Поворот: «глупость или измена?»

 

1916 год становится поворотным пунктом для русской истории, ее династии и, следовательно, для Александры.

Перед лицом теперь уже далеко не единодушной позиции по отношению к войне, причем не только среди населения, но и в правительстве и парламенте, царь заполняет министерские кресла в первую очередь теми, кто будет ее продолжать. Распутин всегда знает нужный момент, когда предложить царице кандидатов, удовлетворяющих этому условию, а также готовых сознательно сдерживать влияние Думы. Да и царь вовсе не намерен расширять в этот момент полномочия Думы, так как опасается радикальных перемен в системе правления во время войны. Это на руку Распутину, ибо в Думе заседают его самые решительные и шумные противники. Так что на пути роста влияния Распутина ничего не стоит, и он стремится к его вершинам.

Александра еще более изолирована, чем прежде. Энергично защищая Распутина от любой критики, от кого бы та ни исходила, тревожась о том, чтобы не утратить «святого человека и божьего советчика» и «спасителя наследника», – как она по‑прежнему думает, – царица сделала своими врагами не только членов правительства, но и почти всех ближайших родственников царя. Круг ее общения, – не считая лиц, которым предоставляется аудиенция, и наушников, – ограничен подругами: Лили Ден и прежде всего Анной Вырубовой. Вырубова находится при ней ежедневно, часто докучая Александре, она действует в качестве посредницы между царицей и Распутиным. Когда Александра хочет лично увидеться с ним, то, во избежание слухов ввиду отсутствия царя, встречи происходят в доме Вырубовой. Женщина эта становится ей ближе собственных дочерей, о которых царица пишет мужу:

«…при всей их любви ко мне у детей все же совершенно другие мысли, и они очень редко разделяют мой взгляд на вещи; когда я им рассказываю, как воспитывалась и как надлежит вести себя, они не могут этого понять; Ольга все чаще нелюбезна, стоит мне ей что‑либо сказать, даже если в итоге и слушается; когда же я строга, они всегда насмехаются…»

Алексей в основном находится с царем в Генштабе; к этому решению пришли оба родителя, чтобы – как они открыто объясняют учителю Жильяру – дать ему возможность повзрослеть и приобщиться к обязанностям царя, «чтобы он познакомился с ними раньше, чем его отец, и таким образом избавился от застенчивости и развил в себе больше самоуверенности, чем тот…»

Против родственников царя, критически настроенных к ней, царица выступает открыто. Иногда в ее письмах Николаю встречаются призывы послать того или иного великого князя на фронт. Зато со своей свекровью она ведет себя осмотрительно, так как бессильна против уважения царя к своей матери. Николай не только лично привязан к Марии Федоровне, но все еще обращается к ней за советом. Когда царь передает, что в очередной раз услышала царица‑мать о Распутине от министров, Александра комментирует: «…к сожалению, даже Мама относится с доверием ко всем этим сплетням и слухам. Ты должен ее разубедить…»

Александра осознает свою изоляцию. В начале 1916 года она пишет в записной книжке: «У меня больше врагов, чем когда‑либо…» Однако нисколько не сомневается в правильности своего пути и уверенно следует по нему, чтобы – как она считает – сохранить для сына корону в неприкосновенности.

В начале года царь посещает Думу – чрезвычайное событие – и призывает ее к объединенным усилиям перед лицом тяжелого военного положения. Его инициативы по созданию необходимых условий для материально‑технического обеспечения и снабжения фронта, начатые в предыдущем году, оказываются успешными. Сюда следует прибавить уже упоминавшуюся широко разветвленную организацию на базе комитетов при земствах, занимающуюся удовлетворением военных нужд. И, наконец, боевой дух поднимает личный контакт царя со своей армией на различных участках фронта.

