Начало августа. Средняя полоса России

Черная стрела

 

– Там еще осталось?

– Спиртяги? Есть маленько. Пей, я не хочу больше.

Василий Шукшин. Охота жить

 

«…И обратиться к врачу!»

Ну, ни фига ж себе! Случаем, не отравятся помощнички? Не, не должны – бабка Федотиха клялась, что еще ни один не отравился. А вдруг? Самому, что ли, сперва попробовать?

Лешка открутил пробку, понюхал…

Скривился…

Закрыл глаза…

Глотнул быстро‑быстро!

И едва перевел дух, вытирая выступившие на глазах слезы, больно уж убойной штуковиной оказалось бабкино зелье. Еще бы – «при попадании на кожу промыть водой и обратиться к врачу»!

А, в общем, сойдет – то, что надо. Застегнув рубаху, Лешка взял канистру и быстрым шагом направился к избе бабки Федотихи.

Федотихи дома не оказалось, а вместо красной бабкиной «Таврии» у веранды стоял синий милицейский «уазик». Спрятав канистру с бутылкой в ближайших кустах, молодой человек осторожно заглянул во двор… и сразу же столкнулся с вышедшим на крыльцо участковым – веселым молодым парнем в чине старшего лейтенанта. Звали его… блин, да как же? Лешка так и не вспомнил – милиционер представился первым:

– Участковый уполномоченный Бобриков, Иван Иваныч.

– Леха… Э‑э… Алексей.

Участковый подмигнул:

– Ты, Леха‑Алексей, местный?

Лешка кивнул:

– Почти. Здесь, на практике.

– А! – Участковый, как показалось юноше – радостно – сдвинул на затылок фуражку с разлапистым двуглавым орлом. – Так это ты трактор в болотине утопил?

Тьфу‑ты! И этот уже в курсе! Ну, Ленка… Хорошая, конечно, баба, но язык – что помело.

– Не, не утопил, – Лешка мотнул головой. – Застрял просто… А вам, поди, Ленка наплела, почтальонша?

– Не наплела, – старший лейтенант многозначительно поднял вверх большой палец. – А проинформировала, как и полагается любому добропорядочному гражданину. Ты ведь добропорядочный гражданин, Леха‑Алексей?

Лешка не знал, что и сказать, промямлил только:

– Ну да… наверное…

– А раз гражданин, – голос участкового внезапно стал жестким. – Так исполняй свой гражданский долг. Короче – заходи, понятым будешь! – Старший лейтенант гостеприимно распахнул калитку пошире и, обернувшись во двор, закричал:

– Миха, с тебя пиво – второго понятого нашел!

Миха – угрюмого вида субъект в потертом джинсовом костюме и щегольских остроносых туфлях, на вид не намного‑то и старше Лешки; судя по всему, следователь или опер – в ответ лишь призывно махнул рукой – подходи, мол.

– Здравствуйте, – Лешка поздоровался со второй понятой – той самой дачницей в мешковатых шортах, с которой не так давно уже виделся.

Та тоже узнала парня, улыбнулась:

– Встречались уже.

– Ну вот, – ухмыльнулся опер – или следователь, а, может быть, дознаватель. – Хорошо ли вы, граждане, видите вот эти посадки мака?

Лешка с дачницей переглянулись и, не сговариваясь, засмеялись:

– Да видим.

– Так вот, – ничуть не смущаясь продолжал опер (или…). – Хочу вас просветить о том, что, согласно действующему законодательству, масличный мак относится к запрещенным к возделыванию и культивированию растениям, таким образом – налицо явное нарушение У‑Ка Эр Эф.

– Так это на пироги!

– Ага, на пироги, – язвительно хмыкнул подошедший участковый. – Неужели вы, Ирина Петровна, не заметили захаживавших к гражданке Иваньковой неких не совсем адекватных личностей? Ведь по соседству живете.

– Да замечала, – Ирина Петровна – ага, вот ее как зовут, оказывается – перевела взгляд на Лешку.

Парень покраснел, хотя к неадекватным личностям себя уж никак не относил.

– Мне кажется, Иванькова спиртом торгует, – продолжала дачница. – Впрочем, это в деревне ни для кого не секрет.

– И для нас не секрет. – Старший лейтенант неожиданно вздохнул. – Только вот наказать как следует мы ее не можем – несовершенство законодательной базы… Почти такой же случай, как и с лесом – все видим, все знаем, да вот только мало что можем поделать – руки связаны.

– Тогда зачем…

– Ирина Петровна, законы не мы устанавливаем.

– Ладно, хватит вам, – снова махнул рукой хмурый. – Сейчас при вас мы запакуем вот эти вот запрещенные к возделыванию и культивированию растения в вот эти вот коробки – а вы потом распишетесь.

– А разве можно так? – дачница вскинула глаза. – Без хозяйки?

