XVIII. Жизнь животных по берегам реки

 

Не следует думать, что если за всё время путешествия Куонеба и Рольфа мы ни разу не упоминали о животных, так значит, они не видели их по берегам реки. Человек, который молча плывёт на лодке, чаще видит животных, чем тот, кто шагает по лесу. На первом же привале они заметили множество следов разных зверей, а в то утро, когда двинулись вверх по Гудзону, Рольф увидел первого оленя. Когда они объезжали быстрины, Куонеб вдруг два раза ударил по лодке, что значило «внимание», и кивнул головой в сторону берега. Там, в пятидесяти шагах от воды, стоял олень и смотрел на путешественников. Он стоял неподвижно, словно алая статуя, ибо в это время года шерсть у оленей всегда бывает красноватая. Куонеб сделал три-четыре сильных взмаха веслом, и лодка быстро подалась вперёд. Тогда он протянул руку за ружьём, но олень помчался большими прыжками, белая кисточка его хвоста мелькнула среди деревьев, и он исчез в чаще леса. Рольф сидел как зачарованный. Всё случилось так внезапно… олень был так близко… и словно призрак расплылся в лесу. Он даже вздрогнул, когда олень исчез.

Несколько раз по вечерам видели они мускусную крысу, а один раз в воде мелькнул какой-то чёрный блестящий предмет, похожий на чудовищную пиявку. «Выдра», — шепнул Куонеб и приготовил ружьё, но выдра нырнула в воду и не показывалась больше.

Во время одного из привалов их разбудил какой-то странный топот и неприятное щёлканье у самой головы. Они встали и увидали дикобраза, который возился со сковородкой, стараясь сгрызть соль, оставшуюся в ней. Скукум, привязанный к дереву, напрасно лаял и бился, мечтая как следует наказать дерзкого вора. Путешественники до тех пор не отделались от назойливого посетителя, пока не повесили всех кухонных принадлежностей в таком месте, где он не мог их достать.

 

Один раз они услышали короткий пронзительный лай лисицы, а раза два — жалобный вой волка, вышедшего на охоту. Диких птиц они встречали множество, и нередко на обед им доставалась утка.

Через день они увидели трёх оленей. Куонеб зарядил ружьё пулей и отправился на рассвете в лес. Рольф хотел следовать за ним, но индеец покачал головой и сказал:

— Оставайся здесь и через полчаса разведи огонь.

Двадцать минут спустя Рольф услышал выстрел, а немного погодя в лагерь вернулся индеец с задней ногой оленя. Прежде чем двигаться дальше, они прошли милю вверх по реке, забрали остальное мясо убитого оленя и сложили его в лодку. Они видели ещё семь оленей, но не тронули их, хотя Рольф горел нетерпением испробовать свои охотничьи силы. Во время одного перехода в лесу он, или вернее Скукум, выследил несколько тетеревов, которые сидели на деревьях. Путники остановились. Пока Скукум отвлекал своим лаем внимание тетеревов, Рольф сбил птичьими стрелами пять штук. Все мысли Рольфа были заняты оленями, и ему хотелось во что бы то ни стало пойти на охоту одному и вернуться домой с грузом оленины.

Огибая на рассвете поворот реки, они увидели на каменистом прибрежье чёрную медведицу и двух медвежат, которые то и дело нагибались к воде, собирая речных раков.

Куонеб, не встречавший медведя с детства, с того времени, когда ещё отец его охотился в лесах горного кряжа позади Мианоса, пришёл в большое волнение. Он перестал грести и, сделав знак Рольфу, чтобы тот тоже оставил вёсла, направил лодку к такому месту, откуда она не была видна медведя, и вышел на берег. Привязав лодку у берега, он взял ружьё, а Рольф стрелы, и оба, ведя Скукума на привязи, направились в лес. Стараясь держаться под прикрытием деревьев, чтобы их не было видно, они шли к тому месту, где видели медведей. Шли они, конечно, против ветра, так как, если бы ветер был попутный, медведи не подпустили бы их близко. Постепенно приблизились они к медвежьему семейству и ждали только удобного случая, чтобы послать первый выстрел. Пробираясь с величайшей осторожностью вперёд, они, по своему расчёту, находились уже в каких-нибудь тридцати шагах от медведей, которых не было ещё видно из-за густых кустарников. Охотники решили двинуться ещё дальше, но тут медведица перестала вдруг есть и подозрительно потянула носом воздух. Ветер переменился, и она почуяла запах человека. «Уф! уф! уф!», — громко запыхтела она и пустилась в лес со всех ног. Охотники поняли, что они открыты, и с громким криком выскочили из-за кустов в надежде заставить медведицу взобраться на дерево. Медведица между тем улепётывали в лес галопом, словно лошадь, а за нею с лаем нёсся Скукум. Медвежата, оставшись одни и потеряв из виду мать, совсем растерялись от шума и, бросившись к ближайшему дереву, вскарабкались на него. «Теперь, — подумал Рольф, — медведица вернётся назад и вступит с ними в “рукопашный бой”».