Таким образом ситуация многообещающая. На фронте и в столице заметно облегчение; критика правительства становится тише, а вместе с ней пропаганда депутатов парламента левоэкстремистского крыла, более или менее четко провозгласивших своей целью свержение царя и заключение мира. Они связаны с агентами германского министерства иностранных дел и получают оттуда деньги. 26 января 1916 г. германский посланник в Копенгагене Брокдорфф‑Ранцау, которому агенты предоставляют информацию о положении в Петрограде (в том числе и протоколы заседаний Думы), докладывает своему начальству в Берлин, что, хотя «решение [революционной] организации приступить к действиям остается неизменным», однако ввиду «принятых царем мер и улучшения положения революционные настроения ослабли и от немедленного выступления необходимо воздержаться; сумма в один миллион рублей уже поступила в Петроград и передана по назначению…»

Царь недавно назначил на пост министра внутренних дел уже упоминавшегося Хвостова, который обещает навести в стране порядок. Хвостов поддерживает контакт с Распутиным, – и не с тем только, чтобы укрепить свое положение, но и чтобы контролировать «старца». Ему удается завоевать доверие Распутина и тем самым Александры. Она с интересом ожидает его визитов, так как давно уже поставила себе целью и даже вменила в обязанность составлять собственное мнение о кандидатах на министерские должности, и тем более о тех, кто уже исполняет свои функции, и доводить его до царя. По представлению Распутина, она с самого начала увидела в Хвостове реакционера и человека решительного.

«Она приняла меня весьма любезно, – описывает Хвостов свою встречу с царицей, – говорила по‑русски, хотя и с некоторыми ошибками и акцентом, но все же довольно бегло, и после нашей беседы заметила дружески, но категорично: «Вы ведь возьмете к себе товарищем Белецкого, не так ли?» Белецкий известен в качестве директора департамента полиции своей энергичностью и бескомпромиссностью, что, по мнению Александры, должно гарантировать внутренний порядок, и еще он протеже Распутина.

Хвостов учитывает указание царицы относительно Белецкого и берет его к себе. Вскоре недоверие министра к Распутину возрастает: секретный маршрут поездки царя, который он, как министр внутренних дел, не должен выпускать из рук, царица берет у него для ознакомления: «Я видела его, – пишет Александра Николаю, – и ни с кем о нем не обмолвилась и словом – кроме Нашего Друга, чтобы он мог сопутствовать Тебе в своих молитвах и оберегать…»

Во время весеннего и летнего наступлений 1916 года Распутин также проявляет к военной информации повышенный интерес: «Ему так хотелось узнать, – пишет Александра, – где именно мы наступаем. Он считает, что нам не следует слишком далеко заходить на север, но заставить пруссаков думать, что мы по‑прежнему связаны на юге…»

Не раз заклинают из Генштаба: «Ну, пожалуйста, не говори об этом ни с кем, даже с Гр[игорием]», – но разве может что‑нибудь пройти хорошо без «его» благословения? Так что Александра продолжает открывать любознательному сибиряку, которому слепо доверяет во всем, даже в военных вопросах, все, что знает, – утаивая это от Николая. Установив, что царь считает нежелательным, чтобы «Нашего Друга» во все посвящали, она консультируется у Распутина по большей части ради собственного успокоения…

Когда новый начальник штаба, генерал Алексеев узнает, что один из двух существующих экземпляров секретной карты, где обозначены планы операций, попадает в руки царицы, он выражает царю свое недоумение, и тот – с весны 1916 г. – начинает сопровождать свою все более скудную информацию жене просьбой: «…но, пожалуйста, в самом деле, ни с кем об этом не говори… – тут же добавляя: –…я несу ответственность, и мне не нравится вмешательство извне…»

Когда Александра – редко – лично появляется в Ставке, это приводит штабистов в состояние крайнего нервного напряжения.

Военно‑морской министр адмирал Григорович решает проверить, верно ли то, что Распутин собирает информацию для передачи германским агентам или их посредникам. Однажды на запрос из Царского Села о дате одной из морских операций он дает дезинформацию: якобы отдан приказ о выходе русского крейсера. И действительно: точно в указанный час появляется германское военно‑морское соединение…

Теперь настораживается и Хвостов, и по его распоряжению соответствующие отделы его ведомства собирают полное досье на Распутина.

«Я выяснил с абсолютной уверенностью, что секретную информацию относительно Генштаба немцы главным образом получали от Распутина, – сообщает он позднее министру юстиции. – Однако не было никакой возможности удалить его из дворца. Конечно, Распутин был божьим даром для любой секретной службы; германское правительство было бы глупо, если бы не использовало его. Он обладал тремя бесценными качествами: был настроен против войны и общался с единомышленниками; был неразборчив в знакомствах и поддерживал отношения с людьми, которые могли предложить ему материальные выгоды или женщин по его вкусу; наконец, ему нравилось хвастаться своими высокими заступниками, и, несомненно, он имел влияние при дворе. Так что его легко можно было привлечь к сбору и передаче информации».

