О том как мы с доблестным идальго участвовали в одном высокоученом диспуте.

 

– И что же еще тебе предсказала оная цыганка, Начо? – вопросил Дон Саладо, удовлетворенно отодвигая в сторону пустую миску.

Надо же, не забыл!

Я свою похлебку давно уже проглотил и хлеб дожевал, и теперь от нечего делать обозревал старый ржавый щит, висевший возле окошка. Ну и рухлядь! Как раз для моего рыцаря.

– Цыганка эта, сеньор, велела мне опасаться Святой Клары, потому как именно от нее мне смерть приключится.

– Гм‑м…

 

Как хорошо, когда вокруг ни единой мавританской рожи! Все здесь свои, все добрые кастильцы. На первый взгляд, во всяком случае.

Здесь – это на постоялом дворе «Император Трапезундский». Я не ошибся – аккурат за горочкой распаскудной, где на нас напали, двор этот находится. То есть для меня – постоялый двор, для Дона Саладо же, понятое дело, замок. Хорошо еще, не великанский! Замок, не замок, но тут уж точно – не мавры обитают. Не мавры, не мориски, не мудэхары, не эльчи[24]. Не суются они сюда. И хвала Деве Святой!

Про мавров (они же – злобные великаны) я прямо с порога здешнего хозяина расспросил. Он даже не удивился, а ежели и удивился, то тому, как это мы с моим идальго живыми сюда добрались. Гиблые там места, за горой. Сплошные мориски, Магомету своему паршивому чуть не в открытую поклоняются, а тех, кто мимо проезжает – в ножи. За последний год аж семеро пропало. И купцы, и просто народ бродячий, вроде нас.

Послушал я, головой покачал, перекрестился даже. А потом и удивился – слегка. Ежели мы с Доном Саладо дюжину этих душегубов разогнали, то чем другие хуже? Купцы‑то без охраны не ездят, даже самые захудалые.

А похлебка тут хороша! Только у мяса вкус какой‑то сладковатый.

 

– Однако же, Начо, – молвил рыцарь после долгого раздумья, – сдается мне, что предсказание сие не должно тебя тревожить. Не говорю уже о том, что Святая Клара никому еще не приносила зла да и принести не может, какова цена сиим пророчествам? Маги и ворожеи редко говорят правду, ибо королем у них сам Отец Лжи, коего называть мы тут поостережемся.

Я пожал плечами, а самому стыдно стало. Не то, чтобы я в это все поверил, но с тех пор ни в одну церковь Санта‑Клары не заходил. Вот, наверное, обижается она на меня!

А насчет этих самых магов и ворожей…

– А я слыхал другое, рыцарь. Того, кого вы называть не захотели, вообще не следует опасаться. Ведь Господь всесилен, так? Кто же против него бороться сможет? Между прочим, в старых книжках, где ад описан, сказано, что этот самый, кого мы не называем, лежит на самом донышке в цепях, а его с боков огнем подпаливают. Это сейчас попы стали нас Им пугать – чтобы мы церкви десятину платить не забывали.

– Помилуй, Начо! – борода‑мочалка недоуменно дернулась. – Кто мог рассказать тебе такое?

И действительно, кто? Зря я об этом заговорил. И с кем?

– Один… один священник. Падре Рикардо его звали. Я как из дому ушел, в Севилью попал. Мне и семи лет тогда не было. Так он, священник этот, не дал мне с голодухи сгинуть. Даже читать выучил…

– Достойный, видать, человек, – кивнул Дон Саладо. – Однако же, взгляды его…

– Да… Взгляды… – вздохнул я. – Это вы в самую точку попали, рыцарь. Точнее не бывает.

Не люблю об этом вспоминать. О чем угодно – только не об этом!

– Может, стоит спросить у здешнего хозяина вина? – поинтересовался мой идальго. – Потому как вид у тебя, Начо, стал уж больно невеселый!

Ну, разве что вина…

 

Вино мы потребляли в доброй компании. Повезло – сюда, к Трапезундскому Императору, нечасто гости заглядывают – опять же из‑за этих самых морисков. В этот же вечер народу собралось немало. В углу двое купчиков, из тех, что вразнос торгуют, у окошка, прямо под щитом ржавым – широкоплечий молодец в красной рубахе, а за соседним столом – толстячок в темном балахоне. Ну, и сам хозяин, так сказать, сеньор Трапезундский.

А еще служаночка. Чернявая такая – точь‑в‑точь цыганка. Поглядел я на нее…

Да‑а‑а… И чего это мне, белому, такие цыганочки всегда нравятся?

