Тимофей Морозов (Тима Белорусских)

певец, автор песни

Лет до шести моих мы в общежитии жили – а потом купили квартиру. На тот момент это был новый район, но ничего особенно эксклюзивного. Папа работал в оперетте нашей минской и еще разъезжал по странам с отдельными коллективами – сейчас он, кстати, вообще в Индию уехал и преподает там. Мама работала в филармонии, играла на флейте в оркестре – потом ездила в Саудовскую Аравию на заработки, еще была учителем флейты в музыкальной школе. Ну и они по музыке всегда… В детстве просыпаешься – уже музыка какая‑то играет: Агутин или еще что‑то. И папа ходит такой бодренький! А мама любила Стинга включить.

Лет в шесть меня отдали в музыкальную школу: я как вчера помню – там была куча кабинетов. И мы по ним ходили – выбирали инструмент. Зашли в кабинет с виолончелью – и почему‑то спрашивают: «Ну что, будешь играть? А вот послушай, как звучит». Я такой: «Ну, класс!» Проходит неделя, я уже забыл про это, а мне говорят: «Ну что, пойдем». «Куда пойдем?» – «В музыкальную школу, на виолончели заниматься». И все – после этого дня жизнь вообще поменялась. Возраст был такой, когда хотелось далеко не пиликать по струнам, но у меня начало получаться, и меня в итоге отдали в колледж музыкальный. А параллельно в какой‑то момент появились рэперы у нас на райончике. Они записывали свои треки на студии под биты рэперские, и для нас с приятелем (он жил на пятом этаже, я – на восьмом) это было вау. В какой‑то момент я был в Германии у дяди – и сидел там и качал минуса на телефон. А параллельно приятель с этими рэперами случайно познакомился в кафе – ему папа какие‑то вещи рэперские купил, и они такие: «Йоу, здорово!» И когда я вернулся, у него уже был адрес студии, куда нужно было подъехать. Я там записал первый трек – «Стереть память»; причем там было через «и» сначала – «Стиреть память». Мне было 13 лет.

Я вел в «ВК» паблик «Типичный рэпер», мемы там про рэп кидал. А потом сидел у бабушки в Витебске, и у меня не было денег – но были текста и биты. И я начал писать студиям: «Йоу, я с паблика “Типичный рэпер” – давай я повешу твою рекламу, а ты мне запишешь трек». Написал на 10–15 студий – один согласился. Я прихожу – студия реально классная. И в конце, когда я уже обуваюсь, он говорит: «Давай деньги». И я понимаю, что перепутал людей – то есть я не с ним договаривался. И я такой: «Слушай, ну вот у меня паблик есть, я тебе дам рекламу». Он мне потом скинул какие‑то треки – но они плохие были, я не смог это запостить. Они мне еще угрожали потом, но я уже из Витебска уехал – а трек остался. То есть приходилось по‑разному выкручиваться – но где‑то к 2012 году я понял, что у меня получаются песни, и надо их делать дальше.

У меня был проект, который назывался «Некий клон»; это был андерграунд. То есть атмосфера того времени была такая: вас много, денег ни у кого нет, вы все чего‑то хотите. Тогда был прямо пик рэпа в Беларуси. Я выпустил три трека и сразу написал какому‑то минскому рэперу, которого все знали, мол, можно где‑то выступить. Он такой: «Привет, напиши вот этому челу». Мы ему написали, и он отвечает: «Да, можно выступить». Я такой: «В смысле? У меня только три трека!» Он отвечает: «Да, три трека – но вы должны продать 20 билетов на тусовочку». И это было наше первое выступление: это был клуб, все курили, вещи пропахли никотином. Я помню, что мы потом прошли пешком несколько остановок – просто чтобы проветриться. Когда домой пришел, одежда еще воняла, но все равно впечатление было такое – вау, классно. И со временем из‑за всего этого виолончель перестала нравиться. Я понял, что это не совсем то направление, которое мне бы хотелось в музыке брать.

С первого сольного концерта я очень сильно мечтал: «Как же круто со своим музлом поехать в какой‑нибудь город – чтобы тебя там ждали и пели вместе с тобой. Ездить из города в город, кайфовать от людей». Я даже Саше [Резниченко, своему продюсеру] говорил, когда мы выходили из студии: «Блин, Саня, так хочу в турне». «Все, Тимоха, сделаем. Бро, скоро пробьемся – по‑любому. Все придумаем». Я когда делал треки, прям представлял, как бы это звучало на концерте. При этом первый концерт в Минске я вообще не помню: я не выпил ни грамма алкоголя, ничего такого – просто я вышел, словил эту энергию и растаял. Это было просто нереально. В общем, как только накопилась программа на час, мы начали ездить в каждый город Беларуси. Договорились с клубом, напечатали билеты, пишем: «Йоу, ребята, Брест! Завтра едем к вам в два часа дня, у этого здания все встречаемся». Приезжаешь – а там 500 человек, и все хотят фоткаться. А ты в шоке просто! Один раз на выступлении в клубе сцены вообще не было – мы какие‑то поддоны поставили, и я на них прыгал. Беларусь действительно по старту очень сильно нас прокачала; было реально круто.

