Глава 5. Согласие как продукт непротивления сторон

 

Первым из комнаты выскочил Газировка. У Олежки имелось немало недостатков, однако в сообразительности и чувстве самосохранения отказать ему было нельзя. Он быстро разобрался, что его персона менее всего интересует незваных утренних гостей, однако понимал, что может попасть под общую раздачу, поэтому по команде Анчара метнулся в прихожую едва ли не быстрее, чем спринтер на старте стометровки, а затем бросился за порог квартиры.

Охранники покидали жилплощадь Гора более организованно. Бесшумно и безмолвно, один за другим, будто прикрывая друг друга, они выдвинулись в прихожую и далее – на лестничную площадку.

Анна уходила классически по‑женски: фыркнув на прощание, высоко подняв голову и изображая холодность и презрение.

Анчар, выждав, когда за дочерью захлопнется входная дверь, еще раз огляделся. Его взгляд на мгновение остановился на кресле, однако долго на нем не задержался. Дмитрий Васильевич подошел к дивану, нагнулся, зачем‑то пощупал его, словно проверяя на мягкость, и лишь после этого уселся. Причем выбрал он то же самое место, где недавно сидела его дочь. Подняв глаза на стоящего посередине комнаты Гордеева, Анчар махнул рукой в сторону кресла. Надо понимать, это было приглашением хозяину присесть в присутствии высокого гостя.

Станислав уселся в кресло и выжидательно посмотрел на Дмитрия Васильевича. На лице бывшего генерала невозможно было ничего прочитать, оно являло собой спокойствие и бесстрастность.

– Ну‑с, молодой человек, – очередной раз пробежав по Гордееву тяжелым взглядом и остановив его на лице Стаса чуть выше бровей, отчего у молодого человека появилось чувство, что в его лоб смотрит дуло пистолета, промолвил Анчар, – уж не знаю, с чего начать.

– Начинайте от стенки, – сказал Гордеев и, уловив тень непонимания в глазах собеседника, уточнил: – Мама всегда так говорила мне, когда я задавал ей подобный вопрос.

– Никак не пойму, или у вас слишком хорошо с юмором, или вам все по хрену, Гордеев, – еще более помрачнел Дмитрий Васильевич.

– Присутствует и то и другое, – уточнил Стас. – Когда меня ни за что поперли на гражданку, единственное, что оставалось бедному капитану, так это воспринимать все происходящее с юмором. С тех пор и не могу остановиться, все юморю и юморю…

– Недобро юморите. А копнуть глубже – просто изливаете на окружающих накопившуюся желчь, – перебил его Анчар.

– Можно сказать и так, – подумав секунду, согласился Гор. – А что мне еще остается делать? Благодарить судьбу и этих самых окружающих за то, что меня лишили дела, которому я посвятил себя?

– Как знать, как знать… – задумчиво повторил Дмитрий Васильевич. – Пути господни неисповедимы. Может, когда и скажете спасибо тем людям, которые так круто развернули вас на жизненном пути.

– Точнее – сбросили с платформы идущего поезда, – усмехнулся Станислав. – Ехали мы, ехали…

– Никто не знает, что нас ждет, что лучше, что хуже в этой жизни, – скривив губы, перебил его Дмитрий Васильевич.

– Никому не ведомо, что записано в Книге судеб, – не остался в долгу Гордеев.

– Аминь! – властно подвел итог философской преамбуле их беседы Анчар. – Перейдем к делу. Я предлагаю вам, капитан, работу.

– Не понял, – удивленно расширил глаза Станислав. – Я думал, вы явились ко мне, чтобы почки отбить за то, что я ваших парней обидел, а тут – накася из‑под кровати!

– Было такое желание, – подтвердил предположение Гордеева Анчар. – И не только почки отбить… Но после того как я познакомился с вашим личным делом и послушал, как независимо и просто вы вечером и утром общались с моей дочерью, как быстро нашли контакт с ней, мои планы изменились.

– Не понял, – мотнул головой Стас. – Как это «послушал»?

– Вы что, ребенок, капитан? – скептически поджал губы Анчар. – Скажите еще, что вам не знакомо устройство, эдакий мини‑радар, с помощью которого можно с расстояния двести‑триста метров снимать с оконного стекла волновые колебания, вызванные речью человека.

