Показания свидетелей и объяснения обвиняемых об убийстве царской семьи

 

Дом Попова, где помещалась наружная охрана, находится против дома Ипатьева по Вознесенскому переулку.

Охрана занимала только верхний этаж, в нижнем проживали частные лица.

Живший в нижнем этаже кр‑н Буйвид106 показал: «Ночь с 16 на 17 июля 1918 года я хорошо восстанавливаю в своей памяти, потому что вообще в эту ночь я не спал, и помню, что около 12 часов ночи я вышел во двор и подошел к навесу, меня тошнило, я там остановился. Через некоторое время я услыхал глухие залпы, их было около 15, а затем отдельные выстрелы, их было 3 или 4, но эти выстрелы были не из винтовок произведены: было это после двух часов ночи; выстрелы были от ипатьевского дома и по звуку глухие, как бы произведенные в подвале. После этого я быстро ушел к себе в комнату, ибо боялся, чтобы меня не заметили сверху охранники дома, где был заключен б. Государь Император; войдя в комнату, мой сосед по ней спросил меня: «Слышал?» Я ответил: «Слышал выстрелы». – «Понял?» – «Понял», – сказал я, и мы замолчали… Минут через 20 я услыхал, как отворились ворота загородки ипатьевского дома и тихо, мало шумя, ушел на улицу автомобиль, свернув на Вознесенский проспект, но в каком направлении ушел, не знаю.

Ночной сторож Цецегов107 показал: «Я, ночной сторож на Вознесенском проспекте, помню, что в ночь с 16 на 17 июля в 3 часа ночи108 я услыхал звук автомобили за перегородкой дома Ипатьева, где был заключен б. Государь Император, затем слышал шум того же автомобиля, направляющегося к Главному проспекту109; видеть автомобиль мне не пришлось, так как я боялся подойти к ипатьевскому дому, это нам запрещалось».

Охранник Михаил Иванов Летемин – из Сысертского завода, Екатеринбургского уезда. Портной по профессии, малограмотный, темный человек. В прошлом судился за покушение на растление. Пошел в охрану исключительно из‑за жалованья. Один из всей охраны жил с семьей на частной квартире и не ушел с красными, так как не видел ничего худого в том, что был в охране. Его скоро обнаружили в Екатеринбурге: выдал его спаниель Наследника Джой, им присвоенный после убийства.

Он показал на допросе у Сергеева:

«16‑го июля я дежурил на посту № 3 с 4 часов дня до 8 часов вечера (у калитки внутри двора) и помню, что, как только я вышел на дежурство, б. Царь и его семья возвращались с прогулки; ничего особенного я в этот раз не заметил.

17‑го июля я пришел на дежурство в 8 часов утра; предварительно я зашел в казарму и здесь увидел мальчика, состоявшего в услужении при царской семье (Леонида Седнева). Появление мальчика меня очень удивило, и я спросил: «Почто он здесь?» (почему он здесь). На это один из товарищей – Андрей Стрекотин, к которому я обратился с вопросом, только махнул рукой и, отведя меня в сторону, сообщил мне, что минувшей ночью убиты Царь, Царица, вся их семья, доктор, повар, лакей и состоявшая при царской семье женщина.

По словам Стрекотина, он в ту же ночь находился на пулеметном посту в большой комнате нижнего этажа и видел, как в его смену (а он должен был дежурить с 12 часов ночи до 4 часов утра) сверху привели вниз Царя, Царицу, всех царских детей, доктора, двоих служителей и женщину и всех их доставили в ту комнату, которая сообщается с кладовой.

Стрекотин мне объяснил, что на его глазах комендант Юровский вычитал бумагу и сказал: «Жизнь ваша кончена». Царь не расслышал и переспросил Юровского, а Царица и одна из царских дочерей перекрестились.

В это время Юровский выстрелил в Царя и убил его на месте, а затем стали стрелять латыши и разводящий Павел Медведев. Из рассказа Стрекотина я понял, что убиты были решительно все. Сколько было выстрелов произведено во время расстрела, не знаю, не спрашивал.

Нет, припоминаю, что в разговоре заметил Стрекотину: «Пуль ведь много должно оставаться в комнате», и Стрекотин мне ответил: «Почто много? Вон служившая у Царицы женщина закрылась от выстрела подушкой, поди в подушке пуль много застряло».

Тот же Стрекотин, между прочим, сказал мне, что после Царя был убит «черноватенький» слуга: он стоял в углу и после выстрела присел и тут же умер.

Других подробностей касательно расстрела я не знаю. Выслушав рассказ, я сказал: «Сколько народу перестреляли, так ведь крови на полу должно быть очень много». На это мое замечание кто‑то из товарищей (кто именно, не помню) объяснил, что к ним в команду присылали за людьми, и вся кровь была смыта.

