Но, как безумный, светел день.

И пены бледная сирень

В черно-лазоревом сосуде.

Да обретут мои уста

Первоначальную немоту,

Как кристаллическую ноту,

Что от рождения чиста!

Останься пеной, Афродита,

И, слово, в музыку вернись,

И, сердце, сердца устыдись,

С первоосновой жизни слито!

В финале тоже происходит «возвращение». Только, конечно не в ту эпоху, когда Афродиту всерьёз считали божеством, когда обожествляли силы природы, в чём суть язычества как такового. Время вспять не движется. По всей видимости, -                                это – «возвращение» к некой целостности, неразделённости восприятия мира.                             А вышедшая из морской пены Афродита, как и многие языческие божества, остались литературными образами – чаще ранних произведений – помогающими раскрыть главную мысль.

(В одном из относительно ранних стихотворений «По ночам, когда в тумане…» лирический герой упомянутого ранее поэта-символиста М.А.Волошина с горечью восклицает: «Мне, когда-то неделимым, стать отдельным и мужским).

И вообще, некоторые языческие образы были «унаследованы» христианской культурой даже в росписях храмов в первые века Христианства - именно как нечто внешнее, наполненное уже иным содержанием – нельзя же в одночасье же создать все новые формы. Используются они, конечно, и в литературе, особенно в поэзии, чаще всего для более яркого изображения природы. Вспомнить хотя бы финал знаменитого «Люблю грозу в начале мая» Ф.И.Тютчева или его же несколько более сложный образ                        в стихотворении «Летний вечер», где «горячих ног» Природы «коснулись ключевые воды». А если продолжать «галерею» подобных образов и мыслей, то ярким примером является и стихотворение в прозе И.С.Тургенева «Природа», в котором для Матери-Природы все равны – и люди, и звери, и травы; и стихотворение «Детство» Н.С.Гумилёва, в котором лирический герой верит, что встретит смертный час со своими «друзьями с мать-и-мачехой, с лопухом», потому что «людская кровь не святее изумрудного сока трав».

И вот ещё один пример «соединения» в произведениях самого О.Э.Мандельштама.

И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме,
И Гёте, свищущий на вьющейся тропе,
И Гамлет, мысливший пугливыми шагами,
Считали пульс толпы и верили толпе.
Быть может, прежде губ уже родился шёпот
И в бездревесности кружилися листы,
И те, кому мы посвящаем опыт,
До опыта приобрели черты.

«Соединения» времён - прежде всего, а значит, - неразрывная связь времени и вечности. Напоминать культурным людям, что упоминаемые поэтом великие люди не жили в одни и те же годы, необходимости нет. «Соединение» гения и человечества – не похоже, чтобы в контексте произведения слово «толпа» употреблялось поэтом в привычном отрицательном смысле - иначе, как же можно «считать пульс» и «верить»?!

А ещё, конечно, «соединение» музыки и поэзии, о чём не раз говорилось; русской и культуры немецкой, несмотря на очень разный менталитет (Вольные переводы И.В.Гёте, Г. Гейне и Ф.Шиллера русскими поэтами тоже хорошо всем известны). И возможно, упоминаемые поэтом великие имена важны не сами по себе – их можно было назвать ещё немало - а именно как пример некого единства гения и человечества, о чём было сказано чуть ранее. Гений призван служить - но не «народу»                                            в примитивном советском истолковании, а нести людям Свет Истины, быть посланником небес, как в знаменитом и многократно упоминаемом «Пророке» А.С.Пушкина.  

 Но, наверное, самое главное, как нередко бывает, выражено в финале. (Строки эти выделены особо). И ключевые слова, судя по всему, - «прежде» и «до». «Предвечный замысел о мире и его судьбах» - так определил Софию – Премудрость Божию русский мыслитель Н.М.Тарабукин, практически ровесник О.Э.Мандельштама. Судя по всему, мысли философа и поэта во многом схожи.

А ещё, будет нелишним сказать, что стихотворение это первое из трёхчастного цикла – и, конечно обратиться к двум другим.

  В игольчатых чумных бокалах
Мы пьём наважденье причин,
Касаемся крючьями малых,
Как лёгкая смерть, величин.
И там, где сцепились бирюльки,
Ребёнок молчанье хранит,
Большая вселенная в люльке
У маленькой вечности спит.

Очень непростые, философские строки – и, возможно, не стоит «вникать» в каждое слово – а взглянуть немного «издалека», как на большое полотно. Да и вообще, если приблизиться к картине вплотную, можно увидеть только наложенные мазки красок – а воспринимать нужно целостность образа и мысли. Вот так и здесь – в целом. Возможно, отразились в стихотворении и искания людей - иногда вслепую,                                   их заблуждения.

         Но вот опять появляется столь любимый поэтами – и не только О.Э.Мандельштамом – образ ребёнка, символизирующим чистоту, незамутнённую душу. И тогда начинает «происходить» то, что по земным «меркам», по законам земного бытия невозможно – «маленькое» вмещает «большое». Отчего? Оттого, очевидно, что земное пространство, преодолено, оно больше тяготеет, земное время и пространство себя исчерпали – и «начинается» мир иной, духовный. А дальше…

И я выхожу из пространства
В запущенный сад величин,
И мнимое рву постоянство
И самосознанье причин.
И твой, бесконечность, учебник
Читаю один, без людей —
Безлиственный, дикий лечебник,
Задачник огромных корней.

