Ничто нам дружбу не расстроит так,

Как подозрительность, что друг уже не друг,

«Не я ли, кто сейчас предаст Христа?» –

С испугом озираемся вокруг.

На том, посеянном и сказанном впотьмах,

Сверхподозрительность у Сталина, Нерона;

По почерку подмётного письма

Искали авторов, карали их сурово.

Доверие распахнутых объятий,

Тепло лучистых глаз излечит душу.

Чего же ради и с какой же стати,

Нам полюбившихся зазвали мы откушать?

Когда болезнь, расстройство живота,

Припоминаем, что вчера сглотнули,

И начинаем в поисках витать,

Запоры рвать, стонать на жидком стуле.

Под подозрение любимые торты,

Как от пинка трясётся холодильник.

Страдает нижнее, нередко и портки,

К леченью кинемся, когда оно посильно.

Но повод к подозренью мы даём,

То слухом пользуясь, то сами распуская;

О тайне в темноте шептались мы вдвоём,

И вдруг той тайной убивает Каин.

Кто изменивший, предавший меня,

За ширмой закулисным стал суфлёром,

Решился статус в тайне поменять –

Страницы светлого забвением затёрты.

Чтоб не скатиться в бездну черноты,

Подозревая близких и знакомых,

Воспользовался средством древним и простым,

Склонился пред Христом и пред Его иконой.

Да будет воля Божия со мной,

Чему назначено, пусть пропитает милость;

А подозрительность Бог выдавит, как гной,

Чтоб замыслы врагов отнюдь не сбылись. 23.7.05. ИгЛа (Игнатий Лапкин)

 

 Ничто не забыто.doc

 

« Ничто не забыто…» – Давид замолчал,

И снова напомнил сынку Соломону;

И сморщился, будто во рту алыча,

Беззубо разжёвывал корку лимона.

Склонился наследник… и шепчет Давид,

А ладана дым отходную приблизил,

Обиды врагов он поставил на вид,

Забыв на минуту про собственный кризис.

Так видится мне… А как было, не знаю.

Он слышит слова оскорбителей в прошлом.

Так долго терпел, вспоминал со слезами,

И вспомнил до самой малюсенькой крошки.

Семей кровопийцей его поносил,

Сауловым домом грозил принародно.

«Простить же в конце не хватает мне сил:

Седины его обагрятся пусть кровью»…

Прикинул к себе, прилепил скороспело:

«Сумею обидчиков тотчас простить?»

Меня палачи притянули к расстрелу, –

Успеть к примиренью построить мосты

Давиду не чужд был закон мусульманский,

И кровная месть не в архиве, в ходу,

Лишь христиане, свидетели Пасхи,

Врагам всё простили, разрушив редут.

Бывают моменты, сожмёшь кулаки...

Семейство Семеево в ширь разрослось.

Давид бы подобных разнёс на клочки,

Припомнил бы маршалу прошлую злость.

«Ничто не забыто» – хочу прошептать,

В предсмертной агонии крестик сжимая.

Врагов перевёл в благодетелей штат,

Они мне на пользу, их тень обнимаю.

Благословенье да будет с врагами,

Не вменится им пусть, что я претерпел;

В награду да будет всё то, где ругали…

Корабль не потоплен от сотни торпед.    09.05.07. ИгЛа (Игнатий Лапкин)

 

 Но если бы я не родился.doc

 

«Но если бы я не родился!,-

Подумает, может, Гитлер с отравой, -

У многих судьба и конец изменились бы,

Меня обошли бы те девять свинцовые граммы».

Не надо быть Бонапартом,

Вчерашние доедать объедки на острове бабки Елены.

Под старость с укором садиться за парту,

В раскаянье треуголкою биться о стенку.

Зачем я своим окаянством дымил беспробудно,

Учился стрелять и отнюдь не по мишеням…

Не к острову - в вечность затарили в судно.

В День Судный будет ли мне прощенье?

Нерон, Аттила и сухорукий Сталин,

Лысый пигмейчик безумный Ленин -

Беспокаянные звери на Страшном Судище предстанут.

Перед воскресшим Христом преклонят колени.

Думаю и я о себе, размышляю:

А если бы не родиться и быть как выкидыш;

Потерю заметили бы кремлёвские шляпы,

Не обмелело бы озеро, не засох бы камыш?

Меня бы не было и не было этих встреч,

Воздух не сотрясал бы гимнами Иегове,

Во многих местах не сверкнул бы Иисуса меч -

И многое ли было не так, по другому?

Зачем мне быть бестолково судиму кем-то,

Когда я себя углублённо пытаю и мучаю.

Честь генералов моей неутюженной кепке, -

Кортики и автоматы бросайте грудами, кучами.

Не суждено ли душе своё тело оплакать,

Рассматривать обломки хижины в удивленье;

Проследить ещё раз, где цеплялись паучьи лапки,

Разогнать темноту - последним взмахом знаменья.

Много ли радости у живых и умерших,

Что родился я, поистратился, умер,

С пчелою сроднился, с комаром или с шершнем,

Зарылся в бушлат деревянный, во временный бункер. 21.12.04. ИгЛа (Игнатий Лапкин)

 

 Но если бы всё взвесить на весах.doc