— Она вернётся? — спросил он с волнением.

Индеец засмеялся.

— Нет, она совсем убежала. Чёрные медведи большие трусы; они никогда не вступают в бой, если могут избежать этого.

Медвежата на дереве остались, следовательно, — в руках охотников.

— Нам не нужно больше мяса. Пусть их себе живут, — сказал Рольф и спросил, — найдут они мать?

— Конечно. Они слезут с дерева и завопят на весь лес. Медведица пробежит не больше полумили и остановится. К ночи все будут вместе.

Первая охота на медведя кончилась. Не было сделано ни одного выстрела, медведицу не ранили, не прошли и одной мили и не потеряли ни одного часа. А между тем впоследствии, охотясь на медведей, Куонеб и Рольф никогда не волновались так, как в этот раз.

 

XIX. Следы на берегу

 

Река Джуссепа отличалась очень спокойным течением; она брала своё начало в болоте и была бы очень удобна для плавания, если бы её не запружали стволы деревьев. Некоторые из них были срублены много лет тому назад. Следовательно, в старое время здесь уже бывали охотники. В одном месте путники наши были неприятно поражены, заметив на берегу свежую порубку, но мрачное настроение их превратилось в радостное, когда они, внимательно присмотревшись, увидели, что это работа бобров.

 

В этот день они проехали десять миль. Вечером расположились лагерем на берегу озера Джуссепа, гордые и счастливые сознанием того, что они полноправные владельцы этой местности. Несколько раз слышали они в эту ночь вой волков, которые находились, по-видимому, на отдалённом берегу озера. Утром они отправились пешком исследовать окружающую местность и, к великой радости своей, встретили следы пяти оленей. Здесь был, очевидно, олений рай, хотя они встречали немало следов и других животных, например, выдры и норки. Они были поражены таким обилием дичи. Постепенно двигались охотники всё дальше, предвкушая заранее все свои будущие удачи, когда вдруг наткнулись на нечто, сразу отравившее их радость: они увидели «след человека»,  свежий след сапога из коровьей кожи. След этот способен был довести их до безумия, так как он указывал на то, что сюда ещё раньше прибыл какой-то охотник и, значит, первый может предъявить свои права на этот участок. Они прошли целую милю по этому следу. Он всё время вёл вдоль берега: шаги были большие; иногда человек, по видимому, бежал, держа путь к западному берегу. На западном берегу они нашли место, где человек сидел, съел изрядное количество двустворчатых ракушек и поспешно двинулся дальше. На том месте, где он сидел, не было, однако, заметно ни малейших следов ружейного ложа или другого какого-либо оружия. Почему были на нём сапоги? Охотники редко странствуют в сапогах.

Две мили прошёл индеец вместе с Рольфом, находя местами указание на то, что ненавистный незнакомец не шёл, а почти бежал. Потом они повернули назад, огорчённые тем, что видели. Удар этот казался им сначала непоправимым, но затем они решили, что им открыты три выхода: искать новый участок дальше на север, удостовериться, не могут ли они взять себе другую сторону озера и узнать, кто этот незнакомец. Они остановились на последнем. Отвязав и нагрузив лодку, они пустились в дорогу, чтобы исследовать, нет ли где на берегу озера избушки охотника, питая в то же время слабую надежду, что её не окажется.

Проплыв вдоль берега миль пять и убив по дороге двух оленей и несколько уток, путешественники причалили к берегу и тут увидели, что ненавистный след сапога повернул к югу. В полдень они были у южной оконечности его, но нигде не нашли хижины, несмотря на то, что обе стороны озера были у них весь день на виду, Незнакомец становился всё более и более таинственным, хотя они удостоверились теперь, что он жил не здесь, и поэтому они безусловно имеют право поселиться на этом участке.

Но где построить хижину? Местность всюду казалась одинаково удобной, но поселенцы обыкновенно селятся у истока реки, так как там во время урагана никогда не бывает сильного волнения. Все животные, избегающие обыкновенно озера, предпочитают переправляться через реку у истоков, заезжие охотники видят хижину поселенца прежде, чем выйдут из устья реки в озеро.

На какой стороне истока? Куонеб решил построить хижину на западной стороне, чтобы можно было видеть восход солнца. Недалеко от озера находилась гора с высокой скалистой верхушкой. Он указал на эту гору и произнёс одно только слово: «Айдахо!». Здесь, на западном берегу, где река вытекает из озера, принялись они расчищать месте для постройки хижины.