– Вообще‑то знакомо, – признался Гордеев и покосился в сторону давно не мытых балконных стекол. – Но никогда не думал, что мою квартиру станут сканировать подобным устройством. И вечером успели прослушать…

– Скажите спасибо, что моя служба безопасности сработала оперативно, иначе точно состоялся бы ночной штурм квартиры.

Они успели записать окончание вашего вечернего общения. Моя дочь пела и, более того, мыла посуду… Это меня настолько поразило, что я отменил любое силовое вмешательство. Ну а потом, когда добрался до информации о капитане Гордееве, появились некоторые мысли…

– Мысли о том, как припахать бывшего капитана, – вставил‑таки свое слово в монолог Дмитрия Васильевича Стас.

– Я уже просил вас не ерничать, Станислав Николаевич, – строго сказал Анчар. – Наша беседа носит весьма серьезный характер. Скажу откровенно: речь идет не только о вас, но и о моей дочери.

– Не понял, – недоуменно замотал головой Гордеев. – Вы, Дмитрий Васильевич, случайно не имеете желания соединить наши с Анной судьбы в законном браке?

– Избави бог! – с деланым испугом замахал обеими руками Анчар. – У вас, капитан, какое‑то извращенное восприятие действительности. То меня записываете в педофилы…

– Вы преувеличиваете, Дмитрий Васильевич, – перебил его Стас. – Совершеннолетняя девушка на содержании у состоятельного немолодого мужчины – вполне естественное для сегодняшних дней положение вещей.

– Не забывайте, что речь идет обо мне и моей дочери, капитан, – процедил сквозь зубы Анчар.

– Все, данная тема закрыта, – твердо пообещал Гордеев. – Тем более не я к ней вернулся.

– Продолжим, – после короткой паузы мрачно сказал Дмитрий Васильевич. – Буду откровенен: я даже гипотетически не рассматриваю вашу кандидатуру в роли жениха Анны.

– Пролет с богатой невестой. А кто бы сомневался – несомненный мезальянс, – с французским прононсом выдал последнее слово Станислав, но мгновенно замолк, поймав бешеный взгляд Анчара.

– Вы меня более устраиваете как телохранитель моей дочери, – сообщил Дмитрий Васильевич после долгих секунд молчания, во время которых он, вероятно, успокаивался, и опять замолчал, теперь уже выжидающе впившись взглядом в молодого собеседника.

На лице Гордеева появилась гримаса откровенного недоумения. Он растерянно пожал плечами. Прозвучавшее предложение Анчара было для него совершенной неожиданностью.

– У вас что, своих людей не хватает? – наконец выдавил из себя Станислав. – Толком меня не зная, приставить к своему драгоценному чаду?

– Людей хватает, – уточнил Анчар. – Вот только чадо мое драгоценное, как вы изволили выразиться, последнее время стало излишне свободолюбиво и у него появилась привычка изводить охрану своими выходками. Вот и вчера… Собственно, о чем я говорю, вы сами в этом безобразии участвовали. А что я вас не знаю лично, так это ничего не значит. Ваш послужной список представляет вас в выгодном свете, как и прецедент, в результате которого вы были уволены со службы.

– Интересный ход мыслей, – задумчиво покачал головой Стас. – То есть вы предлагаете отставному капитану работу именно потому, что его вышибли на гражданку?

– Не надо передергивать, молодой человек, и тянуть время. Вы прекрасно понимаете, о чем идет речь. Мне нужен такой человек: честный служака, независимый, принципиальный, имеющий свою точку зрения, не пресмыкающийся перед начальством и… нашедший язык с Анной. Кстати, о языках. В личном деле отмечено, что вы в совершенстве владеете английским языком и вполне сносно французским. Это так?

– Ну не то чтобы в совершенстве, но общаюсь и пишу на английском свободно, – скромно сообщил Гордеев. – В училище прошел углубленный курс и после самостоятельно занимался. Французский и арабский – разговорные бытовые.

– Надо полагать, в пограничном училище проходили обучение в спецгруппе? – поинтересовался Анчар. – В личном деле это не отмечено, но судя по данным и распределению не на заставу…

– Было дело, да мхом поросло, – пространно подтвердил Станислав.

Он понимал, что генерал‑лейтенант Анчар в курсе того, что пограничное училище, находящееся в структуре ФСБ, готовит не только стражей границы, но и кадры для спецподразделений службы безопасности, и скрывать это смысла не было.

