Звезда по имени Стиг Ларссон

Барри Форшоу

Звезда по имени Стиг Ларссон

 

Биография-легенда –

 

 

Барри Форшоу

Звезда по имени Стиг Ларссон

 

Введение

 

Посмертный успех Стига Ларссона и его цикла «Миллениум» достиг беспрецедентного уровня, а мировые тиражи его книг исчисляются миллионами. Пришло время воздать должное жизни и работе этого интересного, отважного, но склонного к саморазрушению человека. Талантливые люди часто беспечно относятся к своему здоровью, и причины на то бывают самые разные. Стига Ларссона можно сравнить с Леонардом Бернстайном: он столь же неумеренно курил, хотя и предпочитал высокую кухню фастфуду, еще одному элементу безрассудного образа жизни Ларссона.

Однако Бернстайн причислял себя к богам, уверенный, что подобные ограничения, на которые вынуждены обращать внимание простые смертные, к нему не применимы; он знал, что его музыка будет жить вечно, и, к сожалению, так же относился к своему организму, беспощадно его эксплуатируя. Однако у Стига Ларссона, умершего в 2004 году в возрасте пятидесяти лет, жизнь была несколько иной, и отношение к собственному здоровью имело гораздо меньшее значение, чем протестантская трудовая этика и яростное желание избавить мир от несправедливости. Единственное, что имело для него смысл, – работа, а не поддержка инструмента, который ее выполнял.

Ранняя смерть Ларссона – важнейший элемент мифологизации его жизни и творчества. Но настоящими причинами глобального интереса к его книгам являются новаторство и интеллект, ярко проявившиеся в трилогии «Миллениум», а также резкая и жесткая социальная критика, характерная для воинственного характера писателя.

В своих произведениях Ларссон по крупицам выдает информацию, умело выстраивая перед читателем общую картину, и мне представляется уместным сделать то же в этой книге. Я знакомлю читателей со Стигом постепенно, обращаясь для этого к разнообразным элементам: личная жизнь, карьера влиятельного журналиста и отважного борца с экстремистскими организациями, родственники, издатели, переводчики, удачные фильмы на основе его романов, печальный спор о наследии писателя. Я сумел поговорить почти со всеми, кто так или иначе связан с этими темами, но у меня, как и у подавляющего большинства читателей, не было возможности пообщаться с самим Ларссоном, о котором вполне можно сказать: «Он ушел слишком рано».

Поклонники Ларссона увидят, что жизнь писателя во многом отражена в его книгах, и поэтому романам цикла «Миллениум» я уделил большое внимание: биографическая информация встроена во все главы, а не распределена по отдельным (хотя наиболее подробно о его жизни говорится в самом начале). Книга, которую следует читать лишь после прочтения самих романов, основывается на тщательном исследовании феноменально успешного цикла Ларссона – «Девушка с татуировкой дракона», «Девушка, которая играла с огнем» и «Девушка, которая взрывала воздушные замки», образующего одну из самых уникальных и новаторских трилогий в современной художественной прозе. Несмотря на имеющиеся недостатки (которые обсуждаются вместе с достоинствами), я уверен, что эти книги войдут в золотой пантеон популярной литературы, которую с удовольствием будут читать грядущие поколения.

Барри Форшоу, Лондон, 2010

Глава 2 Родственники

 

Эрланд, отец Стига Ларссона, и брат Стига Йоаким – очень разные люди. Эрланд производит впечатление более отстраненного человека, нежели его сыновья, однако он научился справляться с удивительной славой, которую обрел Стиг после своей смерти. Впрочем, Эрланд (к его чести) не тот тип личности, что будет играть ожидаемую от него роль спокойного, здравомыслящего хранителя очага. Он открыто и честно гордится достижениями сына, неизменно удивляясь, насколько внезапно пришел к нему ошеломляющий мировой успех. Эрланд научился радоваться такому признанию, но ему до сих пор бывает интересно слушать, как люди обсуждают литературные достижения Стига, словно существует похвала, которая ему в новинку. И это не поза: артистичный от природы, Эрланд не интеллектуал в том смысле, в каком был его сын. Таланты отца кроются в визуальной сфере: он очень талантливый художник и многие годы развивает свой талант; у него есть обаятельный и тонкий рисунок покойного сына. Как мы увидим дальше, у Эрланда довольно противоречивая позиция в вопросе посмертной борьбы за его наследие.

