим, что рано или поздно наша страна накормит себя и даже обитатели фавел окажутся в шоколаде. Бразилия входит в восьмерку сильнейших экономик мира. Мы – седьмые! А Россия, кстати, восьмая – сразу после нас. Дышите в спину!

– Я ничего не понимаю в экономике, – признаюсь я. – О чем иногда жалею. Вот, например, сейчас – не могу быть тебе достойным собеседником.

– Зато ты достойная возлюбленная, и это главное! – отпускает мне комплимент Фелипе. – А про экономику я тебе и сам расскажу. Вот ты видела 36‑метровое колесо обозрения на пляже в Копакабане?

– Не только видела, но и прокатилась даже – совершила на нем два полных круга по три минуты каждый. Я честная туристка – все пробую на себе! Прикольное колесо, быстрое! А внизу там выставка, посвященная городу. Я ее тоже осмотрела.

– Да, это колесо не только для развлечения публики, это рекламная площадка в поддержку проведения Олимпиады‑2016 у нас в Рио. В 2014 году Бразилия примет у себя Чемпионат мира по футболу, а в 2016‑м проведет Олимпийские игры. Наш международный престиж растет на глазах!

– Так чем же ваша страна собирается накормить себя в такие сжатые сроки?

– Как чем? – удивляется мой любовник. – Нефтью конечно! У нас полно полезных природных ресурсов, но нефть – главное! Мой отец дружен с Алмиром Барбассой, это финансовый директор бразильской государственной нефтегазовой компании «Petroleo Brasileiro». Так вот, еще несколько лет назад «Petrobras» был типичной скучной госконторой со всеми признаками принадлежности к стране третьего мира. Быть может, он таким бы и остался, если бы в 2007 году на нашем океанском шельфе не обнаружилось нефтяное месторождение. Да какое! Его объем независимые мировые эксперты оценили в 60 миллиардов баррелей! Ты можешь представить себе, что это такое? Это самое крупное нефтяное месторождение во всем мире, разведанное за последние 20 лет! Нефть – это сила, это мощь государства. Мы верим, что нефтяная отрасль непременно потянет за собой всю промышленность Бразилии и мы вырвемся в экономические лидеры. Так считает Барбасса, а мой отец с ним совершенно солидарен. Ну и я тоже, разумеется.

– Слушай, Фелипе, а какое у тебя образование? – Я в шоке от того, что переспала с экономическим гением! Мало мне заумного Льва на родине, я даже в Рио вместо пустоголового мачо умудрилась подцепить какого‑то геополитика!

– У меня два высших, – скромно потупив свои васильковые очи, сообщает Фелипе. – Экономическое и факультет менеджмента. Ты чем‑то недовольна?

– Да нет, я счастлива. И сыта. Что мы будем делать дальше?

 

16.00. Фелипе везет меня на Praia dos Amores – пляж Влюбленных. Он уверяет, что выпил совсем мало вина и может сесть за руль. Обещает показать мне клуб «кайпиринья‑гёлс» – девушек‑барменов, готовящих кайпиринью.

– У них большое шоу на Dia des Namorades, а пока они тренируются. Ты сможешь тоже попробовать.

– Шоу на что? – не понимаю я.

– Диа дес Наморадес – это день влюбленных, что‑то вроде Дня святого Валентина. Обычно в этот день на пляже Влюбленных девушки соревнуются в приготовлении кайпириньи. Все это сопровождается танцами, купанием – ну и дегустацией коктейлей, конечно.

Мы проезжаем Tunel de Pepino – как мне нравятся эти туннели в Рио! Так внезапно из солнечного света ныряешь в гулкую прохладную темноту, будто переходишь в другое измерение.

В районе улицы Elevado das Bandeiras раскинулся просторный передвижной павильон, в нем установлено несколько длинных барных стоек. За ними колдует над бутылками, стаканами и шейкерами множество женщин – молодых и не очень, красивых и не слишком. Одна из них – симпатичная, фигуристая, но не юная, сразу подходит к нам. Они с Фелипе расцеловываются.

– Познакомься, – говорит мне мой друг, – это Ана Конселуш, моя приятельница. В прошлом году она выиграла соревнования «кайпиринья‑гёлс», а наша сеть «Pepita» вручала главный приз. С тех пор мы дружим, я иногда заезжаю на дегустацию. Здесь прикольно, правда?