– Хозяйку, гражданку Иванькову Аграфену Федотовну, думаю, мы в ближайшее время вряд ли дождемся, – официальным тоном пояснил участковый. – А поскольку имеются веские основания полагать, что вышеуказанная гражданка Иванькова может сокрыть от следствия принадлежащую ей плантацию запрещенных к выращиванию и культивированию растений – по‑простому говоря, выдрать весь мак к чертям собачьим! – и тем самым уйти от ответственности, то – изъятие мы вынуждены производить без ее присутствия.

В ответ на эту тираду Ирина Петровна лишь пожала плечами, а Лешка подумал, что ничего себе работенка у милиции – веселая – этак у всех деревенских бабок можно мак повыдергать – с чем тогда будут пироги печь?

Участковый со старшим дознавателем – тот таки представился наконец – сноровисто повыдергивали с грядок весь Федотихин мак и, упаковав его в картонные коробки, наклеили на них бумажные бирки.

– Расписывайтесь! И вот еще здесь, в протоколе…

– Так тут же ничего не написано!

– Ничего, мы потом напишем…

Участковый улыбнулся и, поправив фуражку, поблагодарил граждан понятых за проявленную сознательность, после чего, тепло простившись с дачницей, задержал в калитке Лешку, тихо поинтересовавшись, продается ли в поселковом магазине пиво?

Лешка пожал плечами:

– Вроде бы завозили в сельпо.

– Вроде бы?

– Да нет, наверное, точно… Ну да, я сам видел…

Милиционеры радостно переглянулись.

– Ну, Леха‑Алексей, садись, подвезем.

Лешка, конечно, и рад бы… Да только бутыль со спиртом куда девать прикажете? Пришлось вежливо отказаться, поблагодарить… И, дождавшись, когда «уазик», переваливаясь на ухабах, исчезнет в дорожной пыли, рвануть со всех ног к кустам – за бутылкой.

Забросив пустую канистру на Федотихин двор, юноша припустил было со всех ног по тропинке, но вдруг резко остановился – вытащив из кармана рубашки мобильник, посмотрел на часы… Н‑да… Пока с Ленкой… пока здесь, с милицией… Время‑то! Уж конечно, ни к какому молоковозу можно было уже не спешить. Ну и черт с ним, и пешком не так далеко, Вовку только жалко – чай, заколебался уже ждать. Ничего не поделаешь, надо будет ему обязательно дать трактором порулить, вот только вытащить сперва…

– Молодой человек! – помахав рукой, окликнула от соседнего крыльца дачница Ирина Петровна. – Кваску попить не хотите? Холодненький.

Повернув голову, Лешка утер со лба пот и улыбнулся:

– Не откажусь.

– Так заходите, не стесняйтесь. Вас ведь Алексеем зовут? Нет‑нет, не разувайтесь, присаживайтесь на диванчик. А вот вам и квас! – Ирина Петровна с гордостью достала из стоявшего здесь же, на веранде старого холодильника запотевшую бутылку с какой‑то коричневатой жидкостью. – Свой! – не удержавшись, похвастала она, наливая квас в высокий стакан. – Пейте на здоровье!

Лешка медленно, с наслаждением, пил, с любопытством рассматривая висевшие на стенах веранды фотопортреты – благообразных седых старичков, некоторые из них даже были в старинных галстуках‑бабочках.

– Родственники? – поставив стакан на стол, поинтересовался Лешка.

Хозяйка вдруг засмеялась, замахала руками:

– Ой, нет. Это ученые. Этот вот, седой – Арциховский, наш знаменитейший археолог, а вон тот, в шляпе – Греков.

– Про обоих слышал, – Лешка улыбнулся. – Арциховский – археолог, по‑моему? А Греков – тот, что про Киевскую Русь писал?

– Молодец! – почему‑то обрадовалась дачница. – Откуда знаешь?

– Так… Интересовался, – Лешка даже смутился. А ведь раньше, ну, года четыре еще назад, вообще истории не понимал. – Думал – ну, было все когда‑то давно – и что с того? Сейчас‑то все равно по‑другому живут. Сейчас‑то так не думаю.

– И правильно, Алеша, – Ирина Петровна вдруг посерьезнела. – Видишь ли, дело в том, что прошлое всегда влияет на будущее, влияет до сих пор. Я сама научный сотрудник, могу говорить… Впрочем, сейчас мало кто знает историю…

– Да нет, – Лешка пожал плечами. – В школе ведь проходят… – он смешно наморщил лоб, вспомнить. – Ну, вот, хоть, к примеру – «Кровавое воскресенье», и прочее… Я‑то больше древнюю историю люблю, ну и средневековье…

– Да, Леша, – хозяйка безо всякого стеснения расхохоталась, да так заливисто и громко, что улыбнулся и Лешка. – Историю сейчас действительно «проходят»… Только все больше – мимо.

– А мы, к примеру, историчку совсем не слушались, она молодая была, а мы – балбесы, – признался юноша. – Вот математик – другое дело, ка‑ак врежет по башке указкой – мало не покажется!

– Ай‑ай‑ай, – с укоризной покачала головой Ирина Петровна. – Разве ж можно детей бить?