В Лондоне, за месяц до выхода в свет второго романа Стига Ларссона «Девушка, которая играла с огнем», Эрланд Ларссон рассказывал о детстве писателя. На вопрос о том, что Стиг читал в детстве, Эрланд ответил, что они с женой старались привить Стигу любовь к книгам. В 13–14 лет Стиг прочел роман Сельмы Лагерлёф «Перстень Лёвеншёльдов», который увлек и его брата Йоакима, хотя сам Эрланд этой книги не читал. Роман интересен своими параллелями с Ларссоном – как и он, Сельма Лагерлёф трудилась полный рабочий день (учительницей в гимназии для девочек), а в свободное время писала свою первую книгу. Больше всего ее увлекали фольклор и исторические традиции Швеции, которые Ларссона не интересовали, однако их стремление выразить в литературе душу страны удивительно схоже. «Перстень Лёвеншёльдов» – трилогия, где в процессе развития сюжета мы все больше узнаем о персонажах. Этот прием использовал и Ларссон.

Эрланд с женой увлекались популярными детективами Май Шёвалль и Пера Валё, в которых имелись ярко выраженные социалистические темы, а также (по контрасту) жесткими «правыми» детективными романами Микки Спиллейна. Эрланд не знает, унаследовал ли Стиг вкусы своих родителей, но, вполне возможно, элементы творчества этих очень разных писателей были использованы и в трилогии «Миллениум»: политические интриги, являвшиеся ключевым фактором в замечательной серии романов Май Шёвалль и Пера Валё, и откровенное насилие и жестокость Майка Хаммера в романах Микки Спиллейна; пусть даже в трилогии «Миллениум» насилие использовалось для иных целей, нежели в романах «Суд – это я» или «Целуй меня насмерть».

С сожалением заметив, что в наши дни дети значительно больше времени проводят за компьютером, нежели за книгой, Эрланд Ларссон предположил, что интерес Стига к журналистике мог быть вызван вьетнамской войной, как это было у многих молодых людей его поколения. Однако столь ранний интерес к политике сопровождался жестким трудовым распорядком, став самым важным элементом существования Стига и, возможно, негативно повлияв на его здоровье вместе с неправильным образом жизни.

«Когда Стигу было двенадцать, – говорит Эрланд, – я прочел роман, который он написал в тетради. Тогда мы подарили ему пишущую машинку: это был его тринадцатый день рождения, и машинка по тем временам стоила очень дорого. Она оказалась слишком шумной, поэтому мы поставили ее в подвал. Стиг печатал в подвале и поднимался наверх, чтобы поесть, зато теперь мы могли спать по ночам».

Как считал отец, интерес Стига к журналистике и мысль о том, чтобы с ее помощью зарабатывать себе на жизнь, возникли одновременно с его участием в антивоенном движении.

«Шла вьетнамская война. Стиг был молод и сочувствовал левым. Каждую субботу в Швеции, в каждом шведском городке, молодежь устраивала марши, скандируя: „Вон из Вьетнама!“ Присоединившись к этим молодым людям, Стиг начал писать материалы о вьетнамской войне.

Его дед был коммунистом; я работал с ним на фабрике и скоро тоже стал коммунистом. Только так и выживали в те дни. Фабрика была мрачным местом, похожим на нацистский лагерь. Сегодня предприятие изменилось к лучшему, но тогда оно казалось просто ужасным. Стиг никогда не был коммунистом. Его мать стала известной социал‑демократкой, и Стиг начал интересоваться политикой, поскольку ею интересовалась вся наша семья».

В подростковом возрасте Стиг больше увлекался политикой, чем сочинением прозы. «Поначалу мы нередко обсуждали политику за обедом. Когда Стигу исполнилось четырнадцать, я обнаружил, что проигрываю ему споры. Он более умело аргументировал свою точку зрения, чем я или его мать. Молодежь тогда училась спорить о вьетнамской войне. Но в те дни он не писал художественную прозу – по крайней мере, не обсуждал эти вещи с матерью или со мной. Лишь спустя годы у нас возникли такие разговоры».

Хотя позже они со Стигом обсуждали цикл «Миллениум», Эрланд не знал, говорил ли Стиг об этом с кем‑то еще. «Он рассказал мне о романах и прислал рукопись. Ему было интересно мое мнение о первой книге, и я сказал, что, на мой взгляд, там слишком много насилия и секса. А он ответил, что благодаря сексу книги и продаются! Через какое‑то время Стиг прислал мне второй роман.

