Нокаут, которому ничто не могло помешать

 

Если этот бой можно назвать странным, то поединок двух американцев – Джонатана Бэнкса и Трэвиса Уокера – закончился просто самым фантастическим образом. Со всей определенностью могу сказать, что никогда такого не видел и вряд ли увижу снова. Сам бой двух весьма средних тяжеловесов был не слишком захватывающим, но вот концовка…

В шестом раунде Бэнкс со всей дури нанес длинный удар справа, именно со всей дури, потому что Уокер, как тогда показалось, голову отвернул, и Бэнкс полетел вслед за своим кулаком – рыбкой на пол. Многие даже подумали, что Уокер еще как-то наподдал сопернику, всунув удар навстречу. Но думали они так недолго. Уокер постоял над упавшим Бэнксом в позе сожженного грозой могучего дерева пару секунд, а потом вдруг рухнул на пол сам. Это был нокаут. Мало пострадавший от своего полета с жесткой посадкой Бэнкс вскочил быстро, а Уокер поднимался долго и тяжело, а когда поднялся, выглядел так, как будто понимал, что зря это сделал. Рефери остановил бой.

Оказалось, что голова у Уокера отвернулась не в процессе ухода от удара, а просто от удара, пришедшегося точно в челюсть. Сила удара была чудовищной, а о равновесии Бэнкс думал мало, вот его и понесло в недолгий полет. Нокаут снова и снова показывали на больших экранах, к неослабевающему восторгу публики.

 

Дама без собачки, но с костылями

 

Однако дальше бои как-то не задались; они быстро заканчивались, и в программе опять появились пустоты. Во время одной из пауз в кромешной темноте, гремя кастрюлями, шаркая и ворча, цепляясь клюками за канаты, на ринг полезли привидения. Когда включили свет, выяснилось, что это три немолодых тощих мужика; тот, что у них был за главаря, оказался в круглых черных очках, как у кота Базилио. Что он в них мог увидеть в темноте, для меня загадка. Наверно, это он и въехал головой в одну из тарелок, издавших тот самый кастрюльный звук. То, что казалось клюками, оказалось гитарами, а кастрюли – ударной установкой.

Кто это такие, честно скажу, не знаю, но местная публика встретила их с большим энтузиазмом. Они спели что-то очень забойное, причем не по-английски, как их соратники по цеху искусств, а по-немецки. Видно, это были какие-то местные знаменитости, и фотографы выстроились в три ряда, чтобы их снять. Меня это не увлекло, и я пошел шляться по трибуне в поисках чего-то более интересного.

А интересного было много. Уверенные в себе господа в костюмах-мерседесах, то есть стоящих как хорошие автомобили. Плавающие косяками подиумные красотки, часто из-под опущенных ресниц с ревностью и ненавистью рассматривающие друг друга. Но во всем этом было мало необычного. И тут я увидел очень красивую и о-о-очень пьяную женщину на костылях, которая всем своим видом, и особенно глазами, требовала всеобщего сочувствия. Ее было страшно жалко, что, как мне кажется, и должно было выражать мое лицо, но, когда ее блуждающие очи остановились на мне, они выразили лишь безграничное возмущение человеческой черствостью.

Видимо, от меня ждали большего градуса сочувствия. Но не дождались. Мне пришлось не раз полежать в травматологии, и у этой дамочки я увидел только банальный перелом берцовой кости, на который указывал гипс, причем, судя по ряду признаков, перелом не тяжелый.

Однако потом я подумал, что все-таки недобрый я человек. Женщина явно пришла сюда не просто так, раз притащилась на костылях, а я тут смею рассуждать о нетяжести ее перелома. Скотина, да и только. А она вон надралась с горя. Вот это поклонница, я понимаю. Между прочим, с ней был явно преданный ей мужик, но, кажется, ее мысли были не о нем.

Некоторые журналисты придумывают детали для своих репортажей. А надо не придумывать, а смотреть по сторонам. Всегда найдешь что-нибудь такое, что придумать не сможешь. Ну вот никогда бы не смог придумать прекрасную и в стельку пьяную поклонницу Кличко на костылях. На какую-то из этих красочных составляющих фантазии бы точно не хватило.

Я приметил, где она сидит, и решил посматривать туда и во время боя.

 

Кличко с Чемберсом

 

А дело между тем явно приближалось к главному действу. Так и не опознанные мною рок-музыканты уже давно покинули ринг, и теперь вокруг него, как крейсер на рейде, плавал знаменитый ведущий Майкл Баффер. Патрулировал, как я понимаю.

Очень скоро его призвали на ринг. Мне показалось, что подготовительные процедуры к бою начали чуть раньше, чем планировали изначально. Может быть, просто хотели сократить ожидание, затянувшееся из-за нескольких быстрых нокаутов в предварительных боях. Так или иначе, но Баффер почти скороговоркой пропел все свои песни, отзвучали гимны – и началось.