Почему у меня в треках нет контекста общественного, мата, разврата? Потому что, во‑первых, этого в жизни нет – хотя, конечно, я могу, как все, блякнуть. А во‑вторых, именно в плане творчества мне нравится тот образ, который получилось создать. То есть нет такого, что я весь правильный и хотел делать добряцкие песни, и не затрагивать какие‑то темы. Но когда я создал этот образ, он как бы перешел в меня, освободил от всего этого – и я теперь сам чувствую себя светлым. И когда я сейчас сажусь писать, я сразу это делаю на хорошем ощущении – вне зависимости от того, грустная песня или задорная. Просто сразу начинаешь на хорошем, позитивном вайбе – и тебе не лезет в голову всякая чушь.

С первых денег за музыку я сразу купил себе айфон, потому что до этого ходил с кнопочным телефоном. Потом сделал ремонт, помог маме, кухню ей обновил – какие‑то бытовые мелочи. Потом пришел к тому, что ты что‑то делаешь и откладываешь. У нас был момент, когда наши деньги просто лежали за монитором на студии. Можно было бы, конечно, извращаться и ходить в каких‑то топовых луках, заключать какие‑то контракты с супербрендами – и прочее. Но у меня в этом нет необходимости: главное – я спокоен и близкие спокойны, потому что есть безопасность. Ты уверен, что завтра не будешь опять, как я раньше зимой, ехать через весь город за пельменями со сметаной – просто чтобы перестал желудок есть сам себя.

Когда я еще не был популярным, я придумывал: «Эх, а что бы я делал, если бы у меня вот так вот? А вот так вот?» И возможно, сам того не подозревая, подготовил себя заранее ко всему, что есть сейчас. И теперь я просто благодарен тому, что осуществилось то, о чем я и парни так долго думали и страдали; ради чего рисковали, чем‑то жертвовали. Ты понимаешь, что это все по итогу себя оправдало и что все это надо удержать. У тебя нет больше права на ошибку: ты не можешь, грубо говоря, обосраться перед этими людьми – ты должен себя держать в руках. Единственное что – все становится проще в плане обыденных вещей. Не думаешь уже о разбитом стекле в телефоне – поменял и забыл. Штаны грязные – купил себе новые штаны. То есть какие‑то вещи просто выпадают у тебя из головы, и она становится гораздо свободнее.

Я помню, когда мы приехали в Москву, в «Главклуб». Я вообще был немножко ошеломлен, когда узнал, что именно эту площадку [на 3000 человек] собираем, – а потом оказалось, что там еще и солд‑аут. И вот мы сидим в этой большой гримерке – там такая шторка. Я выглядываю, смотрю и думаю: «Боже, какой большой зал; обалдеть, он весь будет заполненный». Запускают людей, я хожу туда‑сюда, нервничаю – и он реально заполняется. И потом его подсветили – там уже видно даже не было, где кончаются руки. Я почему‑то прекрасно помню этот концерт, даже больше, чем недавно в Stadium – там я прямо опять в абстракцию впал, это было слишком нереально: 8000 человек. Вообще, после концерта такое чувство всегда, будто вся эта энергия тебе передается. И нужен разряд, полная разгрузка мозгов должна происходить. В России после каждой пары концертов ходили в баню – а в Казахстане поехали на багги в горы кататься на целый день.

Когда я приезжаю в Минск – даже после тяжелых концертов, после тяжелого перелета, уставший, – я выхожу в аэропорт, и во мне прямо просыпается энергия. Я чувствую, что я дома, чувствую себя в безопасности. Было время, когда в Беларуси звучали только два имени: ЛСП и Макс Корж – и после них было долгое затишье, никто сильно не стрелял. Очень круто, что именно у нас получилось так масштабироваться.

Иногда делаешь трек прямо под людей – чтобы вот хорошо было, чтобы как‑то осчастливить себя и окружающих. И когда чувствуешь отдачу, когда реально так и происходит, когда оно работает – это круто. Люди чувствуют, что мы все прорабатываем, что каждая деталь проживается нами. Мне кажется, у меня все получается, потому что нет преграды между мной, музыкой и человеком. Видно, что мы по‑человечески близки; что, как и мои слушатели, я иногда дурачусь, где‑то серьезен. Как‑то они ловят себя в этом – поэтому получается такой мост проводить к массам. Потому что я обычный парень, как и они.

