Почему же в Youra вы не продолжили гнуть ту же линию, что была у «Грибов»?

Попсовую? У меня не стоит задача делать попсово. У меня стоит задача делать так, чтобы не было стыдно. Youra – проект, у которого возможен коммерческий успех, но над этим надо работать. Где это будут слушать? Там, где понимают этот звук. Понимают звук в Европе – у нас это будут слушать в Киеве, Харькове, Москве, Екатеринбурге и Питере. А в Саратове и Уфе не будут слушать Youra. В Европе это уже можно предлагать, уже велись переговоры, и мне интересно поделиться с ними нашей энергией; они могут прихуеть с этого. Те люди мне тоже интересны и важны: там проходит более 600 фестивалей в год.

 

Значит ли это, что мы услышим песни Youra на английском?

Нет, такое мне не нравится. Я не передам ничего, это будет технический какой‑то момент. На каком языке мне понятен мир, на таком я и пишу. Я сделаю так, что там будут слушать русский язык. Я приду к тому, что не язык будет главной составляющей продукта – а музыка.

Украина уже созрела для того, чтобы предложить миру что‑то уникальное, а не просто копировать. Всевозможные синтезы уже произошли – теперь нужны плоды. Западная культура сейчас немножко отдыхает, ей нечего предложить: они уперлись, как мне кажется, и не видят, куда идти дальше.

 

Бардаш‑продюсер и Бардаш‑артист – насколько это разные люди?

Да я везде один. Если бы я был собственным продюсером и выступал, как в других проектах, за рациональное распределение средств и таргетирование по аудиториям, я был бы более эффективен. Но я хочу продолжать самостоятельно заниматься своим творчеством – и коммерческая сторона для меня всегда будет на втором месте.

Мне не очень хочется собой управлять – указывать пиарщикам, как меня же качать. Ну это тошно! Отрава души, в прямом смысле слова. Если в шоу‑бизнесе я готов с этим мириться, то когда это я сам – не готов. И рисуются два типа артистов: одни напаривают свою музыку всеми способами. А другие, как я, вручают свою музыку слушателю, будто близкому кенту: «На, послушай».

Я как сапожник без сапог, получается: как кого‑то качнуть, я знаю. Вот возьми Мишу Крупина: он не знает, как себя «качнуть». Миша будет сидеть, супергений, и вот ему нужен такой, как я, который будет о нем базарить у Дудя. И все такие: «У‑у‑у, шансон! Почему бы и нет».

 

Когда вы стали артистом, это помогло понять людей, с которыми вы работали?

Это стало мне помогать, 100 %. Раньше я не мог понять человека, который на хуй меня шлет, если я правлю его текст. Я же хочу добра! А сейчас я понимаю этих людей: когда ты что‑то свое рождаешь, тогда это больно.

 

Как вы видите свою миссию?

Дать людям побольше культурного материала, человеческого. Что угодно может случиться в будущем. Сейчас у нас из музыки правят Шнур, Лепс и Баста – три, грубо говоря, мужских героя‑музыканта. Никто из них не Розенбаум, никто из них не Круг. Лепс более‑менее выделяется. Про Шнура такого я сказать не могу – свадебные горлания. А что делает Баста, мне вообще непонятно. Это сообразно времени, да, но Миша Крупин – это лучший ответ вот этим всем ребятам. На альбоме нашего проекта «Коррупция» собраны песни, которые убирают лучшие песни Басты – или становятся с ним на один уровень.

Мы идем к корням. Взгляни на Канье Уэста – он что сейчас делает? Идет и снимает клип [ «Follow God»] со своим батей. А я за полгода до этого уже написал для бати движ. Это сейчас основной вектор, куда движется культура. Все не понимают, куда двигаться, а он, Канье, просто идет с батей по полю. Все, он так говорит всем: «Отдуплитесь». Хватит спиртягу рекламировать в кадре, самолеты показывать – это все в пустоту. Канье прошел через все эти этапы и теперь приходит к цивилизации. Хит или не хит – это вопросы нижнего порядка. Важные, конечно, но есть вещи более важные.

Миша – это большой исполнитель большой песни. Моя миссия – показывать на правильных людей, чтобы все понимали, что такое культура. Там, где раньше в клубах играл дипчик, сейчас выступает с шансоном «Коррупция». Людям надо объяснить, что водку можно поменять на виски, – и сразу культура меняется.

 

Интервью: Андрей Недашковский (2020)

 

Даниил Дудулад (Симптом)

участник группы, соавтор песни

С 4atty мы познакомились в 2012 году через «ВКонтакте». Появился пост, что он слил ментам одного человека, и я репостнул его к себе на страницу. Я на тот момент уже слышал его песни, они мне нравились. Подумал: «Надо же, какой подлец!» И тут Чат добавляется в друзья. Начинает объяснять: «Мэн, это все неправда». А его все рэп‑комьюнити того времени начало просто уничтожать, говорить: «Мусорской!» Мы заобщались, я ему поверил; потом человек, который действительно был виновен, выпустил видео с признанием.

