Конец истории о Принцессе и Юноше

 

– Мне снился страшный сон. Но теперь все прошло. Я тебя так люблю! – Юноша протянул руки, чтобы обнять Принцессу.

Не тут‑то было.

Принцесса подняла голову, взглянула на его искаженное страдальческой гримасой лицо и, отступя на шаг, в ужасе воскликнула:

– И ты всегда будешь таким? Не подходи, не подходи ко мне!

Слезы потекли из глаз Юноши. Нет, лицо его вовсе не было страшным.

"Какая Принцесса жестокая", – подумал я, позабыв, что сердце у нее заколдовано.

– Все напрасно, – грустно прожужжала Ахумдус. – Тут и я не могу помочь.

И в эту секунду откуда ни возьмись показался Ворон. Он подлетел к Принцессе и сказал человеческим голосом:

– Ведь ты так любила Юношу, пока тебя не заколдовал Турропуто. Вспомни, вспомни это. Люби его, и тогда…

Ворон не договорил.

Принцесса повернулась к Юноше и поцеловала его.

Страдальческая гримаса на лице Юноши исчезла, и каким же чудесным светом озарилось оно. И как засияло лицо Принцессы, теперь, когда любовь снова согрела ее сердце. Кончилось заклятье Колдуна!

Так вот что было скрыто в словах "Люби его, и тогда…"

Я бы мог написать, что после была свадьба и, как говорится в сказках, "и я там был, мед, пиво пил, по усам текло, да в рот не попало".

Но я описываю только то, что видел сам; пусть другие придумывают всякую всячину.

Не был я на этой свадьбе, должно быть, чудесной и веселой, но не для меня.

 

Последний бой с Турропуто

 

– Сдается мне, что здесь отлично справятся без нас, – прожужжала Ахумдус.

– К часам… Что‑то они скрипят и скрипят…

Мы поспели вовремя.

Магистр с ключом в руке карабкался по обледенелой лестнице. И Турропуто был тут. К счастью, он еще не оправился от удара льдиной и действовал не слишком уверенно.

Изловчившись, Колдун схватил Магистра за ногу.

"Тжарч‑Тжарч‑Тжарч", – оглушительно и противно скрипели часы.

 

Обратно в чужие, глухие века

Слепые, немые

Где солнце не светит и ночь глубока,

Где правда распята и царствует ложь,

Где правит законы кровавые нож.

И сказку на плаху выводит палач.

 

 

Слепые, немые века.

Тжарч‑Тжарч‑Тжарч…

 

Холод был прямо‑таки невыносимый.

– У‑у‑у‑у! Заморожу! – вопил Турропуто. – Превращу в сосульку!

– В бой, – отчаянно зажужжала Ахумдус.

Я с размаху вонзил матушкин волшебный ножик в красный нос Колдуна.

– У‑у‑умираю! Гибнет великий Турропуто, – завопил Колдун.

 

Он обеими руками схватился за лицо и, конечно, выпустил ногу Магистра, который стал быстро подниматься к часам.

Колдун сразу опомнился, но Магистр вытащил из кармана здоровенную звезду первой величины и так ловко швырнул ее в лоб Колдуну, что тот, снова взвыв от боли, скатился с лестницы.

Теперь, наконец, Магистру удалось завести часы.

"Донн‑донн‑донн", – зазвенели они.

Тьма рассеялась, и все залил ласковый лунный свет.

 

Донн‑донн‑донн –

Это песня о том, что,

Если любишь, сбудется,

А горькое горе забудется, –

 

пели часы, как поют все часы на свете.

Им, часам, должно быть, кажется, что в этой песенке самая главная правда.

А если песенка не сбывается? Бывает ведь и так?!

– Если она не сбывается, часы не виноваты, мой мальчик, – сказал мне потом Учитель. – Это правдивая песня, и, чтобы она сбылась, надо только очень крепко любить. И бороться за свою любовь против всех колдунов. И страдать, и ждать, если так суждено. И быть честным, даже если тебе грозит гибель.

– Как ваш сын? – спросил я Учителя.

– Да, как Сильвер.

…Светало. Теплый утренний ветерок вертел сотни флюгеров.

– Залетим на прощанье в ратушу, – сказала Ахумдус.

Странный, синий и розовый свет наполнял сводчатую залу. Я взглянул на картину и увидел Принцессу. Теплое сияние лилось из ее глаз. Смерть, стоявшая прежде за ее спиной, отступала в глубину картины. Она отступала вместе с тьмой, и с Жабом Девятым, и со всеми его страшными Альфонсио. А сияние, лившееся из прекрасных глаз Принцессы, становилось все ярче. Оно достигало сводчатого потолка ратуши, и летучие мыши, гнездившиеся там, с противным испуганным писком прятались от этого света, метались и куда‑то исчезали.

 

– Прощай! Больше я никогда не увижу тебя, – прошептал я, стараясь удержать слезы. – Ты не узнаешь, как я тебя люблю. Но ты навсегда останешься в моем сердце – такой, сияющей и согревающей своим сиянием мир.

– Нам пора, мальчик, – тихонько напомнила Ахумдус Мы вылетели из ратуши. Показался узкий переулок и знакомый дом под черепичной крышей. Снова то, что представилось издали пятнами сырости или тенями, слилось в человеческую фигуру. Я увидел Магистра, не то нарисованного, не то прислонившегося к стене. Он был подпоясан фартуком, расшитым разноцветными звездами. Сонно улыбающаяся Луна прикорнула на его плече.

А Ножниц не было.

Я обрадовался этому и только успел подумать: "Куда же они подевались?", когда под крылом Ахумдус показался маленький дом, окруженный садом. Седой старичок стоял среди роз и ржавыми Ножницами стриг черного козла. Вдруг Ножницы с противным лязганьем вырвались из рук и набросились на ближайший розовый куст. Они срезали бы все до единого цветы и даже все бутоны, но старичок вовремя схватил их.

– Держи Ножницы! – крикнул я старичку. – Держи их крепче, не выпускай из рук, запирай на ночь на семь замков, а то они наделают много зла!

…Мы летели вдоль главной улицы. Из‑за угла вышел Турропуто. Ну и жалкий вид был у Колдуна! Рука подвязана, на глазу пластырь. Красно‑синий нос распух.

Мы опустились пониже, и я закричал, что было силы:

– А вот кому нужны битые колдуны, ломаные кости, старые тряпки, колдунские фокусы‑покусы.

Турропуто подскочил, завертелся, и тысяча ветров завыли, закружились, как голодные псы.

Но Ахумдус благополучно ушла в высоту.

Весь город покрыл глубокий снег. Торговец вывесил в витрине магазина плакат:

"Ввиду неожиданного наступления зимы дешевая распродажа осенних и летних товаров!" Девочки лепили снежных баб с морковными носами. Мальчики играли в снежки.

Мы с Ахумдус влетели через форточку в комнату гостиницы, откуда нынешней ночью начали путешествие.

 

 

Глава шестая