 

Интервью: Саша Сулим (2019)

 

Александр Розниченко

продюсер

У меня с детства было дикое желание писать музыку, сочинять рэп – лет с двенадцати я этим занимался. Помню, у меня друг в школе ходил в широких штанах; я спрашиваю: «Ты рэпер?» Он такой: «Да!» Я решил, что тоже буду рэпером. На следующий день я прихожу в школу в широких штанах – а мой друг уже панк. Я такой типа: «Йоу, мэн, а чего ты?» Он отвечает: «Да ты лох! Я панк теперь, а ты – рэпер». Родители меня по музыке никогда не поддерживали. Обвинять их в этом тоже нет смысла: мама на рынке торговала вещами, папа за этими вещами ездил, потом работал в такси. Отец старой закалки, мама смотрела на отца. Отец хотел, чтобы сын стал боксером или пошел в суворовское училище, а он говорит: «Папа, я хочу быть рэпером». Но возможно, вся эта ситуация в жизни смотивировала меня и создала то, что есть сейчас. Поэтому, родители, любите своих детей, но не поощряйте их на все 100 %. Дайте им развиваться, дайте им стремиться к чему‑то – и находить себя.

В 17 лет я уехал в Витебск и там встретил соратников. Мы строили студии в каких‑то подвалах – ключ брали у дворника, навозили туда техники. Утром приезжаем – а уже вскрыт замок, никакой техники нет. Все друг на друга смотрят – а потом выясняется, что один из пяти товарищей и стырил всю эту технику, продал ее в ломбард и купил себе пиво. Потом, конечно, дикое отсеивание пошло: люди взрослели. Кто‑то влюбился, родил ребенка, устроился на работу. Ты такой: «Йоу, а как же музыка?» «На фиг твою музыку, ничего ты не добьешься, ничего не получится». Я понял, что в Витебске мои единомышленники кончились, пора перебираться куда‑то дальше – и в 19 лет переехал в Минск. Писал инструменталы, писал тексты; что‑то записывал, выпускал – но это все никуда не попадало. И постепенно, когда ты не приходишь ни к какому результату, твое внутреннее состояние и твое желание тухнет. Был жесткий период, я ушел в жуткую депрессию: начал очень много пить, все начали от меня отворачиваться – друзья, родители даже. Я даже хотел покончить жизнь самоубийством. Но не сделал этого – мне пришла мысль сделать лейбл. Я подумал: «Возможно, проблема не во мне, а в стране, где я живу. Возможно, таких людей, кто пишет тексты и музыку в стол, очень много – и они не добиваются успеха, потому что нет площадки, где они могли бы себя показать».

Помню как сейчас: я позвонил в клуб Re: Public и сказал: «Меня зовут Саша, я хочу сделать кастинг у вас в клубе». Мне озвучили сумму в районе тысячи долларов. Это были неподъемные деньги вообще! Я почти положил трубку, но они говорят: «Подожди‑подожди, давай ты приедешь завтра, мы пообщаемся». Я приезжаю на следующий день в каком‑то костюмчике, с чемоданчиком – надо делать все‑таки вид, что я продюсер. Меня спросили: «Как будешь продавать билеты, как соберешь народ в клуб?» А тогда как раз была деноминация – 20 000 рублей стали 2 рублями. И с ними легко стало расставаться. Я подумал, что это прикольная возможность – продавать билеты по 2 рубля на улице людям: ребята, у нас открылся лейбл – придите, поддержите, послушайте. Там будет голосование: мы с вами будем выбирать артиста, которым будет заниматься наш первый белорусский лейбл. Директор клуба меня послушал, ему идея понравилась. Я распечатал 500 билетов и месяца за два все их продал. И на первый же кастинг пришел Тима, но мы его тогда не выбрали – что‑то пошло не так у него. А вот ровно через год, на втором кастинге – выбрали.

Однажды, дня через три после кастинга, я сижу вечером в машине, ко мне идет наш звукорежиссер Артем Мирный – он как раз с девушкой расстался и у меня жил. Мне звонит друг и говорит: «У Тимы есть трек, послушай его». Скидывает мне в «ВК» старый трек «Рассвет». Я включаю, слушаю – и у меня по всему телу мурашки; я охреневаю от того, как это круто. В два часа ночи Тема садится в машину с пивом – поехали спать. Я такой: «Нет, мы домой не едем, мы едем за Тимой». Мы в Лошицу [спальный район в Минске] за ним погнали, в два часа ночи забрали его. Тима в шоке: «Что происходит?» Мы его привезли в студию, закинули в будку, говорим: «Записывай этот трек». Он такой: «Нет, пацаны, это ерунда – у меня есть лучше треки». Я: «Нет, бро, это крутой трек, давай его перепишем». Переписали. Дальше спрашиваю: «Кто написал инструментал?» Тима говорит: «Да это Ян [Супоненко], мой одноклассник». Я говорю: «Зови его на студию». Он через два дня приехал – вежливый, в пиджаке, в рубашке. У нас тогда не было аранжировщика – мы познакомились и начали работать.