Вот она нам вина и принесла. Я нарочно по полкружки заказал, чтобы вновь ее подозвать.

Глядел я, понятное дело, не только на нее. Любопытство, конечно, грех, и грех изрядный, но чего еще делать, когда целый вечер впереди? Тем более, если не пялиться, а потихоньку, полегоньку…

С купчиками – полная ясность. Ни на кого не смотрят, руки на поясах, к деньгам поближе. Шушукаются, тихо так. Ну и пусть себе. А тот, что в рубахе красной – ну чистый мясник! Ручищи – каждая с бычью голяшку, а глаза…

Странные глаза! Или это свечной огонь в них отсвечивает? Страшновато даже! А так – парень как парень.

Хозяин… Да все они одинаковые, эти трактирщики! А вот толстячок в балахоне… Так‑так…

– А не спросить ли нам у хозяина, Начо, чей это славный щит украшает зал этого замка?

– А?!

Фу, ты, задумался! И действительно, отчего не спросить?

 

– Щит этот, любезные сеньоры, не простой щит, скажу я вам. Ибо принадлежал он не кому‑нибудь, а самому императору Трапезундскому сеньору Мануэле, коий как раз двести лет тому изгнан был турками из своих земель, после чего отправился в нашу Кастилию, дабы помочь добрым христианам в борьбе со злокозненными маврами…

Хозяин прямо‑таки светился от довольства. Кажется, он только и ждал этого вопроса. И то, зря, что ли, щит повесил?

– Предок же мой служил в его отряде. И, скажу я вам, не последним был он бойцом! И вот после злой сечи сеньор Мануэле пожаловал сей щит пращуру моему. Я же, сей постоялый двор приобретя, повесил реликвию эту, дабы все могли узреть память о давней славе.

 

Я покосился на Дона Саладо. Тот даже рот раскрыл, да так, что борода в кружку с вином влезла. Ну еще бы!

Слушали, конечно, не только мы. Даже купчики шушукаться перестали. Лишь парень в красной рубахе и ухом не вел. Все так же сидел, ручищи на груди сложил, а в глазах – огоньки свечные.

– А посему, любезные сеньоры, – закончил хозяин, – давайте выпьем за всех славных рыцарей, что в нашей Кастилии жили и сейчас живут. За их доблесть да за их подвиги!

Ну кто же за такое пить откажется?

Подбежала служаночка‑цыганочка, в кружки вина плеснула. Подмигнул я ей, она – мне…

Выпили!

– Однако же странно, сеньор хозяин. Не обманули ли вас с этим щитом?

Кто это сказал? Толстячок? Точно, он!

– Извольте взглянуть, сеньоры!..

Встал – чуть скамью не опрокинул, к щиту прокосолапил. А это что из‑под балахона випирает? Никак кинжал носим? Дрянь, конечно, ножичек… Кто же мы такие? Меня чуток постарше, под носом усики темные, на переносице пятно, не иначе окуляры надевает…

– Сей щит, сеньоры, есть ни что иное, как brusttartsche, то есть грудной тарч, именуемый также венгерским. Вот, извольте видеть, здесь справа выемка, дабы сподручно было действовать копьем. Он и вправду с Востока, из Венгрии или Полонии, причем достаточно редкий, поелику упомянутые тарчи делались обычно из дерева, сей же – стальной. Однако же вошел щит этот в обиход лишь в прошлом веке, а посему никак не мог принадлежать оному императору…

– Вы, я вижу, сеньор, весьма ученый человек, – с глубокой обидой в голосе молвил хозяин. – Мы‑то люди простые!

– Я лисенсиат, с вашего позволения, – гордо молвил толстячок и приосанился.

То‑то мне сразу Саламанкой[25] запахло!

– К тому же, сеньор хозяин, ни в одной книге я не читал о приезде упомянутого вами сеньора Мануэле в Кастилию. Да и нужды в том не было, ибо только тридцать с небольшим лет назад Трапезунд был захвачен турками…

– Как вашей милости угодно будет, – вздохнул хозяин.

Мне даже его жалко стало.

– Да разве это важно, сеньоры!

Славный Дон Саладо вскочил, воздел худую руку к деревянной люстре.

– Кто бы ни был тот, чье отважное сердце защищал сей щит, он, верю, был славным рыцарем. Ибо хоть и худо я вижу ныне, рассмотреть я смог на сем щите следы лютых ударов. Кто ведает, может, был сей идальго не менее славен, чем Ланчелоте или сам король Артуро, да только не нашлось поэта, который бы воспел деяния его. А посему почтим Неизвестного Рыцаря, который этим щитом защищал нашу Кастилию и весь христианский мир! Да воссияет слава рыцарства в веках!