Первый совместный трек с Чатом мы записали в 2013–2014 году. Это было время, когда у меня совсем не было денег. Я проработал какое‑то время на почте, но вскоре уволился – не хотел туда ходить, размениваться на всякую серость. Решил сосредоточиться на том, что умею лучше всего, – на музыке. Написал Чату, спросил, может, кому нужно песню написать. Любую, пофиг: мне было интересно попробовать себя в другом жанре. И Чат подкинул контакт. Написал человек, предложил 300 долларов, сказал: «Нужна песня про любовь, простая максимально», – и скинул мне бит с прямой бочкой. Для меня это было что‑то новое: «Прямая бочка? Как это?» И я буквально за час пишу припев и куплет песни «Тает лед».

Я был дома, на «Осокорках». Просто в телефоне накидал в заметках – давно по такой схеме работаю. На следующий день записал демку и показал ее заказчику, его ответ: «Ну такое что‑то, не подходит». Помню, что ему первая фраза куплета не понравилась: «Закрой глаза, все постепенно». Он говорил: «Закрой глаза?! Это все, зал потухнет. Закрытые глаза – и все умерли» (смеется). Я переписал строчки, которые он просил. За следующую ночь написал второй куплет – он не вошел в финальную песню, где‑то лежит даже у меня. Заказчик сказал: «Ну да, это уже лучше», – но дальше мы ни к чему не пришли, денег я за нее не получил. И в это время Чат показал демку, первую ее версию, Юрию Бардашу. Я Юру еще тогда не знал вообще.

Еще когда я скинул демку «Тает лед» Чату, он сказал, что у него дома все под нее пляшут – мама, папа, брат. Было понятно, что песня работает. Когда ее услышал Бардаш, он сказал: «Это хит». И предложил встретиться втроем. Помню, что при встрече Юра меня попросил никому ее не продавать. Тогда еще даже «Грибов» не было! Мне кажется, Юра думал ее отдать Quest Pistols Show. Такая же история была с «Интро», которая изначально предназначалась для этого проекта. А уже на следующей встрече с Юрой и Чатом мы решили, что сделаем группу. Все неслось супербыстро: не было напряга, никто не думал про деньги.

Получается, «Тает лед» у нас была готова еще до возникновения коллектива – но мы ее не захотели включать в альбом «Грибов». Уже было ощущение, что это хит, – и не хотелось, чтобы он затерялся среди других песен. Но я все равно не ожидал, что песня так выстрелит: думал, зайдет так же хорошо, как предыдущие синглы (каждый новый клип встречали теплее предыдущего). Мы просто знали, что это не проеб.

Причина успеха песни, как по мне, состоит в том, что она максимально простая. И универсальная – не только про любовь, там об отношениях в целом. У меня – общая картина любви получилась, как мне кажется; у Юры задета тема детей; у Чата – про первую симпатию. Она про все стадии отношений, поэтому ее все поняли. Мне не очень ясна позиция Бардаша с приплетением политики к «Тает лед». Да, эта песня вышла в момент конфликта двух держав, но давайте будем честны: это тут ни при чем. Песня о любви – и точка.

Таким же, суперпростым, получился и клип. Мы его сняли, когда вернулись из тура, – особо париться никто не хотел. Причем это вторая версия клипа: была еще первая, которую мы снимали параллельно с «Копами», и потом решили не выпускать. Ощущалось, что должна быть совсем другая история. Действие первого клипа «Тает лед» происходило в задрипанном барчике. Мы втроем на сцене: я у микрофона, Чат за клавишными сидит, Юра рядом качает, подпевает. За столиками сидят люди, бухают. Входит какой‑то парень, видит девушку на танцполе; рядом с ней – пацыки. Этот парень начинает с ней танцевать – потом его начинает пиздить вся толпа, которая сидела‑бухала. И там прикольный был момент, когда кадры избиения сменяются кадрами их красивого чувственного танца в слоу‑мо.

C одной стороны, «Тает лед» – это та самая песня, которая катапультировала «Грибы» на новый уровень популярности. С другой – та песня, после которой все начало сыпаться. Начались недосказанности, какая‑то бытовуха напряжная. Чаще всего конфликты возникали у Чата с Юрой – а потом и у меня с Чатом начались. Было понятно, что все заканчивается. Я стремался, конечно, но не из‑за финансовых моментов, а потому что не понимал, чем дальше заниматься.