На «Рассвет» мы сняли клип – и в 2017 году начали активно его рекламировать. Причем сами: создавали тонны фейковых страниц и скидывали клип в комменты популярных пабликов, чтобы его смотрели. У нас была задача – сделать 10 000 просмотров. У нас улетало по десять симок в день, потому что аккаунты блочили быстро – но симки копейки стоили. Все круто, мы на огне! И тут Тима начинает творить полную дичь: перестает посещать студию, живет на своей волне, ему все пофиг. И в какой‑то момент мы пошли с ним в контры: я ему высказал все, что я о нем думаю; он высказал мне все, что он обо мне думает. Мы разошлись, остальные артисты тоже ушли от нас – лейбл остался без артистов. Тогда мы начали продавать свои продюсерские услуги – писали биты, сводили, зарабатывали на этом. Потом опять занялись артистами – встретили девочку 14‑летнюю: она очень круто пела, но у нее был какой‑то комплекс. Она была о себе чуть‑чуть плохого мнения, и это мешало музыке. Я подумал: нужно ее свести с другим артистом, чтобы они друг другу тайны свои рассказывали. Попросил Яна написать Тиме – уже полгода прошло после нашей ссоры, Тима работал в кафе официантом. Приехал – худой, жалко смотреть; с кнопочным телефоном, с плеером каким‑то. Они написали песню «Привычка убегать», потом еще одну. А потом пошли контры с этой девочкой и с ее родителями – они считали, что ей музыкой не надо заниматься. И мы остались опять с Тимой Белорусских.

В какой‑то момент мы сидим вчетвером на студии; Ян, как обычно, на своем фоно играет. Меня уже начало бесить – потому что играет одно и то же. Я такой: «Тема, поехали лучше поедим куда‑нибудь». Мы уехали, поели, вернулись в машину – и тут Ян скидывает мне видео. Я нажимаю. Стоит Тима, начинает фоно играть. Он запевает: «Молчит экран, и я бы хотел вместе с ним…» И с первых нот у меня все тело в мурашках. И дальше: «И пускай капает, капает с неба…» Мы с Артемом на всю машину начинаем орать дико: «Господи, это круто, это хит!» Была такая буря эмоций. Я до этого никогда не писал хиты, не видел, как они пишутся, но я знал, что это хит. Педаль в пол – приезжаем на студию, закидываем Тиму в будку, записываем. Как назовем? «Мокрые кроссы». Я его подвожу домой – было 12 ночи. Говорю: вылезь в окно и крикни, что завтра вас ждет бэнгер. Он вылезает в окно и такой на всю улицу: «Чуваки, завтра вас ждет бэн‑ге‑е‑е‑ееер!»

На следующий день мы выкидываем видос «Мокрые кроссы» в инстаграм. И просто нереальная какая‑то тема происходит – по сотке подписчиков прибавляется все время. Директ завален, все начинают его отмечать, пишут: «Чувак, это круто». Мы принимаем решение: раз такая движуха, давайте сделаем презентацию этого трека где‑нибудь у нас в популярном месте в Минске. Выбираем Зыбу, [пешеходную улицу Зыбицкую] берем колонку, одеваем Тиму – он такой стильный парень в зеленых штанах. Белорусских до последнего не верил, что придет хотя бы 50 человек. А потом я беру микрофон, люди начинают подтягиваться – и я понимаю, что там уже человек 300 стоит. Он качнул народ «Мокрыми кроссами» – с ним начали фоткаться, автографы какие‑то. Тима в шоке – никто ничего не понимает, что происходит. Я в белой рубашечке стою, ко мне подходит чувак, говорит: «Здравствуйте, меня зовут Николай – возьмите, пожалуйста, 500 долларов, я хочу забукировать вашего артиста, сделать ему концерт». Я такой: «Блядь, 500 баксов!» Но лицо делаю серьезное, никаких эмоций. Он дает 500 и говорит: «И еще 500 после выступления». Тыща баксов! Я подхожу к Тиме, даю ему 200 – типа, чувак, держи, чтобы ты мог показать родным, что у тебя деньги есть. Еще три сотни мы разделили: сотку – мне, сотку – Яну и сотку – Артему. Мы на таких эмоциях приехали на студию! Мне казалось, если бы мы тогда там остались, мы написали бы еще 20 «Мокрых кросс». Но Тима сказал: «Пацаны, время; мне пора домой, завтра рано на работу. Я должен отработать, потому что не хочу подставить людей».