 

 

XX. Охотничья хижина

 

Мне кажется, что всякий охотник говорит, приступая в первый раз к постройке хижины: «О, мне достаточно будет и маленькой избушки, лишь бы на ней была крыша!» И каждый охотник ещё до наступления весны убеждается в том, какую он сделал ошибку, так как в маленькой избушке и жить тесно, и запасов держать негде. Куонеб и Рольф были новичками в этом деле и сделали ту — же ошибку. Они выстроили очень небольшую хижину: 10 футов ширины и 12 длины, вместо 12 футов ширины и 20 футов длины, а стены в 6 футов вышины, вместо 8 футов. Плотники они были опытные, и постройка быстро двигалась вперёд, так как сосна росла здесь в изобилии. Стены были возведены в первый же день. Главное — крыша. Из чего её сделать? Чем покрыть? Липовыми досками, или дранкой, или глиной? Легче всего было сделать глиняную; она грела зимой и холодила летом. Правда, у глиняной крыши было три недостатка: она протекала во время продолжительных дождей, давала много пыли и грязи в жаркую сухую погоду и была так тяжела, что балки и стропила в конце концов не выдерживали, если их не подпирали столбами, которые представляли большую помеху внутри хижины. Но были зато и преимущества, а потому строители не долго колебались.

— Строим глиняную крышу, — сказали они.

Когда стены достигли пяти футов вышины, строители прорубили дверь и окно. Затем положили последний ряд брёвен и настлали потолок; приготовили два сосновых косяка для двери и два покороче для окон. Буравом просверлили в них дырки, чтобы приделать косяки к брёвнам дубовыми заклёпками.

 

В углу решено было устроить печь из камней и глины. Куонеб сказал, что для этого надо брать камни не из озера, как хотел Рольф, а с горы.

— Почему?

— Потому, — сказал Куонеб, — что камни из озера — водяные духи, которые не могут жить вблизи огня и всегда трескаются. А горные камни — солнечные огненные духи, и огонь с ними даёт больше тепла.

План устройства печи был очень прост. Рольф присутствовал много раз при том, как складывали печи; главное заключалось в том, чтобы труба была достаточна широка, а самая узкая часть её приходилось бы как раз над огнём.

Карнизы и конёк живо поставили на место. Густой осокой, росшей на соседнем лугу, покрыли всю крышу. Куонеб и Рольф накопали глины при помощи собственноручно сделанных деревянных лопат и набросали её поверх травы. Потом утрамбовали глину лопатами, и крыша была готова.

Большие щели между брёвнами заполнили деревянными стружками, а маленькие щёлки мхом. Двери сделали из досок и повесили их просто-напросто на двух деревянных стержнях.

Настилать пол им не хотелось — можно обойтись и земляным полом. Зато сделали деревянные койки, и только тогда поняли, насколько мала их хижина. Но дело было сделано. В хижине пахло лесом и мхом, и запах этот приводил Рольфа в восторг.

Куонеб сложил аккуратно топливо в печку, зажёг трубку и, бормоча про себя песнь «о домашних духах», обошёл вокруг хижины, пуская клубы дыма в сторону каждого из четырёх ветров. Затем вошёл в комнату, растопил печь огнём из трубки, а когда огонь разгорелся, бросил на него щепотку табаку и оленьей шерсти. Первая топка дома совершилась.

Тем не менее они продолжали спать в палатке, потому что Куонеб не любил спать в комнате, а Рольф с каждым днём всё более и более сходился с ним во вкусах.

 

XXI. Первый олень Рольфа

 

Во время постройки хижины у них не было ни одного свободного часа, чтобы пойти на охоту, несмотря на то, что они часто видели оленей по ту сторону озера. Свежего мяса у них не оставалось, и, окончив хижину, Рольф воспользовался этим случаем, чтобы исполнить давнишнее своё желание.

— Куонеб, я хочу пойти один на охоту за оленем, и мне нужно твоё ружьё.

— Хорошо! Иди… Но советую тебе идти вечером.

