Глава 67 - Кисть добродетели

 

Чу назвал свой адрес, когда сел в машину, а затем расслабился в тишине, закрыв глаза.

 

Го не знал правды за этим. Он тайно смотрел на Чу по дороге и увидел, что лицо брата Чу покрыто пылью. С закрытыми глазами его лицо напоминало статую, холодную и лишённую эмоций.

 

После того, как Го заплатил таксисту, он вспомнил про задание, которое ему поручил Да Цин. Он торопливо схватил сумку Чу, которую тот забыл, и побежал за ним маленькими шажками.

 

Чу жил в глубине в маленьком хутуне. Они стояли на сильном ветру. Северо-западный ветер задувал за воротник Чу, раздувая его пиджак и будто хотел унести мужчину.

 

Го позвал его:

 

- Брат Чу…

 

Чу внезапно остановился, повернулся и злобно посмотрел на Го. Он сказал невероятно мягким, но мерзким голосом:

 

- Почему ты ходишь за мной? Разве ты не знаешь, что я не человек?

 

Го остановился в трёх шагах и тупо посмотрел на него:

 

- Тогда… тогда кто ты?

 

Чу мгновенно приблизился к нему, его скоростью невозможно было уследить человеческому глазу. Он выхватил свою сумку у Го; его пальцы были ледяными, а тело слизким. Его чёрные глаза сверкнули:

 

- Ты видел мертвецов? Мертвецы питаются человеческой плотью. Давай я расскажу тебе, какие люди на вкус. Человеческая плоть нежная и жирная, сухожилия хрустящие, а органы пропитаны кровью. Ты вытаскиваешь их из желудка, пока они ещё сырые и свежие, как мясо прямо из кастрюли…

 

Он злобно посмотрел на Го и облизал губы:

 

- Я мертвец.

 

Го сильно дрожал, но только из-за холодных рук. Он чувствовал, что в этой ситуации было бы логично испугаться, и всё же он не чувствовал страха. Возможно, он слишком долго работал с Чу, и для него было не важно, кто его брат Чу - он смог бы это принять.

 

В его голове промелькнула довольно странная мысль: неудивительно, что брат Чу не ест горошек.

 

Чу думал, что Го должен быть в ужасе, и получал от этого удовольствие. Он развернулся и пошёл, но услышал за своей спиной нерешительные шаги. Он обернулся и увидел, что Го снова следует за ним.

 

Чу приподнял брови:

 

- Что, хочешь последовать в гроб за мертвецом?

 

Го остановился:

 

- Я… я…

 

Чу хмыкнул и снова пошёл. А Го опять последовал за ним своими маленькими шажками.

 

Терпение Чу, наконец, иссякло, и он взревел:

 

- Отвали, пока я не сошёл с ума!

 

Го заикнулся:

 

- Да… Да Цин сказал мне, чтобы ты вернулся домой, ты не…

 

Прежде, чем он успел закончить, его с огромной силой прижали к стене. Чу стальной скелетной рукой легко поднял Го, сдавливая его горло. Ноги Го оторвались от земли, его спина была прислонена к стене, а вес всего тела поддерживался лишь одной рукой на горле. Вскоре Го начал задыхаться, его лицо покраснело.

 

Чу холодно посмотрел на него. Только на небольшом расстоянии можно увидеть небольшой оттенок серого в радужках Чу.

 

Го отчаянно болтал ногами в воздухе, но тщетно. Инстинктивно он схватился за руку Чу, но не мог оторвать её, как бы сильно ни старался.

 

- Я никогда не отклонялся от совести Небес и Земли. Я нёс это преступление в течение трёхсот лет. Независимо от того, что я сделал, оно должно быть уже погашено. Кто, по их мнению, дал им право судить меня, решать, остаться мне или уйти? - у Чу ужасающе впалые глаза, он говорил эти слова сквозь щель в зубах. - Может, мне стоит осознать это преступление, чтобы они увидели?

 

Глаза Го заслезились. Он действительно плакал, как ребёнок; что угодно могло заставить его зареветь. Он бескостный и мягкий. Оставалось только задаваться вопросом, как он смог дожить до такого возраста. Ему будто вообще не хватало сил. Когда Го смотрел на Чу, он не верил, умолял, был удручён, и всё же он не злился.

 

Го с невероятным трудом двигал ртом, но не мог издать ни звука. Казалось, он пытался сказать:

 

- Брат Чу.

 

Чу отпустил, и Го упал на землю. Чу медленно убрал руку и стоял в стороне, наблюдая, как Го пытается откашляться.

