Два белых солнца над пустыней

 

– Нет, – сказала Светлана. – Ни за что!

– Но вы даже не дослушали, – укоризненно промолвил доктор Джонатан Уларапу.

Недавно избранного президента COSPAR, Международного комитета по космическим исследованиям, за стенами офиса и в прессе называли не иначе как доктор У, проводя тем самым незримые параллели с персонажами классических комиксов, по большей части безумными учеными. Доктор У, выдающийся астрофизик-теоретик и научный руководитель многих космических миссий, был, однако же, человек в высшей степени здравомыслящий. Но он все еще не освоился в новых апартаментах и сильно терялся при общении визави с теми, кого обычно отправлял в дальний космос воплощать свои проекты.

– При всем уважении, – твердо заявила Светлана. – Я не гожусь на должность смотрителя зоопарка.

Доктор У тяжко замолчал, обдумывая доводы, которые не задели бы ничьего самолюбия.

– Вы ставите всех нас в ложное положение, Светлана Ахметовна, – вмешался Иван Андреевич Глумов, директор Российского космического агентства. – По результатам глобального опроса…

Светлана закатила глаза:

– О-о, час от часу не легче!

Глаза были большие, безупречно голубые, в обрамлении таких густых ресниц, что казалось, будто те растут в два ряда. «Где мои полсотни лет», – невольно подумал директор Глумов. Вслух же сказал:

– Опрос проводился как среди специалистов в области астронавтики, так и среди обычных граждан. Во всех странах, на всех континентах. У вас не должно быть сомнений в его авторитетности.

По лицу Светланы можно было понять, что сама вменяемость всех присутствующих в штаб-квартире COSPAR сановных лиц вызывает у нее громадные сомнения.

«Не понимаю, что все в ней находят, – думал доктор Уларапу. – Бледная, круглолицая. Волосы, как из соломы. И характер! Такого скверного характера нет ни у кого из моих заместителей. Хотя…» Родители президента всю жизнь прожили в самом сердце Австралийского континента, его ближайшие родственники и по сей день отказывались покинуть окрестности Дарвина. Доктор У был первым коренным австралийцем на столь высоком посту. Поэтому у него были своеобразные представления о женской красоте. При виде ожесточенного, в пятнах от сдерживаемой ярости, Светланиного лица доктор У не испытывал уже прежнего восторга от всей этой затеи. «Профессионалы высшей пробы, – думал он обреченно. – Сильные, упрямые, самодостаточные. Они лучше любого из нас знают, что такое идеальный экипаж. Найди пять идеальных команд, возьми из каждой самого лучшего, помести в замкнутое пространство, и получишь мешок с дикими кошками. Или зоопарк, как справедливо заметила эта бледнолицая леди. С открытыми клетками. Они сожрут друг дружку».

– Это очень ответственное задание, – сказал доктор У, борясь с неодолимым желанием отвернуться к стене. – Быть может, самое ответственное в вашей богатой событиями жизни. Не знаю, надолго ли потомки запомнят эти ваши межпланетные прыжки. Потомки вообще имеют склонность забывать незначительные факты…

Директор Глумов глядел на него как на идиота. «Если вы, сэр, желали все испортить, – читалось в его глазах, – вам это блестяще удалось».

– Миссия «Гиппарх» – это билет в историю, – уныло закончил доктор У.

– Нет, – повторила Светлана. – Прошу рассмотреть другие кандидатуры.

– Человечество выбрало вас! – сказал доктор У отчаянным голосом.

– Человечеству стоило узнать и мое мнение, – лязгнула Светлана. Металлические нотки в женском голосе казались инородными телами, титановыми стяжками в живой плоти. – Я свободна?

Директор Глумов тяжко вздохнул. Ему не нравилось то, что он собирался сделать, но новоиспеченного президента следовало выручать.

– Светлана Ахметовна, я могу просто приказать.

Строптивая дамочка стояла перед ними по стойке «вольно», заложив руки за спину и уставясь в пол. Как нашкодившая гимназистка на педсовете. Острый носик под русой челкой покраснел, губы дрожали. «А ведь она сейчас разревется!» – с ужасом подумал Глумов. Он-то опасался, что Светлана сорвется и покатит всех присутствующих, невзирая на чины, черным русским словом. По слухам, за ней такое водилось. Но что срыв может обернуться простыми бабьими слезами, он предвидеть не мог.

– Выбор невелик, – продолжал Глумов, сознавая себя последней сволочью. – Отставка, досрочная пенсия… Или частные компании. Как вам такая перспектива?

– Ну-ну, директор, – попытался было вмешаться доктор У. – Зачем же обострять!

– Не хочу приказывать, – сказал Глумов. – А вы не хотите в отставку. Видите, как дивно совпадают наши желания!