Хотя многие, знавшие Распутина, не могут себе представить, что он работает агентом в классическом смысле, – поскольку для этого он слишком неосторожен и хвастлив, особенно в нетрезвом состоянии, – доказано, что германские агенты пользовались его услугами. Установлено, что один из его ближайших друзей, банкир Манус, получает из Германии деньги.

В то же время привлекает внимание то обстоятельство, что с 1916 года Распутин начинает положительно высказываться об идее сепаратного мира. Одним из элементов прогерманской установки является также недоверие, которое он теперь неожиданно пытается возбудить у Александры в отношении Англии: нет никакой уверенности в том, можно ли в итоге действительно полагаться на ее союзническую верность, если когда‑нибудь дело дойдет до мирных переговоров с Германией. Что в этом Распутин, на удивление, преуспел с Александрой, – разумеется, не с царем, – хотя та имела обыкновение подчеркивать свое английское происхождение, доказывает ее комментарий 16 марта 1916 г. по поводу смерти британского военного министра лорда Китченера, чей корабль по пути в Россию был потоплен немецкой торпедой:

«…наш Друг сказал, что рад этому, так как не доверяет англичанам в смысле их верности союзническому долгу…»

Позднее один из министров царя замечает: «Величайшая ошибка наших союзников состояла в том, что они даже не попытались купить Распутина!»

Когда перед Хвостовым раскрывается деятельность Распутина в полном объеме, он решает его устранить. Эпизод звучит неправдоподобно, так как Хвостов фактически не доверяет даже Белецкому, а нанимает человека со стороны. Тот посвящает в план свою любовницу, которая, в свою очередь, выбалтывает все своему другому любовнику, тоже не молчуну – и бомба взрывается преждевременно. Хвостов должен уйти. Распутин остается жив.

После многообещающей весны 1916 г. удар следует за ударом. Наступление в начале лета срывается. Деморализация на фронте снова отражается на настроениях в столице. Осенью приходит весть о катастрофе на румынском фронте. Зимой Румыния, сражавшаяся на стороне России, окончательно потеряна.

Более того, в столице вновь ощущается недостаток продовольствия. Распутин опять фигурирует в заголовках газет. Царь вынужден произвести несколько перестановок. Выбор Штюрмера в качестве председателя Совета министров, затем министра внутренних дел и, наконец, министра иностранных дел – взамен заслуженного Сазонова – вызывает неудовольствие, которое еще усиливается в связи с его немецким именем, тем более после того, как под давлением общественного мнения незадолго до этого были уволены все депутаты с немецкими фамилиями.

Министерская карусель раскручивается все быстрее. Александра все чаще продвигает своих кандидатов. Царя они устраивают, потому что поддерживают его позицию продолжения войны и обещают энергичные действия против беспорядков. Одновременно через нового председателя Совета министров Трепова, сменившего Штюрмера, теперь министра иностранных дел, Николай пытается найти подход к Думе: Трепов ищет согласия между парламентом и правительством.

Это вызывает еще более резкие протесты со стороны царицы: «Он работает вместе с [председателем парламента] Родзянко – так ведь он изменник!» – пытается внушить она царю. По ее мнению, в усилении парламента кроется величайшая опасность – ослабление власти царского правительства. Александра даже предлагает назначать на политические посты генералов. Против этого энергично протестует царь: «Пусть только какой‑нибудь генерал посмеет вмешаться в политику!»

Все же, несмотря на различие взглядов, царь доверяет информации, поступающей от царицы, – он занят своими военными делами и теряет ориентировку в столичных политических событиях. Роковой совет Александры, которому он следует, касается нового реакционного министра внутренних дел.

«С Протопопова начался закат России», – комментирует позднее комендант дворца. Протесты против нового назначения раздаются со всех сторон: говорят о недостаточной компетентности и протекции Распутина. Решение царя обусловлено тем, что Протопопов происходил из рядов Думы и поэтому можно было надеяться, что она не встретит его сразу же в штыки, как других министров; для Александры, выступившей в его поддержку, важнее другой аргумент: «…потому что Гр[игорий] Тебя настоятельно просит назначить его; он любит Нашего Друга уже четыре года!» Николаю неизвестно, что Протопопова в столице считают больным и невменяемым.