 

С недоуменным выражением лица Чу смотрел на этого парня, который всегда носил с собой небольшую тетрадь, следовал за ним по пятам и делал заметки. Его записи были смехотворны: детским почерком написана всякие бессмысленные вещи. По сути, он записывал всё, что кто-либо говорил, даже слова животных. Чу видел, как он много раз записывал “глупого человека” Да Цина. Не похоже, что он пытался научиться выполнять свою работу, скорее, он осторожно писал биографию всех своих старших.

 

С его глазами он всё ещё мог видеть свет добродетели, исходящий от Чу, который всё ещё кашлял. Внезапно свет стал раздражать его глаза.

 

Рукой, которой он недавно хватал Го за шею, Чу внезапно погладил его по волосам. Го рефлекторно свернулся калачиком.

 

Чу погладил его голову, словно ребёнка или маленькое животное. Он сказал:

 

- Ты, вероятно, плохо учился раньше. Ты знаешь отрывок из “Обиды Доу Э”*? В нём очень чётко сказано: “Те, кто делает добро, бедно и мало живут. Те, кто делает зло, благословлены удачей и процветанием”. Ты когда-нибудь слышал об этом?

 

Он слышал об этом более-менее. К сожалению, учёба в самом деле не была его сильной стороной. Каждый раз, когда он пытался вспомнить что-то из учебника, его мозг автоматически стирал всё, как при форматировании жёсткого диска. У него всё ещё было красное лицо и опухшая шея. Го присел на землю и мрачно посмотрел на Чу.

 

Чу слегка наклонился, взял Го за подбородок и внимательно посмотрел на его голову:

 

- Лоб у тебя не широкий, это означает несчастье для твоих родителей. Ушные раковины тонкие и мягкие, что означает частые трудности в юном возрасте. На спинном мосте есть небольшой горб, что означает, что в среднем возрасте ты потеряешь поддержку от своих старших и, вероятно, умрёшь от нищеты. Твоё лицо определяет ужасную судьбу. Независимо от того, сколько добрых дел ты совершишь, кроме как бедности, что ещё тебе это даст? Не будь таким глупым. Просто наслаждайся тем, что ты из богатой семьи, пока можешь. Возможно, впереди у тебя ещё есть несколько благополучных денёчков.

 

Го с недоумением посмотрел на него.

 

Чу некоторое время смотрел на него и внезапно горько засмеялся:

 

- Ты такой наивный ребёнок.

 

Затем он подхватил Го, как маленькую цыпочку, и махнул рукой:

 

- Возвращайся и скажи коту, зачем беспокоиться обо мне? Я никто. Я безвольный и бессильный. Я просто марионетка. У меня нет средств, чтобы доставить неприятности, и я не склонен к самоубийству. Если не будет ничего важного, я возьму несколько выходных в течение Нового года. Я вернусь после пятнадцатого.

 

Он закончил и мгновенно исчез в воздухе, как облако пара.

 

Длинный и узкий хутун был пуст и источал запах серы от петард. Улицы в первый день Нового года казались довольно пустынными; холодный ветер взъерошил волосы Го. Со следами от слёз на лице Го фыркнул и некоторое время постоял. Наконец, он развернулся и пошёл домой тяжёлыми шагами.

 

Он не знал, было ли сказанное Чу для его блага или для нытья, но Го его слова показались необоснованными.

 

Плохая удача - это судьба, и с этим ничего не поделаешь. Но какое отношение это имело к тому, что он делал со своей жизнью?

 

Го всегда чувствовал себя, как бесполезный кусок мусора, полной тратой пространства и ресурсов. Что касается остального, некоторые называли это “благотворительностью”, другие - “добротой”, но он делал это только для того, чтобы чувствовать, что может быть полезным.

 

Го никогда не хотел ничего взамен.

 

И всё же… Предсказание об “ужасной судьбе” заставило его занервничать.

 

***

Когда Шэнь покидал дом Чжао, он чувствовал, что вот-вот упадёт. Он был чрезвычайно осторожен, чтобы не выдать никаких “недостатков” перед матерью Чжао, чтобы у того не возникли неприятности из-за этого. Но мать Чжао непрерывно смотрела на него рентгеновским зрением, пристально изучала его, чуть не проделав дыру в его теле.

 

На обратном пути Шэнь нахмурился:

 

- Почему твоя мама так смотрела на меня? Я что-то не так сделал?

 

Прежде чем Чжао успел что-то сказать, Да Цин прервал его, держа на заднем сиденье полную коробку сушёной рыбки.

 

- Старина Чжао раньше много развлекался, он печально известный плейбой. Я думаю, его мама теперь даже собственной тени боится.

 

Шэнь не хотел создавать проблему из ничего, но, услышав это, нахмурился.