После второго курса Стаса, чемпиона училища по многоборью, рукопашному бою и карате‑до, имевшего склонность к изучению иностранных языков, перевели именно в такую группу. В среде курсантов это считалось престижным, хотя нагрузки – физические и умственные – значительно возрастали. Учеба в спецгруппе предполагала как изучение предметов стандартного училищного курса, так и дополнительные занятия. Диверсионная и антидиверсионная подготовка, минирование и разминирование, глубинная разведка и подводное плавание, снайперское дело и криптография, прыжки с парашютом и автомобильная подготовка, не говоря уже об углубленном изучении как минимум трех иностранных языков – далеко не полный перечень того, чему обучали Гордеева.

Обязательность общеучилищного курса обучения обуславливалась тем, что не все курсанты, отобранные в спецгруппу, проходили специальную подготовку до конца. Одни не выдерживали нагрузок и писали рапорт о переводе в обычное учебное подразделение, других отчисляли по состоянию здоровья, психологической или моральной непригодности к службе в боевых подразделениях ФСБ. Из двадцати двух человек, которых вместе со Стасом отобрали в спецгруппу, полный курс прошли лишь семеро. Все остальные успешно окончили училище и выпустились обычными офицерами‑пограничниками.

– Вы подходите мне, – небрежно бросил Анчар. – Итак, ваше решение, капитан?

– А зубы мне не посмотрите, Дмитрий Васильевич? И копыта, подковы проверять не станете, как першерону на лошадиной ярмарке? – неожиданно с вызовом выпалил Гордеев. – Я кому‑то подхожу! Я счастлив! Слезы ручьем текут от умиления! Честный, независимый и принципиальный! Все данные для того, чтобы пасти непослушную козочку.

– Ваша заработная плата на испытательный срок составит две тысячи долларов в месяц, – невозмутимо перебил его Дмитрий Васильевич. – Через полтора‑два месяца рассмотрим изменение оплаты вашего труда, естественно, в сторону увеличения. Ваше решение? На раздумье – минута. Вы и так отняли у меня много времени.

Стас постарался выглядеть спокойным. Названная цифра для отставного капитана звучала нереально. Как говорится, не было ни полушки и на тебе – алтын. Предлагаемая Анчаром зарплата на испытательный срок превышала его недавнее служивое денежное содержание примерно раза в четыре. Это «мирное», но даже если с «боевыми» и командировочными – все равно как минимум вдвое больше выходило. И при этом под пули лезть не надо, а только пасти вздорную девицу. Хотя, что тяжелее, еще стоит поразмыслить.

– А если мы все‑таки не найдем общего языка с вашей дочерью? – осторожно поинтересовался Гордеев.

– Не волнуйтесь, в этом случае у меня найдется для вас другая работа, – пообещал Дмитрий Васильевич. – С не меньшей заработной платой. Итак, надо полагать, ваш вопрос является положительным ответом на мое предложение.

– Пожалуй, я скажу да, – выдержав достойную паузу, выдавил из себя Станислав, но не удержался и добавил со вздохом: – А у меня есть выбор? Куда же с подводной лодки‑то деться?

– К работе приступите… – Анчар не стал реагировать на очередной пассаж собеседника, а лишь очередной раз внимательно посмотрел на него, – завтра. За сегодняшний день, будьте любезны, приведите себя в порядок. В девять утра вы должны прибыть в мой офис на Якиманке. Вот моя визитка. На ней обозначен адрес конторы и телефон приемной. Вопросы есть?

– Никак нет, товарищ генерал‑лейтенант, – несколько уныло отрапортовал Гордеев.

– И давайте, Станислав Николаевич, с этой минуты забудем наши звания, – неожиданно предложил Анчар, хотя до этого сам постоянно обращался к Гору «капитан». – Мы с вами нынче люди гражданские, и не стоит шокировать окружающих былыми регалиями.

– Как скажете, Дмитрий Васильевич, – пожал плечами Стас. – Слово начальника – закон!

После ухода утреннего гостя Гордеев погрузился в раздумья, анализируя все произошедшее с ним за минувшие сутки. И это самое «произошедшее» представлялось случайным наложением встреч и событий, хотя могло таковым и не быть.

