Подземные миры Харуки Мураками

В романе есть герой, или идея, которая принимает форму Командора из оперы Моцарта “Дон Жуан”. Почему эта идея, этот герой находится в центре истории?

Обычно я начинаю писать книгу с названия. Так вышло, что в этот раз у меня был заголовок “Убийство Командора” и те пару абзацев, и я подумал, что было бы интересно посмотреть, что может из этого получиться. В Японии нет такого понятия как “командор”, но я почувствовал что-то необычное в этом слове, и оно очень пришлось мне по душе благодаря этому.

Эта опера, “Дон Жуан”, играет какую-то особую роль в вашей жизни?

Этот персонаж очень важен для меня. Обычно я не использую “модели” или прототипы, когда создаю своих героев. За всю свою жизнь я прибегал к этому приему всего один раз, когда мне нужно было создать отрицательного персонажа - он был плохим парнем, кое-кем, кто мне не очень нравился, но я все равно хотел написать о нем. Это было всего один раз. Всех остальных героев моих историй я создавал заново, с нуля. Как только я придумываю персонажа, он или она начинает жить своей жизнью, и все, что мне остается делать – наблюдать за его движениями, слушать его разговоры, подмечать, что он делает. Я писатель, и я пишу, но в то же время я чувствую, словно сам читаю какую-то захватывающую историю. Поэтому мне и нравится писать.

Главный герой книги слушает разную музыку: оперу, а еще множество групп и исполнителей, о которых вы упоминаете по ходу истории. Очень часто ваши герои слушают какую-то определенную группу или музыкальный жанр. Это помогает вам создать более продуманный образ?

Я слушаю музыку, когда пишу. Поэтому она так легко просачивается в мои тексты. Я не слишком задумываюсь о том какая это музыка, но она для меня что-то вроде пищи - заряжает энергией, чтобы писать. Поэтому я так часто говорю о ней в моих произведениях, и по большей части я пишу о той музыке, которую очень люблю. Это положительно влияет на мое здоровье.

Музыка помогает вам оставаться здоровым?

Да, очень. Музыка и кошки. Они мне очень помогли.

Сколько у вас кошек?

Ни одной. Я выхожу на пробежку вокруг дома каждое утро и постоянно вижу трех или четырех кошек - они мне как друзья. Я ненадолго останавливаюсь, чтобы поздороваться с ними, а они подходят ко мне. Мы хорошо знаем друг друга.

Когда в журнале “The New Yorker” был опубликован отрывок из “Убийства Командора”, я спрашивала вас о фантастических элементах в нем. Тогда вы ответили: “Когда я пишу, реальность и вымысел легко переплетаются. У меня нет какого-то плана, которому я стараюсь следовать, но чем больше я пытаюсь писать о реальности в натуралистическом ключе, тем более неизбежно сюрреалистичным становится этот мир. Для меня роман — это вечеринка. Любой, кто хочет присоединиться волен войти, но верно и обратное - любой, кто хочет уйти всегда может сделать это.” Теперь я хочу спросить, как вы приглашаете людей и всех остальных на эту вечеринку? Или как вы добираетесь до места, про которое пишете, куда они могут свободно прийти без приглашения?

Мои читатели часто говорят мне, что я пишу об оторванном от действительности, выдуманном мире, что протагонист в какой-то момент переходит в него, а потом возвращается обратно. Но я не всегда могу провести четкую границу между этими мирами. Поэтому они все время как будто смешаны. Мне кажется, в Японии этот другой мир находится очень близко к нашей повседневной жизни, и перейти на другую сторону не составляет большого труда. Таким образом, когда в моих историях кто-то опускается на дно колодца, он попадает в другой мир. И не всегда у вас есть возможность отличить один от другого.

Вы приносите что-то с собой?

Нет. Это было бы жутко. Я оставляю все на своих местах. Когда я не занимаюсь моей писательской деятельностью, я самый обычный человек: соблюдаю распорядок дня, встаю рано утром, ложусь спать в девять вечера, если только не показывают бейсбол, а еще бегаю или плаваю в бассейне. Я самый обычный человек. Поэтому, когда я иду по улице и кто-то зовет меня со словами: “Простите, Мистер Мураками, очень рад встретиться с вами”, я чувствую себя странно. Знаете, во мне ведь нет ничего особенного. Так почему же радоваться случайной встрече со мной? Но вот когда я пишу, тогда мне кажется, что я становлюсь особенным. Ну или как минимум странным.

