Официальные военные контакты между Германией и Финляндией весной 1941 г.

Своеобразным «полуофициальным» мнением, существовавшим в финской армии о ситуации начала февраля, можно считать распространенную внешнеполитическим отделом главного штаба доверительную информацию от 3.2.1941:

«Развитие взаимоотношений Германии и Финляндии, начиная с минувшей осени, свидетельствует об их постоянном улучшении. Это проявилось помимо прочего в многочисленных знаках внимания с германской стороны, которые в своей совокупности являются ярким выражением расположения. Общие военно-политические интересы придали связям Германии и Финляндии реальную основу. Германия дала понять России, что она не желает нового конфликта на Севере и есть основание предположить, что Советский Союз прислушается к этому пожеланию.

Интерес, проявляемый ныне Германией к Финляндии, можно считать постоянным лишь в том случае, если Германия выйдет из войны победительницей или война завершится компромиссным миром. Но если Германия при затяжном характере войны станет испытывать затруднения, которые она не захочет или не сможет разрешить победоносной войной против Советского Союза, то в германской позиции по отношению к нам могут произойти изменения. Но в данный момент все таки кажется, что Германия не желает использовать нашу страну в качестве политической разменной монеты»[3]. Отмечено, что тайный результат ноябрьских переговоров Молотова — Германия не желает конфликта на Севере — стал известен и информаторам финской армии. Торговые переговоры Шнурре в Москве привели 11 февраля 1941 г. к благоприятному итогу, к значительному увеличению товарооборота между этими странами, так что спекуляции об ухудшении отношений оказались преждевременными. Они не рассматривались как окончательный результат. Самые разнообразные факторы, особенно опасения новой «измены», обременяли настроения финских военнослужащих на протяжении всего весеннего времени. Порожденный Зимней войной комплекс одиночества не был преодолен.

Открытость начальника штаба ОКХ генерала Гальдера во время его беседы с Хейнриксом и высказанная косвенная поддержка Финляндии в никелевом вопросе сделали финнов весьма восприимчивыми ко всякого рода информации. Поэтому два германских военных визита стали предметом особого внимания в исследовательской литературе.

В середине февраля в Хельсинки прибыл главный квартирмейстер военно-воздушных сил Германии генерал-лейтенант Ханс-Георг фон Зайдель (Seidel). Подготовка его поездки началась еще в конце ноября, когда финляндская комиссия по транзиту передала в Берлин: время медвежьей охоты наступит не ранее конца января месяца. В середине февраля министерство иностранных дел одобрило готовящуюся поездку, но потребовало соблюдения строгих мер безопасности, в частности, использование только цивильной одежды, перенесения переговоров в сельскую местность. Блюхер 14.2. смог уже сообщить о визите Зайделя (в гражданском костюме) к Маннергейму, Хейнриксу и Талвеле и отъезде после этого в Северную Финляндию. Переговоры, насколько известно, не носили оперативного характера, а касались полетов, связанных с обеспечением вооруженных сил в Лапландии и Норвегии. Предполагалось, что Зайдель вернется через Суомуссалми в Рованиеми и прибудет в Хельсинки 18 или 19 февраля. Хотя на процессе над виновниками войны указывалось, что его поездка была связана с инспекцией аэродромов и подбором мест для их строительства вблизи восточной границы Финляндии, в эти сроки он вряд ли многое успел сделать, тем более, что состоялась к тому же удачная охота на медведя. Финские офицеры помнят гостя, который был им представлен как «медвежатник» и «лесничий», под чужим именем. В Рованиеми Зайдель инспектировал местную немецкую радиостанцию. О его приезде было сообщено за 8 суток, и в результате имела место обычная «генеральская инспекция», когда все сверкало от блеска.

Внимание Маннергейма к генералу Зайделю было очевидным, и эта поездка оказалась зафиксированной в документах. Военный атташе Рёссинг в частном письме своему шефу генералу Матцки (21.2.1941 г.) описывает церемонию награждения Зайделя Большим Крестом Белой Розы, в ходе которой Маннергейм и Зайдель не говорили о политике или военных проблемах, а только об охоте и делах общественных. Маннергейм пригласил приятного во всех отношениях гостя тем же вечером к себе домой. Рёссинг сравнил визит Зайделя с поездкой Гальдера в 1939 г. и высказал сожаление, что подобные встречи видных деятелей организуются недостаточно часто. На поле военной дипломатии Зайдель великолепно преуспел, и финны, измотанные никелевой проблемой, высоко оценили его визит, хотя они и не услышали от него ничего конкретного.

