Прибытие Иисуса и Иоанна в Ен-Ганним

27 августа 1946

1. Погода действительно сдержала свое обещание и превратилась в наводящий уныние нескончаемый моросящий дождь. Люди в повозках хорошо защищены. Но путешествующие пешком или на осликах, мокнут и недовольны им, особенно те, которые страдают не только от воды, увлажняющей их головы и плечи, но и от грязи, которая становится все более и более водянистой и, таким образом, проникает в сандалии, липнет к лодыжкам и забрызгивает одежды. Паломники натягивают на головы мантии или одеяла, которые складывают вдвое, и выглядят подобно монахам в капюшонах.

Иисус и Иоанн, идущие пешком, промокли насквозь. Но они заботятся больше о защите своих сумок, содержащих запас одежд, чем о себе. Так они прибывают в Ен-Ганним и начинают искать апостолов, расставшись, чтобы найти их быстрее.

2. И Иоанн находит их, то есть, он находит Иакова Зеведеева, покупающего провизию для Субботы.

«Мы беспокоились. Если бы вы не пришли, мы бы пошли пешком обратно, невзирая на Субботу… Где Учитель?»

«Он ищет вас. Первый, кто найдет вас, должен пойти к кузницам».

«Тогда… Смотри. Мы остановились в этом доме. Она хорошая женщина с тремя дочерями. Сразу же иди к Учителю и возвращайся…» Иаков понижает голос и шепчет, оглядываясь вокруг: «Здесь много фарисеев… и… они, конечно, недоброжелательно настроены. Они спрашивали нас, почему Его нет с нами. Они хотели узнать, идет ли Он впери нас, или позади. Сначала мы говорили: “Мы не знаем”. Они не верили нам. И они были правы, потому что как могли мы говорить, что не знаем, где Он. Затем Искариот, - он не так щепетилен, - сказал: “Он идет впереди нас”, и так как они не поверили этому и спрашивали с кем Он, с чем, когда Он ушел, потому что знали, что в прошлую пятницу Он был у Гискалы, то он сказал: “Он отплыл в Птолемаиде и потому прибудет раньше нас. Он хочет сойти на берег в Иоппии и войдет в Иерусалим через Дамаскские ворота, и сразу пойдет повидаться с Иосифом Аримафейским в его доме в Безетте”».

«Но зачем столько лжи?» - спрашивает возмущенный Иоанн.

«Кто знает?! Мы тоже ему говорили. Но он смеялся и говорил: “Око за око, зуб за зуб, и ложь за ложь. Ради безопасности Учителя. Они ищут Его, чтобы навредить. Я знаю”. Петр указал ему, что упомянув имя Иосифа, он может причинить ему неприятности. Но Иуда ответил: “Они бросятся туда и, увидев удивление Иосифа, поймут что это была неправда”. “Тогда они возненавидят тебя, за то, что поставил их в глупое положение…” – возражали мы. Но он смеялся и говорил: “О! Я не дам и фиги за их ненависть. Я знаю, как сделать ее безвредной…” Но иди, Иоанн. Найди Учителя и возвращайся вместе с Ним. Дождь помогает нам, так как фарисеи сидят под крышей, чтобы не замочить своих обширных одежд…»

Иоанн отдает своему брату сумку и собирается бежать, но Иаков удерживает его чтобы сказать: «Не упоминай о лжи Иуды Учителю. Даже если она была сказана с хорошей целью, она все же остается ложью. А Учитель ненавидит обман…»

«Я не скажу», - и Иоанн убегает. То, что сказал Иаков, верно. Богатые люди уже дома. Только бедняки суетятся на улицах в поисках убежища…

Иисус под навесом рядом с кузницей. Иоанн подходит к Нему и говорит: «Пойдем быстрее. Я нашел их. Мы сможем переодеться в сухую одежду». Он не говорит больше ничего, чтобы оправдать свою спешку.