Уф, сказал! А хорошо сказал! Хозяин прямо‑таки расцвел, купчишки переглянулись, цыганочка рот раскрыла.

Я ей снова подмигнул…

Только парень‑мясник даже не моргнул. Лишь в глазах огоньки блеснули.

– А‑а, это вы, сеньор, Мэлори, видать, начитались! – махнул пухлой ручкой лисенсиат.

– Простите? – растерялся Дон Саладо. – Какого Мэлори?

– Да англичанина Мэлори, – вздохнул толстячок. – Книгу его «Смерть Артура» именуемую, два года назад в Мадриде перевели на кастильский и издали. Не читали? И не советую, ибо все это – басни и ерунда! Прочтя такую книгу, поневоле пожалеешь, что сеньор Хуан Гуттенберг изобрел способ тиснения книг. Раньше такую ерунду читали в лучшем случае десятки, теперь же тысячи, а скоро, не дай Господь, конечно, миллионы. Вся эта чушь с баронами, драконами, эльфами…

– Что вы называете чушью, сеньор лисенсиат? – возопил Дон Саладо. – Рыцарство? Короля Артуро?

Эка завелись! Хозяин поближе подошел, и купчишки пересели…

Только парень все там же. Или он просто глухой?

– Да не рыцарство, сеньор, – вздохнул лисенсиат. – Хотя и о рыцарстве можно сказать не только хорошее. Сейчас же, после изобретениями бомбард и аркебуз рыцари просто смешны!

…Мочалка Дона Саладо встала дыбом.

– Да Господь с ними, с рыцарями. Настоящими, я имею в виду. А чушью я назвал те нелепые басни, которые сейчас пишет кто не лень и, увы, издает. Вот увидите, люди скоро с ума сходить начнут. И немудрено! Ланцелот, король Артур… Да их и не было вовсе! По крайней мере таких, как пишет этот англичанин…

– Позвольте, сеньор, – не выдержал один из купцов. – Однако же Артур действительно существовал. Это все ведают!

– Кто ведает? – вновь махнул пухлой ручонкой лисенсиат. – Читатели этих, как их стали теперь называть, романов? Если этот Артур и жил, то он был не король, а обыкновенный разбойник…

Хорошо, что я был начеку и вовремя перехватил руку моего идальго! А то быть бы сеньору толстячку если не без головы, то уж без языка – точно.

…Меч я на всякий случай положил рядом с собой – чтобы Дон Саладо не дотянулся.

– Но древние летописи… – не сдавался купчик.

– Древние? – лисенсиата явно понесло – по кочкам, по кочкам. – Единственная достоверная летопись, сеньоры, где говорится об Артуре, это книга англичанина Ненния да разве еще труд Гильдаса, тоже англичанина, хоть он, по мне, все же сомнителен. И что же там сказано? Артур, да будет вам известно, всего лишь вождь наемников, который помогал римскому военачальнику Амброзию в войне с какими‑то варварами. Сей Артур и вправду неплохо бился, но зато не был чист на руку и разграбил некое аббатство, за что его отлучили от церкви…

…На этот раз Дона Саладо пришлось хватать за плечи.

– А все остальное – выдумки, – пухлая ручка рубанула воздух. – В «Хронике» Вильяма Малмсберийского сказано, что Артур один‑одинешенек сокрушил девять сотен врагов, у Гальфрида Монмутского Артур уже король и даже, кажется, император. Ну, а после и говорить нечего… К слову, если вы так любите всякие байки, отчего бы не вспомнить легенду о том, что Артур и все его рыцари были страшными оборотнями?

– Но как же гробница Артуро? – не выдержал славный Дон Саладо. – Ибо слышал я, что найдены были кости великого Артуро и супруги его, прекрасной королевы Гвиневры и погребены были с почестями в неком аббатстве, именуемом…

– …Гластонбери, – маленький нос лисенсиата нетерпеливо дернулся. – А в Дувре хранится череп сеньора Гавейна, Артурова племянника, в Винчестере же – тот самый Круглый Стол… Сеньор! Чьи‑то кости действительно нашли, а в Винчестерском дворце стоит какой‑то старый стол. Но помилуйте, все это требует надежной атрибутации, которую, естественно, никто не проводил!

На этот раз даже мой идальго не нашелся, что сказать. Слово «атрибутация» его, кажется, добило. Я между тем, изрядно наскучив этими высокими материями, вновь поглядел на служанку.

Улыбнулась! Эх, если бы не мой рыцарь калечный под боком да не хозяин!