Я начинал в андерграунде, где тематика и ценности кардинально отличаются от шоу‑бизнеса. Андерграунд – это когда у тебя жизнь не сахар, нет денег на похавать. Тебе надо работать, а ты хочешь делать музыку – и разрываешься между этими моментами. Андерграунд – это не только отстойное звучание, это не только музыка. И когда я увидел, как все устроено в большом шоу‑бизнесе… В принципе, я догадывался, что там все так и есть. Там никогда ничего не скажут прямо: тебе поулыбаются, пожмут руку – а потом будут лить грязь за спиной. Нет искренности.

Юра говорит, что «Тает лед» – главная песня эпохи интернета. А я вообще спокойно к ней отношусь – думаю, я написал и получше для своего сольника. Я его еще до «Грибов» начал делать, называется «Скол» – это слово лучше всего передает его настроение и идею. Вообще, попробовать вывести рецепт хита и расчетливо писать песни – это путь в никуда. Не сработает. Сразу слышно, если песня специально писалась с расчетом на то, чтобы стать хитом; другое дело, когда человек написал нечто прекрасное на вдохновении.

Я понимаю, что таких хитов у меня больше никогда может не быть, – но меня это и не напрягает. Я пишу музыку, потому что не могу ее не писать. Потому что когда не пишу, я как будто тупею, мне ничего не хочется… Даже когда случается творческий ступор, когда две недели не выдавливаешь из себя ни строчки, все равно внутри происходит постоянное творческое движение.

 

Интервью: Андрей Недашковский (2020)

 

 

Мальбэк и Сюзанна

Равнодушие

 

С появлением Ивана Дорна поп‑музыка шагнула навстречу модной молодежи – поколению «ВКонтакте», которое выросло без телевизора и с постоянным доступом ко всей музыке мира. «Мальбэк» сделали ответный шаг – теперь молодые сами пошли на эстраду. Музыканты дуэта характерным образом начинали с фотографий и клипов – и в музыке своей создавали прежде всего стиль: вяжущий бит, дымчатый голос, отрешенная страсть, неочевидная романтика панелек и советского модернизма, на фоне которых группа позирует в клипе на «Равнодушие». Не менее симптоматичен и путь Сюзанны: из украинских музыкальных реалити‑шоу в андерграунд – и обратно в мейнстрим, только уже на своих условиях.

С выходом на большую сцену поколения «Мальбэка» и Луны хиты снова могут быть грустными – если это красиво. Потом союз Романа и Сюзанны Варниных станет самой турбулентной парой в российской музыке, потом их музыку назовут неопоп – а пока парочка простых и молодых ребят в черном танцует на крышах, обнимается и поет песню, которую миллионы таких же, как они, будут слушать в своих телефонах.

 

Сюзанна Варнина

певица

Как получилось «Равнодушие»? Я тогда влюбилась в парня: он был в обтягивающих штанах, с бахромой у щиколоток, и в леопардовых ботильонах. Он был секси, красиво писал слова. Я была в восторге от своей находки – когда я влюблена, я реву. Меня вдохновляют мужчины очень – и так на студии записался припев. Потом случился взрыв этой песни. У Ромы очень классное чутье, он продюсер – и меня восхищал его способ мышления и чувствительность к потенциально хитовому контенту (что визуальному, что аудиальному). Вот есть классические стандарты джазовые, которые перепеваются постоянно. Можно сказать, что «Равнодушие» и «Гипнозы» – это какая‑то очень идеальная круглая форма, стандарт «Мальбэка» и Сюзанны.

Мне все равно, что меня стали копировать. Я должна думать о своем развитии, а не о женщинах, которые что‑то у кого‑то снимают. Сейчас я, например, стремлюсь к тому, чтобы снова нащупать свое звучание в соответствии со своим состоянием. Если говорить о том, как я звучала в период [когда выступала под именем] Сюзанна Абдулла, – это одно. Если говорить о том, кто такая Сюзанна Варнина, – это второе. Если говорить о том, что я сейчас делаю, – это вообще третье. Сейчас я потихонечку играю на басу, я хочу играть на электрогитаре, я ищу возможности в людях новых звучаний. Я постоянно в таком внешнем волнении нахожусь.

 

Интервью: Николай Редькин (2020)

 

Роман Варнин

вокалист, создатель группы, соавтор песни

До этого у нас с Сашей [Пьяных, вторым участником и битмейкером «Мальбэка»], был проект MZZN. Он был довольно дарковый, но мало кто знал о нем. Мы не рассчитывали, что будем музыкой зарабатывать деньги, – тогда это казалось нереалистичным. Я еще работал фотографом; и музыка, и фотография – все это было любимым делом, но денег почти не приносило. Потом я уехал учиться в Америку – и оттуда приехал полным идей. Привез, во‑первых, свежие музыкальные впечатления, а во‑вторых, понял, как это все визуализировать. Максимально обнулился, очистился – и понимал, что надо что‑то делать.