Вы уже неоднократно рассказывали о том, как 40 лет назад на бейсбольном матче вам в голову вдруг пришла мысль: “Я могу написать роман”, хотя никогда прежде вы не пробовали себя в писательском ремесле. И в ваших мемуарах “О чем я говорю, когда говорю о беге” вы говорите следующее: “Это было, словно что-то спустилось с небес прямиком в мои руки”. Это что-то была способность писать, или просто идея, что вы можете хотя бы попытаться. Как вам кажется, откуда это пришло и почему это пришло именно к вам, если, согласно вашим же словам, вы самый обычный человек?

Это было что-то вроде озарения. Я люблю бейсбол и часто хожу на стадион. Когда мне было двадцать девять, в 1978, я пошел на бейсбольный стадион в Токио, чтобы посмотреть на игру моей любимой команды - Tokyo Yakult Swallows. Это был день открытия сезона, на улице ярко светило солнце. Я наблюдал за игрой - первый бьющий выбил дабл, и в этот момент я почувствовал, что мог бы писать. Возможно, я просто перебрал пива, я не знаю, но в тот момент это было словно откровение. До того дня я никогда ничего не писал. Я умел готовить недурные сандвичи! Но в тот раз после игры я отправился в канцелярский магазин и купил все, что мне было нужно для письма, а потом я начал писать и стал писателем.

Несколько лет назад вы сказали мне, что держите под рукой список идей или каких-то особенных фраз вроде “говорящая обезьянка” или “человек, который пропал на лестнице”, когда пишите роман, и что когда вы заканчиваете с ним работать и садитесь писать рассказы, вы считаете, что: “В каждой истории должно быть по крайней мере два или три элемента из этого списка”. Вы часто этим пользуетесь?

О, это было во времена, когда я писал по шесть историй одновременно. Поэтому я всегда держал эти “ключевые слова” под рукой, чтобы в случае чего сориентироваться. Когда я пишу роман, я так не поступаю. У меня есть правило: всегда пробуй что-то новое. В большинстве моих ранних работ повествование ведется от первого лица. В “1Q84” я создал трех персонажей - три истории, в которых повествование ведется от третьего лица. Это было для меня своеобразным вызовом. Почти всегда мой рассказчик, или мой протагонист, это какой-то парень, который мог бы сойти за меня, но мы все еще слишком разные. Что-то вроде альтернативной версии меня настоящего, понимаете? В реальной жизни я — это я, я не могу быть кем-то другим, но на листе бумаги я могу стать кем угодно, побыть в чужой шкуре. Можно сказать, это что-то вроде сеанса у психотерапевта. Если ты можешь писать, значит ты еще не определился. У тебя есть возможность побыть кем-то другим.

Вы стали заниматься бегом примерно в то же время, когда начали писать. Я слышала, что некоторым людям нравится сочинять что-нибудь на ходу. Темп шагов помогает им сконцентрироваться. Вы задумываетесь о вашем творчестве, когда выходите на пробежку?

Нет. Когда я бегу, я просто бегу, освобождаю свой разум от всех мыслей, так что я понятия не имею что приходит мне в голову в это время. Может быть, ничего. Но знаете, нужно быть очень целеустремленным, чтобы продолжать писать долгое время. Написать одну книгу не очень сложно, но писать много лет подряд - граничит с невозможным. Требуется большая сила воли и терпение. Порой из-под моего пера выходит что-то очень нездоровое. Странное. Извращенное. Мне кажется, нужно иметь стальные нервы и непоколебимое душевное равновесие, чтобы писать о нездоровых вещах. Это звучит парадоксально, но такова правда. Некоторые писатели вели очень нездоровый образ жизни, как Бодлер. Но я думаю, что те дни прошли. Наш мир стал очень запутанным, и нам нужно быть сильными, чтобы выжить, чтобы прорваться сквозь этот хаос. Я стал писателем в тридцать лет, в тридцать два или тридцать три я начал бегать. Решил тренироваться каждый день, потому что мне было любопытно посмотреть, что из этого выйдет. Наша жизнь, словно огромная лаборатория, где каждый может попробовать сделать все что угодно. В конце концов, это помогло мне. Я стал жестче.

Однажды вы сказали, что мечтой всей вашей жизни было посидеть на дне колодца. В ваших произведениях можно найти нескольких персонажей, которые именно так и сделали. В “Убийстве Командора” это делает Меншики (Menshiki). Почему?

Мне очень нравятся колодцы. А еще холодильники. И слоны. Вообще, на свете довольно много вещей, которые мне нравятся. Я испытываю чувство счастья, когда пишу о том, что мне нравится. Когда я был ребенком, во дворе моего дома был колодец. Я часто спускался посмотреть на него, и каждый раз, когда я опускал в него взгляд, мое воображение заполняло эту пустоту. У Раймонда Карвера есть рассказ о человеке, который упал в высохший колодец. Мне он очень понравился.

