Шестьсот второй день в мире Содома, полдень

Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости

Анна Сергеевна Струмилина

Маг разума и главная вытирательница сопливых носов

 

Сегодня у меня опять особо важный пациент – младший брат ныне действующего русского императора, тот самый, из которого Серегин хочет сделать самого лучшего русского царя всех времен и народов. Вон он – стоит в дверях, смущаясь как новобранец перед доктором на врачебной комиссии. Наверняка только что Лилия раздевала его догола и подвергла издевательствам в стиле своей пальцедиагностики: «дышите, больной, не дышите… согнитесь-разогнитесь… достаньте левой пяткой правое ухо, ну или хотя бы постарайтесь…». Вот сейчас бедняга и смущается: думает, что я такая же маньячка, как и наша мелкая гимнофилка. [375] А мне его смущение совсем не нужно, оно мешает и ставит барьеры в работе.

Чтобы достигнуть доверительности в отношениях, щелкаю пальцами и заказываю невидимым слугам два чая с лимоном и заклинаниями умиротворения и покоя. Здесь вас, Миша, никто не обидит, а я далеко не следователь, выпытывающий у вас адреса, пароли и явки. Все, что я делаю – исключительно в ваших же интересах.

Ага, вот и медицинская книжка… Романов Михаил Александрович, год рождения: 1878. Дата рождения: 4 декабря (22 ноября). Место рождения: Российская империя. Санкт-Петербург, Аничков дворец. Должность: Великий князь.

А ведь он почти мой ровесник: в тот день, когда Серегин под Порт-Артуром начал в своем стиле учить японцев хорошим манерам, Великому князю Михаилу как раз исполнилось двадцать шесть лет… Бросаю беглый взгляд в сторону молодого человека. Кажется, если бы тот мог, то провалился бы под землю. Если для его брата главные слова – «не заслоняйте», то для Михаила это – «оставьте меня в покое». А ведь мы уже встречались с ним на совещании у Серегина, и тогда он к моей критике его маман отнесся вполне положительно. Или все дело в том, что тогда мы были на людях, а сейчас находимся на расстоянии вытянутой руки друг от друга? А быть может, за время. прошедшее с той встречи, с ним произошло еще что-то, о чем я пока не знаю?

До меня пациента осматривала Лилия; вот ее записи убористым почерком на латыни, а также рисунок. изображающий напряженность биополей и форму ауры. И резюме на русском, специально для меня (хотя в силу обстоятельств латинской грамотой я владею не хуже, чем русской):

 

Соматически здоров. Противопоказаний к инициации Призыва и занятию должности императора не имеется.

 

И магически удостоверенная подпись-закорючка. Ах, вот оно что – Призыв… Серегин обнаружил у этого молодого человека важнейшую для императора способность, но против обыкновения не стал решать все сам, а решил пропустить молодого человека через медкомиссию.

После Лилии с Михаилом беседовал отец Александр. Вот и его запись:

 

Общее восприятие вопросов добра и зла в норме, обостренное чувство справедливости. Признаки душевного надлома.

 

Теперь понятно, почему Серегин направил этого молодого человека к нам. Душевный надлом – это совсем не то, что полезно при призыве, и уж тем более в нем нет ничего хорошего для человека, который может занять императорский трон. Мятущаяся душа, даже при общей благотворности всех своих деяний, может наломать таких дров, что лучше бы не надо. Сомневающимся в помощь – примеры Ивана Грозного, Петра Великого и Иосифа Сталина. Всех этих троих лучше было бы иметь на троне в не надломленном душевном состоянии. И сделать хорошего им удалось бы больше, и побочный ущерб оказался бы в разы меньше.

Последним Михаила осматривал Дима-Колдун. Его запись округлым «школьным» почерком – уже на следующей странице:

 

Аура обследуемого несет на себе отпечатки множественных вербальных и невербальных воздействий, осуществлявшихся в течение продолжительного периода времени. Инвазию в средоточие личности рекомендуется проводить при наличии мер предосторожности. Возможно наличие опасных чужеродных сущностей.

 

Если Дима написал именно такими словами, то дело может быть серьезно. А может и не быть, потому что внутрь человеческой сущности – для того, чтобы потрогать проникшее внутрь руками, – хода ему нет. Это уже моя работа, и только я могу привести в средоточие остальных. Главный специалист по «мерам предосторожности» у нас Серегин, и прежде чем приступить к делу, я должна с ним посоветоваться. Но первым делом – пациент…

Подняв глаза от медкнижки, я увидела, что он стоит и напряженно смотрит, как я читаю записи, оставленные предыдущими специалистами.