3. Вскоре они достигают дома и входят в него через дверь, оставленную приоткрытой. Сразу же Иисуса окружают одиннадцать апостолов, как если бы они не видели Его в течение нескольких месяцев. Хозяйка, маленькая иссохшая сморщенная женщина, украдкой заглядывает к ним, через приоткрытую дверь.

«Мир вам», - говорит Иисус, улыбаясь, и обнимая всех с равной любовью.

Все они говорят разом, желая рассказать Иисусу так много всего. И Петр восклицает: «Замолчите! И дайте Ему уйти. Разве вы не видите, как Он промок и устал?» И говорит Учителю: «Я приготовил для Тебя теплую ванну… и дай мне Твою мокрую мантию… и теплые одежды. Я достану их из Твоей сумки…» Затем он оборачивается к внутренней части дома и кричит: «Эй! Женщина! Гость прибыл. Принеси воду, потому что я позабочусь об остальном».

И женщина, робкая как все, кто страдали, - по ее лицу видно, что она страдала, - молча проходит через коридор в сопровождении трех девочек, которые похожи на нее худобой и выражением лиц, чтобы пойти на кухню и принести котелки полные кипящей воды.

«Пойдем, Учитель. И ты тоже, Иоанн. Вы холодные как утопленники. У меня было немного можжевельника, прокипяченного в уксусе, и я смешал его с водой. Это вам будет полезно». Действительно, запах уксуса и других ароматов распространяется от котелков, когда их проносят мимо.

Иисус, войдя в маленькую комнату в которой находятся две большие кадки (то есть два маленьких чана, которые, вероятно, используются как корыта) смотрит на женщину, выходящую вместе со своими дочерями и приветствует их: «Мир тебе и твоим дочерям. И пусть Господь вознаградит вас».

Благодарю Тебя, Господь…» - отвечает она и незаметно исчезает.

Петр входит вместе с Иисусом и Иоанном. Он закрывает дверь и шепчет: «Помни, что она не знает Кто Ты… Мы паломники… все мы, а Ты наш ребе, мы Твои друзья. Что верно, в конце концов… это не… Х’м! Конечно! Это только полускрытая правда…. Слишком много фарисеев… и слишком интересуются Тобой. Действуй соответственно… мы поговорим позже», - и он оставляет их одних и возвращается к своим товарищам, которые сидят в маленькой комнате.

«А теперь? Что мы скажем Учителю? Если мы скажем Ему, что солгали, Он будет опечален. Но… мы не можем скрывать от Него правду», - говорит Петр.

«Не приноси себя в жертву. Я лгал – я и скажу Ему».

«И тем самым еще больше опечалишь Его. Разве ты не заметил, как Он подавлен?»

«Да, заметил. Но это потому, что Он устал… Во всяком случае.. Я могу также сказать фарисеям: “Я сказал неправду”. Это пустяк. Самое важное, это чтобы Он не страдал».

«Я бы никому ничего не говорил. Если Ты расскажешь Ему ты больше не сможешь держать это в тайне. Если ты скажешь им, ты больше не сможешь уберечь Его от их ловушек…» - замечает Филипп.

«Посмотрим», - с уверенностью говорит Иуда.

4. Чуть позже в комнату заходит Иисус, одетый в сухие одежды и освеженный купанием. Иоанн следует за Ним.

Они говорят обо всем, что произошло с апостолами и с Учителем и Иоанном. Но никто не упомянул о фарисеях, пока Иуда не сказал: «Учитель, я точно знаю, что те, кто ненавидят Тебя, следят за Тобою. И для того, чтобы спасти Тебя я распространил слух, что Ты не собираешься идти в Иерусалим по привычному маршруту, но поплывешь морем до самой Иоппии… Они бросятся туда, ха! ха!»

«Но зачем было лгать?»

«А почему лгут они?»

«Но они – это они, а ты нет, ты не должен походить на них…»

«Учитель, я всего-навсего знаю их и люблю Тебя. Ты хочешь быть уничтоженным? Я готов воспрепятствовать этому. Выслушай меня внимательно и услышь, что мое сердце говорит Тебе посредством моих слов. Завтра Ты не должен выходить отсюда…»

«Завтра Суббота…»

«Прекрасно. Но Ты не должен выходить. Ты будешь отдыхать, Ты…»

«Все кроме греха, Иуда. Никакое соображение не заставит Меня пренебречь освящением Субботы».

