Обо мне не беспокойся. Я на седьмом небе.

 

Некоторое время спустя, когда я поднимаюсь по лестнице в отчаянной и безуспешной попытке найти уборную, кто-то подходит ко мне сзади и хватает за руку. Я спотыкаюсь, ударяясь голенью о следующую деревянную ступеньку. На секунду боль становится такой яркой, что я пошатываюсь.

— Алфи?

Симона.

Я опускаю глаза и вместо ее руки вижу чертову бутылку водки. Но я знаю, что не брал ее. В ужасе наблюдаю, как она снова превращается в руку Симоны. Уверен, что не принимал ничего галлюциногенного сегодня вечером, только не тогда, когда рядом Джем и Бенджи.

— Ты в порядке, Алфи?

Я киваю и, слегка пошатываясь, продолжаю подниматься, хотя мне не помешало бы ненадолго присесть.

— Мне нужно в туалет.

Она поднимается за мной на второй этаж.

— Я вам помешала недавно, да?

— Ты о чем? — говорю я, прищурившись и оглядываясь по сторонам. Здесь полно дверей, и выглядят они все одинаково. Наверняка за одной из них должен быть туалет.

— О тебе и Бенджи в саду. Я сразу не просекла, что происходит, просто хотелось потусить вместе, как в старые добрые времена. Но сейчас до меня дошло. Бенджи смотрел тебе вслед так, будто боялся, что ты сядешь в ближайший поезд, и он больше никогда тебя не увидит.

— Ничему ты не помешала, все в порядке. — Осторожно открываю тяжелую дверь из темного дерева. В комнате темно. Слишком большая спальня. — Не знаешь, где ванная?

— Воспользуйся ванной Джема. Она здесь. — Симона берет меня за руку.

Она сидит на бортике ванны, пока я вожусь с молнией и пытаюсь отлить. То, что она сидит рядом, немного смущает, но, когда я хмуро смотрю на нее, она просто смеется.

— Не стесняйся. Помнишь, ты всегда меня прикрывал, когда мне нужно было пописать на одной из сельских тусовок.

— Это немного более интимно. Ты все слышишь.

Закатив глаза, Симона откидывается назад и открывает кран в ванной.

— Так что происходит между тобой и Бенджи? — спрашивает она, стараясь перекрыть шум воды.

— О, Боже, да ничего. — Я моргаю. Мне кажется, что я стою на вершине очень высокого водопада и смотрю вниз. Черт, как же кружится голова.

— Он без тебя как без воздуха… И я знаю, как вы трое были близки до того, как ты ушел, но, без обид, Джем не скучал по тебе так, как Бенджи. Как будто ты забрал часть его с собой. Я бы…

— Ничего не происходит.

Пошатываясь, я застегиваю ширинку. Но даже при том, что я держусь одной рукой за сливной бачок, меня начинает заносить в сторону. Я пытаюсь ухватиться за раковину, промахиваюсь мимо нее, и начинаю в замедленном темпе падать назад, что, наверное, выглядит комично.

Симона ловит меня и крепко удерживает подмышками.

— Блин, Алфи. Ты обкурился или под кайфом?

Кровь пульсирует у меня в ушах, и все вокруг становится каким-то серым.

— Опусти голову и держи ее между коленями. — Она прислоняет меня к краю ванны и пристально смотрит на меня, пока я не выполняю ее указания. — Все нормально?

— Нормально, — бормочу я.

Она гладит меня по руке и говорит что-то о том, что я не слежу за собой и стал слишком худым. Я хочу возразить, потому что я всегда был худым и, как правило, забочусь о себе, но, когда я снова поднимаю глаза, ее уже нет.

Стадо слонов с человеческими голосами несется по лестнице.

— Он ударился головой?

— Я звоню в скорую.

— Нет, — со стоном говорю я и, моргнув, вижу перед собой Бенджи и Джема. — Я просто почувствовал слабость. Теперь все в порядке.

Симона прислоняется к дверному косяку, скрестив руки на груди, как будто не верит мне.

— Когда ты в последний раз что-то ел?

Бенджи присаживается на корточки, а я наклоняюсь вперед, чтобы положить голову ему на колено.

— Не знаю. — Я чувствую, как его рука проводит по моим волосам, нежно зацепляясь за локоны, и вздыхаю, когда напряжение постепенно уходит.

— В обед? Этим утром?

Я качаю головой и бормочу:

— Я поздно встал. Собирался перехватить что-нибудь часов в десять, когда меня, как обычно, отправят за кофе, но потом пошло-поехало…

— Пойдем, я приготовлю тебе поесть что-нибудь нормальное. У тебя, наверняка, уровень сахара упал до нуля.