Его талант был очень ярким, но я ведь знал о нем, когда Стиг был еще ребенком, – поэтому мы и купили ему пишущую машинку. Два года он писал трилогию „Миллениум“ и одновременно трудился журналистом, разоблачая опасности нацизма в нашем обществе. Он часто бывал в Лондоне, консультировал Скотленд‑Ярд, выступал на эту тему в Германии и Швеции и даже разговаривал с министрами и политиками».

В Швеции активно обсуждается возможное происхождение Микаэля Блумквиста и Лисбет Саландер; по мнению Эрланда Ларссона, прообразом Саландер могла стать Тереза, племянница Стига, с которой писатель был очень дружен и они часто ездили друг к другу в гости. Тереза страдала от анорексии и сделала себе татуировку, так что здесь действительно напрашиваются параллели. Когда бы Тереза ни появлялась в Стокгольме, она заходила к Стигу; кроме того, они состояли в электронной переписке. Поклонникам Саландер эти письма могли бы многое прояснить, однако из‑за недавней поломки компьютера Терезы вся корреспонденция пропала.

Подобно Саландер, Тереза «отлично разбиралась в компьютерах», говорит Эрланд. «У нее легкая дислексия, но она умеет читать, много трудится и прекрасно справляется с работой. Хотя живется ей непросто, если вы понимаете, о чем я. В одной шведской газете опубликовали статью, где говорилось, что „Тереза и есть Саландер“, но на самом деле Лисбет – сочетание образов нескольких человек».

Эрланд, мягко говоря, изумлен беспрецедентным международным успехом книг. Он говорит: «Сперва я подумал: как здорово, что издатели решили опубликовать романы Стига. Затем я подумал: замечательно, что они так хорошо продаются. А потом: здорово, что киношники решили их экранизировать. Так что сейчас меня не удивляет ничего, что связано с его книгами…»

«Священным Граалем» поклонников Стига Ларссона является легендарная четвертая книга, следующий этап жизни Микаэля Блумквиста и Лисбет Саландер, превращавшая трилогию «Миллениум» в тетралогию. Существует ли она? Эта тема часто возникает в разговорах поклонников творчества писателя, и неудивительно, что они хотели бы верить в существование четвертой книги – возможно, требующего серьезного редактирования, но все‑таки текста, который в общем и целом был закончен до безвременной кончины автора. Каково же истинное положение вещей? Существует ли четвертая книга и сможем ли мы однажды ее увидеть? Ответ на этот вопрос оказался причиной горьких разногласий.

«Когда Стиг умер, – рассказывает Эрланд, – мне позвонили из Стокгольма, и я, страшно опечаленный, поехал в больницу. После этого мы пришли в квартиру Стига [где он жил со своей подругой Евой] и нашли примерно 250 страниц рукописи четвертого романа». На вопрос о планах по его публикации Эрланд ответил: «Планов нет. У нас есть права, но проблема в том, что рукопись у Евы, а она не хочет ее отдавать. На самом деле это семейные проблемы». Правда о четвертой книге выяснится лишь позже.

Йоаким, брат Стига, – сложный и таинственный человек, который, подобно своему отцу, был вынужден учиться жить с невероятной славой покойного брата и справился с этой задачей (хотя, по его словам, не без труда). Насколько я понял из нашего разговора, Йоаким – убежденный англофил; он с удовольствием демонстрирует британским слушателям свой превосходный английский, более идиоматичный, чем у отца, но это свойство поколения. Среди своих многочисленных интересов Йоаким особенно подчеркивает любовь к популярной британской музыке шестидесятых, выделяя Рэя Дэвиса, композитора и лидера группы «Кинкс». Восхищаясь песенным талантом Дэвиса, он до сих пор следит за его творчеством и бывает на концертах музыканта в Лондоне. Как и многие шведы его поколения, он провел юность под звуки британского рока – уже упомянутых «Кинкс», «Битлз», «Роллинг стоунс». Бунтарская, анархическая позиция этих музыкантов серьезно повлияла на отношение Йоакима к обществу, сохранив свое влияние и по сей день. Подобно своему отцу Эрланду, он привык жить под пристальным (и зачастую глубоко негативным) вниманием, которое обращают на него из‑за отношений со Стигом, однако Йоаким, как становится ясно любому, кто проведет с ним хотя бы немного времени, очень независимый человек, и в нем есть спокойная решимость не попадать под влияние славы покойного брата. Это стремление проявляется в сардоническом и отстраненном чувстве юмора по поводу всего происходящего, хотя Йоаким отлично понимает: такое отношение следует контролировать, поскольку большинство людей ожидают от него благоговейного тона, с чем он готов согласиться лишь до определенной степени. Как и Стиг, он стремится быть верен себе, оставаясь интересной, интригующей, самостоятельной личностью независимо от отношений с покойным братом.