– Хорошо, – сказала Светлана бесцветным голосом.

– Аллилуйя! – широко улыбнулся доктор У. – Верное решение. Только вы способны справиться с великой миссией…

– Минуту, сэр. – Глумов положил сухую, пергаментную ладонь на темное запястье доктора У. – Командир Байрамова, повторите ваше согласие, чтобы слышали все. Для истории.

– Я согласна принять на себя руководство вашей безумной затеей… миссией «Гиппарх». – Последнее слово в ее устах прозвучало как ругательство. – Теперь я могу быть свободна?

Когда дверь за нею затворилась, доктор У облегченно выдохнул и рассмеялся.

– Для истории, говорите? – спросил он.

– Пустяки, – откликнулся из своего угла протоколист. – Про безумную затею мы вырежем.

– Н-да… Кто у нас на очереди? – осведомился доктор У. – Командир Монкрифф, не так ли?

– Уступаю вам место, Джейк, – сказал Глумов, демонстративно отъезжая в своем кресле от громадного подковообразного стола.

Директор НАСА Джейк Темпл занял его место рядом с доктором У.

– Должен предупредить, джентльмены, – объявил он. – Монк также не в восторге от предлагаемой ему высокой чести. Еще меньше его вдохновляет перспектива быть всего лишь пилотом миссии, а не руководителем.

– Равно как и командир Люстиг, – ввернула Джина Мартинелли, директор Еврокосмоса.

– Да, – сказал Темпл. – Эти мне супермены… Предвижу, что над речью командира Монкриффа для истории придется особенно кропотливо поработать. Сомневаюсь, чтобы после купюр там сохранилось что-нибудь помимо приветствия.

– Что ж, напомню, господа, – величественно произнес доктор У, внезапно преображаясь в президента COSPAR, каким все ожидали его видеть. – В опросе принимали участие жители всех континентов. Не исключая Австралии, храни ее Господь. Госпожа Байрамова победила за явным преимуществом. Будем уважать выбор наций.

– Вы хитрец, Иван, – сказал Темпл с упреком. – Откопали в сибирской тайге русскую красотку, отряхнули от снега и слепили из нее диву. Когда фермер из Айовы видит перед собой на телеэкране живописную мордашку вашей девочки и, скажем, чугунную рожу командира Монкриффа… Да он вообще ничего не видит, кроме ее глаз, зубов и бюста! Он теряет всякое представление о патриотизме…

– Скажите спасибо, Джейк, – проворчал Глумов, – что ваши фермеры не видели командира Байрамову в купальнике. Могли бы сгоряча выбрать ее губернатором.

 

«Дорогой Дневник!

Мне совсем не хочется впутываться в эту аферу. Но у меня нет разумных аргументов, чтобы отнекаться, а послать к черту таких людей язык не повернется. Хотя, возможно, следовало бы.

Да, я считаю, что миссия “Гиппарх” – это авантюра. И в научном смысле, и в техническом. Так бывает, когда в естественный ход событий вмешивается Большая Политика. Им, видите ли, вздумалось отметить круглую дату в истории космических исследований чем-то особенным, прорывным. Так было, когда американцы отправились к Луне. Они просто обогнали свое время. А потом время отыграло свое, и никто не летал на Луну еще очень долго.

То же и сейчас. Боссы решили выпрыгнуть из собственных штанов. По логике вещей, миссия вроде нашей могла бы состояться лет через сто. Сейчас в ней нет никакого смысла. Но так удачно – или неудачно! – сложилось, что замаячила круглая дата. И еще в калифорнийской Пасадине внезапно построили арпионный двигатель. Все одно к одному! Сохранялась надежда, что движок не оправдает ожиданий. Взорвется на стенде. Вообще не заработает. Но! Подлость в том, что он работает и не взрывается. Как уверяют, там нечему взрываться. Все, что может арпионный двигатель, это порождать импульс. Или не порождать. Как хренов кальмар из своего реактивного сопла.

Сами конструкторы, похоже, не слишком понимают, что за диво удалось им создать. Принцип действия имеет касательство не к R-пионам, как можно заключить из названия, а к дополненным бранам. Просто кому-то из теоретиков взбрела на ум арфа как метафора прикладной теории струн. Один из консультантов пояснял: “Арпионный привод – это такая мутная хрень, которая позволит перемещаться вдоль квантовой струны из одной точки вселенной в другую с неограниченной скоростью”. Поговаривают, что идею этого движка нам подбросили инопланетяне. С неполным комплектом документации.

Все твердят, что я вошла в историю. Я думаю, что влипла.