— Я даже рад, что сегодняшний день был таким дерьмовым, — говорю я, когда Бенджи обхватывает меня за спину.

— Да? Что ж, а я рад, что нашел тебя, жалеющим себя и почти без сознания на скамейке в парке, — тихо отвечает Бенджи, поднимая меня на ноги.

— А я, как ни странно, рад, что ты вылакал мой подарок, — вклинивается Джем, обходя меня с другой стороны и просовывая свое костлявое плечо под мою руку. — То, что алкоголь развязывает тебе язык, одновременно и крайне странно, и жутко увлекательно. Кстати, я попробовал ту водку. Симона сказала, что на вкус она как радужная рвота, а я думаю, что теперь это мой новый любимый напиток.

— Не надо было мне так напиваться. — Но я же знаю, что сожалеть уже нет смысла. Что бы я ни сказал, сделанного не воротишь, да и никто, похоже, меня не ненавидит, а значит, все не так уж плохо. По крайней мере, сейчас я не ничего не пью. Я, может, и чувствую себя странно, но, во всяком случае, я достаточно трезв, чтобы понимать это. На самом деле я всегда чувствую себя немного странно, как будто мое исходное состояние большую часть времени наполовину оторвано от реальности.

— Ты ведь никогда не напивался при Бенджи, да? — шепчет Джем, когда мы уже на лестнице.

— Заткнись. — У меня заняты руки, поэтому я наклоняюсь и легонько бодаю его головой.

Джем смеется.

Пока меня ведут на кухню, я замечаю, что везде горит свет, но в доме подозрительно тихо. Больше никаких басов, несущихся по моей крови, никакого громкого хаотичного гула голосов.

Несколько человек богемного вида — возможно, соседи Джема по дому — толпятся вокруг кухонной стойки, но Джем ведет меня в укромное место за столом возле стеклянных дверей, в то время как Бенджи уже копается в холодильнике, а Симона усаживается на столешницу рядом с ним, болтая ногами и тихо о чем-то болтая. Мой взгляд все еще прикован к Бенджи, когда он оборачивается и вопросительно выгнув бровь показывает мне немного сыра, хлеба и половину луковицы. Я довольно киваю и, повернувшись, обнаруживаю, что Джем с любопытством наблюдает за мной.

— С днем рождения, — говорю я. Горло внезапно сдавливает, ведь этого недостаточно. — Прости.

— За что?

— За все. — Я часто моргаю. Вот черт.

Джем тянется к моей руке и крепко сжимает ее.

— Не реви. А то Бенджи отвлечется, прибежит посмотреть, что случилось, и тогда ты точно не получишь свою еду. — Я икаю, а он усмехается. — Смотрю, ты все еще король сопливых отходняков.

— Я рад, что ты живешь в хорошем месте и счастлив, что с удовольствием работаешь над диссертацией и… — я снова бросаю взгляд на тела, толпящиеся у стойки. Я не знаю этих людей, но, кажется, с ними чувствую себя комфортно. — Рад, что у тебя много друзей, ты живешь в доме, где полно народу. Тебя должны окружать хорошие люди.

— А я рад, что ты здесь. Познакомлю тебя со всеми, когда будешь чувствовать себя не таким разбитым. И может ты станешь заходить ко мне почаще…?

Киваю и опускаю голову на стол — моя шея просто отказывается держать ее. Ох, как же я устал. На секунду закрываю глаза.

Чья-то рука гладит меня между лопаток, и я мычу в ответ. Вероятно то, что я узнаю успокаивающую тяжесть этого прикосновения, что-то да значит.

Я поворачиваю голову, и вижу, как Бенджи пододвигает ко мне тарелку с поджаренным сырным сэндвичем, а затем опускается на стул рядом со мной. Его рука все еще на моей спине. Вот бы она там и оставалась. Думаю, что буду протестовать, если он уберет ее, но не делаю этого. Только недовольно моргаю и медленно сажусь.

— Спасибо, — бормочу я с набитым ртом.

— Тебе получше? — спрашивает он после того, как я прожевал несколько кусочков.

Я киваю, чувствуя, что снова вернулся к жизни.

— Тебе всегда удавалось заставить меня чувствовать себя лучше…, и ты делаешь лучшие тосты.

Окей, похоже, мне нравится, когда он краснеет.

— Джем по-прежнему мастер ночных перекусов, — бормочет он.