«Они…»

«Позволь им делать то, что хотят. Я не буду грешить. Если бы Я сделал это, то в дополнение к Моему греху, который давил бы на Меня, Я вложил бы им в руки оружие для уничтожения Меня. Разве ты не помнишь, что они уже говорят, что Я нарушаю Субботу?»

«Учитель прав», - говорят остальные.

«Хорошо… Ты можешь в Субботу делать что хочешь. Но не в том, что касается дороги. Давайте не пойдем той дорогой, по которой идут все, Учитель. Послушай меня. Дезориентируй их…»

«Теперь слушай! Что ты знаешь точно, раз так много говоришь?» - кричит Симон потрясая своими короткими руками. «Учитель, скажи ему, пусть говорит!»

«Мир, Симон. Если твой брат узнал об опасности, которая может быть риском также и для него, и предупреждает нас о ней, то мы не должны обращаться с ним как с врагом, но должны быть ему благодарны. Если он не может сказать нам всего, потому что это может затрагивать третьих лиц, которые не достаточно храбры для того чтобы взять на себя инициативу и высказаться открыто, но все же достаточно честны, чтобы не допустить преступления, то почему ты желаешь вынудить его говорить. Поэтому позволь ему говорить, а Я приму то, что хорошо в его прожекте и отвергну то, что может быть не хорошо. Говори, Иуда».

«Благодарю, Учитель. Ты единственный, Кто знает меня таким, какой я есть. Я говорю. Мы можем безопасно пройти в пределах границ Самарии. Потому что Рим правит больше в Самарии, чем в Галилее и Иудее, а ненавидящие Тебя не хотели бы иметь неприятности с Римом. Но я говорю, что для того, чтобы задать головоломку шпионам нам не нужно следовать прямым маршрутом, но, разделившись здесь, мы должны направиться к Дофану а затем, не идя к Самарии[17], нам следует пересечь страну (Самарию) и пройти через Сихем, затем вниз до Ефраима, вдоль горы Адуммим и Хорафа, а затем пойти к Вифании».

«Долгий и трудный путь, особенно если идут дожди».

«Опасный! Адуммим…»

«Ты, кажется, ищешь опасность…»

Апостолы не испытывают энтузиазма. Но Иисус говорит: «Иуда прав. Мы пойдем этой дорогой. После у нас будет время для отдыха. Мне еще предстоит сделать и завершить другие дела, прежде чем придет Мой час, и Я не должен, по глупости, предавать Себя в их руки прежде, чем все будет исполнено. Мы, следовательно, посетим Лазаря. Он, конечно, очень болен и ждет Меня… Вы можете принять пищу.  Я пойду. Я устал…»

«Даже ни кусочка пищи? Ты случайно не болен?»

«Нет, Симон. Но Я не спал в постели семь ночей. До свидания, друзья Мои. Да пребудет с вами мир…» И Он выходит из комнаты.

5. Иуда вне себя от радости: «Видите? Он скромен и справедлив и не отвергает то, что считает правильным…»

«Да… но… Ты думаешь, что Он рад этому? Действительно рад?»

«Нет… Но Он понимает, что я прав…»

«Мне хотелось бы знать, как тебе удалось собрать такое количество сведений. Ведь… ты все это время был с нами!...»

«Да. И ты все это время следил за мной, как если бы я был опасным зверем. Я знаю. Но это не важно. Запомни это: и нищий и даже вор может оказаться полезным для получения сведений, а также женщина. Я поговорил с нищим и помог ему. И я поговорил с разбойником и узнал… И с… женщиной и… как много всего может знать женщина!»

Изумленные апостолы глядят друг на друга. Они бросают друг на друга пытливые взгляды. Когда? Где Иуда узнал все это и общался со всеми этими людьми?...