В этот раз беседовать дольше мне не пришлось, так как нужно было идти на караул. Отбыв дежурство, я вернулся в казарму, и тогда мне объяснили, что, вероятно, нам придется идти «на фронт». Я сказал, что на фронт не пойду, так как «не рядился» на это, а рядился только служить в караульной команде при доме особого назначения.

Поговорив немного об этом, снова свели речь про убийство Царя и его семьи; находившийся в это время в казарме шофер Люханов объяснил, что всех убитых он увез на грузовом автомобиле в лес», добавив, что кое‑как выбрался: темно да пеньки по дороге. В какую сторону были увезены убитые и куда девали их трупы – ничего этого Люханов не объяснил, а я сам не спросил.

Тогда я заинтересовался еще узнать, как вынесли убитых из дому, полагая, что опять‑таки при переноске окровавленных тел должно оставаться много кровяных следов; кто‑то из команды (кто именно – не помню) сказал, что вынесли трупы через черное крыльцо во двор, а оттуда – на автомобиль, стоявший у парадного крыльца; говорили, что тела выносили на носилках; сверху тела были чем‑то закрыты: следы крови во дворе заметали песком.

В течение 18, 19, 20 и 21 числа июля как из помещений, занимаемых царской семьей, так и из кладовых и амбаров, увозили на автомобиле царские вещи. Увозом вещей распоряжались два молодых человека – помощники Юровского; вещи увозили на вокзал, так как уже советское начальство решило покинуть Екатеринбург, ввиду приближения чехословаков.

По поводу убийства царской семьи мне еще передавал австриец по имени Рудольф, прислуживавший коменданту, что комендант в ту ночь предупреждал его, чтобы он не боялся, если услышит что‑нибудь ночью».

Охранник Филипп Полиевктов Проскуряков – также родом из Сысертского завода. Пошел в охрану из‑за жалованья. Был в составе охраны до последнего момента и ушел вместе с другими охранниками на фронт, но сбежал оттуда и вернулся в Екатеринбург, где был разыскан агентом Алексеевым.

Так записано его объяснение у Алексеева:

«Я, агент уголовного розыска Алексеев, расспрашивал задержанного Филиппа Проскурякова по обстоятельствам дела, причем он, Проскуряков, отзывался полным незнанием чего‑либо по данному делу, объяснив, что он на охране ипатьевского дома, где помещался Царь с семьею, совсем не был и ничего по этому делу не знает. Был он мобилизован в числе других на охрану ипатьевского дома, но дорогой сбежал и на охране не был.

При дальнейшем же расспросе его на следующий день 22 февраля с предъявлением Павлу Спиридонову Медведеву, который уличил его, что он дал несправедливое показание о том, что он не был на охране ипатьевского дома и что он, Филипп Проскуряков, был до конца пребывания Царя с семьею на охране этого дома, он, Проскуряков, изменил свое первоначальное показание и объяснил, что он действительно был на охране ипатьевского дома, где находился Царь с семьею, но ничего по делу не знает, и где находится Царь и его семья, ему неизвестно. Живы они или нет, не знает.

При расспросе далее обо всех подробностях пребывания его на охране в доме Ипатьева он, Проскуряков, еще уклонялся от дачи каких‑либо существенных сведений по делу и, наконец, подтвердил лишь то обстоятельство, что Павел Медведев вечером, какого числа, не упомнит, незадолго до оставления большевиками города Екатеринбурга приходил в караульное помещение, где находилась охрана дома, и в числе охранников был он, Проскуряков, и предупреждал охрану, что в эту ночь будут выстрелы, чтобы они не тревожились и были в то же время наготове на всякий случай, причем сказал, что в эту ночь будет расстрел семьи. Что происходило в эту ночь, он, Проскуряков, не знает, так как после прихода Медведева лег спать на печь в караульном помещении и проспал всю ночь. Утром слышал от красноармейца Андрея Старкова, что семью увезли из дома.

При последующем расспросе Проскуряков еще изменил свое показание в последней части и объяснил, что слышал от красноармейцев, бывших на охране дома, что Царя Николая II и его семью расстреляли и увезли куда‑то на автомобиле. При этом Проскуряков объяснил, что сам он Николая II и его семью тогда не видел, действительно ли они расстреляны и вывезены, не знает, трупов он их не выносил и кровь замывать в комнате расстрела в числе других лиц не ходил. Наряжал ли Медведев охрану выносить трупы и замывать кровь в комнате расстрела, не слыхал.

Наконец, на спрос мой, агента уголовного розыска, 28 февраля он, Проскуряков, подтверждая свои прежние показания в отношении того, что он ничего по данному делу не знает и что были ли расстреляны в ночь на 17 июля нового стиля Царь Николай II и его семья, ему неизвестно, добавил, что в то время, когда было это происшествие, он, Проскуряков, вместе с красноармейцем Егором Столовым, бывшим на охране ипатьевского дома, были посажены разводящим Павлом Медведевым в баню при караульном помещении, где сидели два дня под арестом за то, что напились пьяны, а потому он, Проскуряков, и не знает, что происходило в ту ночь в доме Ипатьева, где находился Царь и его семья».