Перед лицом протестов в парламенте против собственного же депутата, ставшего теперь министром внутренних дел, и в ожидании, что на предстоящих дебатах в результате обсуждения Распутина и его роли при дворе сильно пострадает престиж царя, председатель Думы Родзянко решает обратиться к царю. Вопреки мнению Александры, которая в каждом представителе парламента видит врага короны, это один из лояльнейших чиновников того времени. И разве царь однажды не оказал ему большое доверие? Тогда, собравшись с духом, и перекрестившись перед иконой Казанской Божьей матери, Родзянко спросил у него: «Можно ли говорить откровенно?» – «Говорите», – отведя взгляд, пробормотал Николай, ибо знал, о чем пойдет речь: о Распутине. Однако в итоге поручил ему лично составить отчет о деятельности «старца». В разгаре работы у Родзянко появился посланник синода и потребовал документы – якобы они затребованы из высочайших инстанций… Это царица узнала от Распутина о расследовании и попыталась прервать его путем изъятия материалов. Но на Родзянко это не производит впечатления: даже императрица, твердо возражает председатель, как и он сам, является подданной царя и должна подчиняться его распоряжениям. Поручение исполнено, однако аудиенции для доклада получить невозможно. Один раз доклад отправили в письменном виде в Ливадию, где царь как раз пребывал, – это было еще до начала войны. Николай читал его в присутствии министра иностранных дел, а тот затем рассказал о реакции царя гостившему в тот момент брату Александры Эрнсту Людвигу. Гессенец сокрушенно покачал головой и заметил: «Царь святой с ангельским терпением, но он не знает, как обходятся с ней [Александрой]…»

Все это, возможно, вновь вспомнилось царю, когда Родзянко шагнул ему навстречу. Николай знает, что тот может быть откровенным:

«Я сказал ему все. Об интригах министров, которые действуют друг против друга по указке Распутина, о стратегических политических просчетах, о всеобщем злоупотреблении служебным положением, о пренебрежении общественным мнением и том, что конец народному терпению уже виден. Я напомнил ему о связях Распутина с сомнительными личностями, о его распутстве и оргиях, о том, что его близость ко двору и влияние на государственные дела в те кризисные годы весьма раздражали население и честных людей в правительстве. Я убедительно показал, что Распутин был немецким шпионом.

Если бы единственной целью министров действительно было благо нашей страны, то присутствие такого человека, как Распутин, не имело бы никакого значения. Однако проблема состоит в том, что они отчасти зависимы от него и втягивают его в свои интриги.

Я должен сказать Вашему Величеству, что так дальше продолжаться не может. Никто не открывает Вам глаза на то, какую роль играет этот человек. Его присутствие при дворе Вашего Величества подрывает доверие к высочайшей государственной власти и может иметь пагубные последствия для судьбы династии, ибо отвращает сердца людей от императора…»

На следующий день выходит приказ отослать Распутина в родные места, однако по настоянию царицы его вскоре отменяют…

«Роковая политика, за которую ответственна императрица и ее клика, – характеризует ситуацию сторонний наблюдатель французский посол Палеолог, – внушена им – Распутину, Вырубовой, Танееву, Штюрмеру, Андроникову – четырьмя людьми: председателем крайних правых Щегловитовым, митрополитом Питиримом, бывшим руководителем полиции Белецким и банкиром Манусом. В остальном я вижу лишь игру анонимных и рассеянных сил…»

Продовольственный кризис обостряется. Вопрос этот передается в ведение министерства внутренних дел. Ввиду неспособности Протопопова решить проблему, негодование нарастает. Общественность возлагает надежды на предстоящее заседание парламента, намеченное на середину декабря 1916 г. Все с нетерпением ожидают его.

Ожидает его и Александра, крайне встревоженная, как и за год до этого, в 1915‑м. Ей приходится считаться с яростными дискуссиями и нападками на правительство, – и на тех, кто стоит за назначениями, – стало быть, на Распутина и на нее саму. По сравнению с прошедшим годом в общественности и парламенте заметно усилились настроения против нее: со стороны врачей и даже раненых солдат уже нет того уважения, как в первые годы, порой ей даже выказывают откровенную враждебность. За спиной ее прозывают «немкой» – как некогда в революционной Франции звали «австриячкой» Марию Антуанетту. Даже «Сандро», лояльнейший родственник и друг царя, попытался однажды обосновать этот, в общем‑то, несправедливый намек на «предательски прогерманскую позицию» Александры: по его мнению, то, что приписывали Александре, очевидно: «Если царица действительно большая русская патриотка, за какую себя выдает, почему тогда она терпит присутствие этой пьяной скотины [Распутина], которую все видят в столице в обществе немецких шпионов и им симпатизирующих».

