Что делать, если рождение ребенка несет угрозу для жизни матери?

Подобные ситуации случаются достаточно редко, однако в каждом конкретном случае решение должна принимать сама женщина. Именно она, и никто другой (врачи, родственники) не могут оказать на нее давление и склонить к принятию определенного решения. Если женщина верующая, то вопрос о сохранении или прерывании беременности решается, как правило, в пользу ребенка. Это повод для той самой жертвенности, о которой можно много говорить, но проверяется она только реальными жизненными поступками. Если ли же нет, тогда свершается “вынужденное зло” – убийство ребенка, которое с точки зрения медицины является оправданным.

По этому поводу хотелось бы привести один впечатляющий пример, описанный в книге Архимандрита Епифания Феодоропулуса “Добрачные отношения. Гражданский брак. Аборты”.

Однажды знаменитого врача-хирурга посетила одна молодая женщина, которая просила его о врачебной помощи. У нее было двое маленьких детей, и в тот момент она была на четвертом месяце беременности. Ее супруг – врач был мобилизован (события происходили в годы второй мировой войны). У женщины были боли в левой груди, а в левой подмышке у себя она обнаружила маленькую твердую опухоль. После того, как врач выслушал ее, он приступил к обследованию. Вот как об этом повествует отрывок из книги:

“...Я ощупал и почувствовал очень твердый, практически разрушившийся лимфатический узел – но можно было бы определить и целую цепочку из таких же пораженных болезнью желез! Не выдав своего удивления, я ощупал всю левую грудь, которую окружало тонкое темное сплетение вен... и пришел в ужас. Затем я обследовал, чтобы сравнить и проверить – как я делаю это всегда, – правую ее грудь и определил, что и в этой груди есть твердая опухоль. В одном месте кожа оказалась опасно натянутой. И в правой подмышке под кожей я почувствовал маленькие твердые железы, и две опухоли побольше в области плечевого сосудистого пучка. Это было страшно! Двусторонний, быстро прогрессирующий рак груди... Пока больная одевалась, я думал о том, как помягче сказать ей горькую правду...

– Фрау! То, что дело обстоит серьезно, Вы знаете и сами. То, что перед нами трудный выбор, я не могу, не должен скрывать от Вас.

Она не дрогнула, не заплакала...

– Мне нужно немедленно переговорить с вашим мужем. Надо срочно вызвать его с фронта.

Однако на этот раз в глазах у нее стояли слезы.

– Я не знаю, где мой муж. Вот уже много месяцев мы не имеем от него вестей. Этот факт намного усложнил положение, так как теперь бедная женщина оставалась один на один с решением, которое она должна была принять. С решением, означающим жизнь или смерть для ребенка, которого она носила под сердцем. Следовало объяснить ей, насколько необходимо принять решение, и я продолжал жестким тоном:

– Вы очень тяжело больны и, несомненно, находитесь в большой опасности. Изменения в Вашей груди напрямую связаны с беременностью. Ваши железы пришли в измененное состояние под влиянием определенных гормонов беременности, и в них наблюдаются дегенеративные отклонения. Прошу Вас, поймите, что именно по этой причине я предлагаю Вам прерывание беременности. В том состоянии, в каком Вы находитесь, я не могу оставить Вам ребенка. Нам нужно задержать развитие этих опухолей в груди и по мере возможности остановить его. Однако этого нельзя сделать, пока в организме циркулирует большое количество гормонов беременности, полезных для ребенка, но для Вас почти смертельно опасных. Поэтому следует прервать беременность. По-моему, обсуждать здесь нечего.

Она посмотрела на меня с испугом, затем отрицательно покачала головой и сказала твердым голосом:

– Нет! Никогда! Ребенок принадлежит только мне и моему мужу! Я никогда не дам своего согласия на то, чтобы у меня его отняли. Он – наследство для моего мужа, и я не могу от этого отказаться. Мне совершенно безразлично, что может случиться со мной. Я знаю, что моя жизнь в опасности; давайте поговорим спокойно, я знаю, что я обречена. Я это понимаю и только поэтому Вас прошу: сохраните мне жизнь до тех пор, пока не родится ребенок! Умоляю Вас!

Я долго молчал, пораженный ее словами. Затем я предпринял новую попытку переубедить ее и сказал:

– Вы не должны так говорить. Вы в большой опасности – это верно, но Вы еще не обречены. Никто не может этого утверждать. У нас есть шанс: было бы возможно спасти Вас, если бы мы смогли уменьшить энергию гормонов беременности немедленным ее прекращением. Но совершенно точно, что, если этого не сделать, Вы умрете, даже если бы я полностью удалил обе груди...