Проскуряков объяснил у меня на допросе:

«Убийство их произошло в ночь со вторника на среду. Числа я не помню. Я помню, что в понедельник мы получили жалованье. Значит, это было 15 числа в июле месяце, считая по новому стилю. Нам жалованье платили два раза в месяц: 1‑го числа и 15‑го каждого месяца. На другой день после получки жалованья, значит, во вторник 16 июля до 10 часов утра, я стоял на посту у будки около Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка. Егор Столов, с которым я вместе жил в одной комнате, стоял тогда в эти же часы в нижних комнатах дома. Кончив дежурство, мы со Столовым пошли попьянствовать. Напились мы со Столовым денатурату и под вечер пришли домой, так как нам предстояло дежурить с 5 часов.

Медведев увидел, что мы пьяные, и посадил нас под арест в баню, находившуюся во дворе дома Попова. Мы там и уснули. Спали мы до 3 часов ночи (по солнечному времени 1 час). В 3 часа ночи к нам пришел Медведев, разбудил нас и сказал нам: «Вставайте, пойдемте!» Мы спросили его: «Куда?» Он нам ответил: «Зовут, идите!»

Я потому Вам говорю, что было это в 3 часа, что у Столова были при себе часы, и он тогда смотрел на них. Было именно 3 часа. Мы встали и пошли за Медведевым.

Привел он нас в нижние комнаты дома Ипатьева. Там были все рабочие охранники, кроме стоявших тогда на постах.

В комнатах стоял как бы туман от порохового дыма и пахло порохом. В задней комнате с решеткой в окне, которая рядом с кладовой, в стенах и полу были удары пуль. Пуль особенно были много (не самых пуль, а отверстий от них) в одной стене, той самой, которая изображена на предъявленной мне Вами фотографической карточке, но были следы пуль и в других стенах. Штыковых ударов нигде в стенах комнаты не было. Там, где в стенах и полу были пулевые отверстия, вокруг них была кровь; на стенах она была брызгами и пятнами; на полу – маленькими лужицами. Были капли и лужицы крови и во всех других комнатах, через которые нужно было проходить во двор дома Ипатьева из этой комнаты, где были следы от пуль. Были такие же следы крови и во дворе к воротам на камнях.

Ясное дело, в этой именно комнате с решеткой незадолго до нашего со Столовым прихода расстреляли много людей. Увидев все это, я стал спрашивать Медведева и Андрея Стрекотина, что произошло.

Они мне сказали, что только что расстреляли всю царскую семью и всех бывших при ней лиц, кроме мальчика.

Стали мы все мыть полы, чтобы уничтожить следы крови. В одной из комнат было уже штуки 4–5 метел. Кто их именно принес, я не знаю. Думаю, принесли их со двора…

По приказанию Медведева Кронидов принес из‑под сарая со двора опилок. Все мы мыли холодной водой и опилками полы, замывали кровь. Кровь на стенах, где был расстрел, мы смывали мокрыми тряпками.

В этой уборке принимали участие все рабочие, кроме постовых.

И в той именно комнате, где была побита царская семья, уборку производили многие. Помню я, что работали тут человека два латышей, сам Медведев, отец и сын Смородяковы, Столов. Убирал в этой комнате и я. Но были еще и другие, которых я забыл.

Таким же образом, то есть водой, мы смыли кровь во дворе и с камней.

Пуль при уборке я лично никаких не находил. Находили ли другие, не знаю. Когда мы со Столовым пришли в нижние комнаты, тут никого, кроме нескольких латышей, Медведева и наших и злоказовских рабочих, не было. Юровского при этом не было. Никулин же, как говорил тогда Медведев, был в верхних комнатах, куда дверь из нижних комнат была заперта со стороны верхних комнат. Золотых вещей или каких‑либо драгоценностей, снятых с убитых, в нижних комнатах я нигде не видел.

Я хорошо помню, что именно Андрей Стрекотин стоял у пулемета в нижних комнатах. Это я очень хорошо помню. Он все обязательно видел.

Спрашивали я и Столов также и Медведева.

Оба они со Стрекотиным говорили согласно и рассказали следующее.

Вечером Юровский сказал Медведеву, что царская семья ночью будет расстреляна, и приказал предупредить об этом рабочих и отобрать у постовых револьверы… Пашка Медведев приказание Юровского в точности исполнил, револьверы отобрал, передал их Юровскому, а команду предупредил о расстреле царской семьи часов в 11 вечера.

В 12 часов ночи Юровский стал будить царскую семью, потребовав, чтобы они все оделись и сошли в нижние комнаты. По словам Медведева, Юровский будто бы такие объяснения привел царской семье: ночь будет «опасная», то есть, как я понимаю, он им сказал, что в верхнем этаже будет находиться опасно на случай, может быть, стрельбы на улицах, и поэтому потребовал, чтобы они все сошли вниз.