В 18 лет Стиг Ларссон встретил Еву Габриэльссон на марше против вьетнамской войны (что совсем неудивительно), и вскоре пара решила жить вместе. Временами их отношения были почти симбиотическими, несмотря на разницу в характерах. Ева стала историком архитектуры, и ее финансовая смекалка помогала им в то время, когда обличающая журналистика Ларссона оказывалась недостаточно прибыльной. Ева Габриэльссон – удивительная, сложная личность, равноправный партнер в длительных отношениях со Стигом. В октябре 2009 года литературный редактор «Индепендент» Бойд Тонкин взял у нее интервью, получив интереснейшие сведения как о самой Еве, так и о человеке, с которым она разделила свою жизнь. Габриэльссон, прожившая со Стигом Ларссоном больше тридцати лет, вспоминала долгие разговоры о его начинающейся карьере писателя, а также беседу со своей сестрой, которая в середине девяностых вернулась в Швецию и увидела, как сильно изменилась страна. «Она не узнавала ни политику, ни менталитет, не понимала, по каким принципам живет общество», – рассказывала Ева Тонкину. Объясняя такое разочарование, Ева говорила: «Мы со Стигом подолгу обсуждали с ней эти темы», замечая, что для них и многих других шведов «нация, столь долго гордившаяся своими гражданскими идеалами сострадания и братства, каким‑то образом потеряла свою душу».

«События девяностых, – продолжала Ева, – открыли людям глаза на жадность, систему вознаграждений, огромные компенсации при увольнениях руководителей компаний, беспредельную коррупцию… так или иначе, это было полное неуважение к традиционным шведским ценностям: честности, равенству и общему благу. Для нас это стало шокирующим открытием, особенно потому, что в результате никто так и не понес наказания… в определенном смысле, наивные представления о Швеции как о стране мечты с грохотом разрушились в один миг».

Когда Тонкин брал это интервью, шведская экранизация первой книги, «Девушка с татуировкой дракона», снятая Нильсом Арденом Оплевом, собрала большую аудиторию по всей Европе, однако средства массовой информации уделяли большее внимание спорам о собственности Ларссона и страстной кампании, затеянной в Швеции для передачи Габриэльссон прав, которые, по мнению многих, и так ей принадлежат.

Тонкин отмечал, что, несмотря на всю легкость чтения романов, Ларссон и Лисбет Саландер передают «скрытый поток ярости и боли читателей Швеции и других стран. Это может быть связано с печалью из‑за всеобщей утраты невинности и угасающей веры в честное общество. Саландер – это жертва самого разного насилия, преданная психиатрией и социальными службами». По мнению Тонкина, «шведы изображаются нацией, которую ослабила группа головорезов и шпионов на самом верху, чья вина и ответственность за перенесенные Саландер суровые испытания постепенно раскрывается в сюжете книг».

Ева Габриэльссон возражает, что не нация в целом, а читатели романов испытывают гнев и бессилие из‑за каждодневной несправедливости и коррупции. «Все дело в разочаровании ущербностью политиков… книги ясно говорят о том, что важен каждый человек, что людей нельзя оскорблять, лгать им, вводить в заблуждение, обманывать ради денег, власти или чьего‑то престижа».

Что касается отвращения автора к мужскому насилию и «равнодушию властей, которые предоставляют женоненавистникам полную свободу действий», Тонкин отмечал, что «у Блумквиста существует нечто вроде миссии: эта история не о шпионах и секретных правительственных службах, а о насилии над женщинами и о мужчинах, которые закрывают на него глаза. Ларссон нарушает быстро развивающийся ход повествования, чтобы показать, как положительный герой, женщина‑полицейский, когда „в ней вдруг что‑то щелкнуло“, мстит мужчине, безнаказанно избившему свою жену; читая о стремительной и опасной Саландер (опасной даже на больничной койке, когда она вооружена одним только современным коммуникатором), мы прекрасно слышим этот щелчок».

О сексуальном насилии, проблема которого так волновала Ларссона, Габриэльссон сказала Тонкину следующее: «По его мнению, этот вопрос игнорировался всегда и всюду, это системная ошибка любого общества… Стиг абсолютно не доверял социальным работникам и психологам в их способности прийти на помощь в момент необходимости и слабости». По ее словам, Стиг «приходил в ярость из‑за той группы специалистов, что давала экспертную оценку в связанных с педофилией случаях и по каким‑то причинам нередко вставала на сторону „плохих парней“, называя подвергшихся насилию девочек или мальчиков психически больными и не заслуживающими доверия».