Ожидается, что на заседании Думы будут выдвинуты настоятельные требования о большей ответственности правительства. Много дней Александра осаждает Николая письмами, убеждая, чтобы он не уступал председателю Совета министров Трепову, занявшему соглашательскую позицию, а полагался на твердую руку министра внутренних дел Протопопова, следовательно, силой подавил, по ее мнению, незаконные домогательства.

«Будь тверд и доверяй не Трепову, а Протопопову, – пишет она 5 декабря 1916 г. – Протопопову ты можешь верить. Будь тверд и не уступай, – держись не за них, Трепова и Родзянко, а за нас, за Протопопова, который на нашей стороне и у которого за спиной святой божий человек – ради Тебя, Бэби и России…»

9 декабря: «Вели прикрыть Думу… Не слушай своих советников… Трепов хочет уволить Протопопова… Нельзя яснее прочесть по лицам обоих, что Протопопов чище, порядочнее и честнее… Ударь кулаком по столу!.. Будь государем!»

13 декабря: «Трепов кокетничает с Родзянко… Верь больше нашему другу [Распутину], чем Трепову, так как он живет ради Тебя и России. Мы должны передать Бэби сильное государство, и ради него не можем быть слабыми… Не забывай, почему меня так не любят – потому что у меня сильная воля, и это доказывает, как важно быть твердым и сделать так, чтобы тебя боялись…»

Именно Распутину Александра встревоженно сообщила, что Трепов планирует сместить министра внутренних дел. Это означало бы для Распутина большую потерю влияния и власти; кроме того, Трепов, как известно, намеревается путем уступки основному требованию Думы сдать позиции в вопросе расширения ее полномочий. Все это способствовало бы плодотворной работе правительства, но для Распутина это было бы утратой власти. Этого он не допустит.

Трепову ясно, где лежит корень зла; чтобы одновременно снять остроту предстоящих беспорядков, он прибегает к средству, которое напрашивается само собой: он посылает к Распутину человека с предложением 200 000 рублей и ежемесячной пожизненной пенсии, если тот перестанет вмешиваться в политику.

Распутин разыгрывает возмущение – и отказывается. Его власть не продается. С торжествующим видом спешит он к Александре и обиженно сообщает ей о «бесстыдных и наглых требованиях», что дает ей еще один аргумент против ненавистного председателя Совета министров.

В конце концов, к царю обращаются три великих князя, его дяди, к мнению которых Николай больше всего прислушивался: он не только мог бы, но и должен использовать предстоящее заседание как последний шанс заложить основы плодотворного сотрудничества, предоставив парламенту по конституции те широкие права, которые уже гарантированы на бумаге. Ведь, хотя статья 4 октябрьского манифеста 1905 года гласит, что царь является самодержцем с неограниченной властью, однако в статье 7 содержится ограничительное определение: «Император осуществляет законодательную власть согласованно с Государственным советом и Государственной Думой».

Наконец приходит телеграмма от кузена Николая, английского короля Георга: тот просит его согласиться на предоставление парламенту конституции с полномочиями.

«Глупец, кто требует ответственного кабинета, как Георг», – реагирует на это Александра в письме от 14 декабря Николаю. Царь и без того не может пойти на это – хотя и не по тем же причинам, что Александра: он готов к этому, «но только после окончания войны, поскольку изменения основного закона вызвали бы волнения и в глазах наших врагов выглядели бы как внутренняя слабость». «Я не могу одновременно делать две вещи – и сейчас война», – возражает он советникам, которые настаивают на немедленных уступках. Это предрешает грядущие события.

Дума собирается. На повестке дня стоит правительственный кризис. На сей раз тревога о несостоятельности правительства объединяет даже левых и правых.

Депутат‑консерватор Пуришкевич – лояльный монархист – произносит зажигательную патриотическую речь. Он говорит о «темных силах», которые правят страной и толкают ее в пропасть. «Зло надо искать не только в Протопопове, – продолжает он, – я беру на себя смелость утверждать, что зло начинается там, где людьми играют, как марионетками, и на высокие посты выдвигаются те, которым они не по плечу. Это все идет от Распутина. Под угрозой существование государства. Если Вы верные подданные, откройте царю глаза!»

