Собирательство и охота, взаимопомощь

 

Инстинкт собирательства и охоты – древнего источника существования первобытных людей – отчетливо и легко проявляется у детей, выражаясь в той или иной степени. Затем, если он не подкрепляется, не развивается, то по мере взросления, угасает и от него ничего не остается. Но если ребенок продолжает следовать этому инстинкту, то он усиливается, подчас не имея никакого практического значения в жизни современного общества. Инстинкт охоты и собирательства процветает у сельских жителей, а также у населения, существующего за счет охоты, рыболовства, собирания даров природы. Продолжает он существовать и у городского жителя, сочетаясь с любовью к природе. Во всем мире, во всех странах существуют союзы или объединения любителей‑охотников. Они экипируются оружием, охотничьими припасами, собаками, заводят средства передвижения для поездок на природу, и совершая охотничьи подвиги, способствуют ее оскудению, уничтожая птиц и зверей, тех, кому уже давно негде жить на перенаселенной планете.

Пристрастие к охоте проявляют мальчуганы, стреляя мелких пичужек из рогаток, с чем, к сожалению, не всегда борются взрослые.

Охотничью страсть испытал на себе автор этих строк. На родине в Уссурийском крае ранее было изобилие животного мира. Соответственно существовало немало как охотников‑любителей, так и охотников‑профессионалов. Охота служила подспорьем в голодные годы. Выручала она многих в послевоенные годы бескормицы. И с каким страстным нетерпением отправлялся на охоту ее любитель, и какие чудесные переживания приносил этот, ныне ставший бесчеловечным, инстинкт теперь, в период катастрофического обеднения природы.

Любительская охота, безусловно, проявление древнего инстинкта. Один из известных любителей охотников рассказывает в журнальной статье, что ему не хочется стрелять в оказавшееся перед ним неподвижным дикое животное. Но если оно начало убегать, то он невольно поднимал на него свое оружие. Точно также многие собаки, подвергаясь силе инстинкта, бросаются на проезжающую мимо автомашину, отдавая дань желания инстинкту преследования убегающего животного – добычи.

Интересна закономерность, которую отмечает почти каждый любитель‑охотник. У каждого любовь к охоте ослабевает с возрастом, и могучий инстинкт дикого предка исчезает подчас без следа, а воспоминания охотничьих подвигов приносят не восхищение и радость, а подчас сожаление или даже стыд. В этом отношении инстинкт охоты – один из самых показательных способностью исчезать под влиянием разума и еще, быть может, потому, что в древности, к старости человек уже не был способен к охоте и мог заниматься только собирательством.

В далеком первобытном обществе, судя по находкам палеонтологов, а также археологов, первобытный дикарь, обуреваемый страстью овладения добычи, подвергаясь издержкам зачатков разума, устраивал грандиозные облавы, загонял стада диких животных в пропасть или глубокий овраг, используя далеко не всю добычу и оставляя ее гнить.

В той же мере, как и уничтожение наших младших братьев, проявляется инстинкт собирательства. Подавляющее большинство, особенно горожан, попав в природу, с азартом принимается за сбор грибов, ягод, плодов, бездумно и без меры рвет цветы. Набрав их целую охапку, он теряет почти половину или более, пока доберется до дома. Из‑за уничтожения цветов катастрофически обеднела природа вокруг городов и крупных поселений. Обеднела фауна и численность диких пчел‑опылителей растений. И это обеднение сказывается на сельском хозяйстве, где выращиваются растения, опыляемые насекомыми (гречиха, подсолнечник, огурцы, тыква, арбузы, садовые культуры).

Взаимная помощь сородичу, попавшему в беду, – один из могучих и рациональных для общества инстинктов. Она нужна тому, кто попадает в положение, грозящее гибелью: тонет в воде, в болоте, оказывается среди огня, нуждается в защите от напавших противников, хищных зверей, на войне. Да и в обычной житейской обстановке помощь нуждающемуся в ней – моральная обязанность того, кто способен ее оказать. Бывает и так, что попытавшийся оказать помощь, не рассчитав свои силы, погибает сам, и тогда подобное поведение оценивается как геройство.

В сложной обстановке цивилизованного общества желание оказать помощь терпящему бедствие может проявиться подсознательно, просто пробуждаемое инстинктом. Но не у всех.