Вечером в отельном баре встретила Палому Флорес. Можно было ожидать, что горячая латинская штучка захочет выцарапать мне глаза. Но все обошлось. Она старается не выглядеть огорченной. Улыбается во всю шоколадную физиономию. Даже пыталась угостить меня текилой. Тоже мне вызов!.. Мы опрокинули по два шота текилы, выпили бутылку русской водки и за полночь расстались отвратительно трезвые и печальные. Даже посуду в баре не побили.

Палома не знает, что я хоть сейчас готова уступить ей свое место.

Кажется, это мой последний вечер на воле. Меня уже предупредили, что завтра вокруг отеля будет выставлена охрана. Я буду ограничена в свободе передвижений. Ну, как и все остальные члены команды. Наступает веселая жизнь под присмотром служб предполетного контроля. Тренировки, обучение, анализы, медосмотры. Все по-взрослому, как на заре пилотируемой астронавтики. Никакой личной жизни. Ее и так не было, сожалеть не о чем. Большой Брат следит за вами, везунчики вы наши».

 

– Дамы и господа, приветствуем всех на пресс-конференции, посвященной проекту «Гиппарх». С удовольствием представляем международный экипаж, которому предстоит осуществить самую грандиозную миссию в истории пилотируемой астронавтики. Список кандидатов был составлен по национальным квотам от всех стран и континентов планеты Земля и предложен на глобальное голосование. Все претенденты имеют впечатляющий опыт космических полетов, к ним предъявлялись самые высокие требования. На последнем этапе отбор выполнялся профессиональным сообществом. Рад заметить, что имена финалистов ни у кого не вызвали сомнений.

Светлана Ахметовна Байрамова, командир, первый пилот, Российское Космическое Агентство.

Эдвард Скотт «Монк» Монкрифф, второй пилот, НАСА.

Райнер Мария Люстиг, резервный пилот, главный инженер миссии, интеллектроник, Европейское Космическое Агентство.

Эрик Чан, научный специалист, физик, астроном, планетолог, Сингапурское Космическое Агентство.

Небушаднеззар «Неб» Кимамета, научный специалист, медик, биолог, Африканская Объединенная Космическая Корпорация.

Итак, ваши вопросы.

– Василий Демченко, «Москва-Пресс-Офис». Светлана Ахметовна, как ваши родители отнеслись к тому, что вы отправляетесь в самое дальнее путешествие в истории человечества с неясными перспективами возвращения?

– Командир Байрамова, позволяю вам не отвечать на этот вопрос.

– Я отвечу. Господин Демченко, очевидно, был невнимателен, поскольку я уже несколько лет как осиротела.

– Мне очень жаль, я не знал…

– Эта информация есть в биографической справке. Мой отец, пилот-испытатель Ахмет Юнусович Байрамов, погиб десять лет назад. Думаю, его слова были бы таковы: если погубишь корабль, людей и себя, дочка, домой лучше не возвращайся… (Смех в эфире.) Моя мама, Надежда Александровна, педагог, умерла два года назад. Узнай она о моих планах, слов было бы меньше, чем слез.

– Рашель Хаддад, «Франс-Пресс». Как ваше решение встретил бывший супруг?

– Командир Байрамова, вы вправе игнорировать подобные вопросы.

– Я просила его присмотреть за домом, садом и кошками. Он был так мил, что согласился.

– Как зовут ваших кошек и сколько их?..

– Боб Ченс, агентство «Ройтерз Юниверс». Командир Монкрифф, вы по-прежнему считаете верным свое решение оставить астрофизика Грегори умирать в геологической системе Пантеон?

– Командир Монкрифф, можете не отвечать.

– Мистер Ченс, надеюсь, для вас не будет открытием, что система Пантеон находится на Меркурии. Или будет?.. Следовательно, она не может именоваться геологической. Это экзопланетарная система, вам следовало бы лучше подготовиться к пресс-конференции, сэр. (Протестующий гул в эфире.) Я здесь не затем, чтобы кому-то понравиться, джентльмены. Для того есть другие кандидатуры… Напомню вкратце. Когда мы прекратили поиски, с момента последнего выхода доктора Грегори на связь прошло восемнадцать часов. Дыхательной смеси у него оставалось на шесть часов автономного существования. Добравшись до ровера, он существенно увеличил бы свой срок выживания. Но мы обнаружили пустой ровер доктора Грегори за девять часов до прекращения поисков. Если бы вы задали себе труд ознакомиться с материалами комиссии НАСА по инциденту «Пантеон», то уяснили бы, что шансов на благополучный исход не было никаких, а мы все сэкономили бы время. Решение покинуть поверхность Меркурия было сложным, но правильным.

– Намерены ли вы точно так же обойтись с вашими спутниками по миссии «Гиппарх», если сочтете, что у них нет никаких шансов?

– Командир Монкрифф, вы можете…

– Если вы не в курсе, сэр, у миссии есть руководитель, и вопрос оценки шансов находится не в моей компетенции.