С первых же минут, если не секунд, боя стало ясно то, о чем очень многие, в том числе и ваш покорный слуга, говорили перед поединком: вопрос о победителе здесь стоять не будет. Речь пойдет только о том, сумеет ли Чемберс хоть что-то противопоставить Кличко и дотянуть до финального гонга. Самым обеспокоенным человеком в зале, по-моему, выглядел старший брат Владимира, обладатель титула WBC в тяжелом весе Виталий Кличко. Он всегда переживает за брата раз в двадцать больше, чем за себя. Впрочем, за себя, по-моему, он вообще не переживает.

Если у Чемберса перед боем и просматривалось преимущество перед Кличко хоть в чем-то, что давало бы ему если не шансы, то надежду на победу, так это в скорости. Но Владимир был никак не медленнее соперника. Выражалось это в том, что его джеб постоянно упреждал все действия Чемберса, который практически не мог попасть.

Тем не менее у Чемберса проглядывало явное желание что-то сделать, как-то переломить ход не слишком удачно начавшегося для него боя. Вылилось это в довольно странные действия. Когда Чемберс уходил вниз, Владимир придавливал его сверху, и во втором раунде американец просто поднял его и бросил. Движение было неприятным и неожиданным. Кличко мог получить травму, но он, как мне показалось, был скорее весело озадачен, чем серьезно обескуражен. Такие тяжелоатлетические упражнения должны были здорово утомить самого Чемберса, а он не оставлял их и в дальнейшем, но скоро стало ясно, что поднимать Владимира, в котором было в тот вечер 111 кг веса против 95 у самого Эдди, ему уже не под силу.

Вообще, Чемберс действовал временами достаточно грязно, чего за ним раньше как-то не наблюдалось, но, на мой взгляд, это была грязь, порожденная не злобой, а отчаянием. Ну не мог он не понимать того, что понимали едва ли не все в зале: шансов на победу у него нет. И никогда не было. И никогда не будет. Тут не только соперника поднимать начнешь, чтобы хотя бы самому себе доказать, что ты что-то можешь. Тут и, как зверь, завоешь, и заплачешь, как дитя.

Уже в конце второго раунда Кличко познакомил Чемберса со своей правой рукой. До боя Чемберс говорил мне, что многие, кто дрался с Кличко, невольно слишком много внимания уделяли его потрясающему джебу и забывали о его ударе справа, который иногда из-за этого джеба выстреливает. Теперь пришла его очередь забыть, и дальше он тоже часто забывал об этом ударе.

Однако надо отдать должное Чемберсу. Он хотя бы видел, что пропускает, и успевал предпринять какие-то ответные действия: откинуть голову, хоть чуть-чуть пригасить удары мякотью перчаток и так далее, в таком же духе. Только это не слишком помогало. Иногда Кличко даже целенаправленно бил по защите, и тогда в измученное лицо Чемберса врезались его собственные кулаки. Много раз на протяжении всего боя американца перетряхивало с ног до головы от ударов, которые были нанесены по блокам. Что же говорить о тех, которые пришлись по голове? Там дело обстояло совсем печально. Уже к середине боя лицо Чемберса из черного стало каким-то малиновым. Дальше – больше.

Раунды были в целом похожи один на другой. Кличко работал по старому американскому принципу «зачем чинить, когда и так работает», бил в основном джебы и двойки. Где-то после шестого раунда стало казаться: поединок закончится тем, что один из ударов Кличко справа прошьет защиту Чемберса чуть лучше предыдущих, и он рухнет в нокдаун, а может быть, сразу и в нокаут. Раунды с седьмого по девятый были для Чемберса и вовсе ужасными. У него совсем села скорость, на которую он так рассчитывал, джебы и двойки Кличко все чаще доходили до цели, и американец все тяжелее принимал их на себя.

Стало очевидно, что бой не пройдет всю дистанцию, и вот здесь всех ждал сюрприз. По сей момент не могу уверенно сказать, была ли это домашняя заготовка или все просто на самом деле так получилось. Утверждать не берусь, но мне все-таки кажется, что секунданты Чемберса как-то подработали ситуацию.

После девятого раунда женщина, которая латала раны американца, вдруг стала разрезать ему перчатку. Все, кто сидел рядом со мной, подумали, что бой закончен, что секунданты решили, что с Эдди хватит. Такое мнение казалось единственно верным, так как никаких шансов на победу у Чемберса не оставалось, даже если они хоть когда-то были. Однако очень скоро выяснилось, что у Чемберса просто лопнула перчатка (как потом говорили на пресс-конференции, в районе мизинца), и ему ее меняли.