– Садитесь, Михаил, – сказала я, указывая на стоящее перед моим столом мягкое полукресло, – в ногах правды нет. Или вы предпочтете, чтобы я называла вас с полным титулованием?

– Да нет уж, – сказал мой пациент, усаживаясь на указанное ему место и дисциплинированно складывая руки на коленях, – вы, Анна Сергеевна, достаточно высокопоставленная особа для того чтобы мериться с вами титулами…

– Ну хорошо, Михаил, – улыбнулась я, – в таком случае, надеюсь, вы не откажитесь выпить со мною чаю?

– Чаю? – удивленно переспросил мой пациент.

– Да, – подтвердила я, кивнув в сторону парящего подноса с двумя стаканами в массивных серебряных подстаканниках, сахарницей и тарелки с плюшками. – Ведь это не унизит вашего достоинства?

– Вообще-то не унизит, – согласился Михаил, взяв с подноса стакан в подстаканнике, – но я думал, что вы будете меня лечить, а не пить со мной чай.

– А это и есть часть лечения, – сказала я, пригубив ароматный напиток, – ничто так не настраивает на мирный лад и не приводит мысли в порядок, как хорошее чаепитие. Я не собираюсь заниматься насилием над вашей личностью. Моя задача – помочь вам избавиться от того, что мешает вам жить, и Вы должны лично увидеть своего врага, победив его почти собственными силами, а иначе через какое-то время проблема вновь вернется к вам.

Михаил кивнул, отхлебнул чая… и мы вместе с ним провалились – но не к нему в средоточие, а во внутренние апартаменты Серегина, на его личную половину. Там мы так же пили чай. При этом за столом, помимо нас с Михаилом и самого Серегина, находилась супруга нашего Артанского князя Елизавета Дмитриевна. Эго Михаила (а это было уже именно Эго, а не он сам), выглядело как шестнадцатилетний юноша с едва заметными усиками-стрелочками. Из этого можно было сделать вывод, что взросление его личности остановилось в год смерти императора Александра III. М-да, интересно было бы посмотреть на Эго его сестры Ольги… Если я права, то оно должно выглядеть как испуганная жестокостями мира тринадцатилетняя девочка, которую внезапно предали самые дорогие люди: родная мать и старший брат, оставшийся за умершего отца.

– Еще посмотришь, – ответил Серегин на мой невысказанный мысленный вопрос, отхлебнув чая, – это безобразие я тоже пресеку со всей возможной решимостью. Но сейчас главное – привести в порядок именно внутреннюю сущность Великого князя Михаила.

– Елизавета Дмитриевна, – сказала я, посмотрев на супругу Серегина, – вы говорили, что в вашем мире из Михаила Александровича получился прекрасный император, социально ответственный и в то же время просвещенный монарх. Но я не понимаю, как такое могло случиться – ведь факторы сознания, мешающие ему занять престол, действовали и в вашей реальности, а магов разума, как я понимаю, среди «старших братьев» не водилось?

– История гласит, – сказала наша княгиня, – перед самым воцарением Михаил был тяжело ранен в бою – да так, что едва выжил. Я не большая специалистка в области заклинаний, наложенных на психику, но вроде бы слышала, что болевой шок, а особенно клиническая смерть, способны разрушить их действие.

Хлоп! – и рядом с нами объявилась Лилия в своем простеньком белом платьице.

– Как специалистка по болевым шокам и клиническим смертям, могу сказать, что все это верно, – заявила мелкая божественность, сделав книксен. – Но я бы не рекомендовала применять такой варварский метод к нашему больному, поскольку это чаще ведет к летальному исходу, а не к выздоровлению. А он – такой красивый и добрый мальчик, который, если ему позволят, будет править решительно и справедливо.

Серегин, с таким видом, будто его озарило свыше, вдруг сказал:

– А еще император Михаил в том мире чувствовал поддержку сомкнувшихся вокруг него боевых товарищей. И чем дольше он правил, тем сильнее была поддержка широких народных масс. И когда он умер своей смертью, через много-много лет после своего воцарения, то за его гробом, скорбя в едином порыве, шла вся страна.

