Злоумышления Корсиканца Бонапарта против Французского Генерала Моро.

 

Не одни Якобинцы могли препятствовать властолюбивым замыслам Наполеона; были и Роялисты, непоколебимо приверженные к Бурбонам; были Республиканцы по правилам или по привычке, которые, не помрача имени своего ни злодеянием, ни насилием, прилепились к тогдашнему правительству по заслугам гражданским и воинским. На первой степени сих людей, обольщенных мечтою свободы, был Генерал Моро. Хотя имя его разнеслось по Европе громом побед и славы, но он являл столько де скромности и простоты, сколько Наполеон оказывал надменности и хвастовства. [27] Моро обожаем был Французскими воинами, которых щадил кровь; он любим был и врагами за великодушное человеколюбие. Подчиненные ему Генералы уважали его за то, что никогда не похищал у них славы.

К погублению сего опасного соперника Наполеон истощил все хитрости коварного своего ума. Но сперва рассмотрим, чем он был обязан Генералу Моро. а потом предложим обстоятельства мнимого заговора, равно всем другим козням, выдуманного и устроенного самим Наполеоном.

Ограбя Италию, набогатясь безмерно, Наполеон устрашил новое правительство, известное во Франции под именем Директории. Сие скопище возмутителей, нагло посягавших [28] на жизнь природного Короля, в уничтожении раболепствовало пред Корсиканцем Наполеоном. В угождении ему удалило оно Моро с поприща воинского. Поступок сей тем бесстыднее, что Члены Директории сами признавались, что Моро непосредственно содействовал к победам Бонапарт в Италии. Тогдашний Директор, Якобинец Карно, в записках своих говорит: «Хотя крылья и тыл Бонапартовой армии были свободны, но у него не доставало войск к решительным успехам против Австрийцев. Бонапарт требовал пятнадцати тысяч войск; я назначил тридцать тысяч».

Здесь невольно прерываю рассказ: нельзя не заметить такой достопамятной [29] черты Французского буйства и разврата.

Карно и прочие бунтовщики начали возмущение во имя народа, и они ни во что вменяли жизнь и кровь народа. Корсиканец Бонапарт требует пятнадцати тысяч войск; Якобинец Карно одним почерком пера назначает тридцать тысяч. И сии изверги повещали и возвещают, что они хотят спасти человечество! Карно, презирая Французов и Человечество, выдумал воевать скопищами, то есть против десяти тысяч выставлять тридцать, пятьдесят и более. С самого начала Французского мятежа Французы таким образом воевали: везде многочисленностью скопищ захватывали они области. У Французов это называется воевать массами. Они говорят: [30] масса народа, масса войск. По-русски это значит: скопище, толпа народа, толпа войск. Но Русские, уважая народ и войско, никогда не назовут их ни массами, ни скопищами, ни толпами. Так прилично объясняться тем, которых Русский Суворов называл бунтовщиками и нечестивцами. Когда во Франции были еще вера и закон, тогда Французы иначе мыслили и поступали. Знаменитый полководец Тюрен, находясь на зимнем постое в германских областях, писал к Людовику Четырнадцатому: «Государь! у меня сорок тысяч войск; такое чрезвычайное число обременяет и изнуряет те области, где я нахожусь. Мы воюем не для пагубы народов, но для чести и обороны Государства; а для сего мне [31] довольно и двадцати тысяч». Так изъяснялись законные полководцы, у которых в сердце были Бог, отечество, честь и вера. Наступят ли опять во Франции те времена, когда дорожили верой, честью и кровью народа?

«Назначаемые тридцать тысяч войск Бонапарту, - продолжает Карно, - долженствовали поступить из армии Генерала Моро, который оказал в сем случае беспримерное великодушие. Предвидя, что ему нужно будет отделить от себя часть войска, он давно заготовил запасное войско. А сверх того, хотя армия его была всех несчастнее, потому что не могла жить на счет неприятелей, хотя нуждался он в деньгах, но он всем пожертвовал, чтобы снабдить сколько возможно [32] лучше запасное войско, которое бы по первой повестке могло выступить. Так и случилось. Получив предписание, Моро немедленно отправил от себя заготовленное войско к Бонапарту (*)». (* Из записок Карно, изданных им в 1799 году.)