В конце беседы с подругой Ларссона Тонкин выразил сожаление, что мы больше не встретимся с Лисбет. «Подобно легендарной женщине‑воину, Саландер исчезает в сумерках татуированных богов высоких технологий. Романы сочетают это почти мифологическое измерение с парниковой, домашней атмосферой тесно связанных группировок. Ларссон сводит воедино литературные настроения саги и мыльной оперы, в качестве объединяющего начала добавляя триллер. Но на фоне стремительного развития действия продолжают звучать мощные аккорды нравственных и политических свидетельств».

В 2010 году, давая интервью газете «Обсервер», Ева Габриэльссон откровенно рассказала Рейчел Кук о своей жизни со Стигом Ларссоном, объяснив, чего ей стоил спор с семьей Стига о наследстве. Вспоминая времена, когда журналистика не приносила больших доходов, Габриэльссон говорила о скромных ожиданиях, что были у них с Ларссоном связаны с первой книгой. Они представляли, как она будет продаваться в Скандинавии и Германии, а полученные доходы помогут им расплатиться с кредитами и приобрести летний домик на архипелаге. Демонстрируя столь важную для пары преданность социальным принципам, она поделилась планами пожертвования доходов от будущих книг цикла на некоторые выбранные ими цели.

Интересно, что Габриэльссон относилась к их будущему с определенной долей фатализма (вероятно, из‑за присущей им осторожности и стремления избегать агрессивных врагов), но чаще всего плохие предчувствия касались только ее самой, а не Стига, хотя оба они звонили друг другу при любой возможности, чтобы, например, сообщить о благополучном прибытии в пункт назначения.

Двойным ударом судьбы для Габриэльссон стала преждевременная смерть Стига и последующий скандал, связанный с его собственностью. Габриэльссон попыталась развеять один миф о смерти Ларссона – что он был трудоголиком, – заметив, что, окажись его нагрузка столь тяжелой, как ныне считается, и если бы он почти не спал, она наверняка бы это заметила. Впрочем, Габриэльссон не обсуждает беспрерывное курение Ларссона, считающееся ключевым фактором его ранней смерти. Она сказала Рейчел Кук, что основная причина ее беспокойства за наследие партнера кроется в отношении к его романам: не испортят ли переводы прозу Ларссона? Не изменят ли ее суть будущие экранизации, не сгладят ли острые углы? (Последнее предчувствие оправдалось.) Эти темы Габриэльссон собирается обсудить в книге о своих отношениях с покойным журналистом, которую она пишет.

По ее словам, книга будет состоять из двух частей, первая из которых касается спорных тем, связанных с борьбой между Габриэльссон и родственниками Ларссона. Она старается изменить всеобщее представление о себе, поскольку ее нередко изображают «невыносимым человеком с психологическими проблемами». Вторая часть книги, та, над которой она трудится дольше всего, посвящена исследованию утраты – потере человека, с которым вы провели большую часть жизни. Габриэльссон собирается рассказать о том, как ей удалось прорваться сквозь «ад» этого опыта, приняв его изначальную природу, какой бы мучительной она ни была. Она с волнением рассказывает о боли от смерти Ларссона, добавляя, что мнение о шведских женщинах как о сильных, способных справиться с любой бедой, не соответствует действительности. Габриэльссон поддерживали внимательные и заботливые друзья, которые, с иронией замечает она, кроме прочего снабдили ее немалым количеством продуктов и напитков. Эта поддержка, продолжает Ева, была неоценима и помогла ей преодолеть трудный жизненный период.

Описание Габриэльссон своей встречи с Эрландом, отцом Ларссона, после смерти ее партнера, обладает художественной ценностью, хотя это лишь один взгляд на историю (представленный умелым писателем, а не более простым и не столь ученым Эрландом Ларссоном). По словам Габриэльссон, Эрланд вел себя «странно» и неуместно; он будто формулировал фразы для грядущего некролога и «хвалился, что его сын выпустил детективный роман, обещая дать интервью местной газете…». Сестра Габриэльссон заметила потрясение Евы и предложила Эрланду Ларссону пройтись.

В тот день случилось и другое важное событие: Ева отдала сестре рюкзак Стига, где лежали его дневник и компьютер: она хотела, чтобы их отнесли в редакцию «Экспо» и коллеги смогли бы поработать с его материалами. Ее беспокоило будущее журнала, и она отмечала, что со смертью Стига в делах «Экспо» возник некоторый беспорядок. Последствия этого решения будут сказываться еще долго после кончины писателя (в основном из‑за того, что хранилось в компьютере).