Взаимопомощь широко развита у стадных и общественных животных: лошадей, коров, диких копытных, защищающих новорожденных и еще слабых телят и жеребят от нападения хищников. Ласточки всегда по тревоге собираются стаями и сообща дружно нападают на врага. Исчезающие с лика земли и вымирающие журавли‑стерхи всеми силами поддерживают в воздухе раненого и продолжающего лететь собрата, бережно опуская его на землю. На филина, не успевшего хорошо спрятаться на день и оказавшегося на виду, сообща нападают птицы, пытаясь прогнать ненавистного хищника.

Чувство взаимной помощи развито по‑разному, усиливается у одних, исчезает у других, отражая силу инстинкта, характер, духовность и нравственность. Но у современного человека, воспитавшего в себе эгоизм, чувство взаимной помощи может полностью атрофироваться. Когда у Д. И. Фонвизина, славившегося в обществе сатирическими стихами и эпиграммами, спросили, какая разница между человеком и животным, он ответил: «Огромная. Ведь скотина никогда не может стать человеком, а человек, особенно богатый, чванливый, весьма часто становится животным».

Инстинкт взаимной помощи помогает выжить в трудной обстановке.

 

Агрессивность, толпа

 

«Природа устроена так, что обиды помнятся больше, чем добрые поступки: добро забывается, обиды задерживаются в памяти» (Л. А. Сенека). Такая особенность вполне закономерна. Обиды могут исходить от врагов, неприятелей и вообще о них полагается помнить, хотя бы из‑за возможности повторения и ради искоренения. Чувство ненависти питается тем же инстинктом, что и агрессия и также, как и обида, запоминается. Но не у всех в одинаковой степени.

Чувство злобы, ненависти сложное. Оно может быть кратковременным, когда человек попал в ситуацию, для выхода из которой он обязан проявить максимум силы. И это же чувство может вырасти постепенно, исподволь накапливаясь, разрастаясь и усиливаясь. Инстинкт агрессивности вместе с вспышкой энергии помогает спасению от опасности. В чувстве злобы и гнева проявляется такая сила, на какую организм не способен в обыденном состоянии.

Агрессивное состояние – обыденное, спасительное и интенсивное свойство дикаря, борющегося за жизнь. Агрессивность современного человека – возвращение его к инстинктивному состоянию дикаря. Л. Н. Толстой считал «жизнь… с ненавистью всех против всех, руководимая не каким‑либо соединением людей духовным началом, а, напротив, разъединяющих всех животным инстинктом». Вместе с тем он ошибался, говоря, что: «Разрастается ненависть угнетенных народов против угнетателей. И, что хуже всего – это то, что все ненависти эти противны природе человека». Да, они противны природе цивилизованного интеллектуально развитого человека но, к сожалению, свойственны его природе, укоренившись со времен далекой древности и став инстинктом. Еще они противны природе человека, поскольку противоречат христианскому учению. И все же… Люди, у которых проявляется инстинкт враждебности и агрессивности по отношению к окружающим, неспособны ужиться в обществе, страдают от этого врожденного недостатка сами и заставляют страдать других. Я хорошо знал двух сестер, получивших высшее образование, открыто страдавших развитой агрессивностью ко всем окружающим. У них эта черта поведения была развита настолько сильно и ярко, что одну из них пришлось переселить к родной тете, чтобы прекратить драки между ними. Одна из них как‑то произнесла удивительную фразу: «Я не люблю природу». Очевидно, эта женщина представляла необычную мутацию поведения, резко противоположную альтруизму. А другая, увидев толпящихся перед магазином в очереди людей, проговорилась: «Вот бы бросить в них бомбу и разогнать во все стороны!»

Инстинкт злобности, агрессивности таких людей, вспыхивая, перебрасывается на других и может распространиться широко и неотвратимо. Так в крупном масштабе возникают межнациональные конфликты, то есть когда в обществе требуется максимальная мобилизации сил рода, племени, государства для нападения или самозащиты. Широко известный естествоиспытатель и популяризатор К. Лоренс считал предотвращение агрессивности трудной или невыполнимой задачей, настолько этот инстинкт сильно развит. Он, конечно, был прав, от этого инстинкта страдает человечество.

У северных дальневосточных народов, в частности у хорошо мне знакомых лесных людей Удехе, особенно развита взаимная помощь, без нее не выжить в суровой обстановке природы. В этом народе люди с агрессивными чертами характера простодушно считались больными, их лечили смесью желчи енотовидной собаки с мозгами серой цапли. Выпивший такое лекарство якобы становился таким же миролюбивым, как эти животные.