Вольнодумцы Французские давно уже проповедуют в развратных своих книгах, будто бы благодарность есть тягостное и постыдное иго. Бонапарт, затвердив все правила разврата и безбожия, изгнал из души своей благодарность к Богу и людям. За бескорыстный подвиг, за помощь, которую Моро оказал ему в тесных его обстоятельствах, он заплатил ему злобою и мщением. [33]

Повторим еще раз, что бесстыдная Директория, страшась обогатившегося Корсиканца, решилась, наконец, изгнать его из Франции. Что же она сделала? Вместе с Бонапартом изгнала она сорок тысяч войска под предлогом завоевания Египта; и такое изгнание учинено во имя вольности, равенства и республики! Вольнодумцы говорят: «Люди – суть шашки; играй ими, пока удается (*)». (* Это напечатано во Французской книге, изданной в 1808 г., под заглавием Нравственные мысли. Такая нравственность достойна извергов, бунтовщиков и нечестивцев.)

За два месяца до бегства Бонапарта из Египта составился новый заговор в Париже. Заговорщики убеждали Моро быть главою оного. Моро отвечал: «Отнеситесь к Бонапарту; [34] ему лучше всех известно искусство, как воевать в улицах парижских». Сими словами намекал Моро о том случае, когда Бонапарт в улицах Парижских стрелял картечью по народу.

«Если Моро, - говорит сочинитель книги, из которой почерпнуты главные подробности о злоумышлении Бонапарта против сего Генерала, - если Моро не хотел удовлетворить своему честолюбию, то укорим его за то, что вспомоществовал властолюбию другого. Оказав Бонапарту сильную помощь в начале Консульства, он проложил ему дорогу к престолу. Моро без сомнения этого не желал, но ему надлежало размыслить о последствиях. Когда Бонапарт, оставив Египет, выступил на берега Франции, [35] счастье возвращалось под знамена республики; славу и подвиги других Бонапарт все себе одному присвоил». Моро о сих обстоятельствах объясняется таким образом: «Я участвовал в перемене, произведенной Бонапартом по возвращении из Египта; я участвовал, хотя меня вызывали восстать против него. Чрез непосредственное мое содействие Бонапарт достиг вышней степени власти и могущества».

Бонапарт отблагодарил по-корсикански: он в то же самое время пренебрег Рейнскую армию, находившуюся под начальством Моро. Вскоре потом Наполеон бросился через горы в Италию, напал на Австрийцев и с помощью Генералов Келлермана и Дезе одержал победу. [36] Известно также, что если бы Массена за три дня до Маренгского сражения не принудил сдаться Геную, то Бонапарт погиб бы неизбежно. Многие крайне того желали. Некоторые даже назначали Моро начальником республики, другие хотели вызвать Бурбонов; третьи желали Принца Энгиенского. Припомним, что по сему особенно случаю Бонапарт умыслил погубить сего несчастного Принца. Известясь, что он захвачен, Наполеон сказал одному из главных приверженцев Принца Энгиенского: «Ваш любимец будет расстрелян». Насмешка, достойная чудовища, увеселяющегося убийством и злодействами!

Бонапарт и потому ненавидел Генерала Моро, что он был в числе приверженцев Герцога Энгиенского. [37] В 1796 году, находясь в Германии, Моро часто посещал в Небурге Графиню Оберсдорф. В доме Графини, отличавшейся умом и обхождением, сходились все Французские Генералы. Однажды, в присутствии Сен-Сира и Вандама Моро откровенно объяснялся о новом Французском правительстве. «Думаете ли вы, сударыня! – сказал он Графине, - что мы уважаем теперешний порядок вещей и новых правителей Франции? Отнюдь нет: мы потому только притворствуем, что иностранные дворы не хотят сноситься с Французскими войсками; но лишь войдем во Францию, то начнется новая революция. Республика для Франции не годится; нам нужен Король Конституционный. Войско много полагается на одного молодого [38] Принца, который уже прославился на поприще воинском и доказал, что в жилах его льется кровь Великого Кондея».

Речь сия пересказана была Наполеону, и он тогда уже вознамерился погубить Моро.

Вскоре после Маренгского сражения и Моро увенчался новой славою. При Гогенлиндине разбил он лучшую Цесарскую армию. Уже он шел к Вене. Завидуя сим успехам и не смея явно отнять у Моро начальства, Бонапарт решился похитить у него славу. Вот почему поспешил он заключить Люневильский мир, мир вредный, который в самом начале предвестил новые распри и брани. Бонапарту хотелось только удалить Моро с того поприща, [39] на котором удивлял он Европу и Французов. Для погубления соперника Наполеон не пожалел бы половины Франции.