– Можно, – с полнейшей уверенностью отозвался гость. – Даже нужно иногда… Только не очень сильно, чтоб мозги не выбить. У нас ведь в школе как было? Как у всех – кого боялись, тому урок и учили. А историчку молодую – чего ж ее бояться? Балбесы, одно слово…

– Потому историю и не знают… и не только ее. А что касается прошлого – изучать его, наверное, могут все… «проходить», как ты выразился. А вот понять – доступно не каждому.

– Чего ж там такого недоступного? Думаю, там все, как и у нас.

– Понимаешь, Алеша, это только непосвященному кажется, что – «как у нас». На самом‑то деле… Те, кто жил в прошлом, не только выглядели иначе внешне, они были иными изнутри – думали не так, как мы, не так действовали, воспринимали мир совершенно иначе!

Лешка удивился – он‑то так пока не считал, может, от того, что еще учиться не начал:

– Что же они, инопланетяне, что ли?

– Для нас – да.

– И все равно, – упрямо сжал губы юноша. – Мне кажется, все же есть что‑то одинаковое. Вот, к примеру, напали враги – что сейчас, что в далекие времена. И что делать? Защищать свою землю от врагов, что тогда, что сейчас – ведь так?

– Так, – хозяйка согласно кивнула. – Только самое главное – знать, кто враг. Враги вовсе не обязательно скачут на лошадях и машут саблями. Бывает – сидят в правительстве.

– А, ну это – само собой, – засмеялся Лешка. – В нашем – особенно. Горючка уже столько стоит – никакое сельское хозяйство невыгодно. Удивляюсь, как еще эта агрофирма не развалилась.

– Уже разваливалась, Алеша. Не дали. Зоотехники, агрономы, механизаторы. Да тот же Василий Фомич, директор, его здесь по старому председателем называют. Быстро акционировались, чужих отшили, подряды взяли – хозяйствуют, даже дома вон, строят. Да ты пей‑пей, не стесняйся. Еще налить?

– Да нет, спасибо, – Лешка поднялся. – Спешу очень.

– А, ну тогда, конечно…

Ирина Петровна проводила гостя до самой калитки.

– Ваш? – Лешка с уважением кивнул на «шевроле».

– Да, – хозяйка улыбнулась. – Машина – это удобно. Даже, несмотря на пробки. Ты, Алексей, заходи еще.

– Зайду, – кивнул Лешка и, осмотрев участок, добавил. – Вы, ежели что сделать трактором – ну, там, пропахать, проборонить – обращайтесь.

– Спасибо.

– Только побыстрее, пока… – Лешка постеснялся сказать про университет, получилось бы – вроде как хвастается, а хвастать он не любил. – Пока в армию не ушел.

– А когда тебе в армию?

– Осенью.

– Не страшно?

Лешка хохотнул:

– А чего ее бояться? Руки есть, мозги тоже. К тому же считаю, каждый мужик должен в армии послужить. А то взять некоторых… Сидят, блин, рассуждают – «бей хачей», «Россия для русских», патриотами себя считают, а посмотришь – одного батя от армии откупил, второй закосил в больничку, третий вообще от военкомата в бега подался. Патриоты, блин! А в грудь себя руками стучат.

– Это ты правильно рассуждаешь. Очень правильно. Вот, все бы так – глядишь, и выбрались бы…

Помахав на прощанье рукой, Лешка аккуратно прикрыл за собою калитку и зашагал по тропинке к ручью. Солнце светило так яростно‑весело, так ярко, что, казалось, в небе наступил какой‑то праздник, на который с самого горизонта сползались гости – маленькие разноцветные облака и тучки. Рискуя споткнуться, юноша бросил на них недовольный взгляд: опасные это были гости, грозой попахивали! Не дай, боже, туч нанесет – уж тогда точно никакой «дэтэшкой» трактор не вытянуть. И даже – груженым «Камазом». Да и вообще, не очень‑то улыбается бежать к Черному болоту под проливным ливнем да еще в грозу. А ведь придется, если… Лешка остановился, поднял голову, внимательно всматриваясь в небо. Да нет вроде бы, не должна гроза собраться – ветра нет. Нет‑то нет, да облака‑то двигаются, правда, медленно… А, черт с ними.

Пройдя по мосточкам, Леха поднялся к трехэтажкам и, обойдя валявшееся на заросшей сорняками клумбе тело одного из местных алкашей, свернул к бараку.

 

«Колхозное общежитие № 3» – гласила засиженная мухами вывеска, а ниже, красным маркером рукою фельдшера‑практиканта Рашида было подписано: «имени монаха Бертольда Шварца» и «дешево сдаются комнаты молодым девушкам с ч.ю. и в.о.». Последняя надпись почти не врала – комнаты в бывшем общежитии действительно имелись, правда, находились они в таком состоянии, что вряд ли б подошли девушкам даже с «ч. ю», не говоря уже о «в.о.» Короче говоря, то были трущобы, по мере сил приводимые в относительно божеский вид лишь постояльцами‑временщиками, типа вот, практикантов – Лешки и его друзей. Вообще‑то, хоть какой‑то порядок был заслугой именно Алексея, тот, как детдомовец, весьма трепетно относился к собственному жилью, пусть даже и временному. Первым делом заставил приятелей снимать у порога обувь, вымыл пол и каждый день его подметал. Стены, за неимением в сельмаге дешевых обоев, Лешка самолично обклеил плакатами с изображением российских рок‑групп. Количественно преобладали «Ария» и «Король и Шут», за почти полным отсутствием прочих на местной почте. Можно, правда, было заказать, да Лешка не стал связываться – пока привезут и практика кончится.