Гнев, говорил известный просветитель казахского народа Абай, ослабляет разум и пробуждает инстинкты.

Жестокость, агрессивность, гневливость не исчезают с развитием цивилизации. Эти черты поведения иногда приобретают другие формы, внешне будто бы более гуманные. Но по своему размаху жестокость становится во много раз более изощренной и агрессивной, особенно в межнациональных конфликтах, сопровождаемых безжалостным геноцидом, уничтожением совершенно невинных детей, женщин, стариков и больных, а также применением ужасающих изощренных издевательств над поверженным противником. Различные пытки, мучительнейшие казни, изобретенные человеком, представляют собою типичные издержки разума, не имеющие совершенно никакой аналогии в царстве дикой природы.

В кровопролитных войнах древних цивилизаций с особенной жестокостью расправлялись с побежденными. Вдоль дорог выстраивались аллеи из вкопанных в землю заостренных колов, на которых садили пленных, повсюду развешивались их отрубленные головы, со многих сдирали заживо кожу, или в качестве почетной казни заливали в рот расплавленный свинец, или в глаза и уши расплавленное серебро. Подобной казнью был умерщвлен по приказу Чингисхана руководитель героической обороны крепости Отрар Гайир‑хан. Так разум изощрял инстинкт мести и жестокости, не имевший никакой, даже отдаленной, аналогии в мире животных. Изощренные издевательства, жесточайшие пытки, мучительнейшие казни, немыслимые в природе, – тоже издержки разума, своеобразные наезды его на инстинкты.

Дикарские инстинкты особенно легко пробуждаются, когда человек находится в толпе. Толпа – поле, на котором легко и быстро прорастают инстинкты далекого предка. Толпа – внушаема, стадна и нетерпелива. Ее суждения поверхностны, примитивны, упрощенны, недолговременны, переходящие из одного состояния в другое, ярко демонстрируя древние и дремлющие инстинкты. Ей свойственна слепая агрессивность, звериные эмоции, подавляющие разум. В инстинкте толпы, возникающем от заразительного подражания друг другу, человек теряет себя как личность и превращается в члена биологического стада. Массовая и бессознательная паника или гнев толпы – ярчайший пример всеобщего психоза и силы инстинкта. Он сильно и унизительно разгорается в межнациональных конфликтах. Комплекс неполноценности порождает агрессивность и самоуверенное невежество.

Стадные инстинкты легко воскресают во время массовых зрелищ. В 1996 году в Гватемале во время футбольного матча местной команды с командой Венесуэлы произошла свалка болельщиков, погибло восемьдесят человек и ранено более ста. А годом раньше в мае, в Брюсселе, во время побоища между итальянскими и английскими болельщиками футбола погибло 30 человек и еще большее число получило травмы. Как пишет один из наблюдателей этого побоища, все произошло «из‑за того, что два десятка взрослых мужчин гоняли ногами мяч». В какой‑то мере футбол поднял дух инстинктивной агрессивности, чему способствовала борьба двух команд, принадлежащих разным странам, разным этносам. Аналогичный дух сопереживания агрессивности происходит и при других спортивных соревнованиях. Особенно разыгрывается инстинктивная агрессивность, когда дерутся на ринге два боксера. Этот дикий вид спорта, к тому же вредный для здоровья и не делающий чести современному цивилизованному обществу, не случайно запрещен в Скандинавских странах.

Иногда люди, различающиеся между собой по незначительным этническим или религиозным признакам, мирно живут столетиями пока по какой‑либо причине не вспыхивает инстинктивная вражда и тогда, разгораясь, она перерастает в длительный, бессмысленный и кровопролитный конфликт, остановить который очень трудно. Такова была долгая гражданская война в Ливане, населенном одной нацией, но принадлежащей к христианской и мусульманской верам. Она породила множество страданий народа, унесла немало жизней и продолжалась несколько лет, пока не наступило отрезвление. И все это выросло на почве чистейшего инстинкта агрессивности, лишенного какого‑либо смысла и целесообразности, но подогретого разумом, представляя типичнейшую его издержку.

 

Месть

 

Чувство попранного достоинства, месть за нанесенное оскорбление, унижение, убийство ближнего владеет всем существованием человека. Это реакция защиты. Родовая месть происходит строго – голова за голову, чтобы больше не пролилась кровь. Но она может тянуться бесконечно.