Он смеется и говорит: «И я поговорил с солдатом! Да. Потому что женщина сообщила мне так много сведений, что они побудили меня пойти к солдату. И он подтвердил их. И я сообщил об этом людям… Все дозволено, когда это необходимо: также куртизанки и солдаты!»

«Ты… ты…!» - восклицает Варфоломей, подавляя слова, которые он собирался сказать.

«Да. Я это я. Никто иной, как я. Грешник – по-вашему. Но я, со всеми моими грехами, служу Учителю гораздо лучше, чем вы. Во всяком случае… Если куртизанка знает о том, что хотят сделать враги Иисуса, то это значит, что они ходят к куртизанкам или держат их при себе, танцовщиц или мимов, чтобы потешиться… И если они всегда имеют их под рукой… То и я также могу их иметь. Понимаете? Они… они были мне полезными. Вы должны принять во внимание, что на границах Иудеи Его могли бы схватить. И поскольку я предотвратил это, вам следует признать, что я был мудрым…»

6. Все погрузились в раздумья и едят вяло. Затем встает Варфоломей. «Куда ты идешь?»

«Посмотреть на Него… Я не верю, что Он спит. Я отнесу Ему немного теплого молока… и посмотрю».

Он выходит и некоторое время отсутствует. Затем возвращается.

«Он сидел на кровати … и плакал. Ты огорчил Его, Иуда. Именно как я и думал».

«Он так сказал? Я пойду и объясню».

«Нет. Он этого не говорил. Напротив, Он сказал, что у тебя тоже есть свои заслуги. Но я понял Его. Не ходи. Оставь Его в покое».

«Вы все глупцы. Он страдает оттого, что Его преследуют и препятствуют Его миссии. Причина в этом», - отвечает Иуда бунтарским тоном.

А Иоанн подтверждает: «Это верно. Он плакал и перед встречей с вами. Он горько страдает, за Свою Мать, Своих братьев, несчастных крестьян. О! Такая глубокая печаль!...»

«Расскажи нам…»

«Ему тяжело покидать Свою Мать… и видеть, что Его не понимают, что никто не понимает Его. И Он печалится, что крестьяне Йоханнана…»

«Да! Видеть их действительно печально!... Я рад, что Марциан не видел их. Он бы страдал и возненавидел фарисеев…» - говорит Петр.

«Но разве мои братья вновь заставили Иисуса страдать?» - резко спрашивает Иуда Фаддей.

«Нет, напротив. Они встретились и поговорили с любовью и расстались с миром и с добрыми обещаниями. Но Он хотел бы, чтобы они были похожи на нас… и более, чем все мы… Он бы желал, чтобы все мы были убеждены в Его Царстве и его природе. А мы…» Но Иоанн больше ничего не сказал… И в маленькую комнату, освещенную двойным пламенем светильника, которое освещает двенадцать по-разному задумчивых лиц, низошло молчание.

 

Иисус и самарянский пастух

28 августа 1946

1. Я не могу сказать, в какой части Самарии мы находимся. Мы, конечно, находимся прямо посреди Самаритянских гор, хотя и не среди  самых высоких. Самые высокие, действительно, расположены дальше к югу, вздымаясь своими крутыми вершинами к небу, которое сейчас очистилось.

Апостолы стараются идти как можно ближе к Иисусу, но тропа, идущая напрямик, не позволяет им делать это очень часто и группа постоянно то формируется, то снова распадается.

В горах много пастухов со стадами и апостолы обращаются к ним, чтобы узнать выведет ли их тропа к караванному пути, ведущему от моря к Пелле. Хотя пастухи самаритяне, они отвечают на вопросы без грубости. Напротив, один из них, у перекрестья тропинок, разбегающихся во всех направлениях и вновь разветвляющихся, говорит: «Я скоро должен спуститься в долину. Отдохните немного, а затем мы можем отправиться вместе. Не дай Бог вам заблудиться в этих горах…» И, понизив голос, он добавляет: «Разбойники!» И оглядывается кругом, как бы опасаясь, что они могут быть поблизости и угрожать ему. Затем, успокоившись, он говорит: «Они спускаются по склонам горы Геризим и горы Эбал, а в эти дни они рассеиваются среди паломников. Они всегда активны, несмотря на то, что римляне усиливают охрану дорог… потому что всегда есть люди, которые избегают оживленных дорог, чтобы путешествовать быстрее или по другим причинам».