Моро видел, Моро знал, для чего Бонапарт остановил его на пути побед, но он без всякого прекословия возвратился во Францию. «Если б я был склонен к заговорам, - говорил Моро, когда Бонапарт оклеветал его в небывалом заговоре, - то мне предстоял самый удобный случай в то время, когда возвратился я во Францию, одержав победы, ускорившие мир. Повсюду раздавались благодарные восклицания Французских воинов. Властолюбец, заговорщик распустил ли бы сто пятьдесят тысяч войска? А я это сделал. Желая [40] одного спокойствия, я избрал мирную, уединенную жизнь».

Из простого показания происшествий видно, что Бонапарт обязан Моро едва ли еще не более Барраса, который, женив его на своей любовнице, вместо приданного дал ему Генеральский чин и Итальянскую армию. Неблагодарный Корсиканец сбыл с рук Барраса в один миг потому, что сей Директор не был известен ни славой, ни победами. Моро ввел с собою в Париж славу и победу; слава последовала за ним и в мирное уединение.

Бонапарт знает наизусть все пронырства, все тайные хитрости и происки, посредством которых и коварнейший злодей в глазах людей легкомысленных кажется великим. Он употребил все тонкости [41] адского своего искусства не только к низвержению Моро, но и к тому, чтобы показать, будто бы он за все мнимые его благодеяния отплатил ему неблагодарностью! Язычники, принося богам своим жертву, сперва увенчивали оную цветами, а потом поражали острием ножа. Так поступил и Корсиканец, умыслив принести Моро в жертву зависти и мщения своего. Он ласкал Моро, он притворялся, будто бы ценит его славу, его победы, его заслуги пред Францией. Он подарил ему драгоценную шпагу и назначил сорок тысяч жалованья. Французам известно было, что Генерал Моро с полей побед возвратился с блестящей славой, но с бедным состоянием.

Мнимыми изъявлениями благодарности [42] к любимому полководцу Французов, бросив им в глаза пыль, Бонапарт приступил к другим проискам: он начал изыскивать все средства, чтобы раздразнить самолюбие Моро и очернить славу его побед. Известно, что Суворов называл Моро Полководцем славных отступлений. Кто умел от Суворова отступать в порядке и с воинской честью, тот и за отступление достоин славы и чести. Моро отступал таким образом от Суворова. Русский Полководец имел право называть его Полководцем славных отступлений. Но Бонапарт, одолженный Моро воинской своей славой, мог ли повторить слова Суворова и притом, искажая оные? Корсиканец просто проименовал Моро Генералом отступлений. Все [43] его победы перетолковывал по своему и осмеивал. Язвительные насмешки Бонапарта возмутили мирную жизнь Моро. Он знал Французов, он знал, что они по легкомыслию своему с жадностью ловят всякие насмешки и рады всему верить, чтобы только иметь случай сказать острое слово на чей бы то ни было счет.

Объявив войну самолюбию Моро, Корсиканец в то же самое время обольщал Французов высадкой на берега Англии. Кто осмеливался сомневаться в успехе сумасбродного его предприятия, тот немедленно подвергался его мщению. Моро, раздраженный насмешками неблагодарного Бонапарта, перевозные его суда называл орешною скорлупою. Смеясь также и тому, что Корсиканец [44] дарил почетными ружьями, барабанами, тростями, Моро призвал к себе однажды после обеда повара и с такою же важностью, с какою Бонапарт раздавал свои почетные затеи, сказал повару: За твои услуги назначаю тебе почетную кастрюльку.

Бонапартовы шпионы, наблюдавшие каждый шаг Моро, подстерегавшие каждое его слово, обо всем доносили извергу и сообщникам его. Вероятно, что и ревностные приверженцы Бурбонов, видя негодование Моро на Бонапарта, ласкались, что привлекут его на свою сторону. Но всем известно, что Моро ни с кем не имел тогда никакого сношения: судя по его нраву, он даже и неспособен был ни к каким предприятиям. Моро умел только [45] на поле сражения расчислять и соображать военные действия.