Месть, наказание виновного за понесенный вред – инстинкт. Он очень сильно развит в человеческом обществе, обостряет негодование, усиливает вражду между неприятелями и ведет к бесконечной войне, полностью теряя органическую целесообразность. «Око за око и зуб за зуб», – этими словами человек провозгласил инстинкт мстительности. Он типичное порождение разума, одна из его сильных издержек. В мире животных мстительность очень редка. Рассказывают будто волк, животное умное, способен отомстить охотнику, уничтожившему его логово со щенками, нападая на его скотину. Обычно же нанесенный вред переживается безропотно, как неизбежное следствие жестокостей, царящих в природе. Однажды в течение двух дней стоянки на биваке на берегу озера Балхаш, я наблюдал как орлана белохвоста, когда тот подлетал к своему гнезду с уже хорошо оперившимися птенцами, преследовала настойчиво и долго с громкими криками крачка. Видимо, он чем‑то повредил этой птице.

Рассказы о том, что аисты способны поджигать дома, принося на крышу тлеющую огнем головешку или прутик, мстя за что‑то хозяину строения, оказались выдумкой. Птица, надстраивая свое гнездо, часто приносит прутья, добывая их из не совсем потухшего костра.

Зато месть у человека развита очень сильно и у некоторых народов она приобретает черту священной традиции.

Месть – типичная издержка разума. Органическая целесообразность ее отрицательна. Месть за месть приносит враждующим сторонам только вред, горе и отчаяние семье и родственникам. Причем месть не ограничивается только рамками семьи или рода. Инстинкт мести заражает толпу, нацию, государство. Страна, потерпевшая на войне поражение, не успокаивается, пока не отомстит своему противнику и не нанесет ему ответного возмездия. История человечества, особенно начиная с двух‑трех тысячелетий до новой эры и до наших дней, пестрит мстительными реакциями между государствами, подстрекается и организуется правителями, отчего больше всего страдает народ. Не случайно один из богов ламаизма тибетцев Лун‑Ван, повелитель драконов и хранитель местности, был награжден семью священными змеями за то, что умел умиротворять враждующих царей. В связи с этим невольно вспоминается поговорка: «Цари враждуют, а народы страдают» или «Паны дерутся, а у хлопцев чубы трещат».

Месть правит политикой государств. Ярким примером такой мести крупнейшего характера может служить Вторая мировая война. Тогда, в 1941 году Япония вероломно напала на американскую военную базу в Тихом океане Пирл Харбор, уничтожив находившийся там флот и погубив около трех тысяч военнослужащих. После поражения Германии, США изобрел атомную бомбу, могучее орудие истребления человечества, вместо того, чтобы, следуя христианской религии и ее одному из главных постулатов любви к врагам, продемонстрировать мощность атомной бомбы, допустим, на одном необитаемом или малообитаемом островке вблизи Японии, сбросила смертоносный груз на города Хиросима и Нагасаки, в мгновение уничтожив сотни тысяч мирных жителей, тем самым удовлетворив инстинкт жажды мести своих соотечественников.

В наше беспокойное время стал широко развиваться терроризм, как оружие мести и нагнетания страха. Если страны не объединятся против этого зла, оно станет глобальным и устрашающим явлением. Очевидно, неслучайно Нобель, изобретший динамит, терзаемый угрызением совести за перспективу возможного использования своего изобретения самым разумным и самым безумным творением природы – человеком, учредил премию деятелям науки и искусства за достижение мира и процветание человечества.

 

Каннибализм

 

Издревле в природе в борьбе за жизнь помимо межвидовой борьбы существует и так называемая борьба внутривидовая. Эта борьба друг с другом особей, принадлежащих к одному виду, за обладание определенной территорией, пищей, жилищем. Внутривидовая борьба сопровождается агрессией. Чаще всего она выражается косвенно и, гораздо реже, прямым уничтожением сопернических особей. В этой борьбе в природе выработались противодействия: как только становилось тесно в местах обитания, усиливались переселения и расселения, автоматически сокращалась рождаемость, пока не наступали оптимальные условия жизни.

У предков человека одной из форм внутривидовой борьбы было людоедство или, как его еще называют, каннибализм. Он, без сомнения, зародился у человека инстинктом. Даже такая дикая натура далекого предка человека, как питекантроп, была покорена этим недугом, несмотря на то, что природа вряд ли была истощена в той мере, чтобы служить причиной голода или недоедания.