Не менее ясно выражается Милюков из лагеря конституционных демократов – поборник конституционной монархии. Чтобы избежать прямых нападок на царя, точнее – на царицу, на которую возлагают ответственность за министерскую чехарду, он цитирует зарубежные газеты. Из венской «Neuen Freien Presse» он зачитывает, кто принадлежит к «камарилье», которая руководит царицей. Однако форуму уже известны имена: «Распутин, Вырубова, генерал Воейков [директор придворной канцелярии и отец Вырубовой], Танеев, Штюрмер, князь Андроников…» Затем оратор бросает аудитории вопрос: «Это глупость или измена?» Речь запрещают печатать, однако она расходится в бесчисленных листовках. Указом правительства заседание переносится, парламент снова переезжает в Москву.

Александра вне себя. 14 декабря она пишет царю: «Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом! Раздави их всех под собой! Я могла бы повесить Трепова, что он допустил такое… а сейчас это общее, крайне революционное сборище депутатов в Москве…

Я бы с чистой совестью отправила Милюкова, Гучкова и Поливанова в Сибирь! Это государственная измена – и в разгар войны (…) Будь как лев в борьбе против пары бестий‑республиканцев!

Бог посадил нас на трон, и мы должны его удержать и в неприкосновенности передать нашему сыну, – если бы Ты только об этом подумал, Ты бы не забыл и о том, что ты суверен, – и насколько легче это для самодержца, чем для того, кто дал конституцию!

Любимый, послушай меня, я тоскую по Тебе…»

На полях письма царь пишет: «Павел – бедный старый муженек – без воли…» (этот царь не только не обладал выдающимися качествами других царей, которых Александра выпаливает на одном дыхании вместе с ним, но также был непопулярен и задушен собственной дворцовой стражей). На послание Александры он отвечает: «Твое письмо невольно вызвало у меня улыбку, так как ты обращаешься со мной, как с ребенком…»

«Каждая женщина любит своего мужа еще и как мать, если она его действительно любит…» – парирует Александра. Между тем события идут своим чередом.

В Москве нападки повторяются. Оратор от земского собрания Львов заходит еще дальше: «Сейчас мы должны взять историю страны в свои руки… Нам нужен царь, которого будет защищать ответственное перед парламентом правительство…»

Это звучит, как призыв к дворцовому перевороту, – как и за год до этого, собрание разгоняет полиция.

Во время заседания Александра поддерживала с министром внутренних дел связь по телефону. «Ты видишь, он храбро отбивался», – торжествующе докладывает она в Генштаб.

Последствия – кровавые беспорядки. Население возмущено. Трепов подает прошение об отставке. Сначала царь возражает, затем уступает благоразумию, так как премьер‑министр не может действовать против собственного руководителя ведомства внутренних дел – Протопопова – и в его усилиях ему мешает собственная государственная власть. Тем самым потерян последний министр, чья преданность делу, готовность к компромиссу и лояльность могли бы спасти положение (и царский режим). Впрочем, позднее царь снимет и Протопопова. «Прости, но так надо…» – пишет он извиняющимся тоном Александре. Однако было уже слишком поздно: предвидя события, Трепов еще до бурного заседания Думы требовал смещения Протопопова. Тогда царь сразу же согласился с этим. Однако Александра так долго и настойчиво упрашивала царя, чтобы он все же не отстранял человека, «имевшего благословение нашего друга и тем самым Бога», что Николай дал ему последний шанс.

Тем самым Россия – и с ней династия – брошена на произвол судьбы. Вместе с тем ускользает то, за что Александра доныне против законов реальности всеми силами цеплялась: авторитарное правление, будто это закон природы, неизбежно теряешь то, что слишком сильно хочешь удержать.

Продолжение заседания Думы перенесено на февраль 1917 г. Между тем идут закулисные переговоры. Конституционные демократы, собравшись на частной квартире, решают добиваться низложения царя; согласно их замыслам следовало признать престолонаследником Алексея, а до его совершеннолетия обязанности регента исполнял бы брат царя, великий князь Михаил. Тот должен был согласиться на конституцию, предусматривавшую ответственность правительственного кабинета перед парламентом.

Радикальнее решают в Москве: похитить царя вместе с царицей, а Дума с помощью военных взяла бы власть в свои руки.