После этого нам начали писать различные организации с предложениями стать нашими дистрибьюторами. Чтобы вы понимали, на тот момент слово «дистрибьютор» для меня ничего не значило! Поступило предложение из Питера, от одной очень популярной музыкальной площадки. Мы сели впятером в маленькую тачку и поехали туда – тысячу километров по ужасной дороге. Пока едем, нам поступает еще одно предложение: 50 000 долларов за трек «Мокрые кроссы», 25 000 – за альбом и 25 000 – за концерты. То есть 100 000 долларов уже на столе вас ждут, приезжайте. О май факинг гад, 100 000 долларов! Представьте на секунду состояние пацанов, которые неделю назад, получив 500 долларов, не понимали, что происходит. Мы полчаса ехали и молчали. До этого смеялись, а тут что‑то уже серьезное пошло: сто косарей – это уже не смешно. Ко мне начали приходить мысли: раз такие суммы предлагают – значит, мы сделали действительно что‑то, что стоит очень дорого.

Мы приехали в Питер, встретились с ребятами. Я сразу же сказал им, что есть люди, которые предложили нам больше. Они говорят: «Мы можем еще больше предложить прямо сейчас, завтра готовы дать еще». Ну тогда в Москву нет уже смысла ехать. Мы сняли квартиру на два дня, утром просыпаемся, выходим – машины нет, эвакуировали. Часов пять в очереди просидели, чтобы ее забрать; те люди, к которым мы приехали, начали даже волноваться. Тем временем предложения все новые и новые поступают – но мы уже решили, что с этими ребятами подпишемся. При этом мы понимаем, что деньги, которые нам дадут, нужно будет отрабатывать. Лучше мы возьмем немного – но быстро их отработаем; посмотрим, как это работает, и ничего не будем должны. Так что мы взяли миллион рублей аванса – и поехали домой с кэшем. Эти деньги мы отработали очень быстро.

Когда у нас выходил альбом «Твой первый диск – моя кассета», мы решили, что не будем вкладывать ни копейки денег в рекламу. И прописали это в дополнительном соглашении с дистрибьютором – что тот альбом будет жить на чистой органике. Конечно, у дистрибьютора стали белые волосы появляться. Он такой: «Это невозможно, этот альбом никто не будет слушать, надо какие‑то деньги влить». Мы отказались. Ну и когда альбом вышел, у нас просто поломался паблик в «ВК» – за секунду была 1000, 2000 репостов, огромное количество прослушиваний. Потому что люди ждали, им было интересно. Когда вышла «Незабудка», все поняли, что Тима – не автор одного хита; что он что‑то умеет.

У нас сейчас есть студия – дом большой. Все собираются и работают: музыканты, звукорежиссеры, менеджеры. Стабильно шесть – восемь человек в нем находятся; некоторые здесь же и живут, я в том числе. В этом доме собраны люди, которым нравится, что они делают, которые поджигают друг друга творчески. Мы больше, чем коллеги, – это уже можно назвать семьей. У нас всегда есть, о чем поговорить. Белорусских говорит: «Пацаны, давайте сегодня не о музыке!» «Ну давайте». И через две минуты: «Я бит написал!» То есть всегда идет какое‑то творческое создание. Здесь всем комфортно: есть бассейн – вода снимает стресс и напряжение. Кухня есть: готовим пока сами; кто свободный, пошел и приготовил. Самая крутая штука, которая за последнее время появлялась у нас, – это фоно: можно не включать комп, не заходить в программу, не подключать синтезатор – ты просто кнопочку нажал, и у тебя все начинает играть. То есть ты можешь здесь что‑то сочинить из головы, а потом перенести на комп – теперь музыка сочиняется гораздо быстрее. Мы пытаемся создать хоум‑стайл, нам неинтересно себя засовывать в какие‑то рамки суперпрофессиональных студий. Тебе не нужен здоровый микшерный пульт: он может быть у тебя на экране, и это гораздо удобнее и практичнее. Мне кажется, время пафосного уходит.

Я внутри верил, что мы добьемся результатов: мне казалось, что изначально весь Kaufman Label создавался для того, чтобы сделать площадку в этой стране; чтобы другие артисты могли развиваться и видеть результат. То есть хотелось мотивировать других – и хотелось назвать артиста в честь страны, где наши корни: Белорусских. Когда мы это придумали, все это хейтили – все пацаны с пивандополой на скамейке резко начинают над тобой ржать, когда ты становишься Тимофей Белорусских. Я помню, Тима мне писал: «Слушай, жестко, – может, другое придумаем?» Очень хорошо, что мы не пошли на поводу у его экс‑друзей. Потому что в итоге он точно дал кому‑то веру, что в этой стране можно делать шоу‑бизнес, можно творить. Мне кажется, в Беларуси с ее достопримечательностями, полями, лесами и насыщенной гаммой зелени самое место, чтобы что‑то создавать. Душевное что‑то делать. Даже дом, который мы строим, находится почти в центре леса – это же классно. Свежий воздух. Ты вышел, смотришь на все это – и у тебя есть желание творить.[177]

 

Интервью: Саша Сулим (2019)