Очевидно, людоедству способствовало то, что человек не обладал орудием хищника: зубы его слабы, тело не столь сильно, поэтому разнообразя вегетарианскую пищу, он с удовольствием предавался поеданию своих ближних. Человеческое мясо, по‑видимому, временами было важным подспорьем питания.

Каннибализм существовал в человеческом обществе до сравнительно недавнего времени. Некоторые племена монголов полагали, что лучшая могила умерших родителей – желудки их детей и сообща поедали усопших родственников. Вспоминается виденная еще в детстве увесистая книга Элизе Реклю «Вселенная и человечество». В ней была помещена на всю страницу литография, изображавшая группу людей, сообща поедающих в юрте труп своего сородича. Мне кажется этот талантливый популяризатор ошибся: как будет сказано ниже, труп умершего вряд ли могли поедать сырым. Весьма вероятно, что в этом случае поедание трупа было ритуальным, нежели побуждением желудка, так как монголы были животноводами и питались мясом. Ритуальным из‑за убеждения, что вместе с мясом родственника приобретались его ум, способности, быть может, даже его душа или что‑то еще другое.

Обычай поедания умерших родственников кое‑где сохранился и до наших дней. Не из‑за этого ли обычая у многих народов после провожания умершего в потусторонний мир устраиваются так называемые поминки с поеданием пищи?

Прежде при военных столкновениях между различными поселениями трупы убитых и взятых в плен, как правило, поедались воинствующей братией и они считались едва ли не главным трофеем враждующих.

Людоедство было очень распространено и остатки умерших не сохранялись, о чем всегда сожалеют антропологи и палеонтологи.

Наш знаменитый соотечественник Миклухо‑Маклай, изучавший папуасов, рассказывает о широком распространении людоедства среди диких племен этого народа. Когда он доверительно спросил у своего друга папуаса, зачем они это делают, тот откровенно ответил: «Ты ничего не понимаешь. Вкусно!». По всей вероятности, эта особенность природы человека оставила следы в его психике, так как иногда проявляется и у современного человека, выросшего и воспитанного в цивилизованной среде. Таким был, да, наверное, сохранился и до наших дней известный в Казахстане людоед Джумагалиев, живший в Каскелене – пригороде Алматы. Внешне вполне нормальный, он убивал женщин и съедал их. Непреодолимый любитель человеческого мяса отлично разбирался в кулинарных особенностях своих жертв, рассказывая, что трупы мужчин невкусны, так как отравлены табаком, наркотиками и водкой.

Не так давно нашумел судебный процесс над одним из царьков небольшого африканского племени, тоже внешне вполне нормального, но систематически ублажавшего свой желудок убитыми им молодыми людьми. Медики, проявляя излишний гуманизм, оправдывали таких мерзавцев, объясняя их поведение патологической психикой и ратуя за сохранение им жизни, тогда как дело заключалось просто в неумении или в нежелании подавить в себе звериные инстинкты, происходящие от сравнительно недалеких предков.

У многих племен индейцев сохранились предания о страшных каннибалах. Индейцы Яермамо съедали трупы умерших родственников, совершая акт ритуального эндоканнибализма.

Людоедство было настолько распространено среди дикарей, что некоторые племена жили исключительно за счет истребления своих соседей. Палеонтологи однажды нашли костные остатки множества людей, они составляли едва ли не единственное содержимое кухонных отбросов древнего поселения. На этой свалке каннибалов число жертв было более сотни. В те страшные времена поселения не были постоянными, и жители их периодически меняли жительство, переселяясь поближе к местам, более густонаселенным соотечественниками и, следовательно, более добычливым. Таким своеобразным способом, не свойственным никаким животным, вероятно, человек иногда регулировал численность своего вида.

Было и так, что беспредельный каннибализм постепенно угасал, оставаясь только в виде так называемого ритуального поедания мозга умершего, что тоже не способствовало сохранению для палеонтологов самого главного в скелете человека – черепа. Поэтому ученым для изучения эволюции человека приходилось предпринимать неимоверные усилия, чтобы раздобыть хотя бы фрагменты скелетов.