– Хаддад, «Франс-Пресс». Командир Монкрифф, как вы отнеслись к тому, что вами будет командовать русская женщина?

– Это не мой выбор, мэм. Как всякий убежденный демократ, я умею уважать чужое мнение. Думаю, все дело в моем скверном характере. И я неважно выгляжу в купальнике. (Гул в эфире, перемежаемый свистом.)

– Эрвин Верст, агентство «Дойче Нетцверк-Агентур». Командир Люстиг…

– При всем уважении, господин Верст, предпочитаю, чтобы в рамках этой миссии ко мне обращались «доктор Люстиг».

– Доктор Люстиг, сколько времени вы потратили на восстановление системы ориентации космического корабля «Свалинн»?

– Двадцать семь часов.

– Все это время вы не спали, не пили и не ели, оставались в скафандре и не покидали забортного пространства, не так ли?

– Абсолютно, господин Верст. Справедливости ради следует уточнить, что система жизнеобеспечения скафандра модели «Викинг», мужской вариант, предусматривает снабжение астронавта питательными жидкостями. В моем случае это был сок лайма, который я с тех пор возненавидел.

– Но спасательный корабль ЕКА был уже на подлете.

– У меня нет привычки полагаться на помощь со стороны, хотя бы даже и гарантированную.

– Лу Корбетт, информационное агентство «Пан-Африк». Доктор Кимамета… Вы ведь не станете возражать против такого обращения?

– С какой стати? Я и есть доктор. Во всех смыслах, не исключая медицинского. (Смех в эфире.)

 

«Дорогой Дневник!

Мы зубоскалим, показываем большие пальцы, демонстрируем энтузиазм. А потом расходимся по своим домам, даже не обмениваясь взглядами. Это не команда. Это пять человек, которым не хочется терять время на глупости.

Китаец ведет себя подчеркнуто уважительно, но при этом держит громадную дистанцию. Отсиживается за Великой китайской стеной, или что там у них в Сингапуре есть великого. В COSPAR сочли, что в экипаже должен быть китаец. Ну-ну. Отзывы о нем благоприятные, а значит, и хлопот не будет. Не слыхала, чтобы китайцы кому-то доставляли хлопоты.

Немец держит свои амбиции в большом кованом сундуке под амбарным замком. И он лютый технарь, ему нет дела до иерархии. Он меня немного пугает. Эти его окуляры-компьютеры!.. Кажется, он столько времени провел среди механизмов, что и в себя тайком вмонтировал какие-нибудь микрочипы. И он единственный понимает принцип действия арпионного привода. Либо техничнее других прикидывается, что понимает.

Не представляю, что делает в экипаже африканец. Ну да, медик. В экипаже нужен медик. Но это короткий полет, никто не успеет простудиться. Необходимость в биологе вообще под большим вопросом. COSPAR считает, что в экипаже должен быть африканец… Не знаю о нем ничего. Зато он единственный, кто получает удовольствие от своего положения. Улыбка его, шириной в полметра, вполне натуральна. Некоторые любят быть в центре внимания. Особенно если прежде никогда там не бывали. Неб Кимамета, извините за каламбур, темная лошадка. Ненавижу отправляться в полет с темными лошадками, какого бы цвета ни была их кожа.

Самая большая засада – это, конечно, Монк. Сплошные комплексы. Да, он хотел стать командиром миссии. Нет, он им не стал. Да, он опытный черт. Нет, не лучший, всего лишь номер четыре в рейтинге НАСА. В миссию он попал благодаря везению, с чем никогда не смирится. Лучший у них Старый Митч Бауэр, он действительно старый, еще пара каботажных рейсов – и в отставку. Номер два, Райан Шор, встрял в губернаторскую гонку и вправе послать к черту кого угодно. Он, собственно, и послал. Третий… Третья в рейтинге Палома Флорес, и это я перебежала ей дорожку. Объединенные Нации отдали мне больше голосов, я автоматически становлюсь командиром миссии, и я женщина. Две женщины на первых постах в экипаже экспериментальной миссии – это слишком даже для Большой Политики.

Кстати, “Монк” по-английски означает “монах”. Нет прозвища без смысла. Думаю, в старые времена он с радостью отправил бы меня на костер.

Из Пасадины на встречу с нами приезжал доктор Калошин, главный по арпионной физике. Он похож на Деда Мороза, расстриженного в банщики. Маленький седобородый крепыш. Конечно же, русский, сибиряк. Пал Саныч Калошин. Взирал на нас с сочувственным любопытством, меня облобызал по-отечески, потом секретничал с Чаном и Люстигом. Видно было, что наша миссия и ему кажется авантюрой, но по своим причинам.