«Так у вас много негодяев?» - замечает Филипп с многозначительной улыбкой.

«Ты, галилеянин… ты думаешь, что они самаритяне?» - отвечает пастух обидевшись.

Вмешивается Искариот, так как считает, что обязан избегать всяких нежелательных инцидентов, поскольку был инициатором изменения маршрута, и говорит: «Нет, нет! Это оттого, что люди знают, что вы гостеприимны, и потому совершившие преступления где то в другом месте, приходят сюда в поисках убежища. Это как если бы… все это место было бы городом убежища. Злодеи очень хорошо знают, что никто, галилеянин или иудей, не станет преследовать их здесь и пользуются этим. И природа также помогает им в этом. Все эти горы…»

       «Ах! Я думал, что вы примете это во внимание… Горы, конечно, служат их целям. Особенно две самые высокие… Да… но… как много их приходит с горы Адуммим и из ущелий Ефраима! Они принадлежат ко всем расам, понимаете!... А римские солдаты сообразительны… Они не собираются вытеснять их оттуда. Только змеи и орлы знают, где находятся их логова и могут достигнуть их. И рассказывают об ужасных вещах.

       2. Но садитесь. Я дам вам немного молока. Я самарянин, но знаю и Пятикнижие! И я не оскорбляю тех, кто не обижает меня. Вы… вы не обижаете, и все же вы галилеяне и иудеи. Но говорят, что восстал пророк, чтобы научить нас как любить друг друга. Я не думаю об этом так, как говорят книжники и фарисеи Израиля, которые говорят, что мы прокляты. Я бы сказал, что великие пророки, которые любили нас, хотя мы самаритяне, вернулись в Нем, как говорят некоторые люди, что возлюбить еще раз. Но я не верю в это… Вот молоко… Но я хотел бы встретиться с этим пророком. Говорят, что другой пророк[18], тот, который принял прибежище у наших границ и которого мы не предали, - тем, кто оскорбляет нас, следует помнить об этом, - сказал, что этот пророк более велик, чем Илья. Его называют Агнцем Божьим, Христом. И некоторые самаритяне из Сихема говорили с Ним, и сейчас они рассказывают о Нем великое, и многие люди пошли на главные дороги, ожидая Его, потому что они думают, что Он может пройти по ним. Нет, - это в первый раз такое случилось, - также некоторые иудеи, фарисеи и книжники расспрашивали нас в каждом городе, говоря, что если мы увидим Его, нам следует бежать впереди Него, чтобы сообщить им, что Он на подходе, потому что они желают оказать Ему великие почести».

       Апостолы исподтишка смотрят друг на друга, но мудро хранят молчание. Иуда, со своими блестящими темными глазами, полными победного света, кажется говорит: «Вы слышали это? Разве вы не убедились, что я был прав?»

       Пастух продолжает говорить: «Вы, конечно, знаете Его. Откуда вы идете?»

       «Из Верхней Галилеи», - сразу отвечает Иуда.

       «А! Ты… Нет. Ты не галилеянин».

       «Мы пришли из всех мест. Мы ходили в паломничество к гробницам учителей».

       «А! Возможно вы ученики… Но разве этот человек не ребе?» - спрашивает он, указывая на Иисуса.

       «Мы ученики. Ты прав. Да, этот человек – ребе. Но тебе известно, что ребе отличаются друг от друга…»

       «Знаю. Он, конечно, молод и Ему еще многому предстоит научиться у ваших великих учителей в вашем Храме» - и чувствуется оттенок презрения и этом притяжательном прилагательном.