Каннибализм, оцениваемый нами как ужасный порок, проходит через всю историю человечества. Сравнительно не столь уж в дальнее время в Африке в бассейне Конго людоедство было широко развито в самых отвратительных формах. Покупали рабов в качестве убойного скота, скупали для съедения трупы умерших. Вообще людоедство продолжалось до недавнего времени в Африке и в Новой Гвинее. Известными людоедами были племена, обитавшие по реке Герберт. Во времена первых исследователей Африканского континента в девятнадцатом веке, когда там бесчинствовали работорговцы, как пишет Д. Ливингстон, молодые крепкие негры, связанные друг с другом гуськом, переправляясь в рабство, нередко гибли в пути от тягостных мыслей, будучи уверены, что их ведут в плен только в качестве убойного скота.

По‑видимому, и Европа тоже была повинна в людоедстве в далекие доисторические времена. Как сообщает Ф. Энгельс в своей книге «Диалектика природы», предки берлинцев Велетабы или Вильцы даже в десятом столетии новой эры поедали своих умерших родителей.

Но вместе с тем, ныне почти исчезнувшее африканское племя бушмен, согласно мифологическим представлениям о превращении человека в животных и обратно, убивая зверей, аккуратно вырезало из бедра какую то мышцу, полагая что она происходит от человека. Каннибализм был не свойственен этому племени.

Вынужденный каннибализм возникал в обстановке тяжелого голода. Такими были страшные года коллективизации, организованные сталинизмом, когда разоренное сельское население жестоко голодало. Профессор В. Н. Скалон рассказал мне, как в Сибири один из владельцев постоялого двора кормил своих проезжих клиентов пельменями, сделанными из человеческого мяса. И когда, его, уличенного в этом преступлении, судья спросил, часто ли он этим занимался, тот ответил:

«Да вот и ты, когда останавливался у меня проездом, тоже ел такие пельмени».

Каннибализм кажется Человеку разумному страшным пороком, одновременно равнодушно взирающему на множество гибнущих от голода сородичей, а также затевая войны, ради уничтожения друг друга.

Каннибализма в мире животных нет, хотя бы потому, что он опасен вероятностью заражения от трупа инфекциями и инвазиями. Только иногда самка‑мать поедает своих новорожденных, оказавшись в экстремальной обстановке голода, катастрофы или неволи. Во время путешествия по северному Прибалхашью я встретил на саксауле гнездо орла‑беркута с тремя птенцами. В то время здесь, в небольшом саксауловом массиве, происходило массовое размножение кобылок‑прусов. Ради них сюда из пустыни, страдающей от засухи и перевыпаса, собралось много ежей, которыми и кормилась семья орлов. Но когда кобылки исчезли, а ежи откочевали, орлы, голодая, обрекли на съедение одного из птенцов, оставив от него только лапы. Обычно у этой птицы не бывает больше двух птенцов, а на этот раз третий был заведен из предчувствия предстоящего голода.

Если каннибализм не мог утвердиться в мире животных из‑за опасности заражения и к нему возник защитный инстинкт отвращения, то как он существовал у далекого предка человека? Мне кажется, он процветал только, когда человек научился пользоваться огнем, и труп убитого или умершего обрабатывался на костре и подвергался стерилизации. Не возникло ли использование огня у предка человека значительно раньше, чем предполагают? По заключению палеонтологов, огонь уже употреблял Хомо эректус. В Китае якобы огонь использовался не менее половины миллиона лет назад. Придет время, и эта загадка будет расшифрована.

Напрашивается еще другое объяснение процветания каннибализма. Прежде, когда человек был малочислен и жил небольшими изолированными поселениями, заразных болезней фактически не существовало. Или, если какая‑либо болезнь и возникала, то истребив часть поселения, она затухала, миновав незначительное число людей, обладавших природным иммунитетом. Так что каннибализм мог существовать без опасения заражения инфекциями. Но когда численность человека резко возросла, появились города и крупные поселения, стали процветать заразные болезни. Вот тогда, возможно, и возник инстинкт боязни или отвращения к погибшему человеку – мертвецу. Иначе говоря, цивилизация способствовала возникновению этого инстинкта, погасившего каннибализм.

Исчезновение каннибализма вселяет надежду на то, что может быть в далеком будущем кое‑какие инстинкты, несмотря на свою стойкость и закодированность в наследственной структуре человека, все же будут искоренены и заменены другими, более органически целесообразными, облагородив его природу.