Интересно, есть ли рейтинги у нас? Хотелось бы заглянуть в них одним глазком. Подозреваю, что я даже не в первой пятерке. Ах! Какой удар по родному мужскому шовинизму!..»

 

Арпионный космический корабль «Гиппарх» был собран на орбитальной верфи за рекордные два года. Светлана слышала о бешеной активности в ближнем приземелье, но в ту пору ее занимали иные заботы. Она только что вернулась из тягомотной миссии к Венере (мобильная лаборатория, восемь кораблей сопровождения и связка грузовых платформ), все время было занято отчетами. К включению в кандидаты проекта «Гиппарх» отнеслась с философским равнодушием: ее постоянно куда-то включали, делегировали и кооптировали. Но вызов на ковер в штаб-квартиру COSPAR не входил к число событий, которыми можно было пренебречь. Чиновники из правительства вели себя с наглой предупредительностью асфальтового катка. В родном Агентстве возможность отказа даже не рассматривалась. Два часа на сборы, аэрокаб с гербом на борту, стратолайнер до Парижа и… Вот-те здрасьте.

Светлана всегда недолюбливала Париж. Хотя никто ей не верил. Как можно не любить Париж?! Ах, Монмартр!.. Шанз-Элизэ!.. Тюильри!.. Здесь у нее начинала болеть голова, многолюдье улиц раздражало, неумолчный технологический гул вызывал неодолимое желание взять ящик с инструментом и подрегулировать расшатанный механизм. На счастье, офис COSPAR, куда Светлану доставили личным аэрокабом доктора У, размещался в тихом зеленом пригороде. Где ей и сообщено было о выборе наций, горел бы он синим пламенем…

Все это осталось в прошлом, на Земле.

Обитаемая зона орбитальной верфи. Никакого официоза. Никаких напутствий, накачек и благословений. Только родные и близкие. И операторы новостных каналов, беззвучно копошащиеся по ту сторону прозрачной гермозоны, куда же без них.

Светлана стояла у входа в галерею, что связывала верфь с «Гиппархом». Ее никто не провожал. Социальная автономность претендента – один из критериев отбора. Минимум родственных связей. Взрослые дети. Кредитная стерильность. Сирота и анахорет стал бы идеальным кандидатом. В этом смысле Светлана выглядела эталоном.

С остальными обстояло сложнее.

Доктор Неб обнимал сразу двух девиц в пестрых комбинезонах. Девицы рюмили, размазывая черными кулачками слезы по лакированным щекам, сам же Неб сиял оптимизмом. Похоже, он не чаял от них отделаться.

Эрик, опустившись на колено и возложивши правую длань на плечо крохотного мальчугана, что-то внушал проникновенным басом, в такт словам помахивая левым указательным пальцем. Пацанчик, прилизанный и наутюженный, походил на маленького робота. Вряд ли он понимал хотя бы половину адресуемых ему речей. Чуть поодаль стояла молодая китаянка с горестным выражением на безупречном лице.

Люстиг, поворотясь задом к прощальной мизансцене, меланхолично беседовал по небольшому монитору. Едва ли с семьей – возможно, с каким-нибудь умником из Пасадины.

Что касалось Монка… Мистер Монк тоже был один.

Их прохладные взгляды пересеклись. И даже, кажется, ненадолго сцепились… Нет, померещилось.

– Экипаж, прошу на борт!

Девицы тихонько взвыли. Китаянка потянула сына к себе. Она улыбалась, из очерченных каллиграфическим пером прекрасных глаз сами собой хлестали слезы. «Акварель», – завистливо подумала Светлана.

В галерею она вошла последней. Двое парней из стартовой команды отсалютовали ей. Люк закрылся, отсекая от прежней жизни.

На командном посту экипаж стоя ждал указаний. Так полагалось. Лица слишком спокойные для такой минуты. Что бы эти парни ни думали о миссии, каких бы внутренних демонов ни пестовали, перед стартом в душах всегда горит азарт.

Светлана с комфортом расположилась в кресле командира.

– Господа, за работу.

«Гиппарху» предстояло шесть часов на традиционной реактивной тяге уходить от Земли. Там, за Луной, вдали от орбитальных поселений и оживленных трасс, проснется арпионный привод…

…Или не проснется. Миссия завершится, не начавшись. И все вернутся к реальным делам, а не станут маяться фантастикой.

 

«Дорогой Дневник!

Можно бесконечно мусолить план миссии. Зачитывать вслух с любого места, вывести на стену каюты вместо релаксирующих обоев. Это ничего не изменит. В сознании бывалого астронавта, поколесившего по Солнечной системе, не помещается дикая мысль о том, что до Юпитера мы долетим за паршивых четыре часа. Как до Нью-Йорка! Кабы не пояс астероидов, то и за два, но из-за метеоритной угрозы придется тормозить и совершать огибающий маневр.