Пауза затягивалась, тем более что в углу Чемберса никто не собирался торопиться. Все делалось с чувством, с толком, с расстановкой, как на приеме у врача. В результате перерыв между раундами очень сильно удлинился. Было видно, что Чемберс быстро восстанавливается, и это очень скоро подтвердилось.

Во время паузы американец действительно успел если не поправить здоровье, то хотя бы продышаться, и на десятый раунд вышел крепко посвежевшим. Он восстановил скорость и даже несколько раз не то чтобы крепко попал во Владимира, но хотя бы зацепил его. В общем, хоть он его и далеко не выиграл, но, наверно, это был лучший раунд Чемберса за весь бой.

Но в одиннадцатом Кличко жестко разъяснил Эдди, что ему просто разрешили немного побаловаться, а папка попрежнему здесь и контролирует ситуацию. При этом в углу Кличко были крайне недовольны самим папкой. Дедка Эмануэль Стюард, знаменитый тренер Владимира, не церемонился в выражениях и прямо сказал, что такого дерьма нам больше в этом сезоне не надо. Под дерьмом, как я понял, он имел в виду победу по очкам. Кличко страшно разозлился и резко ответил по-английски: «Я пытаюсь! Я пытаюсь!»

Казнь началась прямо с ударом гонга. Кличко было не остановить. На второй минуте двенадцатого раунда стало казаться, что Эдди уже никак не уйти от нокаута. Он пропустил несколько великолепных ударов справа. Его шатало и болтало, но времени оставалось совсем мало. Владимир преследовал соперника, как говорит один мой крепко пьющий знакомый, с неумолимостью похмелья после хорошей выпивки. Но времени оставалось все меньше. И вот, когда его совсем не осталось, вдруг случилось то, чего все так долго ждали.

За пять секунд до конца Владимир запустил левый боковой удар, который достал Чемберса. Тот начал падать, Кличко попытался добраться до него еще и справа, но этот удар лишь чиркнул по голове и никакого воздействия уже не оказал. Чемберс тяжело рухнул на настил, вывалившись головой вперед за канаты, и долго, очень долго не мог не то что встать, а даже шевельнуться. Когда чуть позже он всетаки пришел на пресс-конференцию, чего никто не ожидал, то сказал, что не помнит момент нокаута.

Ничего удивительно в этом нет. Это, по-моему, был первый за весь бой пропущенный им удар, которого он не видел. Эдди сам сузил себе обзор правой перчаткой, прикрывая ею лицо, но удар ее обогнул, а что после этого увидел и почувствовал Чемберс, знает только он один. Впрочем, нет. Как следует из его собственных слов, не знает и он.

Я оглянулся на то место, где сидела примеченная мною нетрезвая дама, и увидел взмывший в воздух костыль. На лице у дамы было выражение эротической победы над жизнью.

 

Кличко с пивом

 

Ликование было бурным и даже буйным, как деревенский праздник, когда все набрались еще недостаточно для того, чтобы заснуть, но очень достаточно для того, чтобы подраться, как пел Высоцкий, не по злобе.

Маленькая толстенькая тетя – между прочим, немка, а не бывшая наша – жестко прокладывала себе путь к рингу без всяких там Entschuldigung (Извините). Какие там, к чертовой матери, Entschuldigung, когда рядом ОН, кумир всей ее жизни. Я оказался на ее пути и был, невзирая на свой немалый вес, легко отодвинут в сторону. Да, в немецких селеньях тоже есть женщины, которые и коня на скаку остановят, и в горящую избу войдут. Если только там будет кто-то из братьев Кличко, конечно.

Владимир тем временем выполнял данное перед боем обещание выпить местного пива. Он его не только выпил, но и, ко всеобщему восторгу, вылил себе на голову. В какой-то момент сверху полетели тысячи и тысячи лент из золотой фольги. Они опускались нам на головы и на плечи. Я снова посмотрел на Даму с Костылями. Она сидела неподвижно, костыли торчали в разные стороны, на редкость красивого лица не было видно, и сейчас, вся обсыпанная золотыми лентами, она напоминала какой-то безумный персонаж с картины Брейгеля. Ее муж или друг всеми силами пытался ее поднять; он был молод и весьма крепкого сложения, но у него мало что получалось. Видимо, хрупкая женщина отяжелела от нежелания уходить. Китайцы говорят, что такое бывает. Как я понимаю, это когда великая внутренняя энергия ци сосредотачивается в пятой точке. Особенно если эта точка красивая.

Однако когда в будущем я стану вспоминать об этом дне, то первой на ум мне придет не эта сцена, а взметнувшийся к небу костыль, неподвижно лежащий Чемберс, который вывалился головой за ринг, и Кличко, ко всеобщему восторгу поливающий голову дюссельдорфским пивом.

 

Вот и добрались мы до конца, то есть до красивой точки.