Интервью с Резниченко и Белорусских были взяты для материала о музыканте, выходившего на «Медузе». Полностью прочитать его можно здесь: meduza.io/feature/2019/09/04/vremya‑pafosnogo‑uhodit

 

 

Артур Пирожков

Чика

 

В современной России две главных творческих профессии – музыканты и комики. Логично, что в какой‑то момент они должны были пойти навстречу друг другу, тем более что во времена YouTube песню должно быть весело не только слушать, но и смотреть. Ветеран Comedy Club Александр Ревва, когда‑то игравший в КВН с Михаилом Галустяном, начал делать юмористическую поп‑музыку под именем Артур Пирожков еще в начале 2010‑х – а ближе к концу десятилетия певец в нем победил юмориста за явным преимуществом. Важную роль тут сыграл его постоянный автор Денис Ковальский, начинавший вместе с Юрием Айзеншписом и Димой Биланом: песни, которые он сочиняет для Пирожкова, с одной стороны, вроде бы и обыгрывают эстрадные клише (особенно если добавить клипы), а с другой – используют их самым практическим образом. «Чика» с ее припевом, как будто специально придуманным для коротких вирусных видео, – это в некотором смысле поздний «Ленинград» наоборот: пародия на капиталистический мачизм, которая и сама в итоге оказывается вполне мачистской.

 

Александр Ревва (Артур Пирожков)

певец

В момент своего появления Comedy Club был глотком свежего воздуха – все остальное на телевидении было правильным и цензурированным. Наши провокационные шутки сразу пришлись по вкусу. Мы ориентировались на 30–40‑летних, которые не смотрели «Аншлаг», как более старшее поколение, и КВН – как младшее. И это был верный выбор: популярность Comedy росла в геометрической прогрессии, скоро на наши выступления невозможно стало пробиться. Мы писали стильные актуальные скетчи, которые никогда и нигде не могли появиться, кроме как в Comedy. Формат стендапа, когда артист придумывает шутки, непосредственно общаясь с аудиторией, впервые применили именно наши резиденты. Сейчас Comedy Club – легенда. Локомотив, который мы долго‑долго разгоняли, – а теперь он несется на всех парах. Огромное количество людей, вышедших из программы, сейчас возглавляют продакшны, которые влияют на умы миллионов людей.

В каждом из нас сидит еще какой‑то человек – а, может, и не один; может, даже и противоположного пола.[178] И время от времени он вылезает наружу, проявляясь в разных ситуациях. Видимо, Артур Пирожков жил где‑то во мне внутри. Он появился на свет, когда мне было лет двадцать пять. Как‑то в сочинском фитнес‑клубе я обратил внимание на парней, оживленно обсуждающих свои прокачанные мышцы, новые лампы солярия и цвет загара – а также какие‑то волшебные «витаминки», купленные одним из них по дешевке. Меня это позабавило, и я решил создать такой персонаж – собирательный образ тех сочинских мачо. Сексуальность и гротеск – так родился Артур Пирожков. А впервые он появился на публике 8 марта на Comedy Club как подарок всем женщинам. Со временем Пирожков вырос и стал более серьезным парнем – артистом. Сменил имидж, трансформировался в более сказочного и мифологического персонажа – в том числе благодаря песне «Чика».

Когда я начинал проект «Артур Пирожков», автором первых песен был Саша Чемеров – продюсер и автор песен группы Quest Pistols: он написал «Плачь, детка!» и «#какчелентано». Позже я познакомился с Денисом Ковальским. Однажды я попросил его написать танцевальную песню под Пирожкова – брутального, самодостаточного, молодого героя с узнаваемым образом, голосом и энергетикой. У меня нет музыкального образования – но музыка окружала меня с детства. Поэтому у меня есть понимание, как это должно звучать. Считаю, что один из успехов артиста – когда автор с тобой совпадает по энергетике. Денис прислал мне «Чику», я сделал правки, записал – и все сошлось. Сейчас время коротких форм, запоминающихся фраз – вот это голосовое сочетание «чика‑чика‑чика» срабатывает на всех уровнях. И среди взрослой аудитории, и среди детей, и даже среди иностранцев – как мне потом сообщили, песня была популярна в немецких клубах.

Юмор – это тяжелая и достаточно энергоемкая история: я люблю «создавать» юмор, но моя многогранность и желание все время развиваться не дают мне заниматься только юмором. Мне надо быть везде, мне все интересно: музыка, продюсирование, актерская сфера – но в первую очередь для меня важно, чтобы все, за что я берусь, было топ‑уровня. Я не могу производить полупродукт. Поэтому я давно запланировал переключиться целиком на проект «Артур Пирожков». Я не считаю себя певцом, я – артист: шоу собирается из многих деталей – из песен, слов между ними, общей концепции… Люди получают атмосферу, танцуют – и уходят с хорошим настроением.