Они требование Юровского исполнили и сошли все вниз. Здесь были сам Государь, Государыня, Наследник, все четыре дочери, доктор, лакей, горничная, повар.

Мальчика же Юровский суток, кажется, за полтора приказал увести в помещение нашей комнаты, где я его видел до убийства сам.

Всех их привели в ту самую комнату, где в стенах и в полу было много следов пуль. Встали они все в два ряда и немного углом вдоль не одной, а двух стен.

Сам Юровский стал читать им какую‑то бумагу. Государь не дослушал и спросил Юровского: «Что?» А он, по словам Пашки, поднял руку с револьвером и ответил Государю, показывая ему револьвер: «Вот что!»

Пашка сам мне рассказывал, что он выпустил пули 2–3 в Государя и в других лиц, кого они расстреливали. Показываю сущую правду. Ничего вовсе он мне не говорил, что он будто бы сам не стрелял, а выходил слушать выстрелы наружу: это он врет.

Когда их всех расстреляли, Андрей Стрекотин, как он мне это сам говорил, снял с них все драгоценности. Их тут же отобрал Юровский и унес наверх. После этого их всех навалили на грузовой автомобиль, кажется, один и куда‑то увезли. Шофером был на этом автомобиле рабочий злоказовской фабрики Люханов. Об этом я Вам передаю со слов Медведева…

По какому направлению их увезли, не знаю.

Этого тогда не знал, должно быть, и сам Медведев, потому что обставил это дело Юровский тайной».

Охранник Анатолий Александрович Якимов – родом из Юговского завода, Пермского уезда. По профессии – токарь, работал на Мотовилихинском заводе. Ушел на войну добровольцем. После переворота 1917 года он – член полкового комитета в 494‑м Верейском полку. После развала фронта приехал на родину и поступил на фабрику Злоказовых в Екатеринбурге.

В охрану пошел из‑за легкой работы и хорошего жалованья.

По натуре – неуравновешенный протестант. Мечтал о «лучшей» жизни и считал Царя врагом народа.

Осуждал большевистский террор, но до конца оставался в охране и занимал начальнический пост: разводящего.

Ушел вместе с красными при оставлении Екатеринбурга. Но когда они оставили и Пермь, не пошел за ними и в рядах армии адмирала дрался с ними.

Здесь его отыскал и задержал агент Алексеев.

Якимов объяснил у меня на допросе:

«15 июля в понедельник у нас в нашей казарме в доме Попова появился мальчик, который жил при царской семье и катал в коляске Наследника. Я тогда же обратил на это внимание. Вероятно, и другие охранники также на это обратили внимание. Однако никто не знал, что это означает, почему к нам привели мальчика. Сделано же это было, безусловно, по приказанию Юровского.

16 июля я был дежурным разводящим. Я дежурил тогда с 2 часов дня до 10 часов вечера. В 10 часов я поставил постовых на все посты.

Пост № 3 (во дворе дома у калитки) занял Брусьянин, пост № 4 (у калитки в заборе вблизи парадного крыльца, ведущего в верхний этаж) занял Лесников, пост № 7 (в старой будке между стенами дома и внутренним забором) занял Дерябин, пост № 8 (в саду) занял Клещев.

Постовые, которых я поставил в 10 часов вечера, должны были сменяться в 2 часа ночи уже новым разводящим, которому я сдал дежурство, – Константином Добрыниным.

Сдав дежурство, я ушел в свою казарму. Помню, что я пил чай, а потом лег спать. Лег я, должно быть, часов в 11.

Часа, должно быть, в 4 утра, когда уже было светло, я проснулся от слов Клещева. Проснулись и спавшие со мной Романов и Осокин. Он говорил взволнованно: «Ребята, вставайте! Новость скажу. Идите в ту комнату!» Мы встали и пошли в соседнюю комнату, где было больше народа, почему нас и звал туда Клещев.

Когда мы собрались все, Клещев сказал: «Сегодня расстреляли Царя».

Все мы стали спрашивать, как же это произошло, а Клещев, Дерябин, Лесников и Брусьянин рассказали нам следующее. Главным образом рассказывали Клещев с Дерябиным, взаимно пополняя слова друг друга. Говорили и Лесников с Брусьяниным, что видели сами. Рассказ сводился к следующему.

В 2 часа ночи к ним на посты приходили Медведев с Добрыниным и предупреждали их, что им в эту ночь придется стоять дольше 2 часов ночи, потому что в эту ночь будут расстреливать Царя. Получив такое предупреждение, Клещев и Дерябин подошли к окнам. Клещев к окну прихожей нижнего этажа, которая изображена на чертеже у Вас цифрой I, а окно в ней, обращенное в сад, как раз находится против двери из прихожей в комнату, где произошло убийство, то есть в комнату, обозначенную на чертеже цифрой II;

Дерябин же – к окну, которое имеется в этой комнате и выходит на Вознесенский переулок.