И Рольф отправился один, как только село солнце, потому что во время дневной жары олени прячутся обыкновенно в густой чаще леса. Он знал, что следует всегда идти против ветра и по возможности тише. Ветер был небольшой и дул с юго-запада, а потому он двинулся на юго-запад вдоль берега озера. Следов было везде множество, но все они так перемешались между собой, что трудно было выбрать который-нибудь из них. Он решил идти молча вперёд, надеясь только на собственное своё счастье, и ему пришлось ждать недолго. Сквозь небольшой просвет среди деревьев он заметил вдали какое-то движение в кустах, которое тут же и прекратилось. Ушёл олень или нет? А может быть это вовсе не олень? «Не предпринимай ничего, пока ты не уверен, что нужно делать», — был один из мудрых советов Куонеба. Рольфу следовало на этом основании прежде всего узнать, что такое движется в кустах. Он стоял и ждал. Прошла минута… другая… много минут, а он всё стоял и ждал; в кустах не заметно было ни малейших признаков жизни. Он начинал уже думать, что ошибся, а между тем инстинкт охотника подсказывал ему, что нужно выследить, в чём дело. Чтобы узнать, откуда дует ветер, он сначала намочил палец. Палец сказал ему: «Ветер юго-западный». Потом он подбросил вверх несколько горстей сухой травы. Трава сказала ему: «Да, юго-западный, но в этой прогалине поворачивает к югу». Из этого он заключил, что может без всякого опасения обойти северную окраину кустов. Он осмотрел пистон своего ружья и принялся идти осторожно, выбирая такие места, где можно было не задевать кустарников и не шуметь. Медленно, шаг за шагом, двигался он вперёд и, подымая ногу, всякий раз ставил её только после внимательного исследования, что у него под ногами. На каждом шагу ой останавливался, осматривался кругом и прислушивался. Рольфу надо было пройти всего сто шагов до интересующего его места, а между тем он употребил на это почти четверть часа; не раз пугался он, заслышав треск цикады или стук дятла. Сердце его билось всё сильнее и сильнее, и ему казалось, что биение это слышно на сто вёрст кругом. Но всё же он продолжал двигаться вперёд, пока не добрался до чащи, причинившей ему столько волнений. Здесь он остановился и снова исследовал направление ветра. Потом медленно, осторожно обошёл это место с западной стороны.

 

Долго, утомительно долго, шёл он следующие двадцать шагов и, наконец, увидел следы большого оленя, совершенно ещё свежие; сердце его снова забилось сильнее, и ему показалось, что вся кровь хлынула ему в голову, — так сильно захватило у него дыхание от волнения. Он решил идти ещё некоторое время по этому следу и, держа ружьё наготове, осторожно двинулся вперёд. Не успел он сделать и несколько шагов, как услышал позади себя громкое свистящее дыхание. В одно мгновение обернулся он и очутился лицом к лицу с огромным, великолепным оленем-самцом. И вот животное, которое он томительно долго выслеживал, стояло теперь на виду и в каких-нибудь тридцати шагах от него. Они смотрели друг на друга, не двигаясь с места в течение нескольких секунд. Осторожно, не делая лишних движений, Рольф поднял ружьё… Олень стоял и смотрел на него.

Да, ружьё было поднято, но как оно ужасно, как отвратительно дрожало в руках Рольфа, и чем крепче старался он держать его, тем сильнее дрожало оно. Рольф прерывисто дышал, колени его подгибались, руки тряслись, и, наконец, в ту минуту, когда олень поднял хвост и повернул голову, чтобы лучше рассмотреть его, нажал курок. Паф! — и в ту же минуту олень исчез из виду.

 

Бедный Рольф! Как скверно чувствовал он себя… Он себя презирал. Большой широкобокий олень в каких-нибудь тридцати шагах от него, при дневном свете, — и он промахнулся. А там вот, на дереве, — отверстие от засевшей в нём пули на пять футов выше головы оленя. «Я никуда не гожусь и никогда не буду хорошим охотником», — пробормотал он и медленно направился в лагерь. Куонеб внимательно взглянул на него, так как слышал, вероятно, выстрел. Он заметил сразу мрачное и печальное лицо юноши. Рольф покачал головой в ответ на вопросительный взгляд индейца и даже стукнул ружьём о стену, когда его вешал.

Куонеб снял ружьё, вычистил его, зарядил и, обратившись к Рольфу, сказал ему:

— Нибовака, ты чувствуешь себя очень нехорошо. А знаешь почему? Тебе подвернулось счастье, но у тебя сделалась оленья лихорадка. Так всегда бывает в первый раз. Завтра ты пойдёшь и убьёшь своего оленя.

Рольф не ответил ему, и Куонеб продолжал:

— Хочешь, чтобы я пошёл с тобою?

Слова эти затронули гордость Рольфа, и решимость вернулась к нему.

— Нет! Я завтра пойду один.

На следующий день, когда роса ещё не просохла, отправился он снова на охоту. Погода была тихая, и только с юго-запада дул иногда лёгкий ветерок. Он шёл, как и вчера, по тому же следу и нашёл, что при росе, когда всё кругом мокро, гораздо легче не шуметь, и быстро двигался вперёд. Проходя по роковой прогалине, он снова заметил простреленное пулей дерево. Раздался громкий крик сойки, который всегда служит указанием на близость оленя. Опытные охотники хорошо знают привычку сойки возвещать обо всём, что происходит.