— Только потому, что он решил стать вечным студентом. — Оглядываюсь на Джема узнать, почему он не участвует в диалоге, и вижу, что он мечтательно уставился на Симону, а та отвечает ему тем же. Кажется, сейчас для этих двоих больше ничего не существует. Интересно, у них уже все случились, или они только в начале пути?

Но я не собираюсь в это вникать; вместо этого я придвигаю свой стул ближе к Бенджи и чуть наклоняюсь в его сторону. Он встречает меня на полпути, и я утыкаюсь щекой в его плечо. Боже, я нуждаюсь в этом так сильно, что не могу остановиться. Хотя, если бы Бенджи дал знать, что ему это не нравится, то меня бы как ветром сдуло.

— Ты готовишь обалденные блинчики, — шепчет он, и теплое дыхание касается моих волос. Он проводит пальцем по моей руке. Сейчас на мне только рубашка. Понятия не имею, куда мог подеваться пиджак.

— Я приготовлю тебе завтра, — не задумываясь, отвечаю я. Надеюсь, он не видит, как я морщусь, потому что не знаю, увижу ли его завтра. Сегодня — внезапно осознаю я, когда смотрю на часы и вижу, что уже 4 утра.

— Заметано. Но сначала — спать? — я чувствую, как поднимается его грудь, когда он зевает, а сердце бьется медленно и ровно. Его близость действует так успокаивающе, что ее можно прописывать невротикам или тем, у кого проблемы с тревожностью. Сорт наркоты, которой всегда мало, но которой невозможно передознуться.

— Я должен идти. — Хотя мне не хочется. Хочется заснуть вот так. Хочется еще раз обнять его. Только вот я не знаю, как попросить. Может быть, в этом вся проблема. Я никогда не знал, как просить о том, чего хочу.

— Тебе не обязательно уходить. Здесь полно места, если захочешь — оставайся. Но если тебе надо вернуться, я провожу тебя до станции.

Это было бы неплохо, хотя метро откроется только через час.

Его плечо чуть напрягается. Протягиваю руку и провожу пальцами по упругим мышцам, поразительно четко сознавая, что я почти у него на коленях (и это заставляет меня с той же ясностью осознать, как сильно я хотел бы там оказаться).

— Может, присядем где-нибудь поудобнее? — спрашивает Бенджи.

Он бросает взгляд на Джема и Симону, которые стоят недвусмысленно близко друг к другу и тихо болтают о чем-то возле кухонного стола. Остальные соседи Джема, похоже, потихоньку расползлись. Кроме нас, на кухне никого не осталось.

— Да, оставим их наедине, — бормочу я, поднимаясь.

В гостиной, вероятно, есть более удобные кресла. Надеюсь, там тоже никого нет.

Несмотря на то, что торшер у камина освещает комнату мягким красноватым светом, я все равно умудряюсь запнуться обо что-то в дверном проеме, может это мои собственные ноги. Бенджи обхватывает меня за талию, чтобы поддержать и ведет к одному из больших и удобных на вид кресел за пианино.

Я делаю недовольное лицо. Не хочется сидеть одному. Бенджи тихо смеется, когда я тяну его за собой в кресло.

Не знаю, что на меня нашло. Места недостаточно, и нам тесно.

— Ты куда? — бормочет он, когда я пытаюсь снова встать.

— Не хочу тебя раздавить.

Бенджи приподнимает бровь и пристально смотрит на меня. В полумраке его взгляд кажется таким темным. Я не уверен, что разгадал его значение. Хотя обычно его голубые глаза довольно красноречивы. Но это при свете дня.

— Все в порядке, — говорит он и касается меня кончиками пальцев, но не берет за руку — если бы он это сделал, то я, скорее всего, отпрянул бы, как пугливый пони. Я до абсурда благодарен за то, что он знает меня вдоль и поперек. Но я до сих пор не знаю, что делаю. Что мы делаем? Мы не должны. Это плохая идея. Я — плохая идея.

— Мне нужно еще водки.

— Тебя нужно обнять.

Меня нужно обнять. Я киваю, покусывая нижнюю губу.

— Алфи, иди сюда.

Но я не двигаюсь. Не могу. Единственное, что мне удается это прижать свои колени к его, и, когда он отвечает тем же, мои губы трогает легкая улыбка.

— Знаю, что веду себя странно, — тихо говорю я, понимая, что не хочу быть странным рядом с Бенджи. Хотя раньше подобное не было редкостью. — Мне кажется, я увяз в зыбучих песках, — едва слышно добавляю я.

— И как же нам тебя вытащить? — шепчет он в ответ.