       Но Иуда, который всегда готов ответить, проявляет удивительное смирение. Остальные не говорят, Иисус выглядит погруженным в Свои мысли, так что острое замечание не вызвало ответа. Иуда, улыбаясь, говорит: «Он действительно очень молод. Но Он самый мудрый из всех нас», и чтобы положить конец разговору, который мог стать опасным, он говорит: «Тебе еще долго нужно быть здесь? Потому что мы бы хотели быть внизу, в долине, к ночи».

       «Нет. Я иду. Я должен собрать овец и пойдем».

       «Прекрасно. А тем временем и мы продолжим путь…» - и он встает вместе с остальными и сразу идет по тропинке.

       3. Когда между ним и пастухом оказываются заросли, он начинает смеяться, говоря: «Как легко обвести людей вокруг пальца! Теперь вы убедились, что я не лгал и что не был глупым?»

«Нет. Ты не лгал… но ты солгал сейчас».

«Солгал? Нет. Как ты можешь говорит так, Филипп? Я умею говорить истину так, чтобы воспрепятствовать ей стать губительной. Разве мы пришли не из Верхней Галилеи? Разве мы не пришли из всех мест? Разве мы не пошли однажды почтить гробницы учителей и были забросаны камнями? И разве мы не проходили рядом с ними во время нашего последнего путешествия к Гискале? Разве я отрицал, что Иисус является раввином? Может быть я сказал, что Он не самый мудрый из всех нас? Говоря это я думал и мое сердце радовалось, что говоря “мы” я оскорблял раввинов, которые все ниже Учителя, хотя они так не думают, и я оставил в дураках пастуха… Ха! Ха! Следует уметь говорить… можно сказать все, не погрешая и не причиняя какого-либо вреда».

На лице Иуды Алфеева появляется гримаса отвращения, и он говорит: «Насколько я понимаю это все равно ложь».

«Конечно! Я солгал. Но ты слышал его? Они отбросят предрассудки, отвращение, высокомерие для того, чтобы убедить самаритян информировать их о прохождении Учителя, чтобы они могли приветствовать Его на границах! Ах! Какое приветствие!»

«Приветствовать! Они также думали и говорили какую-то истину, пока лгали… Иуда из Кериофа прав», - говорит Фома.

Иисус оборачивается и говорит: «Да. Их слова были лживыми и отвратительными. Но называть одну вещь другою, даже если это делается ради благой цели, это всегда заслуживает порицания. Ты думаешь, что Господь нуждается в таком поведении, чтобы защитить Своего Мессию? Не лги больше, даже ради хорошей цели. Ум привыкает к воображаемой лжи, а губы произносить ее. Нет. Иуда. Избегай быть неискренним».

«Хорошо, Учитель. Но сейчас давайте замолчим. Пастух бежит, чтобы присоединиться к нам…»

4. Действительно, подходит пастух, гоня перед собой своих овец, которые почувствовав, что загон поблизости начали бежать своим неуклюжим аллюром, блея, отпихивая друг друга, прокладывая себе путь через апостолов, которых они почти смели со своего пути. За ним следует маленький пастушок и собака. Он останавливается только тогда, когда с помощью мальчика и собаки ему удается сдержать овец, собрав их вместе так, чтобы они не рассеялись вокруг и не спустились в долину самостоятельно.

«Это самые глупые животные на земле. Но они так полезны!» - говорит он, утирая пот и добавляет со вздохом: «Эх! Если бы Рувим был еще здесь! Но только с этим мальчиком!...» Он качает своей головой, спускаясь позади своих овец, а мальчик и собака, во главе стада, держатся вместе. И, разговаривая сам с собой, он говорит: «Если бы я знал, где найти того пророка, хотя я самаритянин, я бы поговорил с Ним…»

«И что бы ты сказал Ему?» - спрашивает Иисус.