Более всего вызывало сомнение чрезвычайно оперативное реагирование службы безопасности Анчара. Меньше чем за час вычислить «хату» обидчика телохранителей непослушной девицы Анны, с которым она скрылась во мраке ночи, привезти из Москвы аппаратуру и прослушать их болтовню… Однако следовало согласиться – по раскладу времени подобное могло случиться. Жестко, но относительно реально, тем более что Аннушка девушка не простая, а дочь сурового босса. А вот во что никак не верилось, так это в то, что за ночь можно добраться до личного дела капитана Гордеева, отмеченного грифом «сов. секретно», и проштудировать его в подробностях. Хотя и здесь стоило признаться, что реалии сегодняшнего дня и не таким могут удивить. Результат дела нынче во многом зависит от нужных связей и размера благодарности этим самым связям.

На короткое время Гордеева отвлек от мыслительного процесса ворвавшийся в квартиру с улицы взволнованный Газировка. Стас не стал посвящать Олежку в подробности беседы с Анчаром, отделавшись от него сотенной купюрой, сопровождаемой строгим наказом сегодня ему на глаза не показываться.

После ухода товарища Гордеев еще немного поразмышлял, после чего, удовлетворенный собой и окружающим миром, отправился в ванную. Контрастный душ добавил бодрости и привел его в еще лучшее расположение духа. Жизнь перестала казаться унылой и серой, какой, собственно, и была последние полтора месяца.

 

Глава 6. Тоска зеленая

 

Словно червь, скука точила и разъедала Стаса. Прошло всего лишь полтора месяца с того дня, как Гордеев согласился на предложение Анчара, а он уже был готов отказаться и от заоблачной, по служивым понятиям, зарплаты, и от полного социального пакета, как сейчас принято писать в объявлениях о найме на работу. К вышеперечисленным благам следовало еще добавить бесплатное служебное жилье, «спецодежду» из фирменного бутика, в состав которой входили три костюма, включая смокинг, три же пары дорогих туфель, несколько сорочек – на все случаи жизни телохранителя. Плюс к этому: халявное питание с хозяйской кухни – качественное и «от пуза», весьма приличный мобильник, настоящий французский парфюм и скуку, скуку, скуку…

Насколько помнил Гордеев, закон сохранения энергии, по версии дедушки Ломоносова, звучал примерно так: если в одном месте сколько‑то прибыло, в другом – столько же убыло. Внешний антураж и значительный подъем материального состояния Станислава резко ограничили его свободу. С шести утра и до бесконечности Гор охранял и оборонял драгоценное генеральское чадо – Анну Дмитриевну Анчар, существо непредсказуемое и вздорное. Охранял – это по форме, а по существу – таскался в качестве бесплатного приложения с утренней зорьки до звездной ночки за скандальной девчонкой.

Нет, конечно, и на прежней «государевой» службе у него было немного свободного времени, но зато сама служба, напряженная и порой опасная, не давала поводов для тоски и скуки. Стасу не привыкать с утра до ночи службу править, но вот что за лямку ему нынче на плечо водрузили – срам один.

Согласно утвержденному расписанию, к шести тридцати утра Гордеев должен был быть готовым к использованию его по прямому назначению в образе телохранителя Анны в особняке господина Анчара в одном из поселков на Рублевке. Правда, сама она раньше половины восьмого не вставала, поэтому как минимум час Станислав ожидал, когда красна девица продерет от сна очаровательные глазки и изволит покинуть теплую постельку.

Кстати, утреннее ожидание менее всего томило Гордеева. Он использовал этот ранний час, а то и больше, если по настроению поднимался пораньше, для разминки и тренировки. Для этого в хозяйских владениях были и место, и соответствующие снаряды в тренажерном зале.

Жил Стас здесь же, во флигеле для обслуживающего персонала, прятавшемся в глубине большого сада, начинавшегося сразу за трехэтажным коттеджем. Он не колеблясь отказался от приезда‑уезда на работу. Во‑первых, не хотелось тратить время на дорогу, а во‑вторых, его совсем не тянуло в неуютную холостяцкую квартиру в Одинцове. Во флигеле Станиславу выделили отдельную комнату с оптимальным набором коммунальных услуг, включающим в себя душ, телевизор и холодильник. Полночь ли, за полночь, сдав охраняемый объект «девица – штук один» внутренней охране, через пять минут он уже стоял под душем, чтобы затем залечь на кровать, застеленную горничной свежим постельным бельем. Так что в Одинцове Гордеев появился за полтора месяца лишь однажды и то лишь для того, чтобы передать сестре деньги на оплату его квартиры.