Еще до поездки в Америку, когда мне было лет девятнадцать, я во «ВКонтакте» листал ленту – и там увидел фотографию Сюзанны. Сказал маме: «Она будет моей женой». Через какое‑то время мне Саша показал ее выступление в Москве, и я подумал: «Круто звучит, на уровне, необычно». А она мне написала во «ВКонтакте»: «Прикольные фотки». Я спросил: «Ты где живешь?» Она ответила: «В Киеве».

Потом мы познакомились с [постоянным саунд‑продюсером «Мальбэка»] Shumno. У нас завязалась дружба – и через несколько дней он мне рассказал, что общается с Луной, с Бардашем; показал им мои работы. Так мы оказались на квартире, которую Бардаш в Москве арендовал. Я поставил ему демки с нашего первого EP, который еще мы не выпустили; он нас позвал в Киев, снять клип для Constantine. В итоге мы его не сняли – но я увиделся с Сюзанной. Я ей сказал, что у нас будет самый популярный проект в России в какой‑то момент. Говорю: «Давай мы тебя заберем?» Ну и она посмеялась просто.

Я вернулся в Москву; и вот однажды иду по Тверской – и тут кто‑то проходит в капюшоне. Я возвращаюсь, дергаю за руку – это она! Я взял ее номер, позвонил. Она осталась у меня на четыре дня: я взял ее с собой на студию, мы погуляли с моей сестрой – и через четыре дня уже решили, что с Сюзанной поженимся.

Тогда на студии и записали «Равнодушие»: это был один из тех многочисленных набросков, которые мы делали с Сашей вместе под его биты. Там было два куплета, но не было припева – и Сюзанна с ходу выдает вот этот припев. Прямо очень быстро спела. Вообще ее любимая песня попсовая – это «Разреши мне проводить тебя домой» [группы «Кино»]. Люди не замечают, но там есть некое смысловое сходство: как будто бы наша песня стала частью песни какого‑то поколения, как и Цой тогда был героем поколения. Это и дань Цою, и сюзаннина голова, и сюзаннина лирика, и сюзаннина импровизация, и ее влюбленность. Это все вместе. Я сразу понял, что эта песня и «Гипнозы» – хиты.

Клип сняли быстро. Нам с Сюзанной нравится стилистика 1990‑х – Земфира, «Мумий Тролль», она мне показала клипы украинского исполнителя… Как его зовут? Точно, «Воплi Вiдоплясова». Мы это все в голове проанализировали, и я думаю: «Так, у меня есть кожаная куртка, у меня есть прикольные джинсы, у меня есть леопардовые ботинки». Купили Сюзанне в секонде плащ черный, я надел этот свой лук с кожанкой – все, мы готовы. Я прошу найти локации в стиле урбанизма, соцреализма; Семен Багиров, режиссер клипа, находит эту парковку с крышами. Выдвигаемся – и снимаем клип за несколько часов.

Наша сила в том, что мы очень вовремя, очень правильно начали делать крутой визуал. И этим визуалом сформировали свой образ у людей – отпечатались у них в головах не просто песнями, а сделали так, чтобы они знали, как мы выглядим. Мы заложили такой большой фундамент аудио‑визуальный. И мы могли изменить поп‑музыку – но не дожали. Мы тогда были в процессе получения опыта и допустили – ну, я допустил, точнее – много стратегических ошибок.

Сейчас наша история с Сюзанной заканчивается, она уже на финишной прямой. Мы много друг для друга сделали, много сделали для совместного проекта. У нас прекрасный ребенок, но мы сейчас уже не особо общаемся. Сюзанна повлияла на мою жизнь очень сильно, я повлиял на ее жизнь очень сильно – ну и как бы я мог не быть ей благодарным за что‑то? Я ей за все благодарен.

При работе над музыкой мы особо никогда не ругались. Но было много других несовместимых вещей – работать с человеком, которого ты любишь, с которым ты едешь в тур на поезде, [тяжело]. Туры эти были ошибкой, я считаю, – надо было двигаться на каком‑то другом вайбе. Заработать денег, поехать за границу вместе. Поучиться чему‑то: курсы английского, кино, Лондон. Что угодно – но не ехать в этот тур по России, который не приносит тебе денег! Понятно, что это может звучать эгоистично по отношению к фанатам; с другой стороны, мне важнее мои отношения.

Я думаю, что какое‑то время проект «Мальбэк» будет существовать – а потом, может быть, я сделаю другой проект, вообще с этим не связанный. Я могу делать хиты – поэтому я буду делать хиты. Сейчас мы переформатируем наш лейбл [MLBC]: я бы попробовал сделать такой большой хороший лейбл, который мог бы помогать артистам. Потому что очень много желающих, очень много людей пишущих – Сюзанна мне постоянно скидывает всяких девочек. Мы хотим попробовать сделать какую‑то свою империю – хоть и небольшую, но правильную, дружную, крутую.