Возле Юпитера предусмотрен первый и единственный пит-стоп, будет испытана в реальных условиях процедура арпионного торможения. То еще развлечение… Колонисты выполнят визуальный контроль корпуса “Гиппарха”. С почтительного, конечно же, расстояния: защита корпуса будет поднята и отшвырнет любое инородное тело, будь то шальной астероид, будь то космический катер. Никто не станет опускать ее ради визитов вежливости, дорогое это удовольствие.

Затем арпионный двигатель будет запущен на полную мощь. Устремится вдоль квантовой струны или “собственного трека”, как называет ее Люстиг, не отклоняясь под воздействием гравитационных полей. Если верить экспертам, в теории мы способны развить гиперсветовую скорость. Но это не входит в планы данной миссии. Хотя бы потому, что конструкция “Гиппарха” может не выдержать… Чего именно? Нагрузок? Искажений пространственно-временного континуума? Не стоит-де забегать вперед научной мысли. Как будто мы уже не забежали!.. На самоподготовке Люстиг, по своему обычаю – в раздражающе взвешенных выражениях, пояснил: корпус не проблема, хрен бы с ним, с корпусом. Никто не знает, как поведет себя структура космического вакуума, когда в нее со всей дури вдруг воткнется гиперсветовой шприц. Есть гипотезы, есть теории, но нет точного знания. А мы, что ни говори, все ж таки живые люди, не морские свинки, чтобы ставить на нас запредельные эксперименты.

Если я верно понимаю, задача миссии – продемонстрировать, что человечество совершило фазовый переход к эпохе галактической экспансии. Нет резона в военных конфликтах, религиозных распрях и прочей хрени, когда всех нас ждет Галактика.

Но чтобы проект “Гиппарх” не обернулся феерической вампукой, а утвердил торжество научной мысли, мы должны вернуться. Никакого избыточного риска. Очень быстро, прыг туда и скок обратно.

А теперь внимание: по расчетам, за восемь часов “Гиппарх” пересечет Солнечную систему и достигнет внешних границ пояса Койпера.

Койпер – это не просто далеко. Это чертовски далеко.

Если мы справимся, если “Гиппарх” не развалится при торможении, если никакие квантовые эффекты не лишат нас рассудка… Если мы вернемся… Тогда все в мире было не напрасно.

Мы сидим в своих креслах, перебрасываемся прохладными репликами и ждем промежуточного финиша возле Юпитера. Там впервые потребуется участие пилотов в управлении кораблем. Ничего нового, все это мы уже проделывали на тренажерах и возле Луны. Мы – это Люстиг, который уткнулся в свой планшет, Монк и я. Научные специалисты сочли, что сидеть и пялиться на серые экраны не лучший способ времяпрепровождения, и удалились каждый в свою лабораторию.

Наш привод игнорирует старину Ньютона: арпионное торможение – не энергозатратная борьба с инерцией, а банальное прекращение движения. Еще один нюанс, с которым мудрено примириться.

“Полный стоп”, – говорю я.

Упругая волна приливает от пяток к голове. Момент слабой тошноты. Внезапное чувство, будто все твое существо устремляется куда-то в обратном направлении, туда, где оно было несколько сотен миль тому назад. На ногах не устоять – рухнешь колодой или, если успеешь сгруппироваться, осядешь на задницу. Но мы сидим в креслах и потому переживаем это необычное ощущение разделения души с телом без последствий. И это все.

“Гиппарх” прибыл на орбиту Юпитера.

Классической астронавтике конец. Межпланетные перелеты превращаются в каботаж. Небритые дальнобойщики с пивом и девками. Японские туристы с фотокамерами. Русские колонисты с богатым духовным миром.

Даже не знаю, радоваться или грустить».

 

– «Гиппарх», добро пожаловать в систему Юпитера.

– Благодарим. Здесь командир Байрамова. С кем я говорю?

– Диспетчер Мартынов, научная станция «Каллисто». Приступаем к внешнему осмотру корпуса. Желаете услышать директора Кларка?

– Нет необходимости.

– Это правда, что к вечеру вы будете в Койпере?

– Смотря что считать вечером.

– Вы в курсе, что «Гиппарх» со стороны похож на статую Христа-Искупителя в Рио?

– Да, мне говорили. Не будем засорять эфир лирикой.

– Визуально с вами все в порядке. Протоколы осмотра транслируются на ваши компьютеры.

– Доктор Люстиг?

– Подтверждаю прием протоколов, командир.

– «Каллисто», мы признательны за радушный прием. А теперь держитесь от нас подальше, мы начинаем разгон.

– Мегаметр пустоты вам по курсу, «Гиппарх».