– Это ваше место работы? – интересуюсь я.

– Ну что вы, это всего лишь хобби! – улыбается Ана. – Кайпиринья‑гёл зарабатывает только на праздниках, которые проходят на пляже Влюбленных, или на чаевых во время конкурсов. Но они случаются не так часто. Это скорее клуб по интересам. Мы собираемся здесь по выходным, придумываем новые рецепты, делимся ими друг с другом. А вообще я работаю в торговом центре.

Речь Аны переводит для меня Фелипе, она не говорит по‑английски.

– Вот ты интересовалась классовым обустройством бразильского общества, – говорит он мне. – Давай вместе расспросим Ану о ее жизни – и ты поймешь, как живут рядовые кариоки. Для примера: я, которого ты наблюдаешь уже второй день, и моя семья относимся к типичному бразильскому среднему классу. Это значит, что у нас есть постоянная работа, стабильный доход и жилье в собственности. Но свой частный дом у нас имеется только благодаря тому, что дед имел ювелирный бизнес. Отец и я – наемные менеджеры, поэтому, даже при неплохой зарплате, мы вынуждены были бы арендовать апартаменты – если бы дед в свое время не купил большой дом, в котором может жить вся семья.

– А где находится ваш дом?

– В районе Тижука, за Ботаническим садом, недалеко от Корковаду. Это красивое место, очень зеленое. Только довольно далеко от океана.

Я вспоминаю сказочный тропический лес в окрестностях «Христовой обители» и понимаю, что семья Фелипе живет в отличном месте. И в престижном к тому же. Говорю об этом своему кавалеру.

– Да, – подтверждает он, – наш район считается фешенебельным. Среди кариок, постоянно живущих в городе, принято селиться подальше от пляжей и от туристической сутолоки, ведь там шумно, небезопасно, да и цены в магазинах выше. А сейчас я попрошу Ану рассказать тебе о своей жизни. Тебе, как журналистке, это будет любопытно.

Ана с улыбкой начинает свой рассказ, Фелипе переводит.

Нашей кайпиринья‑гёл 36 лет, ее полное имя – Ана‑Анжелина Насимьенто. Она трудится продавщицей в обувном магазине в шопинг‑молле в районе Ботафого. Это практически в центре города, но вокруг множество фавел. У Аны две дочери – 12‑летняя Эва и 19‑летняя Жизель, которая мечтает стать такой же, как знаменитая бразильская модель Жизель Бюндхен. Но на учебу в модельной школе нужны деньги. В месяц Ана зарабатывает от 800 до 1000 бразильских реалов (примерно 355–444 евро) – ее зарплата зависит от того, сколько пар обуви ей удалось продать. Еще она получает алименты от отца ее детей – по 100 евро в месяц. У Аны скромная двухкомнатная квартира в Катумби, в опасной близости от фавелы Санта‑Тереза. Она мечтает сделать в ней ремонт и купить новую мебель – когда‑нибудь. Пока же у нее нет на это ни времени, ни денег. В будние дни она встает в шесть утра и готовит дочкам обед, чтобы им было чем перекусить, когда они придут из школы. В 7.20 Ана садится на автобус, чтобы не опоздать на работу. Она жалуется, что их главный менеджер штрафует за каждую минуту опоздания. А если опаздывать регулярно, могут и уволить.

Ана что‑то оживленно доказывает Фелипе, и я снова слышу имя президента Лулы да Силвы.

– Ана – ярая сторонница да Силвы! – с улыбкой поясняет мне Фелипе. – Она очень расстраивается, что он не выдвинул свою кандидатуру на третий срок. Ана, как и многие люди ее круга, чувствует общность с Лулой. Как и президент, Ана окончила только пять классов школы. Как и он, уже в 12 лет начала работать. Лула да Силва смог привлечь и зажечь народ своими рассуждениями о самооценке – autoestimo.

– Как это? – недоумеваю я. – Он рассказывал своему народу о собственной самооценке?

Фелипе объясняет мне, что за время своего президентства Лула да Силва всячески пытался повысить самооценку своих сограждан и ему это удалось. Находясь на посту президента, да Силва использовал для этого любой повод – будь то торжественный спуск на воду нефтяного танкера или победа в борьбе за право провести летнюю Олимпиаду 2016 года в Бразилии. А фраза да Силвы, обращенная им к своему народу во время одного из публичных выступлений, уже вошла в историю:

 

«Я вас умоляю: замените комплекс неполноценности манией величия!»