Поднявшись в шесть утра или чуть раньше, Стас выходил на разминку. Бегал он по выложенной цветной тротуарной плиткой дорожке вокруг сада, как правило, недолго – минут десять‑пятнадцать, не больше, так как в подобном мероприятии ему еще предстояло участвовать в скором времени. После пробежки и вольных упражнений на свежем воздухе Станислав шел в спортивный корпус, стоящий отдельно от особняка неподалеку от флигелей прислуги. Там было два зала – «сухой» и тренажерный, а также десятиметровый бассейн и сауна.

Гордеева предупредили на первом же инструктаже, чтобы в сауну и бассейн он не совался – это чисто хозяйская территория, а вот спортивные залы в свободное от выполнения служебных обязанностей время посещать ему разрешалось, так как они у членов семьи Анчар, особенно у старшего, особым вниманием не пользовались.

К слову, эта самая семья состояла всего из двух человек – отца и дочери. Интересоваться, какова судьба матери Анны и, соответственно, супруги Дмитрия Васильевича, Гордеев не стал, излишним любопытством в подобных вопросах он никогда не отличался.

После пробежки Стас шел в «сухой» зал и примерно полчаса разминал мышцы, связки и работал над техникой рукопашного боя. На тренажерный зал Гору оставалось не более десяти минут, и этого ему вполне хватало. Он никогда не увлекался накачиванием мускулов, считая, что таскание тяжестей вредит гибкости и реакции, столь необходимой бойцу‑рукопашнику.

Бицепс в пятьдесят пять сантиметров в обхвате, литые рельефы грудных мышц и кубики пресса не несли видимой пользы мастеру русбоя, карате‑до и ушу. Кстати, по последним видам борьбы Гордеев имел черные пояса.

К пробуждению Анны размявшийся Станислав вид имел бодрый, но не сказать, что слишком веселый. Его рабочий день вступал в свои права, а значит, начинались тоска и тягомотина.

Утро девушки начиналось пробежкой по той самой дорожке, опоясывающей по периметру сад, по которой, проснувшись, нарезал круги и сам Гор. Бегала Анна не быстро, и Станиславу приходилось сокращать шаги, порой переходя с бега на ходьбу. Семеня, он трусил за девушкой, уныло косясь по сторонам, высматривая по окрестным кустам злого ворога, готового покуситься на охраняемый объект. Служба есть служба, за нее деньги платят, но и без денег Стаса с юных курсантских лет приучили выполнять строго и в полной мере возложенные на него обязанности.

Несмотря на все старания, злобных татей с кинжалами в зубах в кущах анчаровского сада и снайперов‑кукушек на яблоневых ветках Гордеев высмотреть не мог. Да и откуда им здесь взяться? Охрана особняка бывшего генерала была организована по высшему разряду. Инфракрасные датчики движения вдоль периметра, два десятка видеокамер, перекрывающих обзором всю территорию поместья, – это то, что было на виду, что Стас с ходу «срисовал».

А еще Гор во время одной из утренних пробежек приметил торчащие из травы у забора и сливающиеся с ней по цвету стерженьки высотой сантиметров в восемь‑десять и толщиной чуть больше карандаша. Они были разбросаны на расстоянии до полутора метров друг от друга. Стасу не составило особого труда идентифицировать эти совсем неприметные «карандашики» как радиосигнальные мины. Заступил в зону чувствительности электромагнитного поля данной штуковины, а это как раз полтора‑два метра вокруг РСМ, – и получи фейерверк разноцветный чуть выше человеческого роста с завыванием громким и тревожным. У кого сердечко слабенькое, инфаркт обеспечен.

Стас изучал эти «игрушки» в теории, но на практике, в реальной жизни, с подобными устройствами ему встречаться не приходилось, не стояли они на штатном вооружении. Все больше по старинке работали – с сигнальными минами‑растяжками образца пятидесятых годов. Во время рейдов вокруг бивака на ночь их обязательно ставили, проволочку разматывали и покрепче натягивали. Ежели на эту проволочку наступишь или просто зацепишься и потянешь, то чеку выдернешь и приведешь поганую вещицу в действие: огоньки разноцветные в воздух полетят, петарды рваться начнут, завоют противно. И самому приходилось несколько раз в разведке напарываться на сигнальные мины, а потом улепетывать со скоростью курьерского, потому что следом за фейерверком жди автоматной очереди… Помимо технических устройств пенаты Анчара берегла круглосуточная вооруженная смена секьюрити из десяти человек. Один старший, четверо, меняя друг друга парами, бдили в дежурке у ворот, а остальные держали оборону в доме – у пультов и видеомониторов. Зачем бывшему генералу такая серьезная охрана, от кого он так сильно бережется, можно было только строить предположения.

