Национализация опасна не для всех

 

Несколько слов об опасностях и выгодах национализации.

Сейчас политику массовой национализации частной собственности зовут венесуэльской болезнью. Но случалась она много раз и во многих странах. В образцово капиталистической Великобритании лейбористы, придя к власти сразу после Второй мировой войны, национализировали целые отрасли. Возможно, потому, что при послевоенном разорении не видели иного способа поддержать их существование.

Многократные национализации позволили всесторонне изучить их практически неизбежные последствия. Сдержать их удаётся, разве что если государственное предприятие реально конкурирует с частными (как Renault во Франции). Если же национализирована монополия, катастрофа неминуема.

Предприятие, щедро подпитанное казёнными — то есть для его менеджеров даровыми — деньгами, сперва расширяется и процветает. Но сравнительно скоро качество работы ухудшается. Ведь оценивают его теперь не столько потребители (своим трудовым рублём или фунтом), сколько чиновники разных рангов. А их доходы если от чего и зависят, то уж точно не от работы подведомственных заведений.

Затем падает и количество. Его оценить проще, чем качество. Так ведь и найти уважительные причины сокращения объёмов производства несложно. Тем более что главная из этих причин объективна. Потребители стараются заменить некачественные товары и услуги чем-нибудь более приемлемым.

Наконец, казённая продукция дорожает: количество упало, а сократить число рабочих мест или зарплату работников не согласится ни демократически избранный чиновник (ему нужны голоса и на следующих выборах), ни тем паче диктатор (он не имеет внятных способов изучать общественное мнение — и опасается незримых течений).

Есть и другие — помимо подъёма цены — способы поживиться из казённого котла. В казённой нефтяной компании ЮКОС едва ли не каждый её администратор, начиная с уровня мастера, имел персональную скважину — доход из неё капал прямо в его кошелёк. Как только частные хозяева покончили с этой формой хищений, прибыль компании выросла в несколько раз.

ЮКОС являл и другие примеры эффективности частного управления. Так, там внедрили новую компьютерную систему управления всеми скважинами и насосами. Даже создали самостоятельную компанию СибИнТек для разработки управляющих программ. СибИнТек решил поставленные ЮКОСом задачи — и ушёл на вольные хлеба. Несколько сот молодых сибиряков, изучив за нефтяные деньги искусство программирования, теперь зарабатывают благополучие собственными силами.

Ходорковского ругали за организацию аукциона по ЮКОСу: он не допустил конкурентов к торгам и отдал государству примерно 300 миллионов долларов. Честный аукцион принёс бы, по экспертным оценкам, раза в три больше. Но когда государство решило изъять основу могущества олигарха, слишком увлёкшегося политикой (и на мой взгляд, далеко не безупречного в ней), акции ЮКОСа стоили десятки миллиардов. Правда, к тому времени нефть подорожала чуть ли не впятеро. Значит, чистая прибыль — за вычетом издержек на добычу и транспортировку — выросла раз в десять. Но по меньшей мере три «крата» роста цены компании — следствие не выгодных внешних обстоятельств, а несомненной эффективности приватизации.

О ЮКОСе я говорю так подробно потому, что компания — один из очень немногих в нынешней России примеров национализации. Правда, ещё Сибнефть выкупили — хотя и по реальной цене. Но её как раз приватизировали неэффективно. Первый покупатель — Березовский — превосходный изобретатель схем ведения дел, но далеко не лучший организатор. Главный же способ его деятельности — приватизация менеджмента, то есть подкуп руководителей компаний, ему не принадлежащих — и вовсе годен только для работы с казёнными корпорациями (так, в правлении Общественного Российского Телевидения все представители государства дружно голосовали под диктовку Березовского). Не удивительно, что Абрамович — не столь изощрённый политик, но хороший управленец — выкупил Сибнефть у Березовского куда дешевле, чем продал государству.

Других сколько-нибудь серьёзных случаев национализации в новейшей российской истории не заметно. Правда, массовое вмешательство чиновников в хозяйственную жизнь иной раз называют квазинационализацией.

Формы вмешательства разнообразны — и зачастую разнобезобразны. Мелочная регламентация того, что должен регулировать — изменением спроса, — сам рынок. Нелепые и каждодневно усложняющиеся налоговые и таможенные правила. Принуждение к оплате властных затей — от посадки газонов до городских праздников — под лозунгом социальной ответственности бизнеса (хотя именно бизнес даёт властям налоги, в том числе и на все их затеи). Наконец, прямые поборы и взятки.

Но чиновный произвол — ни в коей мере не национализация. Инициатива здесь исходит не от государства как целого. И интересы государства — пусть и превратно понятые — ни в коей мере не защищаются. Ибо нельзя путать интересы государства с интересами отдельных его чиновников. Так же как интересы страны — с интересами государства.

Словом, национализации у нас пока далеко не так много, чтобы считать её болезнью. Ведь и доля сырья, добычей которого не слишком сложно распоряжаться, в нашем доходе явно меньше, чем в венесуэльском.