 

Интервью: Николай Редькин (2020)

 

 

Максим Фадеев и Наргиз

Вдвоем

 

Шоу «Голос» – самая успешная музыкальная телепередача 2010‑х и в то же время очевидный парадокс. Ни один из победителей так и не стал по‑настоящему большой звездой вне «Голоса» – кажется, на судьбу наставников программа повлияла едва ли не больше, чем на судьбу участников (в частности зафиксировала статус Леонида Агутина как классика, Пелагеи – как главной фолк‑певицы, а Басты – как полноправного участника поп‑истеблишмента). Есть, конечно, и исключения: Антон Беляев или вот Наргиз Закирова; оба музыканта усердно делали карьеру и до «Голоса» (Наргиз так и вовсе полжизни пела и записывалась в США), но телевизор им действительно помог.

Заняв на «Голосе» второе место, колоритная женщина из главной музыкальной семьи Узбекистана Наргиз в 2014‑м подписала контракт с Максимом Фадеевым – а через пять лет рассорилась с ним настолько, что даже не упоминает продюсера в интервью по имени. По сравнению с другими проектами Фадеева, это сотрудничество и правда сложно назвать триумфальным, но кое‑что у них все‑таки получилось: у терапевтического гимна «Вдвоем», который певица и продюсер исполнили дуэтом, – больше 250 миллионов просмотров на YouTube и репутация песни, которая помогает пережить самое страшное горе. Для самого Фадеева это тоже была важная история: по состоянию на 2021 год он прежде всего себе сам себе артист и певец, а всех былых подопечных торжественно разогнал.

 

Максим Фадеев

певец, продюсер

Я купил эту песню у Олега Шаумарова, который потом рассказывал, что я якобы ее присвоил себе. Это не так, конечно: когда я на «Европе Плюс» презентовал эту песню, я назвал автора. Феномен песни заключается в ее искренности; в тексте, который там звучит. У этого текста есть энергия: Наталья Касимцева написала текст, когда они с матерью потеряли отца и остались вдвоем. В этом крике женской души – «Мы вдвоем, вокруг Солнца на Земле день за днем» – и есть сила этой песни. Я тоже пел ее с энергией, потому что это был мой первый выход как певца за долгое время. А Наргиз попала туда случайно – я ее просто пригласил со мной спеть, потому что она была моей артисткой. На ее месте мог быть любой другой человек.

Я никогда не участвовал во взрослом «Голосе» и навряд ли стал бы – мне не всегда импонировал подбор коллег, которые бы были моими партнерами, а это для меня имеет большое значение. Я участвовал в детском «Голосе», потому что очень люблю детей. Я педагог по образованию, для меня в детях и есть смысл жизни. Поэтому, естественно, я работал бесплатно: не получил ни цента, более того – был стопроцентным спонсором тех сезонов, в которых участвовал. Делал аранжировки за свой счет, покупал одежду, оборудование. Снегомашина нужна – покупал, ветродуи – покупал ветродуи, и так далее. Я делал все для того, чтобы шоу было краше, – и выходил из него на 150 000 долларов в минусе.

 

Интервью: Александр Горбачев (2020)

Фадеев отвечал на вопросы голосовыми сообщениями

 

Наргиз Закирова

певица

Откровенно говоря, для меня в России «хит» – это абсолютно парадоксальное явление. Когда я слушаю местные хиты, у меня они не вызывают сильного восхищения. При этом я слушаю людей, которые вышли из проекта «Голос», наблюдаю за их творчеством – и я могу привести очень яркие примеры людей, которые прекрасно существуют и без хитов. Так что я не согласна, что хит делает артиста. Хит хиту как бы рознь: честно говоря, я даже к своему хиту [ «Ты моя нежность»], который сделал меня популярной, тоже отношусь не очень благосклонно. Я не чувствую его и не считаю эту песню своей – а те песни моей программы, которые не являются хитами, люблю намного больше.

«Вдвоем» – это безумно красивая песня с прекрасным текстом. Я пела ее с большим трепетом, я ее прожила. При этом, честно говоря, я раньше совершенно не задумывалась о том, что сейчас в сегменте YouTube и iTunes спокойно можно накрутить себе просмотры, лайки – что угодно. Вполне допускаю, что продюсер мог что‑то там подкрутить, накрутить: это очень распространенная в кулуарах шоу‑бизнеса история. Однако есть такой факт, что эту песню слушает не только русскоязычная публика. Когда я узнала, что эту песню слушают американцы, корейцы, китайцы, итальянцы – люди со всех континентов; обсуждают ее, рассуждают на эту тему, вот тогда у меня появилась надежда на то, что здесь есть какая‑то доля правды.