Когда я закончил, она посмотрела на меня в упор и ответила почти враждебно:

– Я этого не хочу! Вы не можете отобрать у меня ребенка! Вы не можете его убить!

Никогда за многие годы моей врачебной практики мне не приходилось встречать ничего подобного. Потрясенный, я пожал ей руку.

– Хорошо, Вы победили. Ваше желание будет исполнено. Я прошу Вас, устройте все дела дома как можно скорее и немедленно приезжайте в клинику. Мы не можем терять время.

Два дня спустя она легла в нашу клинику в прекрасную одноместную палату. В первое мое посещение она была невозмутима, почти радостно спокойна. К сожалению, я должен был сообщить ей новые неприятные известия. Я сказал ей, что не могу рисковать, удаляя сразу обе груди. На следующий день в семь утра мы должны были оперировать одну сторону, и если бы все пошло хорошо, то через две-три недели мы бы прооперировали максимально глубоко и другую…Организм молодой женщины был в тот момент в относительно хорошем состоянии. Опухоли, которые быстро увеличивались, несмотря на то, что вызывали слабость, еще не повлияли на общее состояние. Операцию я подробнейшим образом обсудил с моим помощником и выбрал наилучших ассистентов. Все эти меры должны были обеспечить безопасность матери и ребенка….Почти весь первый день мы неотрывно наблюдали за молодой женщиной. Я сам постоянно подходил к ее кровати, чтобы удостовериться, что с ребенком ничего не случилось. Прошло четыре дня. К счастью, с ребенком все было в порядке. Опасность на время миновала...

Я постоянно чувствовал, что в палате витает невысказанный вопрос. И однажды, невинно смеясь, она спросила:

– Сколько мне еще примерно жить, господин профессор?

Я сразу понял: она хотела узнать, достаточно ли у нее осталось времени, чтобы родить на свет ребенка.

Я не мог и не хотел утешать ее легкомысленными словами. Поэтому ответил только:

– Не спрашивайте меня об этом, дорогая.

Со временем мы со страхом стали замечать, что она потихоньку слабеет… Мы говорили только об ожидаемом ею ребенке, и перевести разговор на другие темы было почти невозможно. Испытывая к ней глубокое сочувствие, я понимал, что она живет только одной мыслью: оставить этого ребенка своему мужу, который должен был вернуться с фронта, как наследие любви. Я старался, чтобы она не догадалась, что я не разделяю ее мыслей. Тайно я пытался узнать, где находится ее муж, и получил из Генерального штаба достоверное извещение, что вся часть, к которой он был приписан, погибла на фронте. Вскоре я сказал ей, что на следующий день мы хотим сделать вторую операцию. Она только кивнула головой. Эта вторая операция была еще более ответственной и опасной, чем первая, так как общее состояние ухудшилось. Опасность для матери и ребенка удваивалась…

Мы работали так быстро и аккуратно, как только могли. Я внимательно следил за циркуляцией крови, предотвращая кровотечение. Был шестой месяц, и если бы начались преждевременные роды, ребенок бы не выжил. Но, несмотря на все наши старания, на этот раз мне понадобилось гораздо больше времени, чтобы отделить молочную железу и прочистить подмышку и подключичные железы: ткани превратились в комок, и новые подозрительные раковые образования уходили вглубь. Я закончил, зашил большую рану и установил отводную трубку. В продолжение операции не возникало осложнений, но я сомневался в возможности полного исцеления, так как, несмотря на все наши усилия, уровень гемоглобина в крови был низкий. Кроме того, мы чувствовали подавленность, когда вывозили больную из операционной: случай был тяжелый и сознание того, что все может быть напрасно, тяготило нас всех. Меня к тому же мучила и совершенно другая мысль, которую я тщательно скрывал от нее: младенец мог умереть у нее в утробе. Поэтому сразу после операции я пошел к ней в палату прослушать сердце ребенка. Удары были несильными, но стабильными. Так продолжалось и в последующие дни. Однажды утром, сияя от радости, она сообщила мне, что ребенок шевельнулся у нее в утробе. Она ясно чувствовала толчки, которые делали его маленькие ножки...

Приближался седьмой месяц. Начинался последний бой со временем. Я предложил сделать облучение, чтобы удалить немногочисленные злокачественные клетки, которые остались. Я предполагал, что она может испугаться, и обещал изолировать ребенка от влияния лучей, которые могли бы ему повредить. Но она не согласилась и сказала мне:

– Зачем? Я знаю, сколько мне осталось.

