Снова. Еще одна подсказка о том, что она чем-то расстроена. Она наполовину мексиканка и наполовину афроамериканка, и когда она обеспокоена, ее испанская сторона преобладает.

— Hola, тетя Кэролайн.

— Ты не сказала ей? — шипит дядя Майкл.

— Сказала мне что?

— Я хотела сделать это наедине, — громко шепчет она.

— Ты должна была предупредить ее…

— Я думала…

— Она заслуживает знать! — дядя Майкл повышает голос — нечто, что он делает редко, как и мой отец.

— Знать что? — снова вмешиваюсь я.

Прежде чем у кого-нибудь из них есть шанс ответить, еще одно лицо появляется в коридоре, выглядывая из-за угла кухни. Моя челюсть падает на пол, как и моя сумочка.

О, боже, нет…

— Макс, — ее голос хрипит, и мое лицо незамедлительно кривится. — Моя прекрасная дочурка.

Вы что, бл*дь, издеваетесь?

Глава 2

Логан

 

Я наблюдаю за тем, как баскетбольный мяч беспрепятственно скользит в сетку и отскакивает от забора.

Бл*дь, я ненавижу баскетбол.

Используя край своей белой футболки, вытираю пот, скатывающийся по щеке и лбу. Он безостановочно катится по моему телу, приклеивая ткань к нему там, где ей не место. Если дело не касается тренировки или секса, на моих яйцах не должно быть столько пота.

— Вот ты где, — Дин выходит из боковой двери тренажерного зала на площадку.

Осмотревшись по сторонам, он спрашивает:

— Ты один?

— Ты еще кого-то видишь?

Сделав шаг в сторону, он скользит руками в карманы своих шорт.

— Не знал, что тебе нравится баскетбол.

— А он мне и не нравится.

Сбитый с толку, он поднимает брови.

— Так ты…

— Играю в баскетбол. 

— Точно. Почему? То есть, если ты его ненавидишь. 

— Потому что Уилл сказал мне, если я пробью еще хоть одну дыру в стене, он заставит меня шпаклевать ее собственными руками, — я шагаю к мячу, который отскакивает от стены здания и катится в моем направлении.

— Ты сделал ту дыру в стене раздевалки? — его глаза вылезают из орбит.

— И еще одну возле входной двери.

Что вы хотите, чтобы я сказал? У меня небольшие проблемы с гневом. И после того, как дома я убрал срач из стекла, я понял, что больше мне ничего не хотелось там убирать. Вы имеете хоть малейшее понятие, как тяжело убирать стекло с кафеля?

— Дерьмо, — бурчит Дин. — И это тоже был ты? — Я подбрасываю мяч вверх и смотрю на парня так, чтобы он понял, что его повторение фраз к хорошему не ведет. — Что случилось?

А что случилось? Давайте подытожим? Сегодня утром я проснулся с девушкой своей мечты объятиях, которая слегка похрапывала и была чертовски милой, отправился в спортзал, чтобы помочь молодому поколению, впервые в жизни купил девушке цветы, и она, бл*дь, продинамила меня. Бросила. Это самый худший день в моей жизни. Нет. Бл*дь, да я даже больше говорить об этом не хочу.

— Есть хочешь? — смена темы привлекает внимание парнишки.

— Эм… я мог бы поесть.

— Собирай свои вещи и идем.

Дик кивает и идет туда, откуда пришел, а я просто следую за ним. Сунув мяч под руку, я осматриваю тренажерный зал со стороны, а кулак так и чешется врезать по стене.

Вот это тип ярости, который ломает ребра. Тип ярости, который заставлял мою мать хромать по нескольку дней. Ничего хорошего не выйдет из этой сраной злости. Так же сильно, как я ненавидел уход Макс — и поверьте мне, я ненавидел — я не мог сказать с уверенностью, что если бы я увидел ее снова прямо сейчас, смог остановить себя от того, чтобы причинить ей боль. Не уверен, как бы я вел себя с таким большим чувством обиды. А я никогда не хочу вредить Макс. Никогда. И вы знаете это.