 

Любовь к животным

 

У детей, особенно горожан, отлученных от природы, отчетливо выражен инстинкт любви к животным. Он имеет глубокие древние корни. В селениях индейцев Северной Америки один из путешественников застал настоящий зверинец. За животными ухаживали, кормили их, любили, хотя потом, со свойственным сельскому жителю прагматизмом, отправляли в котел. Такой обычай имел большое значение и для выживания. В Новой Гвинее женщины племени Канаукр даже выкармливали грудью поросят. Поэтому на раскопках древних поселений было трудно определить кому принадлежат кости животных среди кухонных остатков, кто из них был добыт на охоте, а кто выкормлен.

Склонность окружать себя дикими животными была сильно развита в Южной Америке и Океании. Быть может, домашние животные сперва утверждались из желания содержать их в поселениях из чувства любви и интереса к природе.

Африканцы были очень близки к природе и хорошо ее знали. Один из путешественников, ссылаясь на английского исследователя У. Бэртона, писал: «Уже к двенадцати годам юноша балуба узнавал привычки, названия и свойства тысячи животных, птиц, насекомых, деревьев, растений и камней… Немалые были у него и практические познания, например сведения о лекарственных растениях… за вечерними беседами у очага юноша узнавал, что листья мулоло полезны при ожоге, что отвар корней капое снижает температуру при лихорадке, что от настойки луба дерева нсвачи исчезают боли в горле, что натертый корень кабиджиджинга избавляет от чесотки…». Так что каждый ребенок проходил большую школу познания природы, превосходящую все, что современный ребенок получает в средней школе. Объему этих знаний способствовала богатая и разнообразная природа Африки.

Вероятно опыт приручения животных был издавна отработан на самых разнообразных диких животных. Домашнюю кошку приручили много тысяч лет назад. Ее особенно почитали в Египте, уступали ей дорогу, умершую бальзамировали и отвозили в город Бубастис для погребения в специальных кошачьих священных покоях, ставили ей памятники. Среди развалин этого города археологи нашли и кладбище кошек, в нем было установлено около одного миллиона их изваяний! Родоначальником нашей домашней кошки считается дикая нубийская или ливийская кошка. Сейчас известно около 15 пород кошек, хорошо различающихся друг от друга. И несмотря на столь долгую жизнь с человеком, у кошек оказались удивительно стойкие инстинкты, что дало повод Р. Киплингу остроумно заметить, что «Кошка всегда сама по себе».

В больших городах стали держать много собак. Воспитанные любвеобильными хозяевами, хорошо питающиеся, не знающие ни голода, ни холода, они становятся добрыми. И все же на некоторых, обладающих наследственно злым нравом, жизнь без невзгод не оказывает особенного влияния, и они сохраняют инстинкты своих древних предков.

В США в 1988 году содержали на 100 жителей 17 кошек, в Дании – 16, Австрии – 24, Франции – 12. Меньше всего их в Японии – всего 2 на каждые 100 жителей. В ФРГ было в 1987 году 3,6 миллиона собак, 3,9 миллиона кошек и 7,3 миллиона клеточных птиц. По подсчетам Юнеско, в 1979 году на земном шаре насчитывалось 600 миллионов домашних кошек. Одомашнивание собак привело к появлению среди них около 400 пород. В Германии на содержание собак ежегодно тратится около 70 миллионов долларов.

Быть может, любовь к собакам и кошкам поможет ограничить рождаемость человека на нашей перенаселенной планете и тем самым спасет мир, так как иногда супружеские пары вместо ребенка предпочитают завести собаку.

Кто‑то сказал, что Бог – это природа со всеми заселяющими ее живыми существами. Природа обладает энергией, заряжающей человека, очищающей его от всяческой скорби. Разрыв с нею подобен душевной смерти. Любовь к природе, растениям, зверям, птицам всегда была у дикаря и стала инстинктом. Его любознательность невольно концентрировалась на природе.

Иногда удовлетворение инстинкта любви к природе, выражающееся в содержании диких зверей в домашних условиях, приобретает уродливые формы. Некоторые заводят громадных питонов, леопардов и прочих крупных животных. К сожалению, нередко только из‑за престижа. Однажды леопард, выращенный в домашних условиях, не смог преодолеть в себе инстинкт хищника и загрыз своего хозяина. Не столь давно в прессе был описан случай, когда громадный пес, из чувства ревности к своему хозяину, загрыз его годовалого ребенка.