Поначалу Габриэльссон не представляла, насколько тяжелой окажется борьба за наследие Ларссона. На встречу с юристами она пришла одна, узнав, что Стиг не составил завещания (чтобы защитить свою подругу от возможных нападок, которые, как теперь известно, потом последовали) и что его собственность унаследуют отец и брат. По мере того как события заходили в нынешний тупик, Габриэльссон беспокоили отнюдь не финансовые проблемы (она сообщила Рейчел Кук, что Эрланд Ларссон, по его собственным словам, не возьмет ничего). Испытывая сильные душевные страдания, Габриэльссон пыталась найти помощь у психотерапевта (но тщетно, поскольку все психотерапевты работали тогда со шведами, пострадавшими после азиатского цунами).

Габриэльссон подробно перечисляет печальные детали возникшего спора о наследстве, добавляя, что, по ее представлениям, сегодняшние хранители не могут оценить романы по достоинству. Она оспаривает несколько внесенных в книгу изменений и не согласна с тем, что Ларссон был трудоголиком: на самом деле он был «очень спокойный человек – любил полежать, почитать или подумать, посмотреть итальянские вестерны».

Габриэльссон отмечает еще одну болезненную двойственность, связанную с успехом романов ее покойного друга, оставляя в стороне финансовые разногласия. Ей нравится, что читатели впитывают страстную реакцию Ларссона на коррупцию, варварство и женоненавистничество (не говоря уже о трусливой природе большинства СМИ, ключевой теме книг) и что поклонники романов своим энтузиазмом и преданностью «голосуют за идеалы Стига», однако Ева характеризует происходящее с ними яркой фразой «публичная распродажа» и относится к их успеху как к торговле детьми (постоянная тема, которую Габриэльссон затрагивает в обсуждении романов, указывает на ее непосредственное участие в их создании).

Она благодарна за время, проведенное вместе с Ларссоном, однако убеждена, что, если бы они поженились (и раскрыли место своего жительства), его бы убили. Габриэльссон говорит, что временами ее охватывает желание расплакаться, однако мысль о том, что «жить дальше» все равно придется, успокаивает. К спору с семьей Ларссонов она относится с фатализмом, понимая, что ее возможности почти исчерпаны. Но Ева уверена: «Истина в конце концов победит». Подлинное откровение этого интервью заключалось в том, что объем легендарной четвертой книги, находящейся в тщательно охраняемом компьютере, составляет двести страниц.

Глава 3 Смерть и споры

 

Ларссон читал великие детективы «крутых» американских писателей Рэймонда Чандлера и Дэшила Хэммета, осознанно или нет разделяя их безответственное отношение к собственному здоровью. После того как Ларссон отнес рукописи романов редактору Еве Гедин из шведского издательства «Норстедс», он предпринял мучительный подъем по семи лестничным пролетам (лифт был сломан), и долгая, беспощадная эксплуатация организма дала о себе знать, приведя к сердечному приступу, положившему конец его жизни.

Британский издатель Ларссона Кристофер Маклеоз давно считается специалистом в области переводных зарубежных детективов. В его послужном списке издание книг еще одного шведского таланта, Хеннинга Манкелля, и открытие главной сенсации – скандинавского писателя Питера Хёга, автора романа «Смилла и ее чувство снега». В свойственной ему сдержанной манере Маклеоз выражает гордость успехами Ларссона. Знаменитый издатель старой школы сожалеет о ранней кончине такого замечательного автора и добавляет, что Ларссон не обращал внимания на предостережения, касающиеся его здоровья. «Он выкуривал по шестьдесят сигарет в день и был классическим трудоголиком, – говорит Маклеоз. – Сказать, что он не давал своему организму шанса, означает преуменьшить ситуацию. Как многие увлекающиеся люди, он не слушал ничьих советов; его не раз просили лучше следить за своим здоровьем, но он пропускал эти слова мимо ушей».