Вы когда-нибудь пробовали спускаться туда самостоятельно?

Нет-нет-нет. Это опасно, знаете ли. Только в своих мечтах. Но мне еще нравятся пещеры. Когда я путешествую по миру и вижу их, я всегда туда захожу. Мне нравятся пещеры и гроты, но я не люблю высокие места.

Очень часто мужчины, которые становятся героями ваших произведений, потеряны: одни - в поглотивших их эмоциях, другие находятся в экзистенциальном кризисе. Возникает чувство, что этот мир - не место для них.

Понимаете ли, если главный герой будет счастливым, никакой истории не получится.

Ваши сюжеты почти всегда разворачиваются вокруг некой тайны. Иногда вы разгадываете ее, иногда оставляете без ответа. Причина в том, что вы хотите оставить место для воображения читателя или в том, что вы и сами не всегда знаете правильный ответ?

Бывает, когда у меня выходит новая книга, друзья звонят мне и спрашивают: “Что было потом?”, а я говорю: “Ничего. Это конец”. Но люди всегда ждут продолжения. После завершения работы над “1Q84” у меня было ясное представление о том, что должно случиться дальше. Я мог бы написать сиквел, но не стал. Я подумал, это будет все равно что “Парк Юрского Периода 4” или “Крепкий Орешек 8”. Поэтому я оставил историю там, где она родилась, и был очень этим доволен.

Только у вас в голове?

Ага.

Насколько мне известно, вы сами являетесь переводчиком. Вы переводили Фицджеральда, Трумена Капоте, Раймонда Карвера и многих других американских авторов на японский. В данный момент вы работаете над переводом произведений Джона Чивера. Что привлекает вас в писателях, которых вы переводите?

Все просто. Я перевожу то, что мне нравится читать самому. Я перевел все романы Раймонда Карвера. Мне очень нравится, как он пишет. Я перечитал “Долгое прощание” (“The Long Goodbye”) пять или шесть раз.

При переводе нужно как бы “примерить” на себя голос другого автора. Нужно в каком-то смысле стать Фитцджеральдом, или Чандлером или Чивером. У вас есть собственный стиль, собственный голос - есть ли какой-то вызов, испытание в том, чтобы найти и почувствовать стиль того автора?

Да, безусловно. Я очень люблю Фицджеральда и перевел многие его работы, но его стиль так отличается от моего, настолько красивый и многогранный. Тем не менее, я многое почерпнул от него - его позицию, его взгляд на мир. В той же степени стиль и мир Раймонда Карвера отличается от моего, но он тоже многому меня научил.

Мне кажется, как-то раз вы упомянули о том, что профессия писателя в Японии это что-то необычное, помпезное, бросающееся в глаза. Я думаю, это подразумевает очень тесное общение со своей аудиторией, но вы все же продолжаете настаивать на своей “ничем не выделяющейся натуре”. Как вы совмещаете такие разные вещи в себе?

Честно говоря, поначалу я чувствовал себя некомфортно в литературных кругах Японии. Я был аутсайдером - белой вороной, незваным гостем, чужаком в мире популярной литературы в своей стране. Одни называли меня “новым голосом” в японской литературе, другие - панком. Мягко говоря, я был в замешательстве. Я понятия не имел, что происходит. Это было, как в “Алисе в стране чудес”. Поэтому я уехал из Японии. Сначала я жил два или три года в Греции и Италии, потом я написал “Норвежский лес”. В Японии она не имела большого успеха. Что уж говорить, многие ее ненавидели!

Но ведь она продалась тиражом более двух миллионов экземпляров!

Да, но люди все равно бросали на меня косые взгляды, и я снова уехал за границу. На этот раз в Принстон, Нью-Джерси.

Возможно.

Знаете, некоторые люди даже цитируют это. Но я это выдумал. Я придумал много всякого.

Это художественная литература. Ее прелесть в том, что пробелы в знаниях можно заполнить воображением. Но кто знает, вдруг это на самом деле было так? Если бы мы знали, к примеру, что вы очень любите кошек, это помогло бы нам лучше понять ваши произведения?

Спросите это у моей жены!