Напротив того Бонапарт, одолженный другими своими победами, превзошел всех в неутомимой деятельности коварства и злоумышления. Между тем как Моро, не заботясь ни о каких замыслах, явными насмешками оказывал свою досаду, Корсиканец с тайными своими сообщниками сплетал три ужаснейшие адские ковы. Во-первых: он решился заманить в Париж из Англии главных приверженцев Бурбонов, в числе которых были знаменитый Полководец Пишегрю и Генерал Жорж, неустрашимо сражавшийся за веру и Короля. Во-вторых: к сему вызову Бонапарт вознамерился припутать мнимый заговор Моро. Наконец, он умыслил одним приемом [46] погубить Моро и главных друзей законной власти. Выбрав пронырливейших шпионов, он приказал им изъявлять притворную приверженность к Бурбонам; он научил их, что должно писать в Англию, чтобы выманить оттуда Пишегрю и Жоржа; он подослал к Моро злодеев, которые, будто бы из уважения к Пишегрю, уведомили Моро, что от него единственно зависит возвращение Пишегрю во Францию. Когда невинный Моро принужден был оправдываться в суде, он сказал: «Многие выходцы и изгнанные из Франции возвратились. Мне сказали, что я один полагаю преграду возвращению Пишегрю… Мне сказали, что если я хотя мало буду за него ходатайствовать, то Генерал Пишегрю [47] немедленно будет призван во Францию. Каждый Французский гражданин на моем месте то же бы сделал, что и я; каждый добрый гражданин желал, чтобы Пишегрю возвратился под знамена республики, которой оказал он важные услуги с самого начала революции».

Из сих слов видно, что Моро нимало не приметил сетей, расставленных ему Корсиканцем. Хотя он говорил, что Бонапарт лучше всех умеет воевать в Парижских улицах, но он как будто бы забыл, что Бонапарт в Париже, и что он продолжает тайную и коварную войну в тех же парижских улицах. Моро не имел осторожности, доставляемой опытом, во время революции [48] некогда было и приобретать ее. Ему приятно было слышать, что он только один может исходатайствовать Генералу Пишегрю дозволение возвратиться во Францию. Злодеи, подосланные к нему Бонапартом, непрестанно ему о том твердили. Уловленный их хитростью, Моро начал говорить в пользу Пишегрю друзьям и знакомым своим. Бонапарту этого только и хотелось: он выжидал только случая, чтобы сам Моро показал, что он берет участие в жребии Пишегрю. Ничего не значившие его слова превратил он в заговор.

Пишегрю и Жорж, такими же происками уловленные, поспешили из Лондона в Париж. Сперва дозволяли им тайно жить в Париже. Сообщники Корсиканца устроили даже [49] так, что Пишегрю раза два нечаянно был в доме у Моро, который, однако, ни о чем с ним не говорил. В оправдании своем Моро сказал: «Меня обвиняют, для чего не донес я, что Пишегрю в Париже. Я не сделал этого потому, что гнушаюсь именем доносчика, которое революция сделала еще подлее».

Приготовив все, чтобы Моро по наружности казался заговорщиком, он приказал захватить Пишегрю и Жоржа; заключил их в тюрьму и приговорил к смерти. Опасаясь явно казнить Пишегрю, который мог бы напомнить Французам, что сделал он для Франции, Корсиканец приказал его удавить в тюрьме и повестил, будто бы Пишегрю сам удавился. Генерал Жорж [50] был казнен. Сей неустрашимый любитель Короля просил, чтобы его прежде всех казнили, и прибавил: пусть увидят, как должно умирать за своего природного Государя! Моро также осудили к смертной казни. Ропот войска и народа заставил Бонапарта вместо казни приговорить Моро к заключению в темницу. Любя страстно свою супругу, Моро решился отправить к Бонапарту письмо, в котором убедительно доказывал, что ему и в мысль никогда не приходили никакие заговоры. Бонапарт это лучше всех знал: мнимый заговор был им самим выдуман и устроен. Между тем и письмо невинного Моро обратил в пользу свою. Желая блеснуть театральным милосердием, он позволил первому Полководцу Франции [51] отплыть в Америку. Кроме Пишегрю, Жоржа и Моро, сообщники Корсиканца оклеветали еще многие другие жертвы, попавшиеся в их сети. Бонапарт, продолжая играть лицо мнимого милостивца, некоторых уволил от смертной казни, говоря: Вас обольстили, но я возвращаю вас семействам вашим.

Для чего же изверг Корсиканец выдумал и устроил весь этот заговор? Для того, чтобы с помощью мнимого заговора, суда, казней и прошений отуманить, устрашить и обольстить умы парижских бродяг, а самому между тем похитить престол Бурбонов. Повторяю здесь еще, что Бонапарт, прилежно учась истории, занял из нее только то, что учит злодейству и коварству; но он забыл, [52] что ни один злодей не умирал спокойно. Чем более возносятся злодеи, тем ужаснее их падение. Все хитрости, все коварства разврата исчезают, вера и добродетель остаются: в сей истине убеждают и Священные книги и летописи всех народов.