Хотя…

Встал я, к двери подошел, вроде как во двор собрался. То ли воздухом подышать, то ли по нужде. В самое время вышел – сеньор лисенсиат вновь с хозяином сцепился – на этот раз из‑за королевы Гвиневры.

Встал я на пороге, глазами служаночку нащупал.

Подмигнул.

Вышел…

 

На небе ни облачка, воздух тихий, звезды лампадками сияют.

Хорошо!

А интересно, если бы я этому мозгляку‑лисенсиату про тюрбан да про меч щербленый рассказал? Так ведь не поверит, толстяк!

Ага, дверь скрипнула! Она. Цыганочка!

– Ой, сеньор!

Ну да, конечно, «ой!» Я, между прочим, в сторонке стоял, меня еще и найти надо было. А ведь нашла!

– Начо Бланко к вашим услугам, прекрасная сеньорита, – улыбнулся я. – Сейчас и всегда!

– Мне… Мне идти надо, сеньор! Дядя… Хозяин который, прибьет, если увидит!

Говорит, а сама улыбается. И не уходит.

– Но ведь заснет же он когда‑нибудь! – усмехнулся я в ответ. – Ночью стукни в дверь…

Задумалась. Странное дело, вроде как помрачнела. Или это из‑за темноты? Кажется просто?

– Нет, сеньор Начо. Если я постучу… Или дядя постучит, или кто еще… Не открывайте! Что бы я ни говорила, что бы кто другой ни говорил… Святой Девой молю, не открывайте! И другу своему скажите!

Я только моргнул. Моргнул, рот раскрыл…

Ну и дела!

Пока моргал, пока рот закрывал…

Убежала!

 

Огляделся – пусто рядом,

В небо глянул – звезды в небе.

Ветерок блуждает в кронах

Где‑то птица прокричала.

И не знаешь, что же думать?

Помощь звать, орать от страха?

Или просто посмеяться?

 

В зале все еще кости Артуровы перемывали, но мне уже не до Артуро этого было. Вновь осмотрелся, на парня в рубахе красной поглядел…

…Блеснули огоньки свечные в глазах. Аж морозом меня ударило!

А тут и комната вспоминалась – моя. Та, в которую я уже вещи забросить успел, и где мне ночевничать предстоит. На втором этаже комнатушка, маленькая, только гроб и поставишь. И таких комнатушек на втором этаже целых шесть, значит, сегодня пять из них заняты будут.

Хорошо еще, комната славного идальго как раз напротив моей!

Или эта девчонка просто пошутить решила? Чтобы меня, нахала, отвадить?

Поглядел я на Дона Саладо, покачал головой:

– Э‑э, рыцарь! Эка вас развезло! Надо бы на двор прогуляться, водички в лицо плеснуть!

А сам его – за плечи. Чтобы не опомнился.

Опомнился, но уже на крыльце.

– Но… Начо! Я вовсе не…

Я прикрыл дверь, по сторонам поглядел.

– Слушайте…

Выслушал, вздохнул…

– Так и сделаем, Начо! Однако же если твои сомнения основательны, не должно ли нам предупредить остальных?

– О чем? – вздохнул я. – Что девчонка не велела мне дверь открывать? А если это правда, представляете, что с ней сделают?

– Но что же?..

– Увидим, – перебил я. – А вдруг все это байки? Как те, про короля Артуро?

– Ах, Начо, Начо, – укоризненно молвил рыцарь. Молвил, головой качнул. – Не будь таким маловером! Хотя должен тебе заметить, что щит, с которого и начался наш горячий спор, действительно не такой старый. Думаю, лет восемьдесят ему, но уж никак не больше.

Я не выдержал – улыбнулся.

 

Проверил щеколду – ничего щеколда, держит. Дверь посмотрел – крепкая дверь, сразу не выбьешь.

Только бы рыцарь мой не сплоховал! Прибегут, закричат, что в двери шайка злых великанов ломится…

Вытащил дагу из ножен, провел пальцем по острию…

Хороша, сам точил!

А, может, ерунда все? Не любит эта цыганочка заезжих ухажеров с серьгой в ухе – и отваживает?

В доме тихо, в коридоре тихо…

 

Даже мыши не шуршали,

Не скреблись под половицей,

И не лаяли собаки –

Тихо‑тихо, как в могиле.

Потолок в побелке новой,

Черный крест над изголовьем –

Будто в склепе я ночую,

Словно бы меня отпели!

Гаснет свечка, салом пахнет,

А я вспомнил почему‑то

Мясника в рубахе красной,

Огоньки в его глазах.

 

 

ХОРНАДА IV.