Рольф остановился и с минуту прислушивался. Ему показалось, что он услышал какой-то скребущий звук. Сойка снова крикнула… Звуки прекратились, а крик сойки замер вдали. Осторожно шёл он ещё несколько минут вперёд и увидел вторую прогалину. Внимательно всматриваясь в неё из-за кустов, он заметил далеко впереди какое-то движение у самой земли. Сердце у него так и запрыгало в груди. Присмотревшись ещё раз внимательно, он снова заметил то же движение и увидел теперь ясно, что это голова самки оленя в густой траве. Движение, замеченное Рольфом, она делала ухом, чтобы прогнать сидевшего на ухе комара. Рольф осмотрел пистон, собрался с духом и, приготовив ружьё, коротко, но пронзительно свистнул. Самка тотчас же вскочила на ноги, и в ту же минуту показался второй олень поменьше, затем ещё молодой самец, и все они уставились в его сторону. Он поднял ружьё и увидел, что дуло снова дрожит. Рольф опустил его и сурово сказал самому себе: «Я не хочу, чтобы ружьё дрожало». Самка потянулась и медленно направилась в сторону озера. За ней последовал олень поменьше, и остался один только самец. Рольф свистнул ещё раз, и олень превратился в неподвижную статую. Стараясь сдержать своё волнение, Рольф сказал: «хочу», твёрдой рукой поднял ружьё, прицелился и выстрелил. Олень вздрогнул, сделал прыжок и исчез. Рольф снова зарядил ружьё и двинулся дальше.

Он увидел глубоко вдавленные следы в том месте, где подпрыгнул олень. Но ни одной капли крови не было в траве. Он сделал ещё несколько шагов и снова увидел следы копыт, а подле красные пятна; много крови… прыжки становились всё короче и короче… Рольф прошёл ещё сто шагов… Да, олень лежал уже… раненный в самое сердце, испуская последнее дыхание.

Рольф громко вскрикнул, и где-то вблизи послышался ответный, воинственный клич. Из-за дерева вышел Куонеб.

— Я убил его, — крикнул Рольф.

Индеец улыбнулся.

— Я знал, что ты убьёшь его, и пошёл за тобой; вчера вечером я знал, что у тебя будет оленья лихорадка, и дал тебе уйти одному.

Осторожно сняли они с оленя шкуру, и Рольф узнал все тайны этого дела.

Сняв шкуру с туловища (но не трогая головы и ног), Куонеб тщательно вырезал широкую полосу сухожилий, которые прикрывают мускулы, начиная от бедренных костей у таза до плеч; эти сухожилия служат индейцам для шитья вместо ниток. Затем он вырезал два длинных куска мяса, расположенных по обе стороны спинного хребта, и таких же два поменьше с внутренней стороны. Два эти куска, четыре окорока, сердце и почки он завернул в шкуру. Внутренности, голову, шею, ноги и копыта они оставили для лисиц: тазовую же кость он повесил на дерево, чтобы Великий Дух смилостивился над ними и послал им хорошую охоту. Обратившись затем к голове оленя, Куонеб сказал:

— Брат, прости нас! Нам жаль, что мы убили тебя. Но вот смотри, мы воздаём тебе почести.

 

Взяв с собой добычу, они отправились обратно в лагерь. Мясо спрятали в мешки, чтобы его не трогали мухи, и повесили в тени. Кожу зарыли в тёплую грязь болота, а три дня спустя, когда шерсть отстала от кожи, счистили её прочь. Индеец приготовив из ясеня обруч, натянул на него сырую кожу и сделал индейский том-том.

Он высох не раньше, как через два-три дня. По мере того как сохла кожа, слышались всё чаще и чаще дребезжащие звуки, которые указывали на то, что она всё сильнее и сильнее натягивается.

Вечером, сидя у огня и тихо напевая, попробовал Куонеб новый том-том:

 

Хо де хо… хи де хи

 

На следующий день индеец встал перед рассветом, поднялся на гору, сел на самую верхушку её и, ударяя в том-том, запел песню, которой не пел ещё ни разу с того дня, когда они покинули великий утёс над Эземуком:

 

Отец, благодарим тебя:

Мы нашли хорошее место для охоты,

И в нашем вигваме есть мясо.

 

 

XXII. Капканы и ловушки

 

Хижину для зимовки выстроили, заготовили и запас пищи, пора приступить к не менее важному делу: заняться до наступления холодов выбором мест для капканов и ловушек. Времени у них было ещё достаточно, но они хотели как можно скорее установить капканы по всему лесу на тот случай, если бы сюда явился другой новый охотник. Большинство пушных зверей — бобр, выдра, норка, мускусная крыса, енот — селится преимущественно при речных долинах. Там же встречаются и те животные, которые, не имея надобности жить поблизости от воды, всё же ищут её, так как им у воды легче найти убежище и так как там живёт их добыча; к таким животным принадлежат рысь, лисица, куница-рыболов и простая куница, которая питается кроликами и мышами. Вот почему линия капканов и ловушек ведётся обыкновенно вдоль какой-нибудь речной долины.