«Я бы сказал: “У меня была жена, хорошая как горная вода для испытывающего жажду человека, и Всевышний взял ее у меня. У меня была дочь, такая же хорошая, как ее мать, римлянин увидел ее и захотел жениться на ней и увез ее. У меня был мой первенец сын, и он был для меня всем … в один дождливый день он попал в горный оползень и повредил себе спину и остался парализованным, а сейчас у него возникла также внутренняя болезнь и доктора говорят, что он умрет. Я не собираюсь спрашивать у Тебя почему Вечный Отец наказал меня, но я умоляю Тебя исцелить моего сына”».

«И ты веришь, что Он может исцелить его для тебя?»

Конечно, я верю в это! Но я никогда не увижу Его…»

«Почему ты так уверен в этом? Он не самаритянин».

«Он праведник. Он Сын Божий, так говорят».

«Вы, в ваших отцах, оскорбили Бога».

«Это верно. Но сказано также, что Бог простит Грех человека, послав Искупителя. Об этом обещании можно прочесть в Пятикнижии вслед за осуждением Адама и Евы. И Книга повторяет его несколько раз. Если Он прощает этот грех, разве не будет милостив ко мне, не виноватому в том, что родился самаритянином? Я думаю, что если Мессия услышит о моей печали, то Он почувствует жалость ко мне».

Иисус улыбается, но ничего не говорит. Апостолы также многозначительно улыбаются, чего, однако, пастух не замечает.

«Итак, этот мальчик не твой сын?» - спрашивает Иисус.

«Нет. Он сын вдовы, живущей в бедности, у которой семь сыновей. Я взял его как помощника… и сына… чтобы не оставаться одному… когда Рувим будет в своей могиле…» - и он вздыхает.

«Но если бы твой сын выздоровел, как бы ты поступил с этим?»

«Я бы оставил его. Он хороший и я чувствую жалость к нему…» Он понизил голос говоря: «Он не знает… Но его отец умер на галерах».

«Что он совершил, что заслужил такое?»

«Ничего умышленного. Но его повозка наехала на пьяного солдата, и он был обвинен в том, что сделал это умышленно…»

«Как ты узнал, что он умер?»

«О! Никто не выживает долго на веслах! Но определенные новости были получены нами от купца из Самарии, который видел его мертвое тело, которое было освобождено от оков и брошено в море за Геркулесовыми столбами».

«И ты действительно оставишь его при себе?»

«Я готов поклясться в этом. Он несчастлив, я несчастлив. И я не единственный, кто так поступает. Другие люди забрали сыновей вдовы, которая сейчас осталась со своими тремя дочерями. Их все еще слишком много. Но лучше четверо, чем двенадцать… Но мне не нужно клясться!... Рувим умрет…»

5. Сейчас уже видна дорога, на которой много паломников, спешащих к местам своего ночлега. Скоро стемнеет.

«Есть у Тебя место, где можно поспать?» - спрашивает пастух.

«Нет, по правде говоря».

«Я бы хотел сказать Тебе: “Пойдем”, но мой дом слишком мал для всех. Но загон большой».

«Пусть Бог вознаградит тебя так, как если бы ты оказал Мне гостеприимство. Но Я должен идти, пока Луна еще не села».

«Как пожелаешь. Ты не боишься заблудиться? Встретить нечестивых людей?»

«Бедность моих товарищей и Моя защитит Меня от разбойников. Что касается дороги, Я полагаюсь на ангела паломников».

«Я должен перейти во главу стада. Мальчик еще не умеет… А дорога забита повозками…» - и он бежит вперед, чтобы безопасно провести овец.

«Учитель, теперь осталось худшее. Нам нужно пройти отрезок дороги среди людей…» - шепчут апостолы.

6. Теперь они на дороге, позади овец, которые идут в одну линию, между горными склонами, посохом пастуха и бдительной собакой. Мальчик сейчас идет рядом с Иисусом, который ласкает его.

Они достигают перекрестка. Пастух останавливает свое стадо и говорит: «Вот мы и пришли. Это Твоя дорога, а это моя. Но если Ты пойдешь к деревне, Ты найдешь более короткую, чтобы дойти до следующего села. Посмотри: видишь ту огромную сикимору? Дойди до нее, а затем поверни направо. Ты увидишь маленькую площадь с источником, а за нею – дом, почерневший от дыма. Это и есть загон. Дорога за ним. Вы не сможете ошибиться. До свидания».