«Вдвоем» действительно заслуживает того, чтобы ее слушали и понимали, и она нравится даже тем, кто не знает язык: песня доходит до маленьких детей, а маленькие дети – это самые первые судьи, которых не обмануть. Я эту песню ставила своему внуку, когда ему было три годика. И я видела его реакцию на нее. Он играл очень увлеченно чем‑то – и когда я ему поставила «Вдвоем», он просто замер. Для меня это было важным показателем. Это как раз пример того, что музыка не имеет никаких ограничений, – если это истинное, если это настоящее. А если подать это из глубины души, то, наверное, как раз и будет хит.

Проект «Голос» – это конкурс, который появился в результате долгих мытарств всех этих людей, пытающихся найти какой‑то выход на зрителей, чтобы их всех заметили (ну, помимо YouTube). «Голос» – это программа, которая транслируется на федеральном канале и которую смотрят тысячи, миллионы людей по всему миру. Я просто безумно счастлива тому, что сегодня эта многочисленная когорта талантливейших людей разных возрастов имеет возможность показать себя в этом проекте. Безусловно, мое самое яркое воспоминание – это тот день, когда я исполнила на слепых прослушиваниях песню Scorpions «Still Loving You». Для меня было большой неожиданностью, что ко мне повернулись все, так как я до сих пор отношусь к себе очень критично. Вот этот день я не забуду никогда – это тот самый момент, когда моя жизнь поделилась на до и после. После него началась совершенно другая жизнь, о которой я грезила. «Голос» – та самая платформа, благодаря которой сегодня я нахожусь в определенном статусе.

Расти в семье, где буквально все не просто знаменитости, а люди, внесшие колоссальный вклад в развитие культуры, первооткрыватели оперного и эстрадного жанра в стране, – это бесценный дар свыше. Каждый из моих дядей, мама, папа, бабушка и дед[164] – все они вдохнули в меня умение любить и ценить каждую прожитую секунду. Ни о каких комплексах, а тем более давлении, не может быть и речи. Каждый из них, безусловно, был предельно критичен – и ни в коей мере не преувеличивал мои возможности. Но меня никто не муштровал, навязчиво стоя надо мной, чтобы достичь безупречного результата. Впитывая, как губка, от каждого из них навыки актерского мастерства, вокала, хореографии и многого другого, я постепенно формировала свое мировоззрение. К четырем годам я уже четко знала свое истинное призвание.

Вся моя природа вопила о бунтарстве без каких‑либо ограничений, правил и законов – поэтому все, что я пела в детстве, мне вовсе не приносило удовольствия. Мне хотелось рока! Сегодня, просматривая свои музыкальные видео из детства и юности, я вспоминаю то состояние неприятия, в котором я пребывала: мне не были по душе ни песни, ни внешний образ. Я жаждала той музыки, в которой я была бы в полной гармонии с собой. Мне было очень нелегко, так как приходилось делать все на автомате, – и как же хотелось получать удовольствие от того, о чем я грезила! К сожалению, в то время это не представлялось возможным. Парадоксально, конечно, что вот эти нелюбимые мною песни и мое автоматическое их исполнение восхищали массы до такой степени, что они слушали всё это с замиранием сердца и со слезами на глазах.

Повлиять на российскую поп‑культуру, как мне кажется, невозможно. Собственно, и цели такой у меня никогда не было! Я не вгоняю свое творчество в стандартные жанры – и тем более рамки. Меня свыше наградили бесценным даром, который дается не каждому, а главная цель для меня – петь, а не заниматься эпатажем. Ну а как я влияю на кого‑либо или на что‑либо – тут решать, наверное, не мне.

 

Интервью: Иван Сорокин (2020)

Закирова отвечала на вопросы голосовыми сообщениями

 

 

Jah Khalib

Лейла

 

В середине 2010‑х российскую музыку меняют люди из Казахстана – и если Скриптонит демонстрирует неочевидные возможности хип‑хопа, то бывший студент консерватории Джа Халиб задает правила для новой эстрады, которая тоже опирается прежде всего на речитативный жанр (еще один казах, Айсултан Сеитов, снимает им обоим клипы и стремительно становится международной звездой). «Лейла» помогает доформулировать канон того, что уже совсем скоро назовут кальян‑рэпом: любовная лирика, ориентальная экзотика, мягкий бит, ранимо‑мужественная мелодекламация – при этом песня куда более целомудренна, чем те, которые впоследствии будут брать с нее пример. Два года подряд альбомы Джа Халиба становятся самой успешной музыкой в российском Apple Music, а именно стриминги теперь определяют реальные котировки поп‑звезд – и похожую музыку с прицелом на чарты и ротации начинают делать десятки людей.