Мне присылают много песен, я их слушаю по несколько раз и полагаюсь на внутренний голос. Как правило, он меня не подводит: я чувствую на 100 %, мое это или нет. Конечно, я слежу за творчеством многих артистов и вижу, что они в этом ощущении ошибаются. Они могут купить реальный хит – но в их исполнении он может не сработать. При этом споет кто‑то еще, со своим, другим видением – и будет хит. В этом плане сейчас время именно артистов‑продюсеров, работающих с собственной энергетикой. Сейчас очень много молодых и амбициозных артистов, которым не нужны большие бюджеты, – они и так цепляют публику. При этом у многих нет музыкального образования: они поют так, как чувствуют, делают продукт на интуитивном уровне.

Я получаю огромное удовольствие от собственного творчества и передаю эту энергетику на концертах. Каждое выступление Пирожкова – яркое событие. На концерты стало приходить огромное количество детей – я убрал все, что может ранить юную душу, особенно после успеха клипа «Зацепила», где Пирожков выступает в амплуа сказочного принца. Дети чувствуют правду, их не обманешь. Мне присылают очень много сообщений, что во время моей песни ребенок может спокойно, как завороженный, сидеть и, например, есть кашку – а взрослые могут отдохнуть.

 

Интервью: Сергей Мудрик (2020)

 

Денис Ковальский

автор песни, саунд‑продюсер

Песня «Чика» – история не совсем для меня стандартная, потому что обычно я как композитор пишу музыку. Иногда со словами сразу, иногда – нет: пишу просто то, что пишется, а потом делаю из этого что‑то более понятное и размышляю, кто мог бы это спеть. А тут ситуация такая: мы с Сашей Реввой дружим, и он попросил ему написать песню. Я писал, можно сказать, на заказ, но на самом деле это грубое слово: я просто писал «Чику» с мыслями о Пирожкове. То есть я хотел, чтобы это было органично. Он же нестандартный артист: если, например, песню споет Билан, Лазарев или Макс Барских – ну, они могут спеть одну песню немножко по‑разному, и она у них выйдет одинаково в итоге. Пирожков – это отдельная абсолютно личность и отдельный проект. Можно было что угодно пробовать с ним. В этой песне я очень много актерского задействовал. Когда мы на студии работали… Вот, предположим, строчка (декламирует) «если ты секс‑БОМба» – и я ему прям говорю про нее: «Саша, поиграй вот сейчас, это же не вокал!» Это больше был прикол – конечно, я использовал его комические, комедийные таланты, потому что он комик изначально. Мы хотели просто поднять людям настроение – так же, как его миниатюрами в Comedy Club, но только на более масштабном уровне и в рамках песни.

Перечисление имен было не только в «Соломенной шляпке» – это вообще было не раз, и это не я изобрел уж точно. В данной ситуации смысл был не в женских именах, а именно в теме, что человек – то есть мужчина, – который флиртует с девчонкой, он в первый день вряд ли даже помнит, как ее зовут. Когда ты общаешься с девушкой первые минуты, и она тебе говорит свое имя – я по себе просто знаю! – ты буквально через пять минут хочешь ее назвать по этому имени и понимаешь, что ты его не помнишь. Потому что в тот момент, когда она тебе его говорила, ты думал вообще о другом… Понятно о чем. У меня не было никакой отсылки к «Mambo No. 5» – это просто чтобы показать, мол, я даже знаю, как тебя зовут. Он начинает перечислять – и очень радостно понимает, что наконец‑то вспомнил. Чистый прикол. Первичным в песне был припев – но не сам припев, а ритм «чк‑чк‑чк‑чи‑ка». То есть это на самом деле не просто ритм: для меня как музыканта это ритм хай‑хэта или какого‑нибудь инструмента перкуссии. И я под него придумал «чика‑чика‑чика‑чика». А чика – это девушка. И все остальное уже складывалось, как пазл.

Герой песни – человек, конечно, положительный. Я про отрицательных героев никогда не пишу, зачем это нужно? Вот песня «Ночной хулиган» у Димы Билана: «Я ночной хулиган, / У меня есть наган». Но это же не отрицательный герой, правильно? Все равно он положительный. Хулиганистые мужские персонажи всегда нравились девчонкам. Здесь примерно отсылка к тому же самому: волчий вой, который мы использовали в треке «Чика», – это опять же хулиганство. Он как охотник, но он абсолютно позитивный! Он же говорит, что «я не такой», как бы сам даже немножко стесняясь своих желаний. То есть это нормальный человек, искренний – конечно же, положительный, 200 %. Написанная мной «Зацепила» не про того же персонажа – это самостоятельная абсолютно песня по тексту, она поется от лица другого человека. Но естественно, она близка по стилю к Ревве, к Пирожкову, – и она тоже делалась так, чтобы она нравилась детям в первую очередь. Поэтому мы взяли за основу Золушку для клипа, а в словах больше идет какая‑то просто вечеринка, тоже шуточная.