«До свидания. Это было очень любезно с твоей стороны, и Бог утешит тебя».

Пастух пошел своим путем, а Иисус – своим. Пастух окружен овцами, а Иисус – апостолами. Два пастыря посреди своих стад…

Сейчас они отделены, скрыты группой домов, построенных между главной дорогой, по которой идет пастух, и узкой улочкой, проходящей через бедную часть деревни, беднейшую, я думаю, безмолвную, уединенную… Бедняки уже в своих домах и через полуоткрытые двери видны кухонные очаги…Опускается ночь с темнотой сумерек.

Мы остановимся сразу за деревней», - говорит Иуда. «Я вижу несколько домов там, среди полей».

«Нет. Лучше пройти дальше». Мнения различны.

Они достигли источника. Бросаются к нему, чтобы умыться и наполнить свои маленькие фляжки. Вот и кузница. Ее закоптелая мастерская закрыта. А вот и дорога к полям… Они идут по ней…

Но вдали, из деревни слышится крик «Ребе! Ребе! Мой сын! Люди! Идите! Где Паломник?»

«Они ищут нас, Учитель! Что Ты сделал?»

«Бежим. Если мы добежим до того леса, никто больше нас не найдет».

Они бегут через поле, покрытое недавно скошенным сеном, достигают пригорка, взбираются на него и исчезают из виду, сопровождаемые голосами, теперь уже многочисленными, и людьми, выбежавшими и распространившимися по окрестности деревни, скорее зовущими, чем ищущими, потому что немного можно увидеть в сумерках. Они останавливаются у подножия пригорка.

«Это был Рабби, Он шел в Сихем, говорю я вам. Это мог быть только Он. И Он исцелил моего Рувима. А я не узнал Его. Рабби! Рабби! Рабби! Позволь мне поклониться Тебе! Скажи мне, куда Ты скрылся!»

Только эхо вторит и, кажется, говорит: «Абби! Абби! Абби!» и трансформирует последнее слово в «небеса»[19].

«Но Он не может быть далеко», - говорит кузнец. «Он прошел передо мной незадолго перед тем, как вы прибежали…»

«И все же Его здесь нет. Видите. На дороге никого нет. Он шел по этой дороге».

«Может Он быть в лесу?»

«Нет. Он спешил…» Затем он обращается за помощью к своей собаке. «Найди их! Найди их!» И на мгновение кажется, что собака может обнаружить место укрытия, потому что обнюхав луг она направляется к лесу. Затем животное останавливается в недоумении, с одной поднятой лапой, задрав морду в воздух… затем, разочарованное чем-то мне неизвестным, оно лая бежит в противоположную сторону, а люди бегут за ним…

«О! Да будет благословен Господь!» - восклицают апостолы со вздохом облегчения. И им не помогут слова, сказанные Учителю: «Но что Ты сделал, Господь!» Они почти упрекают Его за то, что Он сделал. «Ты знаешь, что Тебе опасно быть узнанным, и все же Ты…»

«Разве Я не вознаградил веру? И разве не хорошо, что они подумают, что Я иду по дороге, ведущей от Дофана к Пелле? Или вы больше не желаете, чтобы у них ни о чем не было ясного представления?»

«Это верно. Ты прав! Но если бы собака нашла Тебя?»

«О! Симон! И ты думаешь, что Тот, Кто навязывает Свою волю, также и на расстоянии, болезням и стихиям и изгоняет демонов, не способен навязать ее животному? Теперь давайте попытаемся достичь дороги за поворотом, и они больше не смогут нас увидеть. Идем».

Почти ощупью они пробираются сквозь заросли на холме, пока вновь не выходят к дороге вдали от деревни, которая теперь полностью скрыта холмом. Это второстепенная дорога, вся белая в свете восходящей луны.