Отперев большой амбарный замок, юноша зашел в комнату, с удовлетворением отмечая царящий там порядок – заправленные серо‑голубыми казенными одеялами койки, сияющее блеском, начисто протертое скомканной газетой окно, занавешенное турецкой тюлью, застланный цветной клеенкой стол. На столе, в окружении стаканов и блюдец, стоял кассетный магнитофон «Витэк», настолько старый, что даже местные гопники на него не зарились. Впрочем, работал старичок исправно – а что еще от него и надо‑то?

Аккуратно сложив магнитофон и бутыль со спиртом в небольшой рюкзачок, Лешка, откинув клеенку, выдвинул ящик стола и, подумав, отрезал несколько ломтиков дешевой чайной колбасы и треть зачерствевшего батона. Остальное оставил приятелям.

Еще раз осмотрев комнату, удовлетворенно кивнул и вместо резиновых сапог надел кроссовки – надоело уже в такую жару ноги парить! Сапоги хотел было тоже положить в рюкзак, даже наклонился, но тут же передумал – а, черт с ними, таскай тут! К трактору можно и босиком добраться, джинсы вот только подвернуть.

Выскочив из барака, Лешка прошел мимо сельпо и, справившись у подвернувшихся прохожих – не проезжал ли молоковоз с фермы? – разочарованно вздохнул. Ну, конечно же, проезжал! Часа два назад.

Словно скаковая лошадь, время стремительно неслось к вечеру. Вот уже и небо стало синеть, и, кажется, зажглись над головами первые звезды. Лешка специально остановился, поднял глаза – нет, звезд не было. Была туча!

Огромная, черная, с сизовато‑красным, подсвеченным заходящим солнцем, брюхом она медленно поглощала небо – неотвратимо и угрожающе, как наползающий на окоп вражеский танк. И тут грянуло, быстро, почти мгновенно – туча выбросила первый заряд молний, не дожидаясь полной оккупации неба. Сверкнуло, громыхнуло – да так, что едва не заложило уши! Где‑то за лесом, в деревне, залаяли, а затем истошно завыли дворовые псы. И хлынул ливень. Пронизывающий, сбивающий с веток листву, плотный, как пулеметная очередь.

Сразу промокнув, Лешка побежал, не заметив, что почва под ногами давно стала влажной, а впереди, за деревьями открылась кочковатая, поросшая осокой и редкими низкорослыми елками пустошь – болото.

Обрадовавшись – наконец‑то! – юноша с новыми силами бросился вперед, не обращая внимания на тугие водяные струи. Снова громыхнуло…

Ага, вот и трактор! А в кабине – Вовка. Да, это его силуэт чернел в синих вспышках молний.

Лешка замахал рукой:

– Эгей, Вовка, эгей!

Чего‑то он там нагнулся? Спит, что ли?

Не снимая кроссовок – а, все равно вымокли – юноша в три прыжка достиг трактора. Схватившись за ручку распахнутой двери, запрыгнул в кабину… И замер!

Вовка упал на руль лицом вниз. В спине его, прямо между лопатками, торчала черная злая стрела!

– Вовка… Вовка… Вовка‑а‑а! – перекрикивая грозу, истошно закричал…

 

Глава 3

Средняя полоса России

От сотворения мира

 

И поганые жестоко расправлялись с христианами: одних посекали, а других уводили в плен.

Сказание о нашествии Едигея

 

…Лешка.

Убит! Вовка убит! Да еще как изуверски – стрелой! Это кто ж так постарался? Что за тварь? Маньяк? Или какие‑нибудь мелкие пацаны играли, зацепили нечаянно, испугались да убежали, сволочи? Скорее второе – Лешка почему‑то никак не мог представить себе маньяка, рыскающего по болотам с луком и стрелами.

Дрожащими руками юноша перевернул труп на спину – в мертвых, удивленно распахнутых глазах Вовки отражались сверкающие молнии. Все так же шел дождь, и тяжелые капли молоточками стучали по крыше. Из груди мертвого мальчишки торчала окровавленное острие… Солидный выстрел, совсем не детский. Это ж какую силищу надо иметь, чтоб вот так натянуть лук! И какой лук!

Что же теперь делать?! Лешка обнял себя за плечи, задумался. Да, ведь вот‑вот, сейчас подоспеет обещанная помощь – «ДТ‑75» с Иваничевым и слесарями. Должны бы они уже появиться… Хотя… приедут ли в этакий дождь? Лешка невесело улыбнулся – приедут. Ради бутылки спирта – приедут, никакой ливень не страшен.