– О гробе нам думать рановато, – решительно сказала я, – и от применения варварских инструментов мы тоже воздержимся. Уважаемый Михаил Александрович (ничего, что я так официально?), вы позволите нам вступить в самую сокровенную часть вашего сознания, чтобы помочь вам навести в ней порядок?

– Вступайте, – со вздохом сказало Эго Михаила, – я всегда рад, когда ко мне в гости приходят друзья. Но только сразу хочу сказать, что у меня там немного не прибрано…

– Нет уж, – решительно произнесла Елизавета Дмитриевна, – я лучше подожду вас здесь. Должна сказать, что я крайне польщена знакомством с самим Михаилом Великим, но кто я такая, чтобы лезть к нему в душу?

– Тогда мы с Сергеем Сергеевичем идем, – произнесла я, вставая, – не бойтесь, Миша, помощь близка. Раз, два, три!

Едва я произнесла эти слова, как мы все втроем оказались в какой-то длинной галерее. Было холодно и сыро, пахло мышами и плесенью, а на стеклах окон лежал такой толстый слой пыли, что они казались покрытыми изморосью. Из-за этого совершенно не было видно, что находится по ту сторону этих стекол. Только неверный серый свет – и больше ничего. А еще здесь меня преследовало ощущение пустоты, гулкого эха шагов и какой-то нарочитой запущенности, словно здесь властвовал неизвестный нам злой колдун.

– Ну и местечко! – сказал Серегин и замысловато выругался.

Без него я бы тут уже отчаянно трусила, но в присутствии нашего главного специалиста по применению грубого насилия я чувствовала себя так же, как и дома, когда смотрела по телевизору фильм ужасов. Каким бы жутким ни было происходящее на экране, оно никак не могло повредить моему настоящему существованию, потому что стоит появиться чему-либо устрашающему, как мой защитник Серегин покажет ему, где раки зимуют. А если этой помощи окажется недостаточно, тут быстро окажется вся наша команда, и в первую очередь оторва Кобра, направо и налево пускающая в ход энергию Хаоса.

Галерея заканчивалась большой двухстворчатой дверью. Я надавила на ручку, Серегин навалился плечом – и дверь со скрипом открылась. Посреди большой комнаты с плотно занавешенными окнами стояла оттоманка, и в ней полусидел-полувозлежал большой широкоплечий человек с закрытыми глазами. За время тяжелой болезни он, казалось, превратился в тень самого себя, и только лысина и окладистая борода остались прежними.

– Пожалуйста, потише… – сказало Эго Михаила. – Папа спит.

Возлежащего великана можно было счесть мертвым, да только, присмотревшись, я заметила чуть вздымающуюся грудь. Искорка жизни, если и теплилась в этом человеке, то была совсем слабой, такой, что достаточно дыхнуть – и она угаснет навсегда.

– Он и не жив, и не мертв… – полушепотом сказала неожиданно появившаяся подле меня Лилия. – Зацепившись за сознание младшего сына, который никак не хочет признавать неизбежного, он застрял между небом и землей. Но на самом деле это морок, фата-моргана: даже здесь сон его будет вечным, он никогда не откроет глаза и слабым голосом не позовет жену, чтобы та принесла ему попить. И в то же время этот призрак камнем висит на ногах нашего героя. Пока его отец кажется живым здесь, в средоточии его сознания, Михаил не сможет занять его трон.

Подойдя поближе к ложу умирающего, Лилия презрительно сморщила нос и добавила:

– Фи, какая мерзость! Никакая это не болезнь, папочка, а самое что ни на есть отравление медленным ядом. Ненавижу отравителей!!! Найди, пожалуйста, всех причастных и предай их лютой смерти, а для уже умерших попроси дядюшку пересмотреть дела в сторону ужесточения приговоров. Всеведущий-то он у нас всеведущий, да только, на мой взгляд, порой излишне добрый. Но тебя он непременно послушает…

– Небесный Отче! – взмолился Серегин. – Я понимаю, что эту душу незаурядного человека, сделавшего хорошего гораздо больше, чем плохого, необходимо отпустить отсюда, чтобы она смогла предстать перед твоим Престолом, но как я могу это сделать?

Хлоп! – и рядом с Лилией появился Дима-Колдун, сжимая в левой руке свой камень-подвеску и настороженно оглядываясь по сторонам.