Изо дня в день она слабела….Рана не зарубцовывалась. Та часть, которая оставалась открытой, не залечивалась. Регенеративные силы ее организма истощились… Однако заканчивался седьмой месяц. Однажды я подошел и сказал ей:

– Если сегодня родится твой младенец, он может остаться в живых!

Я никогда не забуду того, что последовало за этими словами. Слезы радости заблестели у нее на глазах, и бледное изможденное лицо, казалось, осветилось изнутри лучами счастья. На несколько дней улучшилось и ее состояние. Она ненадолго разрумянилась, но затем силы опять стали оставлять ее. На восьмом месяце я предложил ей преждевременные роды. Она могла бы отправиться в гинекологическую клинику и там произвести на свет ребенка. Но она отказалась. Она захотела поехать домой. И наступил день, когда она покинула нашу клинику. Приехала ее сестра, чтобы забрать ее… Я проводил обеих до машины. Еще на один миг я остался наедине с моей больной. После некоторого замешательства она спросила:

– Сколько я еще буду жить?

Я уклонился от ответа, молча покачав головой. Не хотелось ей лгать.

– Сообщите мне, когда родится ребенок, – попросил я ее.

И она мне это обещала. Я ждал, что мне пришлют какую-нибудь открытку, и был потрясен, когда однажды пришло письмо, написанное ею самой.

“Мой дорогой профессор, – писала она, – так как Вы приняли столь горячее участие в моей судьбе, Вы будете и единственным человеком, который узнает от меня самой радостную новость. Я совершенно ослабела и должна беречь последние мои силы. Итак: десять дней назад родился на свет ребенок. Мальчик. Малюсенький ребеночек... Мое сердце так переполняет благодарность, что я не могу выразить мои чувства словами. Благодарность Богу и благодарность Вам, дорогой профессор. Последние недели были довольно тяжелыми, несколько раз я думала, что не смогу продержаться до конца. Я молилась совершенно по-детски, так, что это могло бы заставить какого-нибудь богослова презрительно рассмеяться: “Если Ты есть Там, на Небе, и если Ты есть Любовь, тогда подари мне этого ребенка”. Так я говорила Ему, и Он по беспредельной благости Своей услышал мою молитву, которая была почти что требованием. Это событие много для меня значит. Это величайшее утешение в конце жизни. Смерть грядет… Конец приближается… Я не хочу казаться лучше, чем я есть: я часто испытываю страх перед смертью, особенно в те ночи, когда я лежу одна с открытыми глазами в темноте. Но тогда меня утешает мысль о моем ребенке – живом доказательстве любви Божией...

Вчера я была вынуждена прервать здесь свое письмо. Пришла моя сестра и начала сильно ругать меня. Она хотела мне объяснить, что для блага ребенка я обязана остаться в живых. Но я уже точно знаю, что у меня не хватит сил бороться за свою жизнь, и утешаюсь мыслью о том, что, в сущности, даже самые заботливые родители могут сделать лишь очень немногое для своих чад. Ведь и их судьба, и наша собственная целиком находится в руках Божиих. И в эти Отеческие, сильные руки я полностью предаю сегодня всех тех, кого оставляю после себя... Я старалась быть для своих детей, бывших для меня величайшим даром, хорошей матерью. Десять лет нас с мужем связывала любовь, которую никогда не омрачало ни малейшее облачко. Нелегко оставить их всех. Но я ухожу в надежде, что, освободившись от земных страданий, мы все вместе обретем радость вечной жизни. Прощайте! Р S. Прошу Вас передать это письмо моему мужу, когда он вернется”. Четырнадцать дней спустя я получил бумагу, сообщавшую о ее смерти. Это письмо я так и не смог передать ее мужу: он не вернулся с Восточного фронта”[72].

***

В “Основах Социальной Концепции русской Православной Церкви” подчеркивается: “В случаях, когда существует прямая угроза жизни матери при продолжении беременности, особенно при наличии у нее других детей, в пастырской практике рекомендуется проявлять снисхождение. Женщина, прервавшая беременность в таких обстоятельствах, не отлучается от евхаристического общения с Церковью, но это общение обусловливается исполнением ею личного покаянного молитвенного правила, которое определяется священником, принимающим исповедь”[73]. В любом случае, каждая женщина выбирает свой путь, т.к. обладает огромным даром свободы.