Умерщвление Пишегрю.

 

Коварство и подлость страшатся откровенности и великодушия. Генерал Пишегрю на все статьи деланного ему допроса отвечал сильно и неустрашимо. Реаль, наемный судья Наполеона, спросил Пишегрю: «Вы, конечно, с тем приехали в Париж, чтобы восстановить Бурбонов?» «Вы меня спрашиваете, - отвечал Пишегрю, - а я вас спрашиваю: [53] что почетнее, возложить ли корону на главу законного Государя или на главу бездельника, которого бы я в войско мое не принял и барабанщиком?» Сей ответ перенесен был Наполеону, и изверг в мрачной и мстительной душе своей подписал Пишегрю погибель и смерть!

Пишегрю караулили два Жандарма. В это самое время Жандармы вообще роптали на Наполеона. На место Жандармов в Пишегрю приставлены были Мамелюки, которым отдан был приказ удавить его. Герой удавлен был четырьмя мамелюками, вскоре потом расстрелянных, для того, чтобы они не проговорились! Не Мамелюки, но сам Наполеон открыл свое злодейство. Предполагая, что Пишегрю [54] уже умерщвлен, сообщники изверга повестили, что тело Генерала Пишегрю принесут в суд, где будут оное свидетельствовать врачи, и где объявят причины его смерти. Врачи и судьи собрались, а тела не принесли потому, что Пишегрю не был еще удавлен. Таким образом обманулись злодеи, таким образом открылось злодейство! Пишегрю умертвили на другой день. [55]

Английский Капитан Вригт.

 

Здесь повествую о злодеянии неслыханном! Если бы Наполеон и действительно приобрел славу, то и тогда поступок его против Капитана Вригта навлек бы на него вечный позор. Чтобы сказала целая Европа, если бы Английское правительство предало смерти начальника Французского корабля, взятого у берегов Ирландии, и на котором находился Теобальд-Тон? Капитан Вригт был во всех отношениях невиннее: он высадил только на берега Франции путешественников, вверенных ему Английским правительством, а Теобальд-Тон приплыл с войском и во Французском мундире.

Всем известно, что Капитан Вригт был призван свидетелем [56] при допросе Моро. Вригт решительно сказал: ничего не отвечаю, потому что не знаю ничего. Непосредственно после допроса, учиненного Генералу Моро, злобный Наполеон приказал подвергнуть Капитана Вригта лютейшей пытке. Ему ломали пальцы, натирали жиром ступни и прикладывали к ним раскаленное железо; наконец, сперва отрезали одну руку, а потом ногу. Наглые палачи, совершив сии злодейства, сказали: «теперь уже тебе нельзя возвратиться в отечество. Наполеон сохранит жизнь твою и осчастливит тебя, объяви только всех его врагов». Великодушный Капитан Вригт отвечал: «я был бы преступником перед Богом и Королем моим, если бы вымолвил хотя одно слово [57] при вопросах палачей!» Вригт вскоре был удавлен; тело его вынесли ночью из Темпльской тюрьмы, где умерщвлен Пишегрю и где некогда содержался Людовик XVI, казненный Якобинцами, с которыми Наполеон час от часу старался сближаться неистовством и злодеяниями.

Похищение престола.

 

Переходя от злодеяния к злодеянию, от вероломства к вероломству, Наполеон открыл себе путь к престолу. Те же самые Французы, которые называли его конным Робеспьером, принуждены были присягнуть чудовищу. Вольтер говорил: внуки наши увидят чудеса! Новое поколение Французов, возросшее [58] в безбожии и вольнодумстве, видело и учинило чудеса разврата и неистовства: казнив Короля природного и добродетельного, оно уклонилось под ярмо изверга.

Желая придать наружную важность хищничеству своему, Наполеон решился призвать Папу. Добродетельный старец долго упорствовал; наконец принужден был уступить силе. Чем же заплатил Наполеон злополучному Пию VII? Заключив его в Фонтенеблоском замке, он дал ему испить всю чашу скорби и поругания. Старец, обремененный летами, немощами, удаленный от отечества, от друзей и знакомых, содержался подобно узнику, приговоренному к смертной казни. Один Бог был подпорою его и свидетелем его страданий. Подкрепляясь [59] в заключении своем силою веры. Пий доказал, что сила веры могущественнее всех сил человеческих. На все Наполеоновы угрозы великодушный страдалец отвечал: Не изменю Богу и вере!