Но все эти подробности являлись не более чем наблюдениями за природой: грачи прилетели, лягушки заквакали…

Побегав по саду, Анна направлялась в тренажерный зал и около получаса работала на снарядах. После тренажеров она уходила в бассейн и минут двадцать плавала. В это время Станислав сидел в крохотной прихожей спортзала и скучал, просматривая не однажды перелистанный им дамский журнал, вероятно, забытый там его подопечной, судя по дате, года три назад. Закончив водные процедуры, охраняемый объект удалялся в дом, и вновь встречались они минут через сорок. За этот короткий срок Гордеев успевал принять душ, переодеться, позавтракать и посмотреть новости по телевизору в холле на первом этаже особняка.

Примерный распорядок дня он узнавал там же от Анны, спустившейся в холл из своих апартаментов. Она коротко и сухо бросала примерно такую фразу:

– Сегодня у меня тренировка по карате, косметический салон, Элина и конный клуб.

Выслушав девушку, Станислав степенно кивал и деланым густым басом отвечал:

– Как скажете, хозяйка!

Анна выходила из себя, злилась, особенно в первые дни его телохранительской деятельности, и запрещала подобным образом реагировать на ее слова. Однако Стас каждое утро вновь и вновь повторял эту фразу. Это было местью Гордеева за свою скуку, эдакой мелкой пакостью, которую он мог себе позволить. Заканчивалось противостояние тем, что девушка не делала замечаний, а только кидала в его сторону сердитый взгляд из‑под густых ресниц. Затем она резко поворачивалась и в молчаливом негодовании удалялась. Станислав, тяжело вздохнув, предвидя очередной долгий тоскливый день, пристраивался за охраняемым объектом.

По его наблюдениям, Анна злилась еще и потому, что считала, что Стас относится к ней пренебрежительно. По крайней мере, тон, которым Гордеев разговаривал с ней с первых минут знакомства у придорожного кафе в Одинцове, а затем – в своей холостяцкой квартире, он не менял. На колкость девушки он отвечал не меньшей колкостью, на ее холодность реагировал еще более холодно, на нотки высокомерия, нечасто, но пробивающиеся в речи Анны, не обращал внимания. Более того, время от времени приходилось ставить ее на место, когда Анна Дмитриевна вспыхивала и пыталась устроить ему скандал, как правило, ничем не обоснованный. И происходило это не сказать, что редко.

Так уже на третьи сутки, как Станислав приступил к работе, случился первый инцидент подобного рода. В тот день Анна встречалась с Элиной, своей подружкой. Они общались, как правило, два‑три раза в неделю, и происходило это в кафе‑кондитерской на Тверской. Обычные девичьи посиделки за чаем‑кофе и кусочком торта: поболтать всласть, посплетничать, посмеяться…

Гордеев ожидал Анну в уголке зала, коротая время за чашкой кофе. Он, как и положено телохранителю, поглядывал по сторонам, чтобы вовремя высмотреть угрозу, грозящую его подопечной. Рассмотреть среди посетителей кафе наемных киллеров и злых террористов ему никак не удавалось. Взгляд Станислава натыкался все больше на хлопотливых мамаш с детьми, благообразных дам бальзаковского возраста, а также приятных во всех отношениях дам и девиц. Две последние категории порой встречались с ним глазами, и в них можно было прочитать явную заинтересованность единственным мужчиной в кафе. Но Стас никак не реагировал на эти взгляды: служба и ничего кроме службы.

Злодеев в тот день, как, собственно, и в другие, Гор не высмотрел, а вот то, что Анна с Элиной раз и второй заказали себе в дополнение к кофе и тортику коньяку, он сумел разглядеть и принять данный факт к сведению.

Скандал случился прямо у порога кафе. Станислав вышел первым на улицу, осмотрелся по сторонам и, пропуская мимо себя к автомобилю Анну, чисто автоматически глянул на наручные часы. Посиделки подружек несколько затянулись, по графику девушки она уже должна была находиться в конном манеже. Неожиданно для Стаса проходящая мимо Анна бросила почти со злобой:

– Нечего мне указывать, намекать, что я опаздываю. Без тебя знаю!

Станислав отреагировал на выпад спокойно:

– Я никому ни на что не намекаю.