 

«А ведь это круто! – думается мне. – Если задуматься, каждому из нас не помешает заменить комплекс неполноценности манией величия! Ведь уверенность в себе и в своих силах – залог любой победы!»

Судя по ее рассказу, Ана четко последовала президентскому совету. Для повышения самооценки она сделала операцию по увеличению груди.

– Эффектная внешность – главный капитал женщины, – уверяет кайпиринья‑гёл. – Без этого даже не стать хорошей продавщицей! Посетители заглядывают в магазин, привлеченные хорошенькой женщиной. И у сексапильной продавщицы охотнее делают покупки.

Вторым шагом по самоутверждению Аны стала покупка в рассрочку автомобиля «Рено» – 60 платежей примерно по 200 евро каждый.

– Конечно, из‑за этих выплат мне приходится во многом себе отказывать. Лишний раз не могу купить себе косметику или дочкам обновки. Но что делать, это жизнь, – вздыхает Ана. – Зато у нас с девчонками есть своя машина!

– Нашему среднему классу нужно еще учиться правильно обращаться с деньгами, – резюмирует мой умный Фелипе. – Ведь многие из них вырвались из бедности не из‑за собственной предприимчивости, а благодаря самой масштабной социальной программе в мире: государство платит пособия 46 миллионам бразильцев – почти каждому четвертому жителю страны!

Я вспоминаю собственный кредит за авто, и мне становится грустно. Видимо, чтобы вырваться из бедности, мне тоже надо сначала научиться правильно обращаться с деньгами!

Потом Ана, в компании своих соратниц, учит меня готовить кайпиринью. Это ужасно весело: барменши, как пчелки над ульем, порхают над своим хозяйством. Под их многоголосым, но чутким руководством я вполне самостоятельно смешиваю знаменитый бразильский коктейль: отрезаю пол‑лайма, режу кусочками, кладу в стакан и насыпаю туда же пару чайных ложек сахара. Затем выдавливаю из лайма сок при помощи специальной ступки, добавляю льда по самый край стакана и заливаю все это кашасой.

– Супер! – одобряет Фелипе, отведав мое произведение.

– Есть еще коктейль кайпироска, – добавляет Ана. – Вам в России он очень подойдет! Туда входит все то же самое, только вместо кашасы – водка. Попробуйте! На мой взгляд, получается даже вкуснее.

– О'кей, только водку я буду пить дома, – смеюсь я. – Благо наша погода к этому располагает.

Мне приходит в голову, что у Льва в баре кабинета всегда в наличии дорогая водка «Белуга» – вот он удивится, когда на очередном свидании я лихо сварганю из нее кайпироску по привезенному из Бразилии рецепту! Одно «но». Ведь я уже почти решила не встречаться более со своим московским любовником, пока он не предложит мне что‑либо определенное. Заодно я вспоминаю про «эффектную точку», которую с утра собиралась поставить в отношениях с любовником‑кариокой.

Я выпиваю стаканчик кайпириньи собственного приготовления – и, вместо радости и возбуждения, как это было вчера, вдруг чувствую себя уставшей и опустошенной.

Конечно, Фелипе безумно милый, интересный, сексуальный и даже почти богатый. Но я же не вывезу его с собой в Россию! Как любое нежное тропическое растение, в нашем суровом климате он быстро скукожится и загнется. Можно, конечно, провести с ним все оставшиеся мне в Рио дни… Он, безусловно, станет лучшим моим гидом по своему любимому городу. Но, как знать, вдруг Рио приготовил мне еще более увлекательные новые встречи? Я же приехала сюда познавать и пропускать через себя все новое, а получилось, что спарилась уже на четвертый день, связав, таким образом, себя по рукам и ногам.

 

18.00. Мы с моим новоиспеченным любовником часа два гуляем вдоль океана, взявшись за руки. Доходим до мыса Понта‑до‑Мариску (Ponta do Marisco), любуемся видом. Все очень трогательно, но я начинаю скучать. Моя душа требует экстрима, а Фелипе – чересчур положительный герой. Здесь недалеко уже начинаются фавелы, и я упрашиваю кавалера отправиться туда.