 

- Ты, мелкий жирдяй, если продолжишь нести чепуху, я выкину тебя из машины, услышал меня? - мягко сказал Чжао.

 

Да Цин свернул хвост и, покачиваясь, как маятник часов, невинно сказал:

 

- Мяу, мяу…

 

Чжао посмотрел на него в зеркало заднего вида. Затем он сказал Шэню:

 

- Не думай об этом слишком много, хотя я раньше… кхм… я никогда никого не знакомил со старушкой. Кроме того, теперь я совершенно другой человек. Я изменился. Даже преступникам даётся шанс начать новую жизнь… Нет, погоди, кроме расставаний, я никогда не делал ничего плохого. Жирдяй ввёл меня в заблуждение… На самом деле её реакция сейчас была не из-за тебя, а потому, что, делая вареники, я случайно вышел к ней…

 

Шэнь напрягся. К счастью, он был не один в машине.

 

- О, - Да Цин сделал паузу в две секунды и сухо сказал: - Гладиатор нового века, Чжао Юньлань, я верю в тебя.

 

Шэнь заикнулся:

 

- Ты… ты сказал своей маме…

 

- Я сказал маме, что буду любить тебя до тех пор, пока Небеса не обрушатся, а земля не развалится. Если она согласится, у неё появится ещё один сын, и у неё будет два сына. Но если нет, она потеряет сына, и тогда у неё не останется никого, - напыщенно сказал Чжао: - Моя мама не глупая, она умеет считать, не волнуйся.

 

Да Цин безжалостно разоблачил его:

 

- Брось, ты никогда не посмеешь говорить так с императрицей. Профессор Шэнь, видишь муку на его теле? Он, должно быть, опустился на колени на кухне перед матерью. Два дня назад он даже удостоверился, что его отец не придёт сегодня. Что за слабак.

 

Чжао потерял дар речи.

 

Твою мать.

 

На мгновение Шэнь не знал, что сказать. Через некоторое время он тихо сказал:

 

- Ты действительно…

 

Действительно что? Он не договорил. Предложение закончилось мягким вздохом.

 

В конце концов, Да Цин нарушил неоднозначное неловкое молчание. Он устал от их вялых и нерешительных отношений и прямо сказал:

 

- О, хорошо, старина Чжао, позволь спросить, ты знаешь, что кандалы добродетели старины Чу истекают сегодня?

 

- А? - Чжао поколебался и спустя мгновение ответил: - Прошло триста лет? Тогда что он сказал? Он покидает СГР? Но в любом случае это хорошо…

 

Да Цин прервал его:

 

- Ага, хорошо. Ад не позволил ему снять их.

 

Чжао нахмурился:

 

- Почему нет?

 

- Откуда мне знать? Какая-то ерунда, вроде “недостаточно добродетели”. У них нет чёткого индекса, чтобы знать, как измеряется добродетель и сколько достаточно.

 

Шэнь спросил:

 

- Как так получилось? На Чу надеты кандалы добродетели?

 

- Э-э, - сказал Да Цин, - иногда Орден Хранителя идёт на уступки и забирает пленника из Ада, как я полагаю, в качестве реабилитации.

 

Шэнь кивнул и недовольно сказал:

 

- Это неизбежно. Большинство заключённых в Аду - маленькие призраки и духи, от них нет пользы. Те, кто владеет реальной силой, если они не сдают себя, не так просто, чтобы Ад схватил их. Это привычка Ада продлевать срок действия кандалов добродетели. Когда это происходит, они обычно добавляют ещё один или два столетия.

 

Чжао ничего не сказал. Его взгляд стал хмурым.

 

После всех событий злость Чжао на Ад не была новостью, просто время для восстания против них ещё не пришло. Чжао больше не наивный подросток, он хорошо осведомлён обо всех заговорах и интригах, но пока цель у всех одна, и закулисная битва не вызывает беспокойства.

 

Но в последнее время Ад часто вмешивался во многие вопросы, хотя Чжао не говорил этого, но глубоко внутри он был недоволен.

 

Затем Шэнь спросил:

 

- Ты можешь рассказать, почему Чу носит кандалы добродетели?

 

- Я только примерно знаю, что произошло, но не в курсе деталей, - ответил Чжао. - Тебе нужно спросить Да Цина.

 

Да Цин сидел на заднем сиденье, смотря кошачьими глазами на Шэня. Он знал, что Шэнь сильная личность, но не мог определить его силу. Даже Чжао не мог объяснить все недобросовестные, неписанные правила Ада, откуда тогда их знал Шэнь?

 

Это заставило Да Цина долго колебаться, прежде чем он ответил:

 

- Совершенствование Чу - это путь нежити, профессор Шэнь, должно быть, это уже понял?