– Мегаметра будет маловато, но спасибо.

 

«Дорогой Дневник!

Арпионный привод делает забавным анахронизмом психологическую совместимость экипажа. Нужно быть законченным психом, чтобы испортить отношения с коллегами за сутки полета. Но психи летают в космос только в плохой старой фантастике. Даже Монк, при всем его гоноре, не успеет мне всерьез досадить. Надеюсь.

Опять же из старой фантастики: наконец-то станет жизненной ситуация, когда астронавты, пускаясь в опасное межпланетное путешествие, знакомятся на борту корабля.

Люстиг: “Командир, хотите посмотреть, как выглядит старт арпионного корабля со стороны?”

Я: “Спасибо, насмотрелась”.

Люстиг: “Это не анимация и не тренажер. Юпитер был так мил, что к протоколам пристегнул полученное с Земли видео нашего ухода с лунной орбиты”.

Монк: “Я не прочь взглянуть”.

Неб (возникая у меня за спиной и шумно устраиваясь в пассажирском кресле): «Командир, ну пожа-а-алуйста…»

Я: “О боже…”

На главном экране возникает картинка. “Гиппарх” в цвете и объеме, в масштабе тысяча к одному. Вместо задника красивое звездное небо с белыми лоскутками туманностей. В правом нижнем углу слабый отсвет невидимого лунного диска. Снимал, как я понимаю, какой-то дрон-смертник, потому что все обитаемые объекты были загодя удалены из зоны старта. Так сказать, во избежание. Оператор Мартынов отметил сходство корабля с заваленной набок статуей на массивном постаменте. А по-моему, куда более сходственно с авангардным подсвечником.

Подсвечник висит в пространстве, словно бы сам не понимая, как и зачем тут оказался.

Затем он исчезает. Просто исчезает, без дешевых эффектов и небесных знамений. Был, и нет его. Как раз в тот момент, когда я произнесла сакраментальную фразу: “Мистер Монк, разрешаю старт”.

Все зрители, не исключая меня, синхронно исполняют вздох облегчения и восторга.

Спустя мгновение картинка забивается помехами и гаснет. Смертник получает свое по полной.

К такому положительно нельзя привыкнуть.

Сверхъестественная скорость выметает из меня остатки сомнений, сдувает налет цинизма. Я ужасно хочу, чтобы все получилось».

 

– Командир, у нас проблема.

– Райнер, оставьте голливудские шуточки при себе.

Люстиг отбросил окуляры на залысый лоб и посмотрел на Светлану стеклянными глазами, в которых не читалось и тени тревоги. Это в нем всегда сбивало с толку.

– Простите, командир, – сказал он. – Привод развил импульс выше того, что предусмотрен программой полета.

Светлана удержала мгновенно возникший в голове естественный вопрос: «Как такое возможно?». Еще будет время.

– Чем это грозит кораблю?

– Кораблю – ничем. – Люстиг в очередной раз продемонстрировал свою приверженность точным формулировкам. – Но есть угроза задачам миссии.

– И экипажу, – ввернул Монк.

– Да, – согласился Люстиг. – Экипажу, а следовательно, и миссии.

– То есть мы неуправляемо летим невесть куда? – уточнила Светлана.

– Именно так, командир, – подтвердил Люстиг.

– Мистер Монк… – начала было Светлана.

Научные спецы! Их кресла пустовали.

Чтобы вернуть этих раздолбаев из лабораторий, потребуется время. Но каждая секунда увеличивает неопределенность.

Торможение будет мгновенным и безынерционным, хотя обратного рывка… когда душа отделяется от тела… не избежать.

Светлана вдавила сенсор общей тревоги. За спиной нервно, с пульсациями застонало. «Надеюсь, дело ограничится синяками».

– …полный стоп, – закончила она.

– Выполнено, командир, – откликнулся Монк.

Очень быстро. Должно быть, отключил привод, пока она размышляла о последствиях.

– Мы продолжаем движение, – сообщил Люстиг невыносимо спокойным голосом.

«Какого черта?!» – подумала Светлана.

– Мистер Монк, повторить процедуру торможения.

– Уже, командир.

«Слишком скоро соображаешь, сукин сын».

– Райнер?

– Импульс сохраняется. И… м-м… нарастает.

«Так сделай что-нибудь, ты инженер!»

На командный пост ввалился Неб, прижимая ладонь ко лбу.

– Неловко говорить, – раздраженно объявил он, – но я рассек башку! Как на грех, не нашлось темного пластыря, посему буду ходить с белой блямбой на макушке, немым укором вашему хулиганству. Что у вас творится, коллеги?!

– Сядьте и заткнитесь, Неб, – лязгнул Монк. – Мэм, я предлагаю…

– И вы заткнитесь, мистер Монк.