Но Фелипе непреклонен:

– Ни в коем случае! Это опасно! В Росинью, как в самую цивилизованную из трущоб, водят организованные экскурсии – и то с туристами периодически что‑нибудь случается! Ты соображаешь, куда рвешься? Там законы белых людей просто не действуют! Всем заправляет наркомафия. Проституция, наркоманы, нищие, больные дети – какую ты видишь в этом романтику?

Я не возражаю, но про себя решаю, что непременно отправлюсь в фавелу. Завтра же! А Фелипе его красота, сексуальность и щедрость вовсе не мешают быть занудным. Бывают такие мужчины: все в отдельности в них вроде бы прекрасно – и внешность, и характер, и ум. Но при общении с ними все время ощущаешь, что такое сокровище тебе ни к чему. Пусть отправляется в музей идеальных предметов!

Увы, неземной страсти к Фелипе я в себе не обнаруживаю. И усилием воли тут ничего не поделаешь. Придется отказаться от этого почти идеального во всех отношениях любовника.

Около девяти вечера я начинаю ныть, что у меня разболелась голова, и прошу друга отвезти меня в отель. Мол, сказываются вторые сутки алкогольных возлияний и недосып.

Фелипе обескуражен: конечно, он надеялся, что сегодняшняя ночь станет достойным продолжением вчерашней. Его можно понять: уж он увеселял даму как мог – и у нее не может быть никаких формальных причин отказывать такому внимательному кавалеру! И этот милый кариока совершенно не виноват, что его дама, то есть я, оказалась такой непредсказуемой стервой. Но и я ничем не могу ему помочь: не хочу – и все! Не заставлять же мне себя!

Ой, а вдруг Лев рассуждает так же? Но только по отношению ко мне? Надо будет подумать об этом перед сном…

Несмотря на то что Фелипе не в силах скрыть своего разочарования, он послушно подвозит меня к отелю:

– Когда тебе можно позвонить?

– Я сама тебе позвоню, – отвечаю я, стараясь не смотреть ему в глаза, и чмокаю его в щечку.

Ухожу, не оборачиваясь. Мне кажется, этот прекрасный, умный и тонкий кариока Фелипе и сам все понял. А я ему очень благодарна за все, что он для меня сделал, – не только за колье, платье и ужины в ресторанах, но и за интересные рассказы, и за настоящую мужскую ласку. И пусть наш роман длился всего чуть более суток, он все равно был по‑своему прекрасен.

 

21.00. Придя в номер, я думала, что засну. Однако сон не идет: вместо него меня снова преследуют навязчивые мысли о Льве.

Поворочавшись, нахожу номер телефона, записанный еще в Москве, и звоню Аделаиде – пожилой русской даме. По словам моей московской знакомой «кариоки» Лиды, эта Аделаида прожила в Рио более 40 лет и будет рада пообщаться с соотечественницей.

Удивительно, но она и в самом деле очень рада моему звонку – несмотря на довольно поздний для человека в возрасте час и на то, что мы с ней не знакомы.

Аделаида предлагает встретиться в кафе «Bossa Lounge», это недалеко, на авенида Атлантика.

– Тебе, деточка, десять минут прогуляться пешком от отеля, да и я живу недалеко. Там играют отличную босанову – и негромко! А то нас, стариков, грохот музыки уже не веселит, а раздражает. Мы придем с моим Агостиньо, пропустим по бокалу красненького на сон грядущий. На тебя поглядим и тебе расскажем свою историю. Я всегда счастлива поболтать по‑русски, а то здесь мне это не так уж часто доводится. Раньше я подрабатывала гидом – возила по городу русские группы, а теперь уж здоровье не то… Так что теперь мы только с моим Агостиньо иной раз между собой потрещим по‑русски, молодость вспомним. Но настоящий, живой русский язык – это совсем другое дело!

Небольшое уютное кафе с живой музыкой я нахожу быстро – я уже ориентируюсь на Копакабане, как дома. Буквально через минуту после меня появляются двое миленьких старичков: он и она. Она – в кокетливой шляпке, сухонькая, с очень живыми карими глазами. А он – невысокий юркий дедок, постоянно пытающийся угодить своей даме. Обоим – явно за 60, и видно, что эти двое до сих пор без ума друг от друга.

– Ты красивая! – с ходу заявляет мне обходительный старикан. Он говорит по‑русски, правда с сильным акцентом. – Я Агостиньо, а это моя любимая жена Аделаида.