После быстрой поездки мы с Дином едим в одном из моих любимых мест, где делают бургеры. Сидим за столиком снаружи и ждем, пока принесут нашу еду. Откидываюсь назад на стуле и смотрю на своего помощника, болтающего о парне, который пытался «поговорить» с ним за то, что тот пытался поговорить с девушкой этого парня, когда замечаю отметину у него на челюсти.

— А засос на твоей шее тебе его девушка оставила? — я склоняю голову в сторону его отметины.

На его лице застывает каменное выражение, пока он потирает эту метку.

— Это не засос. Это ожог.

Мои челюсти тут же сжимаются.

— Старик?

Он кивает.

Я открываю рот, чтобы ответить, но меня прерывает голос:

— Это ты, мышцеголовый?

В поле моего зрения появляется знакомое лицо, и я поворачиваю черную бейсболку у себя на голове козырьком назад.

— Зоркий глаз, болван.

Парень, чьи волосы когда-то были длинными и лохматыми, а сейчас коротко острижены из-за военного прошлого, приближается ко мне и протягивает кулак для удара. С дерзкой ухмылкой, он произносит:

— Я не думал, что это ты, Келлар! Да ну нахрен! Что ты делаешь в этих местах?

— Взял мальца поесть бургеров, — я наклоняю голову к Дину. — Дин, познакомься с Гловом. Глов, это Дин.

Глов протягивает руку, которую Дин рьяно жмет, и тут же спрашивает:

— Ты тоже боец?

— С таким-то лицом? Черт, нет, — давится смешком Глов. — Я — военный.

Глаза Дина округляются, и я добавляю:

— Слишком красив для этого, но это его не остановило.

Глов снова смеется и смотрит на меня.

— Слышал, ты до сих пор бьешься. Непобедимо.

— Ага.

— Может, у меня получится посмотреть следующий бой.

— Может, — пожимаю я плечами.

— Ладно, Келлар, нужно возвращаться назад за стол. Там маленькая официантка ждет, пока я вытатуирую свое имя на ее попке, — он снова ударяет кулаком по моему кулаку и исчезает на второй части патио, где я замечаю двоих ребят, ждущих его.

— Откуда ты знаешь его? — вопрос Дина следует после прибытия нашей еды.

После вежливого «спасибо» официантке, которая, очевидно, положила глаза на Глова, я отвечаю:

— Со старшей школы. Привыкли закатывать вечеринки.

— Ты закатывал вечеринки?

— Если Эрин решала закатить одну, Макс делала ее великолепной, а мы с Люком убеждались, что присутствовали все нужные люди. Горячие цыпочки для меня и чувачки для него.

Мои воспоминания заставляют Дина смеяться с полным ртом еды, пока я ухмыляюсь.

Черт, я помню, как задерживал взгляды на Макс даже тогда. Неважно, сидела ли у меня на коленях какая-либо девочка, жаждущая моего внимания. Мне не нравилось, когда кто-либо другой прикасался к Макс. Если подумать, один раз игрок в бейсбол сдвинул руки вниз по ее заднице во время танца, и я поставил ему фингал. Его глаз распух так, что не открывался целый день. А что? Не надо на меня так смотреть. Его гребаные руки не имели никакого сраного отношения к ее заднице, если они просто танцевали. Что значит: я и сам так танцую? Кажется, вы не понимаете.

Слизывая соль с пальцев, Дин спрашивает:

— Хочешь поговорить об этом?

— О чем?

— О Макс.

Из меня вырывается рычание.

— А что с ней?

— Ты ушел сегодня утром со сраной улыбкой на лице, а в следующий раз, когда я тебя увидел…. Ну, ты проделал дыру в стене, — он откусывает от своего бургера. — Так что стряслось?

— Откуда у тебя ожог?

Голова Дина снова поникает, и он замедляет процесс пережевывания.

— Хочешь поговорить о моем любовном дерьме, малец? Значит, придется поговорить о своем домашнем дерьме. Идет?