Все, что можно было одомашнить, уже прошло испытание. Но многие животные, такие, как например, сурки, из грызунов, желтопузики из ящериц, ежи удивительно легко переносят неволю, а такие грызуны как домовые мыши (их альбиносная форма), крысы, морские свинки, хомячки легко приспосабливаются к жизни в неволе.

До новой эры в Греции, Риме, странах Ближнего Востока существовал культ быков, в какой‑то мере оставшийся в Индии, где и поныне существует преклонение священным коровам. В Гонконге до сих пор сохранился храм обезьян, посетители его там молятся, рассчитывая получить облегчение от тягостей жизни или болезней. Кое‑где животных считают хранителями духов леса и ожидают от них возможность пополнить свою жизненную силу. Земледельцы Камеруна считают, что кукование кукушки обещает дождь, добрые новости. Всюду почитается питон. Хамелеон означает вечную жизнь. На пьедестале почета находятся черепаха, змея и крокодил. Крокодилу приносят в жертву курицу. В 1979 году президент Сьерра‑Леоне учредил новую награду военным и гражданским лицам «Медаль комара», распространявшим среди колонизаторов тропическую лихорадку. Подобных примеров связи человека с животными великое множество.

Ну и, наконец, некоторые животные связали свою жизнь с человеком. Таковы голуби, стервятник, аист, воробьи, ласточки, медоуказчики.

 

Надежда

 

Надежда – один из полезнейших инстинктов, позволяющий выжить в неблагоприятной обстановке жизни, бедственном состоянии среды, при кажущейся беспросветности угнетающего однообразия. Надежда помогала выживанию не только отдельным лицам, но и целым народам. Надежда – источник силы и энергии. «Люди вообще очень склонны к надежде и страху», – пишет Ш. Монтескье.

Надежда отражена в разнообразнейшем фольклоре народов, она поднимает дух, помогает каждому ожидать лучшего, светлого, желанного. Она облегчает жизнь и способствует преодолению трудных ее периодов. К чувству надежды примыкают и сопутствуют ей мечты, воображения желаемой действительности. Надежда и мечта идут рядом и вместе просветляют жизнь, и тот, кто в меру подкрепляет свой дух надеждой, живет легче и радостней. Сколько людей спасала надежда!

Потеря надежды развивает пессимизм, скептицизм, способствует бездеятельности, вырождению, духовной смерти. Потерявший надежду, деградирует, ожесточается, теряет способность сопротивления неудачам, иногда прежде времени погибает, даже когда шансы на выживание еще не исчерпаны. Медики хорошо знают, как надежда помогает преодолевать тяжкие недуги. Даже приблизившийся к смерти не оставляет надежду на выздоровление. «Умирать собирайся, но рожь сей», – говорится в народной пословице.

Надежда помогает переносить жизненные неудачи, когда теряется смысл жизни, вера в свои возможности, силы, и наступает духовная смерть. Надежда, воплощенная в инстинкте, скрашивает или даже скрывает тяжелую действительность.

Хорошо и образно сказал о надежде М. Мюллер: «День и ночь, утро и вечер, зима и весна приходят и уходят. Время – игра, жизнь – увядание, но дыхание надежды никогда не прекращается. Тело сморщилось, волосы поседели, рот стал беззубым, палка дрожит в руке, а человека все еще не покидают якоря надежды».

Надежда часто ведет к смирению в ожидании провидения, в неизбежность судьбы, развивая это распространенное заблуждение разума. Близко к ней стоит вера в фатальность, то есть неизбежность тех или иных предназначенных судьбою событий. Некоторые религиозные секты Индии полагают, что человек получает то, что ему суждено, идет туда, куда предназначено, встречает те беды и радости, которые ему предопределены. Человек в представлении многих – игрушка судьбы. Вера в непознаваемость и непредсказуемость судьбы ведет к пассивности жизненных позиций.

Особенно полна надеждами жизнь молодого человека. Молодость живет будущим и надеждой, в этом ее недостаток и в этом же ее прелесть. Потом, постепенно, приобретая жизненный опыт, под влиянием разума и опыта инстинкт надежды исчезает вместе с молодостью. Вот почему, шутя говорят, что молодость это такой недостаток, который обязательно исчезает с годами. На войне при смертельной опасности молодой человек надеется, что он выживет, убьют не его, а кого‑то другого. Поэтому идеальными солдатами всех времен были только молодые люди. Надежду питает неизвестность будущего, в неизвестности она находит свое прибежище.

Человек склонен к надежде, также к<