Симпатичная пожилая сеньора от души по‑русски троекратно целует меня:

– Приветствую тебя, детка, на бразильской земле! Как вам у нас? Я здесь настолько давно, что уже считаю все здесь своим! – У Аделаиды очень приятная, добрая улыбка. Не знаю почему, но у русских пожилых женщин редко бывает столько безмятежности в выражении лица.

Мы занимаем уединенный столик прямо на улице, среди кадок с раскидистыми тропическими растениями. Они полностью скрывают нас от глаз прохожих, хотя столик стоит практически на тротуаре. Из помещения кафе доносятся обещанные Аделаидой мелодии в стиле босанова.

Вечер получается очень приятным – тихим, почти семейным. Парочка (они носят смешную фамилию Педернейрас) на два голоса рассказывает свою историю:

– В семидесятом году, когда я приехала в Рио, мне было двадцать пять лет, – рассказывает Аделаида.

– Двадцать четыре! – поправляет ее муж. – Твое двадцатипятилетие мы праздновали здесь, в ресторане «Mama Angela» в Барре – как сейчас помню!

– Хорошо‑хорошо, дорогой, ты только не волнуйся! – гладит его по почти лысой голове супруга. – Да, Агостиньо прав: двадцать пять мне исполнилось уже тут. А в шестьдесят пятом году, когда меня соблазнил этот… – Аделаида со смехом указывает на Агостиньо.

– Это ты меня соблазнила! – встревает бойкий старичок. – Я хотел вернуться домой и жениться на порядочной кариоке!

– Так что ж не женился? – всплескивает руками его жена.

– Ну, раз в меня так влюбилась русская девушка, я, как порядочный человек, должен был жениться на ней…

Аделаида машет на него рукой:

– Молчи уж, старый мачо! С кариоками «порядочными» ты свое уже здесь отгулял, на моей памяти!

Старичок виновато опускает голову. Видно, было дело…

– А сам‑то как ревнив! – продолжает Аделаида. – Страшно! Бразильские мужчины всем хороши, да ревнивы просто жутко! Сами гуляют как хотят, но если их жена на кого‑то глянет… Все, изведет! Поедом съест – так ведь по‑русски говорят? Кстати, Лида, которая дала тебе мой телефон, именно из‑за этого и развелась со своим бразильским мужем. И пришлось бедняжке уехать домой, хотя она очень, очень любила Рио! Но она часто тут бывает, раз в год точно.

– В прошлом году она жила у нас две недели, – снова влезает неугомонный Агостиньо.

– Точно! – соглашается Аделаида. – Но она хорошая женщина, мы ее любим. Она нас не стесняет.

– Да‑да! Не стесняет! – с готовностью кивает Агостиньо. – И ты приезжай, ты красивая! – старичок взирает на меня довольно шаловливо.

– Ох, как был шалун сорок лет назад, так и не исправился! – шутливо вздыхает Аделаида. – У бразильских мужиков кровь гуляет до самой старости. Ну так вот… В шестьдесят пятом году мне было всего двадцать. Я была любимой и единственной дочкой в артистической еврейской семье. Жила в центре Москвы, училась во ВГИКе и мечтала сниматься в кино. Мне даже в студенческие годы удалось получить эпизодические роли в нескольких фильмах, помогла родня, задействованная в театре и кино…

– Она была необыкновенно красива! – снова влезает Агостиньо. – Профессионалы кино называли ее чуткой характерной актрисой и пророчили большое будущее.

– Почему это была? – шутливо хмурится Аделаида. – Я и сейчас ничего. А мое большое кинобудущее разрушил ты!

– Не я, а любовь! – снова поправляет ее муж.

«Какие все же милые, забавные старички! – думаю я. – Чувствуется, что у них не только была неземная страсть, она сохранилась до сих пор! Это и есть то самое, к чему в жизни стоит стремиться!»

– Я была очень правильной, домашней девочкой, – продолжает Аделаида, – планировала посвятить себя карьере и жертвовала личной жизнью ради учебы. Я ни с кем не встречалась, хотя поклонников у меня было хоть отбавляй!

– Это точно! – подтверждает Агостиньо. – А я учился в том же вузе, но на два курса старше и Аду давно приметил. Она очень мне нравилась. Но, в отличие от других наших сокурсниц, Адочка не только не ходила на студенческие вечеринки, она даже не кокетничала ни с кем! У меня был ее телефон, но я боялся позвонить. Мне казалось, она сразу пошлет меня к черту!