В скором времени, – это было все, по их словам, в первом часу ночи, считая по старому времени, или в третьем часу по новому времени, которое большевики перевели тогда на два часа вперед, – в нижние комнаты вошли люди и шли в комнату, обозначенную на чертеже нижнего этажа цифрой I. Это шествие наблюдал именно Клещев, так как ему из сада через окно это было видно. Шли они все, безусловно, со двора через дверь сеней, обозначенных на чертеже цифрой XII, а далее через комнаты, обозначенные цифрами VIII, VI, IV, I, в комнату, обозначенную цифрой II.

Впереди шли Юровский и Никулин. За ними шли Государь, Государыня и дочери: Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, а также Боткин, Демидова, Трупп и повар Харитонов. Наследника нес на руках сам Государь. Сзади за ними шли Медведев и латыши, то есть те десять человек, которые жили в нижних комнатах и которые были выписаны Юровским из чрезвычайки. Из них двое были с винтовками.

Когда они были введены в комнату, обозначенную цифрой II, они разместились так: посередине комнаты стоял Царь, рядом с ним на стуле сидел Наследник по правую руку от Царя, а справа от Наследника стоял доктор Боткин. Все трое, то есть Царь, Наследник и Боткин, были лицом к двери из этой комнаты, обозначенной цифрой II, в комнату, обозначенную цифрой I.

Сзади них у стены, которая отделяет комнату, обозначенную цифрой II, от комнаты, обозначенной цифрой III (в этой комнате, обозначенной цифрой III, дверь была опечатана и заперта; там хранились какие‑то вещи), стали Царица с дочерьми. Я вижу предъявленный Вами фотографический снимок этой комнаты, где произошло убийство их. Царица с дочерьми стояла между аркой и дверью в опечатанную комнату, как раз вот тут, где, как видно на снимке, стена исковыряна.

В одну сторону от Царицы с дочерьми встали в углу повар с лакеем, а в другую сторону от них также в углу встала Демидова. А в какую именно сторону, в правую или в левую, встали повар с лакеем, и в какую встала Демидова, не знаю.

В комнате, вправо от входа в нее, находился Юровский; слева от него, как раз против двери из этой комнаты, где произошло убийство, в прихожую, обозначенную цифрой I, стоял Никулин. Рядом с ним в комнате же стояла часть латышей. Латыши находились и в самой двери. Сзади них стоял Медведев.

Такое расположение названных лиц я описываю со слов Клещева и Дерябина. Они пополняли друг друга. Клещеву не видно было Юровского. Дерябин видел через окно, что Юровский что‑то говорил, маша рукой. Он видел, вероятно, часть фигуры, а главным образом руку Юровского. Что именно говорил Юровский, Дерябин не мог передать. Он говорил, что ему не слышно было его слов. Клещев же положительно утверждал, что слова Юровского он слышал. Он говорил – я это хорошо помню, – что Юровский так сказал Царю: «Николай Александрович, Ваши родственники старались Вас спасти, но этого им не пришлось. И мы принуждены Вас сами расстрелять».

Тут же, в ту же минуту за словами Юровского раздалось несколько выстрелов.

Стреляли исключительно из револьверов. Ни Клещев, ни Дерябин, как я помню, не говорили, чтобы стрелял Юровский, то есть они про него не говорили совсем, стрелял он или же нет. Им, как мне думается, этого не видно было, судя по положению Юровского в комнате.

Никулин же им хорошо был виден. Они оба говорили, что он стрелял.

Кроме Никулина, стреляли некоторые из латышей.

Стрельба, как я уже сказал, происходила исключительно из револьверов. Из винтовок никто не стрелял.

Вслед за первыми же выстрелами раздался, как они говорили, «женский визг», крик нескольких женских голосов. Расстреливаемые стали падать один за другим. Первым пал, как они говорили, Царь, за ним Наследник. Демидова же, вероятно, металась. Она, как они оба говорили, закрывалась подушкой. Была ли она ранена или нет пулями, но только, по их словам, была она приколота штыками одним или двумя русскими из чрезвычайки.

Когда все они лежали, их стали осматривать и некоторых из них достреливали и докалывали. Но из лиц царской семьи, я помню, они называли только одну Анастасию, как приколотую штыками.

Кто‑то принес, надо думать, из верхних комнат несколько простынь. Убитых стали завертывать в эти простыни и выносить во двор через те же комнаты, через которые их вели и на казнь. Со двора их выносили в автомобиль, стоявший за воротами дома в пространстве между фасадом дома, где парадное крыльцо в верхний этаж, и наружным забором: здесь обычно и стояли автомобили.

Это уже видели Лесников с Брусьяниным.

Всех их перенесли в грузовой автомобиль и сложили всех в один.

Из кладовой было взято сукно. Его разложили в автомобиль, на него положили трупы и сверху их закрыли этим же сукном. Кто ходил за сукном в кладовую, не было разговора. Ведь не было же у нас допроса, как сейчас. Кабы я знал раньше, мог бы спросить.