В конце сентября Рольф и Куонеб, захватив с собой постели, котелок, съестных припасов на четыре дня и два топора, вышли из дому в сопровождении Скукума и направились вдоль реки, которая впадала в озеро неподалёку от их хижины. Пройдя четверть мили, они выбрали первое место для капкана на куницу. Выбранное ими место находилось под высоким деревом на косе, которая образовалась здесь благодаря изгибу реки. Дерево это они отметили с трёх сторон. Пройдя двести шагов, они нашли ещё одно удобное место и отметили его для ловушки. На той же косе они увидели извилистую тропинку, протоптанную, очевидно, выдрами.

— Хорошее место для железного капкана, — заметил Куонеб.

Несколько раз вспугивали они по дороге оленей, а в одном сыром, грязном месте, где олени перебирались обыкновенно на другой берег реки, они увидели множество разных следов и между ними следы волков, медведей и горного льва, то есть пантеры. Скукум весь ощетинился и со страхом обнюхивал следы пантеры, чрезвычайно взволновавшие его.

После пятичасовой ходьбы и работы пришли они, наконец, к другой реке, впадающей в первую, и в том месте, где соединялись две речные долины, образуя угол, увидели небольшое дерево, каким-то особенным образом обгрызанное зубами и исцарапанное когтями на расстоянии трёх и шести футов от земли.

— Медвежье дерево, — сказал Куонеб, и Рольф узнал от него следующее.

Медведи, как большинство животных, придерживаются известного способа для отметки участка, который считают своим собственным. Чаще всего они оставляют свой собственный запах в разных местах избранного ими участка, прибавляя в некоторых случаях и более осязательные указания. Так, бобр пользуется для отметки небольшим комком грязи, волк взрывает землю задней ногой, медведь царапает когтями и грызёт зубами дерево. Пока медведь живёт на избранном им участке, он возобновляет эти отметки всякий раз, когда находится вблизи сигнального дерева. Отметки эти делаются чаще всего летом, когда медведи спариваются и ищут подходящих спутников жизни; в это время они всегда бродяг в лесу, оставляя отметки на выбранных ими сигнальных деревьях, так что каждый медведь, благодаря тонкому чутью своему, узнает пол бывшего здесь до него медведя и вместе с тем — по какому пути проследовал он дальше.

Тут охотники наткнулись на сигнальное дерево медведя, а немного погодя Куонеб указал Рольфу место, где на двух брёвнах, соединённых под углом у самого дерева, исцарапанного когтями и издававшего какой-то особенный запах, он увидел несколько волосков куницы. Это был сигнальный пост куницы, вполне пригодный для устройства ловушки.

Третье место они нашли на открытой травянистой прогалине. Они увидели там большой белый камень, а на нём шарики, оставленные лисицей.

— Каждая лисица, — объяснил Рольфу индеец, — проходя мимо этого места, подойдёт к камню и обнюхает его, чтобы узнать, кто из соплеменниц её живёт здесь. Самое удобное место для железного капкана, потому что к обыкновенной ловушке ни одна лисица не подойдёт.

Так, мало-помалу узнал Рольф, что одни и те же привычки встречаются часто у всех животных, не исключая даже мышей и землероек. Если мы не замечаем этого, то лишь потому, что внешние чувства наши и наблюдательность не так развиты, как у натуралистов и охотников, которые всегда знают, где надо искать следы четвероногих обитателей, и, судя по этим следам, могут сказать, какое именно животное живёт или не живёт в известной местности.

 

 

XXIII. Бобровый пруд

 

В полдень они находились уже в десяти милях от своего дома и успели за это время отметить пятнадцать ловушек для куниц благодаря, конечно, необыкновенной опытности Куонеба, значительно сокращавшей им работу.

После полудня они снова пустились в путь. Река, вдоль которой они шли, превращалась постепенно в ручей, а местность кругом становилась всё более и более болотистой. Продолжая идти вдоль берега, они внимательно присматривались к малейшим признакам, указывающим на присутствие пушных зверей, и с этой целью несколько раз переходили вброд на другую сторону реки и обратно. В одном месте Куонеб вдруг остановился и, внимательно присмотревшись к ручью, указал Рольфу на то, что вода в нём мутная от грязи. Глаза индейца сияли, когда он, кивнув головой в ту сторону, где река брала своё начало, произнёс магическое слово «бобр».