Или – все же не дожидаться, бежать за помощью самому?

В раздумьях Лешка высунулся наружу, прислушался… И в очередной вспышке молнии увидал высунувших из‑за кусточков людей! Уже приехали? Странно… Почему тогда не было слышно двигателя? Наверное, из‑за грома.

– Эй! – держась за ручку двери, крикнул Лешка. – Кто здесь? Дядь Ваня, ты?!

И – словно черная молния просвистела – сдавила тугой струною горло. Юноша захрипел, ничего не понимая, схватился руками за ременную петлю. Старался ослабить, да не тут‑то было – миг, и парень полетел прямо в болотную жижу.

Те двое, что скрывались в кустах, проворно подтянули его к краю болота, навалились, заломили руки.

– Эй, эй, что вы делаете?

От нападавших сильно пахло чесноком и какой‑то гнилью, лиц их не было видно в темноте, но Лешка все ж таки присмотрелся – как раз полыхнула молния… Ну и жуткие же рожи! Грязные, косоглазые! Точно маньяки…

Связав пленнику руки за спиной, маньяки, бормоча какие‑то непонятные слова, потащили добычу к лесу. Мало приятного ползать на брюхе, даже по скользкой траве.

– Козлы!

У самых деревьев Лешку рывком поставили на ноги, толкнув к еле заметной тропе.

– Иди! – грубо ткнули в спину.

Лешка пошел – а куда деваться? Попробуй тут побегай со связанными руками. Хоть бы скорей рассвело, хоть бы дождь кончился… Вот, кажется, меньше стал… А эти маньяки… Зачем он им? Будут издеваться, а после убьют? Запытают до смерти! Однако… Однако бедного Вовку ведь не пытали – убили сразу. Почему? Развлекались, гады – меткость свою показывали…

– Шабаш! – ухватив за плечо, парня сбили с ног и вновь куда‑то поволокли. Впрочем, недалеко – на небольшую поляну. Спутав ремнями ноги, толкнули под разлапистую ель…

– Ишо один, – со вздохом пробормотал кто‑то. – Как звать‑то, православный?

– Алексей…

– Откель будешь, Алексий? – свистящим шепотом поинтересовались из темноты.

– Агролицей номер сорок пять, под Мценском. Слыхали? – так же шепотом отозвался Лешка.

– А, так ты с Литовских земель, паря! Неужто и до Литвы белевцы проклятущие добрались?

Лешка ничего не понимал. Литва какая‑то… Белевцы… Пожав плечами, спросил:

– А вы откуда?

– Я с под Коломны. И мнози – с земли московской.

Странно как говорил незнакомец! «С под Коломны», «мнози»… Монах, что ли?

Впрочем, вовсе не это было сейчас важно.

– А эти, варвары, они кто?

– Малчат! Малчат! – с каким‑то визгом вдруг заорал кто‑то из «тех». Подскочил, ломая ветки – послышался свист, звук удара и слабый стон. Кнут! Вот ублюдок поганый! Лешку, правда, не задело, но тем не менее…

– После поговорим, брате…

– Малчат! Малчат! Паубивай всех!

И снова удар плетью. Мерзкий чмокающий звук – видать, подлец рассек кожу. Попавший под удар несчастный застонал. Голосок был тоненький – женщина? Ребенок?

Господи! Лешка вдруг догадался. Ну, как же! Он ведь столько про это слышал! Теперь понятно все – и странный акцент маньяков, и пленники, и даже – отчасти – стрелы. Никакие это не маньяки! Чеченцы – охотники за людьми!

Ну, совсем обнаглели – почти до Московской области добрались. Хотя чего им? Заплати на всех гаишных постах, да едь себе – вон, сколько про это по телевизору показывали. Значит, у них должна быть фура, «МАЗ» или «КАМаз». Ну да, поди, в Москву мандарины привезли или помидоры, а обратно вот – пленных, рабов. И вряд ли машина здесь, близко – скорее всего, припаркована на грунтовке. Значит, как рассветет, всех туда и поведут. Хотя, наверное, лучше бы – в темноте. Тогда чего ж они ждут? Когда дождь кончится? Нет, вероятно, поджидают подельников – ведь кто‑то должен договориться с милицейским постом.

Роем пронесшиеся в Лешкиной голове мысли настроения не улучшили. Чеченские бандиты славились самыми гнусными преступлениями – могли и голову отрубить ни за что ни про что, просто так, для устрашения и собственного поганого удовольствия. Уж ему‑то, Лешке, ежели что, отрубят в первую очередь – он ведь сирота, детдомовский, за него выкуп никто платить не будет. Хм… тогда зачем его брать? Просто так, наудачу? А утром допросят да ножом по горлу. Хотя, может, им и простые люди надобны, для работы во всяких там аулах. Скот пасти, навоз убирать, да мало ли… Наверное, и трактористы нужны. Трактористы… Ну уж нет, надо постараться бежать! Вот хоть сейчас – удобный случай. Развязаться бы только.