Шофером на этом автомобиле был Сергей Люханов. Именно его называли Брусьянин и Лесников.

Автомобиль с трупами Люханов повел в ворота, которые выходили на Вознесенский переулок, и далее вниз по Вознесенскому переулку мимо дома Попова.

Когда трупы были уже унесены из дома, тогда двое из латышей: молодой в очках и другой молодой, лет 22, блондин, – стали метелками заметать кровь и смывать ее водой при помощи опилок. Говорили Клещев с Дерябиным, что кровь с опилками куда‑то выкидывалась.

Еще кто принимал участие в уборке крови, я положительно не знаю. Из рассказов их выходило так, что постовых для этого дела не трогали. Все они продолжали стоять на своих постах, пока их не сменили.

Рассказы Клещева, Дерябина, Брусьянина и Лесникова были столь похожи на правду, и сами они были так всем виденным ими поражены и потрясены, что и тени сомнения ни у кого не было, кто их слушал, что они говорят правду. Особенно был расстроен этим Дерябин, а также и Брусьянин. Дерябин прямо ругался за такое дело и называл убийц «мясниками». Он говорил про них с отвращением. Брусьянин не мог вынести этой картины, когда покойников стали вытаскивать в белых простынях и класть в автомобиль: он убежал со своего поста на задний двор.

Рассказ об убийстве Царя и его семьи на меня подействовал сильно. Я сидел и трясся. Спать уже не ложился, а часов в 8 утра отправился я к сестре Капитолине. У меня были хорошие отношения с ней. Я пошел к ней, чтобы поделиться с ней мыслями. Мне на душе было страшно тяжело. Потому к ней и пошел я, чтобы поговорить с близким человеком…

Я был у сестры часа два, и приблизительно в 10 утра я пришел опять в дом Попова.

Не помню, как у меня протекло время до 2 часов дня, когда а опять встал на дежурство. Я сменил тогда Ивана Старкова. Я расставил тогда охрану на все посты, кроме поста № 7. Старков мне сказал, что на этот пост уже теперь не надо ставить караула (под окнами дома). Караульный, очевидно, после ухода с этого поста Дерябина и не ставился туда. Я так тогда понял Старкова. Оба мы понимали, почему уже не нужно было ставить туда постового, и ничего больше про это не говорили.

Расставив посты, я вошел в комендантскую. Там я застал Никулина и двоих из латышей нерусских. Там же был и Медведев. Были все они невеселые, озабоченные, подавленные. Никто из них не произносил ни одного слова.

На столе комендантской лежало много разных драгоценностей. Были тут и камни, и серьги, и булавки с камнями, и бусы. Много было украшений. Частью они лежали в шкатулочках. Шкатулочки были все открыты.

Дверь из прихожей в комнаты, где жила царская семья, по‑прежнему была закрыта, но в комнатах никого не было. Это было ясно: оттуда не раздалось ни одного звука. Раньше, когда там жила царская семья, всегда слышалась в их комнатах жизнь: голоса, шаги. В это же время там никакой жизни не было. Стояла только в прихожей у самой двери в комнаты, где жила царская семья, их собачка и ждала, когда ее впустят в эти комнаты. Хорошо помню, я еще подумал тогда: напрасно ты ждешь.

Вот еще что я тогда заметил. До убийства в комендантской стояли кровать и диван. В этот же день, то есть в 2 часа дня 17 июля, когда я пришел в комендантскую, там еще стояло две кровати. На одной из них лежал латыш. Потом Медведев как сказал нам, что латыши больше не идут жить в комнату, где произошло убийство, в которой раньше они жили. Очевидно, тогда две кровати и были перенесены в комендантскую. Виноват, насколько могу припомнить, Медведев говорил, что латыши (все 10 человек) совсем не идут больше жить вниз дома, и, как я тогда понял его, они тогда уже ушли опять в чрезвычайку, кроме тех двоих, которые, вероятно, остались еще в комендантской. Но видел и этих в доме я только один раз: в этот именно день – 17 июля. Больше же ни этих двоих, ни всех остальных я не видел ни одного раза.

 

Примечания

 

1 Речь профессора академика В. О. Ключевского в торжественном собрании Московской Духовной Академии 26 сентября 1892 года.

2 Даты везде указываются по новому стилю. Там же, где употреблен старый стиль, это оговаривается.

3 В России было три категории судебных следователей: 1) «участковый», 2) «по важнейшим делам» и 3) «по особо важным делам», делившиеся по степени важности самых дел. Эта «важность» определялась прокурорским надзором, и следствия у следователя по важнейшим делам возникали по предложениям прокурора суда, у следователя по особо важным делам – по предложениям прокурора суда, прокурора палаты или министра юстиции, как генерал‑прокурора.

4 Свидетель Д. Н. Дубенский был допрошен мною в Париже 28–29 декабря 1920 года.