– Сергей Сергеевич, Александр Александрович не сам по себе тут застрял… – сказал наш главный маг-исследователь. – Тут повсюду такие серые липкие нити, и отец Михаила Александровича опутан ими как муха паутиной. Паук тоже поблизости – сидит в засаде и ждет того героя, который придет освобождать его добычу…

– Дождется он на свою голову! – сказала внезапно объявившаяся Кобра, – одному колдуну голову отрубила, и другому тоже не поздоровится. А ты, Сергей Сергеевич, обнажай меч и делай свое дело. Если что, мы тут с тобой устроим этому гаду филиал ада в компактной упаковке.

За тем, что происходило дальше, мне оставалось только смотреть. Серегин вытащил из ножен меч – и комнату вмиг залил неземной истинный свет, высветив те самые серые нити. Одновременно обычные пыль и паутина тоже начали пованивать и потрескивать. Запашок пошел такой, будто на полную катушку включили духовку газовой плиты, плотно заселенную тараканами. Тем временем Серегин острием меча принялся поддевать нити, приклеивающие императора к его ложу – и те стали лопаться, так же, как пластиковые шпагаты лопаются от прикосновения лезвия из раскаленной стали. Чем меньше оставалось сковывающих нитей, тем бóльшую призрачность и ангелоподобие приобретала фигура спящего. Вот острие перерезало последнюю, отчаянно вибрирующую нить – и призрак императора всплыл над своим смертным ложем вертикально, не открывая глаз. И тут же в дальнем углу за ширмами раздался такой шум, будто из норы выбиралась крыса размером с человека.

Колдун, появившийся на Божий Свет из-за ширмы, имел вид эдакого сгорбленного старичка ниже среднего роста, имевшего весьма жалкий вид. Его бесцветный сюртук был вытерт и засален, сквозь реденькие встрепанные пучки волос желтел бугристый череп, на впалых щеках топорщились седые бакенбарды, маленькие глазки растерянно щурились на пылающий светом первого дня творения меч Бога Войны.

– Константин Петрович? – растерянно ахнуло Эго Михаила, скорее всего имея в виду злого гения своей семьи и всей России Константина Петровича Победоносцева.

– Не сметь! – заорал колдун при виде воспаряющего императора. – Я приковал душу императора к сознанию мальчишки для того, чтобы эпоха Александра Миротворца длилась как можно дольше! Великой стране требуется великий император…

Договорить он не успел. Кобра обнажила «Дочь Хаоса», сделала шах вперед и, не вдаваясь в дискуссии, как и обещала, смахнула колдуну голову с плеч. При этом раздался треск, словно раздавили крупного жука; свечение меча Бога Войны усилилось до ослепительного, а тело колдуна рассыпалось серой пылью. Когда я проморгалась, то увидела, что место смерти императора теперь напоминает скорее не заброшенный заколдованный замок, а скорее музей. Все чистенько, аккуратненько, повсюду ни пылинки, ни соринки, а оттоманка, на которой скончался император Александр Третий, обнесена красным канатом на бронзовых столбиках… От Победоносцева и вовсе не осталось следов, ибо он отсутствует и среди живых, и среди мертвых.

И тут призрак императора, все еще висящий на прежнем месте, открывает глаза и обводит сложившуюся мизансцену непонимающим взглядом.

– Папá! – с надрывом произносит Эго Михаила, – Ты жив?!

– Нет, Мишкин, – отвечает призрак, – я умер, и это несомненно. Но где это я? ведь это не ад, не рай и не чистилище, и кто этот наполовину смертный мужчина с пылающим мечом твоего небесного покровителя архангела Михаила?

– Ты внутри моего Я, – сказало Эго Михаила. – Злой колдун после твоей смерти приковал здесь твой дух, чтобы эпоха Александра Миротворца длилась как можно дольше. С тех пор прошло уже десять лет, и все это время для меня ты, Папá, находился в состоянии между жизнью и смертью. Ужасное, надо сказать, чувство: когда все время переживаешь трагедию, но не можешь ничего изменить. В государстве Российском дела тоже не задались. Ники оказался плохим продолжателем твоих дел. Дошло до того, что вызов нашей Империи бросили дикие японцы, за спиной которых стояло большинство стран Европы и даже САСШ. Должен сказать, что назначенные Ники генералы и адмиралы почти проиграли эту войну…

– Какая мерзость! – в нетерпении воскликнул дух Александра Третьего. – И кто же тот негодяй, который так жестоко поступил со своим императором?