Итак, третья часть логически продолжает вторую. Удивительно сочетание, не первый взгляд, - «самосознанье причин», «лечебник», «задачник». Но разве не столь же многогранна жизнь человека на земле?!

Очевидно, то, о чём говорилось в первых двух частях, продолжается и в самой сложной – третьей. Только «мы» превращается в «я» - но это, не дай Бог, не гордость,                                          не ненависть к другим людям. По-видимому, лирический герой осмысливает свой жизненный путь, свой духовный опыт, который нельзя ни с кем разделить, за который несёшь ответственность только ты сам - и больше никто. Оттого-то и «без людей».  

Конечно, нельзя не увидеть, что всё как будто «пронизано» математикой – да только математика – лишь наука, пусть и немного менее приближенная к естеству, чем физика, химия или биология. Думаю, именно поэтому будет уместно вспомнить о том, что многие великие учёные - и русские и европейские были верующими – и И.Ньютон,                               и Б.Паскаль, и Л. Пастер, и, конечно М.В.Ломоносов – список можно продолжать. Верующими не вопреки, а именно благодаря науке. И даже некоторые учёные советские – такие, как Б.В.Раушенбах. Это - отдельный разговор, который может увести в сторону от основного предмета беседы.

 

 

     

 А потому возвратимся к самому произведению. И «корни», и «величины» - разве только математические понятия?! Да и задачи бывают разными – поэтому, может быть, «задачник» в таком случае можно рассматривать как аллегорию?! А главным всё же является то, что лирический герой «выходит» из земного «пространства» и преодолевает «мнимое постоянство» и «самосознанье причин». Преодолевает после того, как «увидел», осознал, что «б ольшая вселенная в люльке у маленькой вечности спит».

Как было уже сказано, отразил поэт преодоление земного пространства – пространства мира материального, мира тварного. А значит, может быть, и не столь явственно, не столь очевидно, но звучит в произведении одна из самых главных, самых важных тем русской, да и всей литературы мира христианского, – Тема Апокалипсиса!

«И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих». Откр.6:14.

И, конечно, нельзя не вспомнить о том, что земного времени и пространства, силы земного притяжения нет на Иконе - ведь  она изображает «грядущий, прославленный мир», как написал в своём знаменитом труде кн. Е.Н.Трубецкой.

И о том ещё, что все эти бесконечно загадочные произведения созданы… в окаянные тридцатые годы, когда вся Россия жила под дулом автоматов Н.К.В.Д.!!! Вот уж,                    по истине надо смотреть в Вечность и быть готовым к Крестному Пути, чтобы выразить такое мироощущение! А поэт скоро на Крест и взойдёт! Но об этом хотелось бы поговорить не всуе, обращаясь к произведениям несколько более известным. Наверное,               в следующей части.

А пока обратимся к произведениям несколько иного плана. Наверное, даже, точно, можно сказать, что всё великое, созданное поэтами Серебряного века, имеет «корни»              в классической поэзии, классическом искусстве в целом века девятнадцатого и даже конца восемнадцатого. А иначе, на свет появлялись бы одни «уроды», «мутанты».

Вспомним произведение О.Э.Мандельштама, приведённое несколько раньше                      и начинающееся словами «Она еще не родилась». Названия как такового, можно сказать, и нет – потому что «Silentium» (Молчание) – скорее всего «отражение» состояния ума и души, некой «философии». «Silentium» названо и довольно известное и тожеотносительно раннее стихотворение Ф.И.Тютчева.

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои -
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, -
Любуйся ими - и молчи.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, -
Питайся ими - и молчи.
Лишь жить в себе самом умей -
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волш­ебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, -
Внимай их пенью - и молчи!

Значит, акмеизм во многом можно считать продолжением «любомудрия» - не в общем смысле «философия», а применительно к определённому направлению в искусстве. Именно к «любомудрию» ряд исследователей относят раннее творчество Ф.И.Тютчева. Совершенно очевидно, что «сердце, сердца устыдись» О.Э.Мандельштама и «л ишь жить в себе самом умей», оттого чтодругому «понять тебя» невозможно Ф.И.Тютчева – очень схожие мысли двух великих поэтов, которых отделяют почти девяносто лет. Судя по всему, это - отражение мысли великого Платона о том, что наш мир лежит во зле, он «гроб для праведника» - а есть иной мир – прекрасный – только попасть в него невозможно. Конечно, ведь Спаситель тогда ещё не пришёл в наш мир и не воскрес. (Ещё с большей ясностью отразились эти мысли  в знаменитом «Фонтане» Ф.И.Тютчева – но речь сейчас несколько об ином).

Только, наверное, у О.Э.Мандельштама все приведённые выше образы «решают»           несколько более сложную задачу, что можно увидеть и понять при более внимательном прочтении.

И в том произведении, о котором речь пойдёт далее, тоже, очевидно, происходит некоторое соединение элементов христианской и дохристианской культур.

Первой, как уже говорилось, - на уровне мышления, мировоззрения, жизненного кредо; второй - на уровне внешних образов и может быть, некой историчности.