Лешка осторожно пошевелился… оп – продел через ноги руки, поднес ко рту, впился зубами в ремень… Крепко! Вязали на совесть, суки! Да еще и мокро все от дождя…

И тут совсем рядом вдруг полыхнул факел! Затрещал смолою, разгоняя ночную тьму дрожащим оранжево‑желтым пламенем, показавшимся неожиданно ярким. Лешка с удивлением разглядел чеченцев – ну и рожи! Вот уж поистине разбойничьи, косоглазые. А одеты как! Женские, с загнутыми носами, сапоги, шаровары, какие‑то халаты, у одного – кожаный нагрудник, а на голове – самый натуральный шлем! Остроконечный такой, железный. Боже! Еще и сабля у пояса! Ну, блин, артисты погорелого театра. Придурки!

Грозно вращая глазами, тот, что с факелом что‑то повелительно произнес, и все остальные придурки забегали, заголосили, пинками поднимая пленников. А тех набралось много, правда, мало мужчин, кроме Лешки, еще двое – какой‑то бородатый здоровяк и монах в рясе – наверное, он и разговаривал с Лешкой, ну да, он, кто же еще? Кроме мужиков имелись еще и женщины, вернее, девчонки, и дети – мальчишки лет восьми – двенадцати, всего человек с десяток.

Всех выстроили в колонну по одному, привязали друг к дружке, и погнали по еле заметной тропинке. Ливень между тем наконец кончился – надо же, а Лешка и не заметил! – светало. Первые лучи солнца золотили вершины сосен. Лешка покрутил головой – что‑то показалось странным. Ну, как же! Одежда! Вот уж поистине, странно были одеты пленники. В длинных серых рубахах, в каких‑то смешных лапсердаках старинного покроя, кто босиком, кто – о боже! – в лаптях. С Лешки, кстати, тоже стянули кроссовки – надо же, даже на китайский дешевый ширпотреб польстились, сволочи. Мобильник, кстати, не отобрали – он сам по себе в болотину выпал. Жаль… Чего‑то долго ведут… вообще‑то, где‑то здесь уже должна начинаться грунтовка. Или людокрады хотят пройти лесом? Ай, неудобно босиком – каждая шишка, каждая веточка, каждый бугорок чувствуется. На стекло бы не наступить, еще не хватало порезаться.

Наступил полдень, а они все шли без передыху. Солнце уже выкатило на середину неба и жарило, высушивая мокрые от ночного дождя деревья. Парило. От травы вверх поднимался белесый туман. Впереди и сзади колонны, а, если позволял путь – и по бокам – ехали на малорослых коньках бандиты. Господи… Откуда они лошадей‑то взяли? Что, это не чеченцы, значит? Цыгане? Конокрады чертовы…

Лешка уже уставать начал, а они все шли и шли, а солнце пекло прямо немилосердно, даже здесь, в лесу, которому, казалось, не будет конца. Один из идущих впереди мальчишек вдруг споткнулся, упал. Конный бандит налетел на него стервятником, с оттягом ударил плетью, разрывая рубаху на худеньких детских плечах:

– Вставай, урусут! Подымайсь!

Мальчишка испуганно вскочил на ноги, зашагал, вжав голову в плечи. Мокрая от пота рубаха сочилась кровью – видать, удар рассек кожу. Лес наконец кончился, тропинка – или, уже узенькая дорожка – пошла по широкому лугу, поросшему густой зеленой травою и клевером. Идти стало трудней – жарко! К тому же сильно хотелось гм… по естественным надобностям. Да и пожрать было б неплохо, но, похоже, никто пленников кормить и не собирался. И пить, пить бы…

Миновав дубовую рощицу, дорога взобралась на холм. Лешка вытаращил глаза, силясь хотя бы приблизительно определить – где они находятся. Покрутил головой – слева, и справа, и сзади синели леса, а впереди… впереди колыхалась голубоватой травою степь без конца и без края! Пахло горькой травой и гарью. Ну, ни фига ж себе! А где же железная дорога? шоссе? По идее, где‑то рядом должны быть. Ладно, машин не слыхать, но поездов! Уж их‑то километров за пять слышно. Не ходят? Какая‑нибудь забастовка? Или – железка совсем в другой стороне? А шоссе‑то именно здесь должно быть! Солнце в правый глаз светит, значит, их ведут на юг, куда же еще‑то? А раз на юг, то на севере должна остаться Калуга, а на юге – вот‑вот показаться Одоев. И между ними – шоссе. А – нету!

Оба‑на!

Когда нырнувшая в ложбинку дорога вновь взобралась на очередной холм, Лешка увидал справа город. Далеко, километрах в трех.

– Белев, – тихо произнес бредущий сзади монах. – Скоро придем, упаси, Господи!

Бандиты явно обрадовались, заскакали на конях, заулыбались, крича что‑то друг другу гортанными голосами. Ага, там, в городе, наверное, фура. Сейчас, подойдут к шоссе – подъедет.

Лешка присмотрелся: город был какой‑то странный. Ни подъемных кранов, ни высотных зданий – зато много церквей с золотистыми куполами и – такое впечатление – деревянных.