 

Шадриковое хозяйство

 

 

Планомерное истребление отечественной экономики

 

Отец великого теоретика и организатора кораблестроения, одного из основателей прикладной математики, Алексея Николаевича Крылова работал какое-то время управляющим в имениях помещиков Родионовых. Академик вспоминает: «У Родионовых было в Вятской губернии десять тысяч десятин векового вязового леса. Вязы были в два и в три обхвата, но никакого сплава не было, поэтому в лесу велось шадриковое хозяйство, теперь совершенно забытое. Это хозяйство состояло в том, что вековой вяз рубился, от него обрубали ветки и тонкие сучья, складывали в большой костёр и сжигали, получалась маленькая кучка золы; эта зола и называлась шадрик и продавалась в то время в Нижнем на ярмарке по два рубля за пуд; ствол же оставлялся гнить в лесу. После этого не удивительно, что от вековых вязовых лесов Вятской губернии и воспоминаний не осталось. В каком ином государстве, кроме помещичье-крепостной России, могло существовать подобное хозяйство?»

Риторический — во время написания мемуаров — вопрос академика теперь вновь актуален. Россия ещё не вполне крепостная. Но уже в заметной мере капиталистическая. И относится к своим нынешним ресурсам примерно так же, как помещики Родионовы к вековым лесам.

Всё ещё не забыт закон о государственном предприятии, проведенный Николаем Ивановичем Рыжковым в бытность его председателем совета министров СССР. Бывший директор Уралмаша — завода заводов — хорошо помнил, как сковывали его инициативу предписания высшего начальства, и предоставил коллегам права, не ограничиваемые никем и ничем. Едва ли не каждый завод в считанные месяцы оброс десятками дочерних и партнёрских кооперативов. К ним продукция уходила по заниженным ценам, чтобы прибыль от последующей продажи осталась за пределами заводской кассы. Порою перепродавалось и сырьё (под лозунгом «от нашего труда оно только подешевеет»), оставляя предприятие вовсе без работы, зато избавляя директора от забот о поддержании многосложной трудовой жизни.

Массированная чубайсовская приватизация объяснена именно желанием прекратить ползучую рыжковскую. Но обернулась очередной волной хищничества. Уже не только сырьё и продукция, но и само производственное оборудование распродавалось по цене металлолома, а то и впрямь шло в лом. Сейчас то и дело сносятся производственные здания, уступая место жилью, офисам или даже автостоянкам. Громадный капитал, накопленный усилиями нескольких поколений, сожжён на шадрик.

Не одна Россия прославилась самоубийством экономики. В прибалтийских республиках и Галичине (восточном склоне Карпат, где коренные жители искренне считают именно себя украинцами) уничтожено практически всё созданное в имперское и советское время и хоть как-то связанное с промышленным производством. Здания, иной раз готовые дожить чуть ли не до четвёртого тысячелетия, в лучшем случае превращены в склады транзитного импорта: при нынешнем развале экономики без него не обойтись ни в одном постсоветском уголке. Сходная картина и в странах, перешедших из Совета Экономической Взаимопомощи в Европейский Союз.

Среди предприятий, скупленных на шадрик, немало высокотехнологичных. Закрытие такого завода парализует многие десятки смежников. Новая ракета «Булава» через раз летает, по выражению ракетчиков, «за бугор», ибо изрядную часть комплектующих для неё делают в новых местах, где все тонкости приходится осваивать с нуля. Поневоле усомнишься в классическом совете: не искать злой умысел в том, что объясняется обычной глупостью.

Настало время строить новый лес заводов и институтов. На него тут же нашлись новые шадрикожоги — с законодательным инструментом. Каждое слово о необходимости сокращения регламентации хозяйственной активности сопровождается делом — рождением десятков новых ограничений. Зачастую противоречащих не только здравому смыслу, но и друг другу. Ради получения чиновником откупного рубля хозяйствующие субъекты теряют от кривых инструкций — по разным оценкам — десятки и даже сотни рублей. Вполне шадриковый коэффициент полезного действия!

Многие считают: выйти из шадрикового тупика можно только назад — в сторону социализма. Но шалости вроде благосклонного принятия подношений ревизором, зародившиеся ещё задолго до гоголевской пьесы, в советское время никуда не исчезли.

Вряд ли спасёт и дальнейшее развитие капитализма в России. В лучшем случае борьба вокруг разрушительных законов сместится с уровня их применения на уровень их принятия. Например, американская система лоббирования — институционализированной коррупции — уже позволила принять такие шадрикодельные нормы, как печально известный закон о копировании в цифровую эпоху, фактически выбивающий из-под ног новых творцов опору, созданную предшествующими поколениями, только ради того, чтобы в дальнем зарубежье, куда выведены рабочие места, не наштамповали слишком много продукции по американским рецептам, сбивая тем самым её цены.

Шадриковое хозяйство, по словам Крылова, возникло лишь вследствие отсутствия сплава — системы прямой связи производителей с потребителями. Нужно и нам строить качественно новую систему хозяйствования. Тогда варварское разрушение ради грошовой выгоды вернётся в разряд преступлений.

 

Санитары леса