Конечно, свой бизнес, свой продюсерский центр – это легче, чем работать на кого‑то уже известного. Дело в том, что когда ты на кого‑то работаешь, в твою работу всегда вмешиваются. А сейчас я делаю то, что хочу, в общем‑то. На самом деле что такое свой продюсерский центр? Это просто ты, и у тебя еще несколько помощников. А до этого продюсерский центр был у Айзеншписа. Главное тут все равно – сама личность. Айзеншпис же был великий продюсер, он разбирался в этом всем. Опыт ему дали «Кино» и «Технология» – он там очень много уже сделал до того, как занялся «Динамитом» и Биланом. И я у него этот опыт перенимал, мы с ним шесть лет рука об руку работали. Сейчас я делаю практически то же самое – только в ногу со временем.

Специфика шоу‑бизнеса очень сильно изменилась – даже не за двадцать лет, а за последние, наверное, лет семь – восемь. Раньше очень большая была нагрузка на продюсера как на менеджера. Продюсер занимался тем, что распространял песни по своим связям: на радиостанциях нужно было всех знать; общаться с музыкальными каналами, чтобы твой артист был везде. Без клипа было вообще бесполезно что‑то делать. Нужно было силы тратить. А сейчас нет! Сейчас все ушло в творчество: главное – сама композиция. Если песня сильная и если у тебя есть мозги и хороший SMM‑щик, который сделает правильное промо во «ВКонтакте», ну и на всех цифровых площадках… Как бы уже не нужны какие‑то суперсвязи. Нужен хороший хит, нужен хороший артист с классным голосом. И если сейчас продюсер тех времен возьмется что‑то делать, то он ничего не сделает вообще – потому что перевернулось все с ног на голову.

Не думаю, что в России так уж мало композиторов, которые пишут самостоятельно и музыку, и текст. Ну меньше, конечно, чем на Западе. Сейчас время такое: мы, композиторы‑одиночки, – вымирающий вид. Композиторы, которые сами не поют, – это тоже вымирающий вид, я считаю, потому что все в новом поколении сейчас пишут песни сами для себя. Люди разбаловались: они выкладывают во «ВКонтакте» в низком качестве какую‑то фигню, напетую на плохой микрофон, и это вылетает и взрывает иногда чарты. Уже не нужно столько вкладывать в продакшн, в крутые студии. Не нужно искать крутого композитора: ты можешь сам хайпануть на чем угодно. Но повторишь ли ты это? Вот это вряд ли. И люди стали сейчас какими‑то всеядными: очень низкохитовые песни, по моему мнению, попадают в чарты и раскручиваются. То есть одна фишковая фраза может сработать в песне. Все остальное – полная фигня, но люди будут ждать эту фишковую фразу в припеве, им это будет нравиться, они будут в TikTok делать какой‑то танец.

Но топовые артисты – уровня Пирожкова‑Реввы, Лободы, Билана – они, конечно же, относятся к этому серьезно. Выпускают одну песню в полгода, делают на нее бомбические клипы, вкладывают деньги… Это серьезный подход, и они поэтому топовые. А вот эти все миллионы типа популярных людей в интернете – они не топовые, они делают альбомами. Тысячи и тысячи музыкантов вываливают очень много песен – потому что они некачественно к этой работе относятся. Им кажется, что это нормально, – а это совсем не нормально, они просто испортили рынок.

 

Интервью: Иван Сорокин (2020)

 

 

Little Big

Skibidi

 

Рождение музыки из духа комедии. Если Александр Ревва и Александр Гудков пришли к эстраде традиционным телевизионным путем, то главные звезды новой музыкальной комедии, группа Little Big, органически проросли из интернета – и конкретно из культуры YouTube, который в какой‑то момент превратился в новый российский телевизор с соответствующим охватом. Начинавший с альтернативного рока Илья «Ильич» Прусикин был одним из первых преданных адептов этой культуры – еще в ранние 2010‑е снимал с друзьями абсурдистские комические шоу, постепенно набирая сторонников и аудиторию. А потом в какой‑то момент видеоблогеры толпой пошли в музыку, и именно Little Big тут выпал джекпот – возможно, потому что они меньше всех умничали и больше всех веселились.

Little Big впервые выступили на разогреве у Die Antwoord – и на первый взгляд опознавались как калька с южноафриканского поп‑арт‑проекта: тот же набор амплуа у участников, та же гротескная спекуляция на культурных стереотипах, тот же громыхающий ретро‑рейв в качестве упаковки. Если присмотреться, выяснится, что при всей простоте их музыки Прусикин и его команда умудряются много на что намекнуть: тут и «Руки вверх!» с их танцевальным бесстыдством, и евродэнс, и угар The Prodigy как вечна