5 Свидетель А. С. Лукомский был допрошен мною в Париже 3 июля 1922 года.

6 Архив Русской Революции, тт. II и III.

7 Свидетель Б. А. Энгельгард допрошен мною 12 апреля 1921 года в Париже.

8 Эти свидетели допрошены на следствии: П. А. Жильяр 12–14 сентября 1918 года в г. Екатеринбурге членом суда Сергеевым и мною: 5–6 марта 1919 года и 27 августа того же года в г. Омске, 14 марта 1920 года в г. Харбине и 27 ноября того же года в Париже; М. Ф. Занотти – мною 11 ноября 1920 года в Париже; М. Г. Тутельберг мною 23–27 июля 1919 года в г. Ишиме; А. А. Теглева мною 5–6 июля 1919 года в г. Екатеринбурге и 17 июля того же года в г. Тюмени; Е. П. Эрсберг мною 6 июля 1919 года в г. Екатеринбурге, 17 июля того же года в г. Тюмени и 16 марта 1920 года в г. Харбине; А. А. Волков 22 октября 1918 года в г. Екатеринбурге членом суда Сергеевым и мною: 20–23 августа 1919 года в г. Омске и 15 марта 1920 года в г. Харбине.

9 Свидетель Е. С. Кобылинский был допрошен мною 6–10 апреля 1919 года в г. Екатеринбурге.

10 Эти свидетели были допрошены мною в Париже: князь Г. Е. Львов – 6–30 июля 1920 года, А. Ф. Керенский – 14–20 августа того же года, П. Н. Милюков – 23 октября того же года и 12 июля 1922 года.

11 Содержание настоящей главы, кроме показаний предыдущих свидетелей, основывается еще на показаниях камердинера Государя Т. И. Чемодурова, лакея Наследника Цесаревича С. И. Иванова, преподавателя английского языка детям С. И.Гиббса, дочери доктора Боткина Т. Е. Мельник и на записях в дневнике Наследника Цесаревича.

Свидетели Т. И. Чемодуров, С. И. Иванов и С. И. Гиббс были допрошены: первый членом суда Сергеевым 15–16 августа 1918 года в г. Екатеринбурге, второй мною 18 июля 1919 года в г. Тюмени, третий мною 1 июля 1919 г. в Екатеринбурге. Письменные показания Т. Е. Мельник составлены ею для дела 25 июня 1920 г. Дневник Наследника Цесаревича был обнаружен при обыске у охранника М. И. Летемина 6 августа 1918 года в Екатеринбурге.

12 Свидетель А. И. Гучков был допрошен мною 15 сентября 1920 года в г. Париже.

13 Трагическая судьба Императора Николая II.

14 Инструкция в разорванном виде найдена 8 сентября 1918 года в г. Екатеринбурге, в здании Волжско‑Камского банка, где помещался Уральский областной Совет, товарищем прокурора Н. И. Остроумовым.

15 Шаровары Императора были похищены из дома Ипатьева охранником Леонидом Васильевичем Лабушевым. Они были найдены в частной квартире 7 августа 1918 года чинами Екатеринбургского уголовного розыска в присутствии камердинера Чемодурова.

16 Телеграмма эта получена от прокурора Тобольского окружного суда, в числе других документов по делу, при отношении от 29 марта 1919 года за № 13.

17 Кроме указанных выше судебных доказательств я пользуюсь в освещении тобольского периода показаниями свидетелей: учительницы детей К. М. Битнер, офицера отряда Н. А. Мунделя и записями в дневнике графини А. В. Гендриковой. Битнер и Мундель были допрошены мною в г. Ишиме – первая 4 августа, а второй 6 августа 1919 года. Дневник графини Гендриковой был обнаружен в здании Уральского областного Совета 4 сентября 1918 года товарищем прокурора Н. И. Остроумовым.

18 Эта записка, относящаяся к тобольскому периоду заключения царской семьи, обнаружена в числе других документов товарищем прокурора Н. И. Остроумовым 4 сентября 1918 года в здании Уральского областного Совета в г. Екатеринбурге.

19 Свидетель граф Б. М. Капнист был допрошен мною 21 февраля 1920 года в г. Харбине.

20 Свидетель Н. Н. Ипатьев был допрошен членом суда Сергеевым 30 ноября 1918 года в Екатеринбурге.

21 Сведения о переходе к нам Яковлева были мною получены от генерал‑лейтенанта Дитерихса 17 апреля 1919 года. Я в тот же день командировал доверенное лицо к военному министру генерал‑майору Степанову и просил его принять все меры к розыску Яковлева. Арестован он был по телефонограмме чешского полковника Клецанда от 30 декабря 1918 года за № 3909 и отправлен в Омск. Все приведенные выше сведения основаны на точных документах. Они были мне представлены командированным мною лицом 4 июня 1919 года.

22 Милюков П. Н. История второй русской революции, с. 34.

23 Милюков П. Н. История русской революции, с. 28.