У леворадикальной партии совсем другие планы. Она готовит демонстрации и стачки, призывая рабочих выходить на улицы с лозунгами «Хлеб» и «Мир». Цель: вынудить царя к отречению и единолично, без Думы, сформировать правительство в форме советов рабочих и солдатских депутатов. Переворот готовится совместно с Германией. Поэтому в Берлине знают, «что депутаты Думы хотят объявить царя неспособным и создать революционное правительство», как явствует из секретной переписки. Так как это повышает вероятность сепаратных переговоров, Берлин через посредников в Стокгольме посылает в Петроград деньги. Однако для революционеров крайне левого крыла, получивших такую солидную поддержку, грядущие события – дар Божий.

 

Убийство Распутина

 

Первый признак того, что недовольство населения вступает в стадию активных действий, убийство Распутина. После бесчисленных слухов о подобных планах его действительно убивают в ночь с 16 на 17 декабря.

Исполнители князь Феликс Юсупов, Дмитрий Павлович и депутат Думы Владимир Пуришкевич действуют как патриоты, которые хотят избавить, наконец, страну от «корня зла» и тем самым спасти царский режим.

Под предлогом знакомства со славившейся своей красотой женой Ириной (племянницей царя, дочерью его сестры Ксении) Юсупову удается заманить Распутина в себе в дом, предварительно отделавшись от целого штата охранников. Распутина пасет не только охранка, тайная полиция царя, но также пособники немецких агентов и другие круги, для которых его услуги имеют ценность.

В полуподвальном этаже своего дворца Юсупов оказывается один на один с Распутиным. Сначала он дает ему еще один шанс: не хочет ли тот покинуть Петербург? – «Для чего?» – Распутин притворяется, что ничего не понимает. Когда разговор, как бы случайно, переходит на Протопопова, «старец» заявляет: «А знаешь, что я тебе скажу? Заезжал ко мне вечером Протопопов и слово с меня взял, что в эти дни дома сидеть буду. Убить, говорит, тебя хотят; злые люди‑то все недоброе замышляют…» – «А, ну их! – выкрикивает Распутин. – Все равно не удастся – руки не доросли. Пробовали, не раз пробовали, да Господь все время просветлял – беда всякому, кто подымет на меня руку!» – зловеще звучат его слова.

Сначала Распутин отказывается от начиненных цианистым калием пирожных, но, наконец, решает попробовать, затем ест одно за другим. Яд должен был уже давно подействовать, но «старец» преспокойно продолжает беседу. Тогда Юсупов предлагает ему вина, но гость отнекивается. Наконец, когда князь все же наливает, Распутин осушает бокал – с отравой – затем другой. Под действием всего принятого яда другой бы уже давно свалился замертво, однако «старец» продолжает медленно потягивать вино, словно смакуя.

Когда допито последнее отравленное вино, гость и хозяин садятся напротив. К ужасу Юсупова Распутин требует, чтобы тот сыграл ему на гитаре и спел.

Наконец, Юсупов приносит револьвер, сунув его в карман брюк. Потрясает не только стойкость Распутина к яду, но также полное отсутствие дурных предчувствий. Возможно ли, что человек с такой интуицией и мнимым даром пророчества, которым он хвастался и с помощью которого манипулировал людьми, не осознает, насколько близок к собственной смерти?

Юсупов пристально глядит на крест на шкафу. Распутин устремляет взгляд в ту же сторону. Но не молитва слетает с его уст, а вопрос: «Должно быть, стоил немало, а?» – «Григорий Ефимович, вы бы лучше на распятие посмотрели, да помолились перед ним…» – отвечает Юсупов – и спускает курок.

С истошным криком Распутин падает на пол. Когда Юсупов, доложив ожидавшим наверху друзьям о свершившемся факте, возвращается, то видит, что Распутин снова открыл глаза! Не иначе сам дьявол во плоти, мелькает в голове Юсупова, и от страха он едва находит силы взбежать по лестнице, чтобы позвать на помощь друзей.

Распутин же сумел через дверь, считавшуюся запертой, выползти во двор, и только там его добил из револьвера подоспевший Пуришкевич – после четвертого выстрела Распутин, покачнувшись, валится в сугроб. Тело спешно грузят в авто и топят в Неве.

Когда труп будет обнаружен, то установят, что смерть наступила только в результате утопления…

Однако городовой слышал выстрелы, и уже на следующий день только и разговоров, как об убийстве Распутина.