Подземные миры Харуки Мураками

“Какой он? Он добрый?”, спрашивала немного встревоженный ассистент, которую выделили мне в качестве проводника по токийскому кварталу Аояма. Она должна была довести меня до офиса Харуки Мураками, который располагался в неброском, ничем не выделяющемся здании в стороне от шумных улиц. С облегчением вздохнув, она передала меня помощнику писателя, когда тот ответил на звонок в дверь, принял меня и отправил ее дожидаться нашей встречи за обедом в кафе неподалеку от железнодорожного вокзала. На дворе стоял 2010 год и на тот момент в Японии Мураками был, наверное, самым значимым популярным писателем. Его последний трехтомный роман-эпопея “1Q84”, опубликованный в период с 2009 по 2010 год, продался на родине тиражом более шести миллионов экземпляров, а когда ему предложили принять участие в фестивале, проводимом журналом “The New Yorker” в 2008 году, все билеты были распроданы в считанные минуты. По заявлениям поклонников автора они прибыли из самых далеких уголков мира, чтобы получить шанс увидеть его воочию. В их числе оказались граждане Кореи, Австралии и даже самой Японии. Одним из поводов также послужила известная уединенность и редкое желание автора принимать участие в публичных мероприятиях.

Он утверждает, что был “удивлен и растерян” настолько восторженными отзывами о его первых трудах. Эта “растерянность”, возможно, и послужила толчком к тому направлению в писательской деятельности, в котором автор работает по сей день. Его сюжеты почти всегда движутся в направлении исследования и наблюдения внутрь и вовне. Его герои зачастую неудачливые, нерасторопные, мягкие характером личности, которые ставят перед собой задачу исследовать, открыть или узнать что-то новое. То, где они в конце концов оказываются, кажется читателю иногда очень близким и знакомым, а иногда просто нереальным и внеземным. Будучи выдающимся мастером слова, Мураками способен воплощать в текст как саспенс, так и живую людскую натуру. Его язык — это тайна, скрытая под маской тривального сюжета из повседневной жизни. Фантомные овцы, духи, встречающиеся в мрачном подземном мире, маленький народец, появляющийся из картины - все это автор выражает в своем художественном творчестве. Но за историей, граничащей с мрачным сном, почти всегда кроется кропотливый труд об утерянных связях между людьми - будь то не случившиеся отношения или давно угасшая дружба - вызванные нашей неспособностью понять друг друга.

Интервью было составлено совместно с Харуки Мураками из его выступлений на фестивале “The New Yorker Festival” в 2008 и 2018 годах.

Харуки Мураками: В последний раз вы брали у меня интервью десять лет назад и за это время со мной много что успело случиться. Например, я постарел на десять лет. Это очень важно, по крайней мере, для меня. С каждым днем я старею все больше и больше и одновременно начинаю видеть себя совсем по-другому, нежели в дни моей юности. Сейчас я стараюсь быть порядочным. Как вы, возможно, уже знаете, нелегко быть одновременно писателем и порядочным человеком. Это все равно, как если бы какой-нибудь политик пытался одновременно быть и Обамой и Трампом. Но у меня есть свое определение порядочного писателя: во-первых, он никогда не распространяется о подоходном налоге, который заплатил, во-вторых, он никогда не пишет книг о своих бывших, и, в-третьих, он не задумывается о Нобелевской премии по литературе. Поэтому, Дебора, будьте добры и не спрашивайте меня об этих вещах, а не то я окажусь в крайне неудобном положении.

Дебора Трисман: Черт, кажется, вы только что перечеркнули большую часть вопросов, которые я подготовила! Ну ладно, на самом деле я хотела начать наш разговор с вашей новой книги “Убийство Командора”. История повествует о мужчине, от которого ушла жена. Пройдя череду некоторых драматичных событий, он оказывается в доме пожилого художника. Как только он оказывается там, вокруг начинают происходить странные вещи и некоторые из них появляются из дыры в земле - вроде как давно высохшего колодца. Мне любопытно, как вам пришла идея такой завязки?

Знаете, это довольно большая книга. У меня ушло полтора года, чтобы ее написать, но все началось с пары абзацев. Когда-то я написал их на листочке бумаги, убрал в ящик стола и благополучно забыл про них на какое-то время. Через три месяца или полгода я подумал, что мог бы превратить их в полноценный роман, и я начал писать. У меня не было абсолютно никаких планов, никакого графика, никакого сюжета - я просто начал с тех абзацев и продолжил писать. История сама провела меня до своего финала. Когда у тебя есть план, когда ты знаешь, как закончится и начнется твоя история, пропадет все веселье. Знаете, художник может сделать набросок, прежде чем приступить к написанию картины, а я нет. Передо мной чистый лист, в руках кисть и все, что мне нужно — это начать рисовать.