24 Сводка Руднева была получена мною через начальника Военно‑административных управлений фронта в Сибири генерал‑майора С. А. Домонтовича 8 февраля 1920 года.

25 Свидетель П. Н. Переверзев был допрошен мною 8 июля 1921 года в Париже.

26 Свидетельница М. Г. Соловьева (дочь Распутина) была допрошена мною 26–27 декабря 1919 года в г. Чите.

27 Эта свидетельница была допрошена мною 6 августа 1920 года в Париже.

28 Этот свидетель был допрошен мною 15 апреля 1921 года в Париже.

29 Свидетель В. В. Похвиснев был допрошен мною 7 мая 1921 года в Париже.

30 Это письмо было получено мною у известного лица 12 июля 1922 года в Париже.

31 Свидетель князь Ф. Ф. Юсупов был допрошен мною 3–4 января 1921 года в Париже.

32 Свидетель В. А Маклаков был допрошен мною 10 сентября 1920 года в Париже.

33 Этот свидетель был допрошен мною 16 апреля 1921 года в Париже.

34 Она была представлена к следствию Бурцевым 11 августа 1920 года в Париже.

35 Свидетель В. Л. Бурцев был допрошен мною 11 августа 1920 года в Париже

36 Людендорф. Воспоминания о войне 1914–1918 гг.

37 Жильяр П. Трагическая судьба Императора Николая II и его семьи, с. 216.

38 Б. Н. Соловьев был допрошен мною в качестве заподозренного свидетеля (722 ст. уст. угол. суд.) 26 декабря 1919 года – 3 января 1920 года в г. Чите.

39 Свидетель Е. К. Логинов был допрошен военным контролем 24 октября 1919 года в г. Владивостоке.

40 Генерал А. И. Деникин. Очерки русской смуты, т. 1, в. 1, с. 102.

41 Дневник Б. Н. Соловьева был изъят мною у него 28 декабря 1919 года в г. Чите.

42 Дневник М. Г. Соловьевой был изъят мною у нее 28 декабря 1919 года в г. Чите.

43 Сестра Соловьевой, младшая дочь Распутина.

44 Матрена Соловьева старается пользоваться более благозвучным именем Мария. Так называет ее муж.

45 Ольга Владимировна Лохтина – поклонница Распутина.

46 Васильев – священник в Тобольске, как указывалось выше. Он не имел никакой организации, но был в первое время связан с Соловьевым. Потом они рассорились на почве денежных дел.

47 Свидетель Н. Е. Марков был допрошен мною 2 июня 1921 года в г. Рейхенгалле.

48 Свидетель В. И. Соколов был допрошен мною 3 июня 1921 года в г. Рейхенгалле.

49 Свидетель К. С. Мельник был допрошен военным контролем 2 ноября 1919 года: судебным следователем по важнейшим делам Ростовского‑на‑Дону окружного суда Павловым, по моему требованию, 18–19 августа 1923 года в Сербии.

50 Свидетель В. С. Боткин был допрошен военным контролем 2 ноября 1919 года.

51 Этот свидетель был допрошен мною 2 сентября 1919 года в г. Омске.

52 Свои письменные показания С. В. Марков представил доверенному от меня лицу 26 марта, 18 и 19 апреля 1921 года.

53 Офицер N – посланец Н. Е. Маркова, о котором шла речь выше.

54 Свидетель К. И. Ярошинский был допрошен мною 1 сентября 1920 года в Париже.

55 Свидетель В. И. Гурко был допрошен мною 20 ноября 1920 года в Париже.

56 Свидетель А. В. Кривошеий был допрошен мною 17 января и 6 февраля 1921 года в Париже.

57 Свидетель Д. Б. Нейдгарт был допрошен мною 27 и 29 января 1921 года в Париже и 29 мая того же года в Рейхенгалле.

58 Свидетель А. Ф. Трепов был допрошен мною 16 февраля 1921 года в Париже.

59 Эти списки представлены к следствию 1 сентября 1919 года № 29386 начальником контрразведки штаба Верховного Главнокомандующего.

60 Дитерихс М. К. Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале, часть I, с. 252.

61 Самохвалов скрывался на территории адмирала и был пойман контрразведкой Штаба Верховного Главнокомандующего в октябре месяце 1919 года. Он был мною допрошен в качестве свидетеля 20–21 ноября 1919 года в г. Чите.

62 Князь В. А. Долгоруков.

63 Дом Ипатьева осматривался судебным следователем по важнейшим делам Наметкиным 2–8 августа 1918 года, членом суда Сергеевым 11–14 того же августа, мною 15–25 апреля 1919 года.

64 Удалось выяснить личность трех охранников этого раннего периода, несших наружную охрану. Это были: кр‑н Каменомской волости Святцанского уезда Виленской губернии Феликс Михайлов Якубцов, кр‑н Н.‑Салдинской волости Верхотурского уезда Пермской губернии Григорий Иванов Суетин и кр‑н В.‑Вишнединской волос