– Не молись на те церкви, друже, – неожиданно предупредил монах. – Белев, сам знаешь, не наш град – опоганенный. Сколь уж там Улуг‑Махмет‑царь? Два лета, а может, и того боле. Ишь, собрался, упырь, Москву сжечь – да кишка тонка, уберегла Богородица. Вот посейчас и лютует, пес. От Москвы все вокруг пожег, людей побил, кого в полон взял. Ох, грехи наши тяжкие… Ох, где ж заступники наши – Василий‑князь да Дмитрий Шемяка? Хо, не с татарами безбожными ратятся они, а друг с дружкой, все стол московский делят. А поганые идут с победами на земли русские!

– Малчат! – подскочивший всадник ударил монаха плетью.

Досталось и Лешке – будто током ожгло, да больно‑то как, аж дыханье перехватило!

Вот, урод! Что б ты со своего коня сверзился, чтоб тебя…

Спустившись с холма вниз, колонна вдруг остановилась у неширокой речки, через которую был перекинут узенький деревянный мостик с покосившимися перильцами из старых жердей.

– Отдыхать! – спешившись, приказал тот, что светил ночью факелом, в кожаном нагруднике и шлеме. Видать, этот парень и был среди бандитов главным – те его слушались. Интересно, с чего это они так чудно оделись? Может, и впрямь, артистами решили прикинуться? Ван Даммы, блин, недорезанные, Шоны Коннери.

Подскочивший бандюган отвязал пленников друг от друга и, гнусно ухмыльнувшись, что‑то коротко бросил сквозь зубы. Судя по действиям остальных людокрадов – по очереди развязывающих пленникам руки, – несчастным разрешили оправиться. Прямо здесь, на виду, под зорким надзором. Всем – и мужикам, и женщинам, и детям.

Оправились, куда деваться? Потом напились из реки, умылись – бандюки в этом не препятствовали, однако стерегли зорко – не дернешься. У пояса сабли, в руках – короткие копья с разноцветными бунчуками, за спинами – луки, вот олухи! Автоматов незаметно, хотя, конечно, пистолеты наверняка под одежкой прячут.

– Отдыхать! – окинув пристальным взглядом выстроенных в шеренгу пленников, коротко объявил главарь, и, поворотив коня, неспешно потрусил к недалекой рощице. Туда же повели и несчастных. Снова связали, разрешили улечься в траву под кустами. Кормить, правда, не покормили, нелюди, но хоть попить дали да вымыться… Ну и сейчас привели в тень.

Лешка поворочался – лежать было неудобно, мешали связанные за спиной руки. Огляделся – жаль, не повезло вновь оказаться рядом с монахом, с которым, кажется, наладился уже контакт. Юноша повернул голову: слева от него лежал белобрысый пацан в разорванной длинной рубахе, тот самый, кого перетянули плетью, справа – шагах в трех – девчонка лет шестнадцати. Босая, с заплаканным лицом и распущенными по плечам спутанными светлорусыми волосами. В смешном – сером, с красной вышивкой – платье, больше напоминавшем длинную толстовку.

Лешка внимательно осмотрелся вокруг, намереваясь переговорить с девчонкой, но его опередили. Двое бандюков, похохатывая, подошли к пленнице и, прислонив копья в старой березе, уселись в траву рядом. Загоготали, загирчали по‑своему.

– Якши!

Один погладил девчонку по коленке. Та испуганно дернулась, а второй, ухватив несчастную за плечи, растянул на траве, сноровисто задирая платье. Девчонка застонала, и ей зажали рот. Никакого белья на пленнице не было – лишь голое тело. Хищно похохатывая, бандюк погладил девчонку по животу и, ущипнув грудь, раздвинул ноги:

– Якши! Якши!

– Эшшь, шайтан!!!

Не пойми откуда взялся вдруг главарь, да что‑то рассерженно крича, принялся от души охаживать подчиненных плетью. Те не выказывали никакого неудовольствия, лишь униженно кланялись, подставляя под плеть спины. Ну и дисциплинка!

– У‑у! Шайтан, шайтан, шайтан! – орудуя плетью, приговаривал главный. Потом утомился, вытер со лба пот и, пинками прогнав сообщников, опустился в траву перед пленницей, засунул ей между ног руку.

Прикрыл глаза, ухмыльнулся:

– Якши!

К удивлению Лешки, насиловать не стал, наоборот, натянул на девчонку платье, и, похлопав ее по животу, ушел. Пленница разрыдалась.

– Слышь, ты это… не плачь, – Лешка попытался утешить, но куда там. – Ничего ведь не случилось пока… Еще до Чечни сколько постов! Может, и выручат…

– Это с Белева татары, – подал голос притихший слева парнишка. – Махметки‑царя людишки. Разбойники!

– Какого‑какого царя? – обернулся Лешка.

– Махметки, – хлопнул глазами пацан. – Улуг‑Мухаммед – так его татарва называет.

– Откуда он тут взялся‑то, этот Махмед? Из Чечни?