– Увы, Папá… ты сам приблизил к трону этого человека, – ответило Эго Михаила. – Злым колдуном оказался ни кто иной, как Константин Петрович (Победоносцев), который буквально помешался на своем подмораживании России. А это был уже путь в пропасть…

Призрак императора Александра (при жизни разделявшего идеи Победоносцева) хотел уже что-то возмущенно сказать, как Эго Михаила торопливо произнесло:

– А теперь, Папá, позволь представить тебе Посланца Господа Нашего, Защитника Земли Русской, бога Священной Оборонительной Войны, младшего архангела, в миру самовластного Великого Артанского князя Серегина Сергея Сергеевича. Это он со своим войском людно и оружно явился на выручку нашим изнемогающим войскам и нанес японским макакам удар такой сокрушительной силы, что одну свою армию, самую крупную из всех, они до сих пор не могут сыскать, потому что больше нет ее нигде. Отодвинув угрозу немедленного поражения, он со своими людьми начал разгадывать наши семейные шарады, ибо не устоит перед врагом то государство, владыка которого сам не знает, чего он хочет в данный момент. Твое заключение в моем уме было последней загадкой, которую нам удалось решить, – и думаю, что отныне все у нас будет хорошо.

Призрак императора внимательно посмотрел на Серегина и, удостоверившись, что все сказанное его сыном – святая правда, кивнул и спросил:

– Так я могу уходить, господин Посланец?

– Ступайте, Ваше величество, – ответил Серегин, – Небесный Отец, Творец Всего Сущего, ждет вас, чтобы наделить Вечным Блаженством.

– На что мне Блаженство, да еще и вечное? – хмыкнул призрак императора, – я уже на третий день начну биться головой об стену.

– Я тоже ответил Творцу на похожее предложение примерно теми же словами, – усмехнулся Серегин, – так что мы с вами, Ваше Величество, одной крови.

Потом, подняв очи долу, он немного помолчал, словно незримо с кем-то советовался, а потом добавил:

– Я испросил для вас у Господа должности архангела-хранителя этого мира, и Он, знаете ли, согласился. Теперь вас ждет встреча с Творцом, небольшое обучение, принятие присяги и служба до скончания вечности, ибо глаз остер и рука тверда будет у вас до тех пор, пока стоит этот мир. А теперь прощайте, Александр Александрович, Господь ждет вас.

Призрак произнес: «Благодарствую, прощайте», и затем – фьюить! – вознесся куда-то в небесные выси, а на стене, возле которой стояла оттоманка, обнаружилась то ли картина, то ли икона, изображающая святого благоверного императора Александра Александровича с нимбом и всеми положенными атрибутами, поднимающего руку в благословляющем жесте. Оглянувшись по сторонам, я обнаружила, что вокруг больше нет никаких негативных сущностей; Серегин, Кобра, Дима-Колдун и Лилия, видимо, решив, что дело сделано, покинули средоточие Михаила… и мы с его Эго стоим тут одни.

– Ну что же, Анна Сергеевна, – сказало мне Эго, – большое спасибо вам и вашим товарищам за оказанную мне помощь, но еще больше я рад за Папá, который наконец обрел покой. Теперь я с чистой совестью смогу принять его трон и править во благо России честно и грозно. Так и передайте всем остальным.

Хлоп! – и мы снова у меня в комнате, за стаканами с чаем, глаза в глаза; да только передо мной уже совсем другой человек – сильный, спокойный и уверенный в себе.

– Спасибо, Анна Сергеевна, – говорит он уже наяву, – если вы пожелаете, то награда моя будет царской: десять миллионов золотом, дворец в личное пользование и Российской Империи графское достоинство.

Я сказала:

– Дворец и деньги отдайте детям сиротам, ныне беспризорникам, чтобы вырастали полезными членами общества. А обо всем, что необходимо непосредственно сделать ради этой цели, вы можете прочитать в книжке «Педагогическая поэма», – будет время, сходите в нашу библиотеку и спросите ее у Ольги Васильевны. А Российской Империи графское достоинство отдайте, к примеру, академику Менделееву, он вполне этого заслужил.

На этой оптимистической ноте мы и расстались. Еще раз поблагодарив, Михаил вышел за дверь, а я осталась сидеть в своей комнате, думая, с кем же мне доведется встретиться дальше… Неужели с самим товарищем Сталиным?

 

* * *