Предположение о том, что Стиг Ларссон много лет не общался с отцом и братом, спорно, однако журналист действительно не был женат на своей подруге Еве Габриэльссон, а потому, согласно шведскому законодательству, она не унаследовала его собственность и литературное творчество (прежде всего романы трилогии «Миллениум»). Наследниками являются его отец Эрланд и брат Йоаким. Причина, по которой Стиг и Ева не были женаты, известна: он считал, что борьба с экстремистскими группами подвергает его жизнь серьезной опасности, и, не заключая брак, до некоторой степени защищал Еву от этих угроз. Если бы Ларссон предвидел грядущий скандал, споры и борьбу, развернувшуюся за его наследство (как творческое, так и финансовое), он бы мог пересмотреть стратегию, чтобы избавить близких от боли и раздоров после своей смерти, – учитывая характер Стига, вряд ли он руководствовался философией «после меня хоть потоп». Ситуация с авторскими гонорарами и притязаниями на него обеих сторон еще больше осложнилась из‑за шведских законов, связанных со смертью без завещания, в случае которой государство забирает 50 % доходов покойного прежде, чем на них смогут претендовать родственники. В ноябре 2009 года в шведской и британской прессе были опубликованы интервью отца и брата Стига. Они решили предложить Еве компенсацию без дополнительных условий. Однако в одном из интервью Йоаким добавил, что для этого она должна позвонить им и сказать «пожалуйста». Читатели Стига Ларссона (многие из которых внимательно следят за этой печальной сагой) совсем не удивились мгновенной реакции Евы на такое высказывание. Она не стала делать публичных заявлений относительно предложения семейства Ларссонов, но дала понять, что не собирается обсуждать подобные дела в прессе.

Некоторые циники замечали, что такое предложение связано с попыткой вернуть один из самых ценных бриллиантов в короне наследия Стига: компьютер, оставшийся в распоряжении Евы Габриэльссон, где, вероятно, хранится написанный Ларссоном материал четвертого, незаконченного романа (в котором, по словам Габриэльссон, несколько сотен страниц). Компьютер лежит в целости и сохранности в сейфе Евы, и хотя это выглядит сюжетом одного из романов Ларссона, такая мера предосторожности вполне обоснованна.

Многие, в том числе норвежский издатель Ян Моберг, пытались поддержать Еву в кампании за получение тех денежных сумм, которые она считала своими, являясь неотъемлемой частью творческой работы Ларссона над трилогией. Ситуация, связанная с этими жаркими дискуссиями, была настолько серьезной, что даже возникли движения за изменение шведских законов о наследстве.

На момент последних заявлений в этих спорах состояние Ларссона оценивалось более чем в 20 миллионов фунтов стерлингов, и сумма продолжала расти во многом благодаря удачным шведским экранизациям (о которых будет сказано позднее; не исключена вероятность появления американских ремейков), а также отсутствию британского издания заключительной книги трилогии в мягкой обложке (на момент, когда семья Ларссона сделала вышеупомянутое предложение). Вряд ли можно отрицать неизбежность такого издания, учитывая феноменальные продажи первых двух томов.

По иронии, единственное завещание Стиг Ларссон написал под влиянием юношеского энтузиазма: все, что у него могло быть, он завещал коммунистической партии (несмотря на утверждение отца, что «Стиг никогда не был коммунистом»). Это завещание никогда не было официально засвидетельствовано, а потому состояние Ларссона перешло в совместную собственность его семьи и шведского государства. Несмотря на утверждение Евы, что, как гражданская жена писателя, она является естественной наследницей, по существующему шведскому законодательству у нее в этой ситуации нет законных прав. Она рассказывала, что отец и брат Стига вели с ней переговоры о компьютере с материалом четвертой книги, однако адвокат посоветовал ей не заключать никаких сделок. Последнее предложение в размере 20 миллионов крон (почти 2 миллиона фунтов) от семьи Ларссонов стало попыткой примириться с Евой: Эрланд с Йоакимом говорили прессе, что оно доказывает их желание сдвинуть переговоры с мертвой точки.

Все это время Ева писала собственные воспоминания о жизни со Стигом, и ее откровения о том, будто Стиг фактически порвал с семьей, свидетельствуют о нежелании Габриэльссон смягчать позицию. Какими бы воспоминаниями ни поделилась Ева в книге, ее содержание постоянно меняется – возможно, из‑за продолжающихся споров и разногласий.