Возникший неслышной тенью Эрик Чан, к его чести, никаких претензий не высказывал. Потирая ушибленное плечо, с каменным лицом тихонько занял свое место.

– Командир? – спросил Люстиг.

Светлана мысленно сделала глубокий вдох. Выругалась, тоже мысленно. Могла и вслух, никто бы не осудил.

– Гасите всю энергосистему.

– Командир, это чревато…

– Выполняйте, мать вашу.

 

«Дорогой Дневник!

Кажется, ни черта у нас не вышло».

 

– Что скажете, Райнер?

– Во всяком случае, мы уже не летим, – осторожно заметил Люстиг.

– Ну хоть что-то, – проворчал Монк.

– И у нас появилось время для размышлений, – констатировала Светлана. – Состояние корабля?

– Сообразно ситуации, – сказал Люстиг. – Системы регенерируют после аварийного сброса. Все не так плохо.

– Ну, договаривайте, – буркнула Светлана. – Я отдала неверный приказ?

– В том-то и дело, командир, – вздохнул Люстиг.

– Райнер, не тяните резину, – сказал Неб. – Мы обречены, sawa?

– Вы отдали единственно верный приказ, – произнес Люстиг. – Но с запозданием. Это следовало бы сделать сразу, как только я объявил о проблеме. Но вы этого знать не могли.

– Надеюсь, – сухо заметила Светлана.

– Привод наращивал импульс за счет энергетических ресурсов корабля. Это штатная ситуация, она конструктивно предусмотрена. Но почему привод пошел вразнос, я ответить не готов. Для этого нужно вернуть его на стенд и провести ряд экспериментов. Все же арпионная физика во многом остается интуитивной, нежели формализованной.

– Звучит вдохновляюще, – сказал Монк. – Вы имеете в виду, Райнер, что привод мог сожрать всю энергию корабля для того лишь, чтобы унести нас к черту на рога?

– Близко к истине, Монк, – кивнул Люстиг. – И он своего добился в полной мере.

– То есть у нас нет энергии? – спросила Светлана.

– И мы у черта на рогах? – прибавил Монк.

– Именно так, господа, – торжественно заявил Люстиг. – Очень верное наблюдение. Мы в аду и с голым, простите за прямоту, задом.

– Супер, – сказала Светлана ясным голосом.

Все обратили к ней взоры, полные выжидательного внимания.

– У нас, кажется, есть программа экстремального выживания, – невозмутимо продолжала она. – Самое время применить ее на практике.

– Да, командир, – произнес Неб внушительным голосом. – Есть такая программа. На случай, если мы потерпим крушение при столкновении с космическим камнем. Если рухнем в пустыню или плюхнемся в океан. Ситуация же, когда мы висим в пространстве внутри остывающей консервной банки, считается статистически наиболее вероятной.

– Разумно, – сказала Светлана. – Очень жизненная ситуация. Кто-нибудь в нее попадал? Не поднимайте руки, это риторический вопрос… Что ж, действуем по обстоятельствам.

– Как именно? – деловито спросил Люстиг.

– Эрик, – сказала Светлана. Тот немедленно встал и одернул куртку. – Разберитесь, где мы находимся. Хотя бы приблизительно. Неб, вам надлежит адаптировать программу выживания к нашей ситуации… гм… статистически наиболее вероятной. Ознакомить команду с поведенческими практиками. Экономия ресурсов, энергии, что там еще… И, возможно, нам потребуются нейростимуляторы.

– Что-то мне диктует, что потребуются, и в изобилии, – раздумчиво промолвил Люстиг. – Только не мне.

– Вычеркиваю, – с готовностью сообщил Неб.

– Вы, Райнер, – обратилась Светлана к Люстигу. – Мне нужно представление о том, что случилось с приводом. И каковы шансы на его запуск для возвращения. Подозреваю, эти цели взаимосвязаны. Монк…

– При всем уважении, мэм, – сказал тот. – Джентльмены, это касается всех.

– Хотите сделать заявление, сэр? – усмехнулась Светлана.

– Так точно, мэм. – Монк выпрямился во весь свой немалый рост. – Теперь, когда мы далеко. Когда нет связи с Землей. Когда решаем только мы и никто за нами не наблюдает. Госпожа Байрамова, не считаете ли вы, что в сложившихся обстоятельствах командование должен принять человек, который не запаздывает с решениями?

«Бунт на корабле, – мрачно подумала Светлана. – Ожидаемое событие, я с самого начала была к нему готова. Все равно мерзко».

– Никак не уйметесь, Монк? – спросила она с иронией. – Для вас это так важно?

– Я – потомственный командир, – твердо сказал Монк. – Сын командира и внук командира. За моими плечами целая толпа лидеров. Это не просто опыт – это ген