– Я тоже. Видела, как ты, мачо одинцовский, глазки девушкам в кафе строил, – с явным ехидством выдала Анна.

– Не понял! Какие глазки? – несколько растерянно, но более возмущенно протянул Гордеев.

– Все ты понял, – отмахнулась от него девушка, направляясь к машине, и высокомерно бросила: – Быстро в конный клуб!

Тут Станислава словно подбросило.

– Хрен тебе с редькой, девица, а не клуб! После коньяка – на коня?! А потом мне твои телеса с опилок в кучу соскребать? Домой едем! – мрачно и решительно выдал он. – И вообще, напилась, так веди себя прилично!

Анна застыла соляным столбом у машины. Стас открыл перед ней дверку:

– Прошу, мадемуазель!

– Ты… Ты что себе… позволяешь! Телеса… напилась… – едва выговорила, задыхаясь от возмущения, девушка. – Мне еще никто и никогда раньше… Грубиян! Ты уволен!

– Не ты на работу принимала, не тебе и увольнять. И насчет грубости: сама первая хамить начала. Я тебе никакой не мачо одинцовский, а телохранитель при исполнении. А что никто и никогда на место не ставил, то это неправильно. Когда‑то надо начинать, – спокойно парировал выступление Анны Гордеев и негромко, но властно скомандовал: – В машину!

Девушка замолчала и застыла, не говоря ни слова, видимо, переваривая услышанное. А потом послушно уселась на заднее сиденье. Станислав захлопнул за ней дверку, сел за руль, завел автомобиль и тронулся с места, вливаясь в поток машин. На перекрестке, поворачивая, он посмотрел в зеркало заднего вида, контролируя, нет ли помехи слева. Подрезающих его «Ауди» Гордеев не увидел, а вот глаза Анны, полные слез, рассмотреть успел.

В молчании они доехали до дома. Не говоря ни слова, девушка вышла из машины и скрылась за дверью. Станислав поставил автомобиль в гараж и отправился в свою комнату во флигеле.

В душе Гордеев корил себя, что не сдержался, одновременно понимая, что был прав на сто процентов как насчет коньяка, так и по поводу хамства в его адрес.

Стас был готов к тому, что это последний день его работы у Анчара. Дочка пожалуется папе, папа рассердится и ударит кулаком по столу, а он, как известно, пленных не берет… Однако ничего не произошло.

Гордеев провел спокойный вечер у телевизора и хорошо выспался ночью. Утро он начал как всегда: бег, разминка, снаряды. В семь тридцать появилась Анна и занялась зарядкой по обычному распорядку. Лишь после бассейна, перед тем как уйти в дом, она, отводя глаза, сказала:

– Мы вчера были не правы оба, – и замолчала, ожидая реакции Станислава.

– Надо сдерживаться, – пожимая плечами, неопределенно произнес Гордеев.

К кому относились эти слова, было непонятно, но, похоже, инцидент у кафе был замят.

Однако прошло несколько дней, и Анна опять крупно вспылила по какому‑то мелкому поводу. И, как и в прошлый раз, получила спокойный, но вполне решительный отпор Станислава.

Причины, из‑за которых девушка выходила из себя, были разнообразны и анализу не поддавались. Она могла, как и в кафе, обвинить Стаса в том, что он строит глазки как посторонним женщинам, так и ее подруге Элине. А потом Анна закатывала истерику, обвиняя Гордеева в том, что по его вине они опоздали на важную встречу, хотя виной тому являлись пробки на московских дорогах. Поводом для скандала могло явиться и отсутствие самого повода: «Тебя ничего не интересует, в том числе и моя безопасность. Ты просто бездушный болван!»

Но за Стасом, как говорится, не ржавело. Он без обиняков, хладнокровно и доступно выкладывал Анне все, что он думал о ней и ее «нервах». Девушка, естественно, обижалась, дулась, иногда, как и в первый раз, дело доходило до слез. Однако зла на Гордеева она не держала и через некоторое время приходила в себя и держалась, словно ничего не произошло.

Гордеев заметил, что холодного душа Анне хватало дня на три‑четыре, после чего она снова выкидывала очередное коленце в образе скандала на пустом месте. Что за этим стояло: особенность характера, нервозность незамужней девицы, непринятие постоянного присутствия постороннего или, возможно, какие‑то иные, неведомые Стасу мотивы? Ему оставалось только гадать о причинах столь скандального поведения Анны и терпеть.