– А я тоже давно приметила этого знойного латинского красавца! – признается Аделаида. – Но я же была разумная девушка, понимала: раз этот юноша попал в наш институт по целевому набору из стран третьего мира, то рано или поздно он должен будет туда вернуться… А зачем мне разбитое сердце?

– Это тогда для СССР Бразилия была страной третьего мира, – обижается Агостиньо за свою державу. – А теперь мы вас догнали и перегнали!

Аделаида игнорирует это неполиткорректный выпад и спокойно продолжает:

– Я понимала, что у меня, столичной девушки из хорошей еврейской семьи с традициями, никаких отношений со студентом из какой‑то банановой страны быть не может. Вот я и старалась на Агостиньо лишний раз не заглядываться. Но уж очень он был милый, симпатичный и обаятельный! И ко мне явно неровно дышал. И когда однажды он все же позвонил, у меня будто что‑то перещелкнуло в голове…

– Она согласилась встретиться со мной вечером, представляешь! – подхватывает Агостиньо с таким энтузиазмом, будто это было не 45 лет назад, а вчера.

– Той ночью мы оба нарушили заповеди, – признается Аделаида. – Я обещала маме не спать с мужчинами до свадьбы, а у Агостиньо в Рио была невеста. Но утром мы оба поняли: это любовь.

По словам Аделаиды и Агостиньо, через полгода непрерывных и страстных свиданий им удалось почти невозможное при советской власти – они выбили разрешение на брак. Семья невесты и родня жениха за океаном пребывали в одинаковом шоке. Через год, весной, Ада впервые вылетела в Рио – вслед за Агостиньо, который после получения диплома отправился по распределению.

– По тем временам это был невероятный вояж! – вспоминает Аделаида. – Я летела через Париж. Представляете, что такое Париж для советской девушки образца шестьдесят шестого года! А я там ночевала, это Агостиньо устроил!

– Слава богу, моя семья была достаточно обеспеченной и либеральной, – признает Агостиньо, – и быстро смирилась с тем, что я женился на иностранке.

– А мои, напротив, долго не могли оправиться от потрясения. Мое замужество они еще кое‑как пережили, но, когда я первый раз засобиралась в Бразилию, я думала, что и папа и мама слягут с сердечными приступами. Но я была непреклонна, говорила: «Я его люблю, и он любит меня!» Постепенно родители смирились, тем более первые три года я уезжала всего на несколько месяцев, ведь мне нужно было закончить в Москве институт. Но Агостиньо с нетерпением ждал меня в Рио, у него тогда уже была хорошая работа.

В Рио, по воспоминаниям этой прелестной супружеской пары с более чем 40‑летним стажем, Ада поселилась в доме Агостиньо. Его семья оказалась интеллигентной и отнеслась к девушке дружелюбно, несмотря на все этнические и религиозные предрассудки.

– Я не хотела принимать католичество, – делится Аделаида. – Меня же пионеркой и комсомолкой воспитывали! А семья Агостиньо настаивала, чтобы мы венчались в храме. Они успокоились только тогда, когда я родила мужу крепкого и здорового наследника.

– Зато уж своего внука Александре‑Бернардо мои старики крестили по всей форме! – ухмыляется супруг Аделаиды. – Они были убежденные католики, царствие им небесное!

– А где сейчас ваш сын? – любопытствую я.

– И сын Александре, и дочь Жаклин – оба в Голливуде! – не без гордости сообщают старики. – У нас уже четверо внуков. Алексу уже почти сорок, он режиссер, довольно известный. Женат вторым браком на красавице аргентинке, она актриса, снимается у него. У Алекса восемнадцатилетняя дочь Розита от первого брака здесь, в Рио, и сын, семилетний Антонио от аргентинки. А Жаклин тридцать два, она художник по костюмам, очень талантливый и преуспевающий. У них с мужем Робертом – он американец, продюсер – две дочери, пяти и трех лет. Обеих назвали в честь выдающихся американских актрис: старшую, брюнетку – Одри, а младшую, блондинку – Мэрилин.

– В Рио мне сразу очень понравилось, – продолжает рассказ Аделаида. – Я так и писала родителям: «Тут очень приветливые люди, красивые горы и