Однако история Стига не стоит на месте. В январе 2010 года в Швеции развернулись две горячие дискуссии; одна из них была связана с тем, действительно ли автором трилогии «Миллениум» является сам Ларссон. Спор возник после того, как бывший коллега из шведского новостного агентства ТТ (Tidningarnas Telegrambyra) заявил, что Ларссон был великолепным исследователем, но посредственным писателем, не способным создать увлекательный роман, предположив, что настоящим автором «Миллениума» была Ева Габриэльссон. Это утверждение немедленно опровергли те, кто знал Стига. Обвинение, напоминающее о сомнениях в авторстве покойного Дика Фрэнсиса (чья жена Мэри, по всеобщему убеждению, непосредственно участвовала в работе над некоторыми книгами), было опубликовано в газете «Новости дня» (Dagens Nyheter) журналистом Андерсом Хеллбергом, считавшим, что Ларссон «не мог это написать». Впрочем, конкретных альтернатив он не выдвигал. В конце семидесятых – начале восьмидесятых Андерс Хеллберг работал в ТТ вместе с Ларссоном. Об этом сообщала София Керман, репортер шведского сайта ежедневных новостей dn.se (с Оливером Грассманом). Противоречивые замечания Хеллберга сводились к следующему: «Язык был слабым, слова нередко располагались в неправильном порядке, конструкции предложений были простыми, а грамматика – временами совершенно безумной». Иначе говоря, Ларссон вряд ли мог создать трилогию «Миллениум».

Косвенно Хеллберг подтвердил точку зрения, что соавтором романов могла быть подруга Ларссона Ева Габриэльссон (отметив, что она «очень хороший писатель»), однако сама Габриэльссон в интервью шведской газете «Экспрессен» отвергла эту мысль.

Аналогичным образом с этим утверждением расправилась шведский издатель Ларссона Ева Гедин: «Говорить, что автор трилогии – не Стиг, просто нонсенс. Я могу говорить о Стиге только как об авторе детективных романов. Придя в наш издательский дом, он уже был зрелым писателем с тщательно проработанными текстами».

Проявив редкое согласие с соперницей за наследство, брат Ларссона Йоаким также раскритиковал статью в «Новостях дня», сказав, что «разозлился», но «не удивился»: «Это очередная бредовая статья о Стиге, и я не собираюсь тратить на нее время. Мой брат – национальная икона, и сейчас многие утверждают, что были с ним знакомы, пытаясь нажиться на его популярности».

Вслед за этим на Хеллберга обрушился поток негативных высказываний со стороны поклонников Ларссона, которых в Швеции предостаточно. В спорной статье приводились цитаты из книги «Мой друг Стиг» писателя Курдо Бакси, который рассказывал о своих взаимоотношениях с Ларссоном во время работы в ТТ, однако сам он не согласился с точкой зрения, которую ему приписывали. Впрочем, его высказывания, приведенные шведским сайтом новостей «Локал», также вызвали споры. Ева Габриэльссон раскритиковала книгу Бакси: Ларссон описывался в ней как «посредственный журналист, лишенный объективности». Курдо Бакси утверждал, что Ларссон «писал пристрастные статьи и даже выдумывал материалы».

Говоря об этом на шведском телеканале СВТ, Габриэльссон была безжалостна: «Курдо пытается уничтожить Стига как журналиста. Это чистой воды клевета». Она отмечала, что в 1990‑х годах Ларссон недолго работал с Бакси в журнале над некоторыми политическими статьями, поэтому его нельзя назвать хорошим знакомым покойного писателя.

Заявление Курдо Бакси о том, что Ларссон был «посредственным», к тому же необъективным в своей работе журналистом агентства новостей, вызвало резкий отклик бывшего начальника Ларссона в ТТ Кеннета Алборна: он назвал утверждение ложным и сказал, что это явная попытка «привлечь к себе внимание». Алборн продолжал: «Я был начальником Стига. Мы каждый день работали в одной комнате. Если кто и должен рассказывать о его отношениях с ТТ, то только я. Слова, будто его статьи бывали пристрастными и предосудительными, полная чепуха. Мы в ТТ так не работаем, и Стиг таким не был».

Защищаясь от растущей волны критики, Бакси ссылался на статью Хеллберга.

«Меня неправильно процитировали, – утверждал он. – Во‑первых, я никогда не утверждал, что пишу лучше Стига. Возможно, я качественнее него создавал быстрые, краткие журналистские тексты, но как писатель я нисколько не лучше. Андерс Хеллберг использовал наш разговор для создания точки зрения, с которой я не могу согласиться».

Эти слова вызвали немедленный и жесткий ответ Хеллберга, который сказал, что никакого неправильного толкования не было. «К сожалению, – заметил он, – я не имел возможности использовать диктофон, но записал наш разговор от руки, и именно так, как говорил Курдо Бакси. Если сейчас он не хочет подтверждать свои слова, это его проблемы».

Тем временем Бакси объяснил недостатки Ларссона как журналиста: «Я считаю, что Стиг Ларссон не был блестящим журналистом, но был блестящ<