 

Бахтияр Мамедов (Jah Khalib)

певец, автор песни

Я полюбил музыку благодаря старшему брату Санжару. Когда мне было 6–7 лет, он ставил жесткий рэпак – Onyx и DMX. Потом был знаковый момент, когда в 5 классе я с матерью попал на концерт Батырхана Шукенова, в прошлом солиста «А’Студио». Мама меня постоянно таскала по концертам – но Киркоров и Басков, на которых мы были, не нравились. И вот мы пришли на Батыра – а у него такой джем музыкальный. Казалось бы, ребенку 12 лет не понять таких тонких вещей, но я ощутил энергию. Он был очень солнечный: мне понравилось, что он и пел, и играл на саксофоне шикарно. Я сказал маме, что хочу заниматься саксофоном, – она отдала меня в музшколу. Это был 5 класс, а уже в 6 классе все стали носить футболки G‑Unit и 50 Cent. Мы доставали их на барахолке – пацаны играли в гангстеров, все такие крутые. И мне кенты говорят: «А давай попробуем делать музыку».

Мы купили у Ghetto Dogs, родоначальников казахстанского рэпа (они как Bad Balance в России), болванку с программками для написания рэпа. Русик [Rusty], участник группы, запросил за нее колоссальные деньги, 2000 тенге – сто с чем‑то баксов на тот момент. На этом диске была утилита, где можно инструменталы собирать из квадратиков, готовых лупов. И мы с пацанами стали у меня дома делать музло. Родители лояльно к этому относились: пусть лучше этим занимаются, чем курят или шляются где‑то. Года два мы так записывались, пока пацаны не начали сливаться. А мне нравилось! Я спустя год скачал уже крутую программу, ACID Pro – в ней можно было самому сэмплы резать.

Ближе к 9–10 классу у отца случились проблемы с властями: рейдерским путем у него отжали бизнес, семья стала скитаться по квартирам. Денег не было – но я у отца попросил из нычки крупную сумму в долг на оборудование хоум‑студии. Купил микрофон тысяч за пятнадцать, компрессор, звуковую карту. И начал записывать всех, кто на районе хотел быть рэпером. К концу школы я уже устроился на одну студию эстрадную: ровнял там вокалы, кого‑то записывал. На первом курсе работал уже на другой студии – там я записал свой первый хит «SnD». А потом понеслось – «Твои сонные глаза», «Сжигая дотла»; стартовала карьера. Мы собрали команду, понеслись концерты по России и Украине. И в феврале 2016‑го я возвращаюсь домой в Алматы и сажусь за первый альбом «Если че, я Баха».

На одну из студийных сессий ко мне приехал Болик Маквин, автор припева в песне «Лейла». Мы с ним в консерватории вместе учились – но тогда не особо общались. Помню, я в тот вечер сел работать где‑то в шесть вечера – и до двенадцати писал разные аранжировки, но ничего не шло. Думал закругляться, но подтянулся Болик – и я предложил ему что‑то наиграть. Он сел в будке студийной – и сразу накидал вступление к «Лейле». Оно, конечно, несложное для выпускника консерватории.

Я стал собирать аранжировку: докинул скрипки, бас. Фальцетный голос я взял из саундтрека фильма «Гладиатор», накинул на него реверберацию. Так мы нащупали то, что впоследствии станет стилем Джа Халиба – или тем, что хейтеры окрестят кальян‑рэпом. Убитое название какое! Наше звучание – это комбинация элементов киношной музыки, каких‑то серьезных тем, атмосферы исторических фильмов, мужественности.

Вторым референсом для «Лейлы» стала «Desert Rose» Стинга. Она начинается такими бедуинскими напевами – и мы решили поиграть в эту штуку. Болик зашел в будку и в ходе импровизации минуте на пятой выдал припев «Лейлы». Там не звучало имени, было просто «ла‑ла‑лэй‑ла» – такой птичий язык. Он сам не понял, что в этом куске кроется, какая там энергия. Мы ничего не перезаписывали – так и оставили. Так это стало песней о Лейле. В ту же ночь ко мне приехал друг из Астаны: он уснул прямо на диване в студии, Болик уехал домой. Я за ночь написал куплеты, сразу их записал. Часов в шесть утра встает мой друг, я ему показываю песню – он был в шоке.

Третьим референсом стала группа Outlandish. Там играют марокканец, пуэрториканец и индус.[165] Никто так не совмещал хип‑хоп с арабской эстетикой, Outlandish – это прародители Джа Халиба. Прикол их музыки в том, что бит хип‑хоповый, вайб хип‑хоповый – а инструментально это классическая лирическая музыка, и в куплетах – красивая история великой любви. Я многое у них подсмотрел. Так и получилась «Лейла»: по текстуре это «Гладиатор», Стинг в припеве, а по биту и аранжировке – это Outlandish.