Отсюда они двинулись на запад, прошли сто шагов по болотистой местности, густо поросшей ольхой, и увидели пруд неправильной формы, который разлился среди ивовых кустов, теряясь где-то далеко в болоте. Продолжая идти вдоль реки, они скоро добрались до бобровой плотины, длинной, изогнутой, сделанной из ивовых прутьев и тины; поверх неё сочилось множество ручейков, соединявшихся внизу и образующих ту речку, вдоль которой они только что шли.

 

Над прудом носились целые стаи дроздов, на воде плавали утки, а на верхушке сухой сосны сидела огромная голубая цапля. Везде кругом двигались и порхали ещё меньшие существа, а далеко впереди, на самой почти середине пруда, возвышался купол, сложенный из прутьев, — бобровая хатка; несколько дальше, за нею, виднелись ещё три такие же хатки. Бобров нигде не было видно, но свежая порубка деревьев, плавающие на воде и очищенные от коры ветки да длинная крепкая плотина служили для опытного глаза достаточным доказательством того, что здесь находится огромная колония бобров, полноправно владеющих этой местностью.

Бобровый мех принадлежал в то время к одним из самых ценных. Бобр легко попадает в капкан, а потому находка этого пруда была равносильна находке мешка с золотом. Они обошли его неправильные берега, и Куонеб указал несколько бобровых пристаней, по краям которых находились глубокие отверстия, откуда бобры ныряли под воду. Тут и там поблизости пруда возвышались куполообразные муравьиные кучи, к которым шли тропинки, начинавшиеся от берега пруда. Индеец объяснил, что по ним ходят в солнечные дни бобры и греются на верхушке муравейников, а муравьи выбирают личинок у них из меха. В одном месте, где берег образовал нечто вроде высокого мыса, который вдавался в воду, они нашли небольшой комок грязи с сильным запахом; индеец сказал, что это «бобровая отметка», имеющая у бобров такое же значение, как «медвежье дерево» у медведей.

Пруд показался им небольшим, а между тем они прошли четверть мили, пока добрались до верхней окраины его, где находилась вторая плотина с примыкающим к ней вторым прудом. Уровень этого пруда был несколько выше уровня первого, и на нём находилась всего только одна хатка; за этим прудом они нашли ещё целый десяток прудов, причём уровень каждого последующего пруда был выше уровня предыдущего. На первом, самом большом, и на втором были хатки; все они принадлежали, очевидно, одной и той же колонии, так как везде заметны были свежие порубки.

— Отлично! Мы получим, быть может, бобров пятьдесят, — сказал индеец.

Они знали теперь, что достигли обетованной земли.

Рольф с радостью готов был посвятить весь остаток дня исследованию пруда, а вечером, когда бобры выйдут из нор, поохотиться на них. Но Куонеб сказал:

— Мы отметили только двадцать мест для ловушек, а нам нужно отметить сто пятьдесят мест.

Они направились к сухому бугру на запад от прудов, где рос сахарный клён, и выбрали подле огромного дерева место для ловушки. После этого они отправились искать дорогу через крутые холмы тянувшиеся на восток, надеясь по ту сторону холмов встретить реку, которая привела бы их назад к озеру.

 

XXIV. Дикобраз

 

Дрессировка Скукума была не вполне закончена, и, когда ему приказывали оставаться дома, он исполнял это только в том случае, если приказание соответствовало его желаниям, и не колебался следовать за хозяином или бежать впереди, если, по его мнению, на помочь человеческой мудрости должна прийти зрелая собачья опытность, приобретённая в течение тринадцати месяцев жизни. К сожалению, в этих лесах опытность не всегда могла быть его верной руководительницей. Услыша лёгкий шелест среди листьев, покрывавших землю, он бегом пустился вслед за этим шелестом, и пронзительный сердитый лай его скоро известил, что он нашёл какого-то враждебного ему лесного обитателя. Лай его повторился несколько раз и затем превратился вдруг в вопль. В вопле этом слышались и гнев и боль. Охотники поспешили ему на помощь. Оказалось, что маленький глупый пёс пытался укусить большого дикобраза, который спрятался под бревно, выставив наружу только заднюю часть своего тела, покрытую острыми иглами, и бил хвостом Скукума по морде и открытому рту, оставляя там по нескольку игл после каждого удара. Скукум был всегда смелым бойцом, но на этот раз он действовал нерешительно. Боль от колючек увеличивалась с каждой минутой и с каждым движением. Куонеб схватил крепкую палку и вышвырнул дикобраза из его убежища. Увидя нового и более сильного врага, дикобраз решил, что не следует терять времени, и пустился неуклюжим галопом к ближайшему сосновому дереву. Вскарабкавшись на него, он спрятался среди ветвей на самой верхушке.