Я не знаю. В этом-то и проблема.

— Х-м-м. — Он задумывается на минуту. — Это кресло, похоже, тоже затягивает. Мы оба можем сидеть здесь, пока зыбучие пески не сдует. Или я могу перебраться на другое кресло, придвинуть его ближе, и мы могли бы сидеть и разговаривать, пока ты не выберешься.

Я не понимаю, как ему удается всегда так спокойно реагировать. И откуда он всегда узнает, что мне нужно, когда я и сам часто этого не понимаю.

— Кстати, мне нравится, когда ты странный. — Он мило ухмыляется.

— А не должно, — говорю я, чувствуя, как быстро колотится мое сердце.

Мне лучше закрыть глаза, иначе я так и не позволю себе сесть к нему на колени. Если не буду ничего видеть, то смогу притвориться, что почти не двигаюсь. Но я хочу видеть, и на секунду замираю, не зная, что делать. Скольжу пальцами по его груди и смотрю, как он глубоко дышит. Я знаю, что Бенджи наблюдает за мной и, вероятно, не может понять, что я, черт побери, делаю. Его футболка такая мягкая. Я бы хотел надеть ее вместо своего нелепого костюма Зуландера. Внезапно думаю: «К черту все», — поворачиваюсь боком и утыкаюсь лицом в идеальное пространство между его шеей и плечом.

Весь стресс, который я когда-либо испытывал, будто отступает, стоит мне вдохнуть запах его кожи.

Я чувствую, как он медлит, перед тем как обнять меня. Ребрами ощущаю его быстрое сердцебиение, ритм которого вторит моему.

— Я действительно пахну как наша прачечная? — спрашивает он. — Типа как стиральный порошок или что-то наподобие?

— Ты пахнешь домом, — говорю я тихо, не надеясь, что он услышит.

— Ты тоже, — шепчет он в ответ.

Я фыркаю от смеха и ничего не могу с этим поделать. Какого хрена я сижу на коленях у младшего брата Джема? И почему я всегда пытаюсь дистанцироваться от происходящего, называя его так?

Бенджи обнимает меня чуть крепче. Не слишком сильно, но достаточно, чтобы я не развалился на части.

— Бенджи, ты счастлив? — спрашиваю я спустя какое-то время.

— Прямо сейчас? Да, вполне.

Мне даже не нужно смотреть на него, чтобы понять, что Бенджи улыбается.

Тепло от смущения распространяется по всему телу, но в кои-то веки я не сопротивляюсь, ступая на скользкую дорожку. Если я буду слишком много думать о своем возбуждении, то, скорее всего, все испорчу, и, кроме того, я слишком устал, чтобы бороться с сильным желанием чего бы то ни было. Но потом Бенджи сдвигается, так что мы каким-то образом оказываемся еще ближе. Мой голос истончается.

— А в целом? — спрашиваю я, в основном чтобы отвлечься от того, что в его пресс сейчас упирается совсем не мой телефон.

— Я не знаю. Думаю, в основном… у меня довольно счастливая жизнь.

— Но не в целом?

— А существуют ли вообще абсолютно счастливые люди? — он удовлетворенно вздыхает. — Если бы ты мог получить что угодно прямо сейчас, что бы ты хотел, Алфи? Я имею в виду абсолютно все. Без ограничений.

— Без ограничений? — я сминаю мягкий хлопок футболки Бенджи пальцами. Он должен был уже знать, что я практически состою из ограничений. Иногда я задаюсь вопросом, не искажена ли моя версия реальности, как если бы я смотрел на мир через очень хреновый калейдоскоп.

— Что бы ты ни ответил, мы можем сразу забыть об этом, если хочешь.

— Хорошо. — Обещание все забыть было единственным способом заставить меня сказать ему хоть что-то. Тем не менее, я не представляю, как мне удается выдавить из себя: — Я хочу пойти спать, и чтобы ты обнимал меня так же, как сейчас. — Понятия не имею, почему улыбаюсь, но ничего не могу с этим поделать. Прикусываю свою губу. — В смысле, если тебя это не смущает.

— Обо мне не беспокойся, — тихо шепчет Бенджи, когда я закрываю глаза. — Я на седьмом небе.

Он любит обниматься. Я знаю это. То, что сейчас он обнимает именно меня, ничего не значит.

Я сонно задаю ему его же вопрос:

— Что бы ты хотел, если бы мог иметь что угодно? Я запрокидываю голову, желая увидеть выражение его лица.

С закрытыми глазами он улыбается, и просто говорит:

— Это.