– Из Сарая Ордынского, на Итиль‑реке. Оттуда его другой царь, Кучук‑Махмет, выгнал, вот он со злости на Оку и подался. А другой царь ордынский, Саид‑Ахмат, их обоих не любит.

– О‑о, – Лешка покачал головой. – Что‑то я ни черта не врубаюсь – цари какие‑то, Ахметы‑Мехметы… Ты сам‑то кто?

– Ондрейка. С Тарусы мы… Махмета‑царя войско и туда добралося. На обратном пути, от Москвы.

– А я Лешка, Алексей, мценский. Как‑то ты говоришь странно… А Тарусу я знаю – недавно туда доски возил на тракторе. Ты в школе учишься или, может, в путяге?

– Учусь, – шмыгнул носом Ондрейка. – Учился у Миколы‑сапожника, я ведь сирота – батюшка с матушкой да братцы‑сестры в лихоманке сгорели‑сгинули, вот меня Микола и подобрал, он человек хороший, добрее его на посаде никого и не было. Жаль, убили.

– Убили? Ну, у вас, в Тарусе и преступность! Я, кстати, тоже сирота, детдомовский.

– Сирота? Давай вместе держаться… хорошо б к одному хозяину попасть.

– Давай вместе, – Лешка усмехнулся. – Говоришь, на сапожника учился? В ПТУ, значит. А мастер ваш, Микола – он что, хохол?

– Кто‑о?!

– Ну, с Украины?

– Не, не с окраины. Мы почти рядом с центром жили.

– А лет тебе сколько?

– Тринадцатое лето идет. А тебе?

– Семнадцать. Слышь, Дюша, ты вон ту девчонку не знаешь? – Лешка кивнул назад.

– Не, не знаю.

– Надо б ее утешить… Понимаю, что трудно. Но хоть попытаться.

Попытаться не удалось – со стороны дороги послышался вдруг стук копыт, и вылетевший на поляну всадник громко заорал:

– Маметкул, э, Маметкул!

Лешка насторожился. Ну, так и есть – бандит звал главаря, наверное, сообщить что‑нибудь важное.

Маметкул – ага, значит, вот именно так звали главного – выбрался откуда‑то из кустов с совершенно заспанной рожей и, недовольно скривившись, небрежно кивнул спешившемуся всаднику – мол, что еще?

– Караван, караван, – затараторил тот. – Караван якши. Хаимчи‑бей!

– Хаимчи‑бей? Хо?

– Хо! Хаимчи‑бей!

– Якши!!!

Поговорив, главарь вышел на середину поляны, и, подбоченившись, щелкнул пальцами. Вмиг бросившие отдыхать бандиты подобострастно подали главарю копье и шлем. Шлем Маметкул тут же водрузил на голову, а на копье оперся, словно самый настоящий пижон. Остальные бандюки – и было‑то их человек десять – встали чуть позади, рядом. Кое‑кто – даже с небольшими круглыми щитами! Артисты, блин…

Приподнявшись, Лешка с интересом ждал – а что будет дальше? Судя по тому, что людокрады ничуть не испугались и не озаботились, а наоборот, обрадовались – ничего хорошего пленникам ожидать не приходилось. И все же…

Ага! Из‑за рощицы послышался скрип колес и лошадиное ржание, а через некоторое время на поляне показалась запряженная какими‑то странными быками повозка с большими колесами, несколько напоминавшая колхозную сеялку, только из дерева. Над повозкой колыхался голубой шелковый балдахин, укрепленный на длинных жердях, а под балдахином, кроме плюгавенького лысого старичка – погонщика – на мягких подушках сидел одетый в красный блестящий халат толстяк с багровым лицом и небольшой черной бородкой. Голову толстяка покрывала круглая, с поднятыми полями, шапка. Вокруг телеги скакали вооруженные копьями всадники в блестевших на солнце кольчугах! Ничего себе, кино!

– Салям, Хаимчи‑бей! – увидав толстяка, воскликнул Маметкул и, не дожидаясь ответа, показал рукою на пленников. – Якши полон!

Важно кивнув, гость, с помощью поспешно спрыгнувших с седел всадников, выбрался из повозки и, подойдя к бандитскому главарю, распахнул объятия.

Лешка скривился – ну, вот, целоваться еще будут, придурки!

Однако в своих предположениях юноша ошибся – Маметкул с Хаимчи‑беем не целовались, лишь потерлись носами, да похлопали друг друга по спинам, после чего главарь банды вновь махнул рукою на пленников:

– Якши полон!

– Якши, якши, – недоверчиво ухмыльнувшись, Хаимчи‑бей что‑то отрывисто произнес.

Маметкул кивнул и, оглянувшись на своих бандюков, прищелкнул пальцами. Бандиты словно того и ждали – враз накинулись на пленников, пинками заставили встать и выстроиться на поляне в одну линию.

Дождавшись, когда уляжется суета, Хаимчи‑бей в сопровождении Маметкула прошелся вдоль шеренги, внимательно осматривая каждого пленника. Не<