Этой ночи я благодарен, потому что тогда я нашел свой стиль; то, что меня отличает от других. Если до этого кавказская музыка была восточной, но скорее ресторанной, невдумчивой, то у нас получилась такая восточная лирика. Я собрал свой стиль из фирмовых чуваков. Проблема нынешнего кальян‑рэпа в том, что они вместо того, чтобы искать таких же фирменных чуваков – восточных, арабских, – и сделать что‑то свое, просто копируют нас. Ну на хера? Найдите какую‑то другую музыку; сделайте что‑то свое, прикольное.

«Лейла» открыла меня для всех. Она еще до выхода ушла в народ: кто‑то пробовал слепить ее полную версию из отрывков, которые я показывал в инстаграме. Потом она вышла и в течение года раскручивалась, раскручивалась. Мы были четыре или пять месяцев на первом месте чартов, на всех платформах – в Азербайджане, Узбекистане, Украине, России.

Потом нам за это вручили Премию «Муз‑ТВ». Позвонил директор канала и говорит: «Мы решаем, кому отдать номинацию “Прорыв года” – “Грибам” с “Тает лед” или тебе». А все же знают, что это беспонтовая премия, договорная – как, в принципе, все премии. Мы были на американском MTV, там точно такая же хуйня: кто выступил, тот и получил. В общем, «Грибы» отказались приезжать. Я подумал: «Хуй с ним, я приеду. Почему нет? Это даст хороший толчок проекту». Мы взяли эту премию – а потом, естественно, начались качели: «Выступите у нас там», «Выступите там». Благодаря «Лейле» я узнал еще и эстраду – и, попробовав, понял, что это не мое.

Клип на «Лейлу» снял Айсултан Сеитов, он тогда только разгонялся. Аза – лучший. Для клипа мы создали искусственный остров: привезли КАМАЗы песка, насыпали гору из него на мелководье – но за день до съемок его смыло течением. Я был в шоке! Но тут Стасик, наш бригадир, по красоте сработал: он сказал вбить сваи на мелководье – и уже на них засыпать новую гору песка. Всевышний тогда помог сильно. Мы снимали до утра. К нам ехал 22‑тонный грузовик с краном, чтобы установить на него свет, – но машина застряла на болоте. У Стаса паника: он звонит из Алматы, полтора часа едет новый тридцатитонник – и на его кран уже вешают свет. Из‑за всего этого мы чуть‑чуть выбились из графика – но поймали нужный кадр. Так совпало по плану Всевышнего, что мы снимали‑снимали, уже стало светать – и мы поймали первые лучи света, когда еще не наступило утро и не закончилась ночь. Аза смотрит в кадр и говорит: «Это все, взрыв!» Эта сцена видна в финале клипа; а вживую намного красивее было.

Как артист я понял, что моя музыка достойна широких масс. Я и раньше большие площадки собирал, но с «Лейлой» мы взяли Stadium в Москве, а потом – «Мегаспорт». Этому «Медина» еще помогла, мой второй после «Лейлы» главный хит: его я написал, чтобы усовершенствовать «Лейлу». «Лейла» чуть попсовенькая: там простенькие куплеты, аранжировки. Мне хотелось развить ее во что‑то более кинематографичное. А в «Медине» уже и барабаны добавились, и клип этот сумасшедший, который Айсултан снял. «Медина» дала максимальный разнос.

Один из топовых комментариев к «Лейле» на YouTube: «Наконец‑то про девушку как про нежное создание говорят, а не [как про] кусок мяса». Мы представляем светлую сторону, поэтому нам всегда чуть сложнее стрелять, потому что Всевышний дает чуть другую славу. Если идешь по пути Бога в музыке, то у тебя не будет такой оглушительной славы – но ты будешь влиять на людей определенным образом. А есть такая слава, когда ты идешь через тьму и подписываешься под темных чувачков, которые дают тебе ход. Вот Моргенштерн, зайдя в трип, наткнулся на таких темных: они сразу тебя подхватывают в синтетических трипах, потому что тогда у человека нет защиты от их биополя. К нему подлетели чуваки и сказали: «Мы тебе даем славу, деньги, все; ты будешь взорванный – но ты должен пропагандировать то, что нам нужно, понял?» И он это делает. Помнишь, какой Моргенштерн был до этого своего пиздеца в голове? Классный, рок хуярил; мне нравилось.

Раньше и у меня была жизнь такая – слава, телки, гулянки, – поэтому у меня один из альбомов называется «E. G. O.». Если взять Тору, эго – это и есть Сатана. Любая душа – светлая. А эго может нас заставить учиться, реализовываться, может в плюс играть. Но чаще всего эго делает из нас людей – потому что дает нам свободу выбора. Ангелы не могут отказывать Всевышнему, потому что у них нет этой функции. А у нас есть эго. Когда я выпускал «E. G. O.», у меня как раз был такой период: я стоял на перепутье. Вот эта моя маленькая светл<