Охотники подозвали к себе собаку. У неё был самый жалкий вид. Она тёрла себе морду то одной лапой, то другой, стараясь выплюнуть иглы, покрывавшие язык, мигая глазами, ворчала и визжала от боли всякий раз, когда тёрлась головой о землю или о свои передние лапы. Рольф крепко держал её, пока Куонеб выдёргивал одну иглу за другой. Штук около сорока маленьких ядовитых кинжалов вытащил он из дрожащих ног и головы собаки, но их много ещё осталось на губах и языке. Здесь они засели очень глубоко; крепкие пальцы краснокожего вытаскивали их постепенно одну за другой. Пока операция эта производилась на губах, Скукум тихо визжал, но он поднял настоящий вопль, когда дело дошло до языка. Рольф с большим трудом удерживал собаку, и всякий посторонний зритель, не зная в чём дело, мог бы подумать, что охотники пытают своего верного друга.

Иглы, к счастью, вонзились не слишком глубоко, их вытащили и собаку выпустили на свободу.

 

Рольфу захотелось отомстить дикобразу, притаившемуся на верхушке дерева. Драгоценные боевые припасы нельзя было тратить напрасно, и Рольф приготовился уже лезть на дерево, но Куонеб сказал ему:

— Нет! Ты не должен этого делать. Я видел однажды, как бледнолицый карабкался за Кэком, который спокойно ждал его приближения и вдруг, попятившись назад, ударил его хвостом. Бледнолицый поднял руку для защиты своего лица. Кэк в пятидесяти местах пронзил ему руку иглами, и тот не мог защитить лица. Бледнолицый решил спуститься вниз. Кэк спускался ещё скорее, продолжая бить его хвостом. Бледнолицый упал и сломал себе ногу. Рука бледнолицего распухла и зажила только через полгода. Иглы Кэка очень ядовиты. Бледнолицый едва не умер.

— Тогда я попробую сбить его, — сказал Рольф, показывая топор.

— Нет! — повторил Куонеб. — Мой отец говорил, что Кэка можно убить только для какой-нибудь пользы, если иглы его понадобятся в хозяйстве. Ты совершишь дурное дело, если убьёшь Кэка.

Дикобразу предоставили, таким образом, оставаться на дереве. А как же Скукум? Его пустили на свободу. И он поумнел? Увы, нет! Не прошло и часа, как он увидел другого дикобраза; ненависть его к этому животному проснулась с удвоенной силой. Он повторил свою ошибку и подвергся второй операции, без которой мог бы умереть. К вечеру почувствовал он, как ужасно наказан за свою оплошность, а на следующее утро никто не признал бы в этом толстоголовом существе, которое едва передвигало ноги, маленькую жизнерадостную собачку, так весело шнырявшую по лесу.

Прошло много томительных дней, прежде чем он оправился; даже жизнь его находилась одно время в опасности. Никогда после этого и до конца дней своих не нападал он на животное, которому природа дала такой хвост.

— Рысь, пантера, лисица, орёл — все, кто нападает на Кэка, все умирают, — сказал индеец. — Отец мой видел медведя, умершего от этих игл. Он хотел укусить Кэка, а тот наполнил его рот иглами, которых медведь не мог выплюнуть. Они вонзались всё глубже и глубже: рот у медведя так распух, что он не мог ни открыть, ни закрыть его, и умер от голода. Люди моего племени нашли его около пруда. В пруде было много рыбы. Медведь ловил рыбу лапой, но не мог её есть. Так с открытым ртом, окружённый рыбой, умер он от голода. На свете есть одно только существо, которое может убить Кэка, — это Оджиг, или Пекан, большая куница. Оджиг — злой дух. У него есть сильное снадобье, и Кэк не может повредить ему. Оджиг переворачивает Кэка на спину и разрывает его мягкий живот. Отец мой рассказывал, что всё это произошло так: однажды, во время наводнения, Нана-Боджу плыл на бревне вместе с Кэком и Оджигом. Кэк вёл себя дерзко и занял самое высокое место. Оджиг был почтителен к Нана-Боджу и укусил Кэка, чтобы проучить его за дерзость. Кэк ударил его хвостом. Но Нана-Боджу вынул у него иглы и сказал: «Да будет так — Оджиг станет всегда побеждать Кэка, а иглы Кэка никогда не принесут вреда Оджигу».

 

 

XXV. Катанье с гор

 

Было уже поздно, и охотники решили сделать привал в высоком прохладном лесу. Скукум всю ночь громко стонал во сне и два раза будил их. Незадолго до рассвета они услышали вой волков, а затем крик ушастой совы. Как ни странно это покажется, но между отрывистым воем волчиц