«Выигранная битва со ста тысячью пленных не могла бы вызвать большей радости и волнения, – комментирует руководитель французской военной миссии, Жанен. – Даже полковник Базаров сияет, даже смерть кайзера Вильгельма не могла бы доставить ему больше удовольствия, чем это действие. Теперь пришло время, говорит он, отправить царицу в монастырь…»

«Собаке собачья смерть», – поговаривают в народе. Однако есть и другие мнения: «Вот, в кои‑то веки добрался мужик до царских хором – и дворяне его уничтожили!» Многие еще не могут в это поверить. «С Распутиным уже так часто пытались покончить, и все же каждый раз он снова подымался – могущественнее, чем прежде!»

На перроне Пуришкевича узнает один казак: «Позвольте мне от имени российской армии пожать Вашу благородную руку. Вы убили Распутина». – «Но…» – «Без лишней скромности! Вся Россия знает это. За Пуришкевича и всех, которые с ним убили эту проклятую собаку, тысячекратное «Ура!»»

Столица вся в картинах и портретах князя Юсупова, героя дня…

Царь узнает о случившемся в Ставке. По свидетельству очевидцев, он якобы вздохнул с облегчением. Вслух он осуждает убийство и объявляет о наказании убийц.

Наутро после убийства до Александры доходит слух об исчезновении Распутина, но она не хочет верить в несчастье. Она пишет царю:

«Подумай только, исчез Распутин. Ты можешь себе представить, в каком мы состоянии… он еще Анне [Вырубовой] рассказывал, что приглашен вечером к Юсупову и тот пришлет за ним свою карету…»

На основании слухов Александра самочинно сажает Феликса Юсупова и Дмитрия Павловича под домашний арест; с Пуришкевичем – вопрос деликатный; как депутат Думы он пользуется иммунитетом.

Пока Распутин не найден, Александра не верит слухам о его убийстве и убеждена в похищении. Первым, уже на следующее утро, просит царицу о приеме Дмитрий Павлович. Ему отказывают. После этого звонит Юсупов, чтобы поговорить. Александра не подходит к телефону. Наконец, еще в тот же день Юсупов пишет царице письмо. В нем он повторяет версию, которую уже дал полицейским чинам в ночь убийства: пьяные гости застрелили собаку.

На следующий день недалеко от устья Невы найден труп. Эти два дня царица поддерживала себя постоянными молитвами. Теперь, похоже, надломилась. Боль безграничная. Для нее Распутин был другом, защитником, хранителем жизни сына, верным блюстителем интересов династии, лояльным борцом за Россию, принимавшим на себя за своих господ испытание уничтожительной клеветой и наихудшие преследования – одним словом, он был для Александры олицетворением Бога, а теперь умер, как мученик.

К горю Александры примешивается еще и тревога о том, как теперь будет без него. Определенно, скоро исполнятся мрачные пророчества, которые он время от времени высказывал (и которые некоторые истолковывали как запугивающие угрозы на тот случай, если бы царь и царица оставили его без поддержки):

«Если со мной что‑нибудь случится, Ты потеряешь свою корону, и со всеми Вами произойдет страшное несчастье…»

Понять, что эти предсказания Распутина, высказанные в отношении преждевременной или насильственной смерти, скорее связаны с его деяниями при жизни, Александре не дано…

Она велит принести во дворец его окровавленную рубаху, чтобы хранить ее как икону. В гроб она кладет записку:

«Мой дорогой мученик, дай мне Твое благословение, чтобы оно постоянно сопровождало меня на моем скорбном пути, который мне предназначено пройти здесь, на земле. Поминай нас на небесах в своих святых молитвах. Александра».

Александра умоляет царя покарать виновных без всякого снисхождения. Царь колеблется: ему ясно, что мотивы убийства – лояльность по отношению к нему и России. К тому же главные действующие лица – ближайшие родственники. В качестве меры наказания Николай избирает ссылку и отправку на кавказский фронт. Для Александры эти меры слишком мягкие. В отсутствие царя она перехватывает письмо, из которого узнает о предстоящем отъезде Юсупова, и через министра внутренних дел приказывает немедленно арестовать князя. Когда просачивается информация, что Александра вскрывает направляемую царю почту, это вызывает волнения в Петрограде. Как намек на параллель между Александрой и Марией Антуанеттой в революционной Франции в столице ходит анекдот:

«Она – вторая Мария Антуанетта, только менее умная; у той, по крайней мере, было воспитание матери, Марии Тер