Более конкретные цели преследовала поездка начальника немецких войск в Норвегии полковника Бушенхагена. Поскольку при разработке планов операции «Зильберфукс» у армии «Норвегия» отсутствовали представления о ландшафте и условиях Северной Финляндии, то за этими сведениями был отправлен начальник штаба. Он прибыл в Хельсинки 18 февраля, через несколько дней — после визитов в главный штаб — отправился в поездку по Северной Финляндии, закончил ее в Торнио 28.2. и возвратился в Осло 3 марта 1941 г. По свидетельству сопровождавшего высокого визитера полковника Тапола (начальника оперативного отдела главного штаба) он ко всему проявлял большой интерес. В Рованиеми Бушенхаген встретился с командующим Северной Финляндии генералом Сииласвуо.

Поскольку собственные отчеты Бушенхагена о поездке не сохранилась, наиболее полные сведения, хотя бы о его переговорах в Хельсинки, дает нам частное письмо военного атташе Рёссинга своему шефу генералу Матцки (21.2.1941 г.). Бушенхаген, в соответствии с заданием, представился маршалу Маннергейму. Переговоры с ним вели только генералы Хейнрикс и Айро, а также полковник Тапола. По мнению Рёссинга, переговоры показали, что финские интересы носят главным образом «местный характер» (достаточно широко понятые. — М. Й.). Финны желали вернуть свои потерянные территории и могли даже думать об ударе по (стратегически важной. — М. Й.) линии — Ладога — Онежское озеро — Белое море; о более широких целях войны у народа Финляндии не было никакого понятия и желания.

Вести борьбу за район Петсамо финны, по мнению Бушенхагена, не хотели. Все операции на самом севере Финляндии возлагались на немцев; у финнов там даже отсутствовали войска. В отношении района Рованиеми интерес проявлялся уже в большей степени. В случае войны удар русских ожидался с направления Салла — Кандалакша, как это имело место во время Зимней войны. По этой причине возможная немецкая помощь в данном регионе приветствовалась с большой радостью. Если бы возникла такая ситуация, могли бы финны, спрашивает Бушенхаген, защитить сосредоточенные в этом районе немецкие войска? Финны ответили положительно. Они могли бы разместить близ Кемиярви одну-две дивизии из дислоцированного в Оулу V армейского корпуса. Позднее эти части все же потребовались бы в южных районах страны.

Между Кандалакшей и Кемью отсутствовали дороги, и поэтому финны считали целесообразным и возможным продвижение к последней из Куусамо через Ухту. На Петрозаводск финны намеревались — как уже заявлял генерал-лейтенант Хейнрикс генерал-полковнику Гальдеру — продвигаться только своими силами. Относительно Аландских островов генерал Айро заметил Бушенхагену (точно так же, как в декабре Талвела и в мае Хейнрикс), что финны допустят их захват немцами.

Рёссинг заверил Матцки, что Бушенхаген провел все свои переговоры крайне осторожно, всячески подчеркивая ознакомительный характер поездки, из которой не следует делать далеко идущих выводов. Но и эти обсуждения следует сохранить в самом узком кругу офицеров, не допуская их разглашения, в первую очередь среди шведов.

Более позднее мнение Бушенхагена о том, что эти встречи уже по сути дела являлись переговорами или, по крайней мере, контактами, правомерны в том смысле, что окончательные переговоры в мае и реализация их решений в июне шли в русле того обмена мнениями, которое состоялось 3–4 месяцами ранее. Обсуждения теоретического характера с Бушенхагеном должны были серьезным образом повлиять как на конкретные приготовления, которые уже велись немецкими штабами, так и на образ мышления финского главного штаба, только что приступившего к подготовке войны.

Свидетельством немецкого внимания к Северной Финляндии является также новая поездка германского военно-морского атташе контр-адмирала фон Бонина в Петсамо в начале марта 1941 г., где он побывал уже в октябре месяце. Все его переговоры с финнами, касавшиеся Петсамо, Каарасъйоки (где шло строительство дороги), а также Ханко, имели отношение к плану Барбаросса. В числе посетителей Лапландии в конце марта оказался и военный атташе Рёссинг. Прибыв 25 марта в Рованиеми, он продолжил путь в сопровождении майора Рюткёнена в район Кемиярви, где впоследствии была развернута огромная база снабжения германских войск.

В общей картине германо-финских отношений определенное место занимают до сих пор малоизученные контакты между разведотделами главных штабов.

Они начались еще в довоенный период и касались обмена сведениями о Красной армии, но прервались во время Зимней войны, когда Германия придерживалась дружественной по отношению к Советскому Союзу позиции. Вновь шеф Абвера адмирал Канарис встретился по этому же вопросу с начальником зарубежного отдела главного штаба Финляндии полковником Меландером в Стокгольме 14 сентября 1940 г.

Еще весной 1940 г. второй по рангу руководитель государственной полиции Финляндии Бруно Аалтонен возобновил прервавшуюся переписку с начальником немецкого гестапо Генрихом Мюллером.

Военный атташе Хорн рассказывает теперь, что полковник Ларе Меландер совершенно неожиданно прибыл 16 марта 1941 г. в Берлин: «На протяжении многих лет он поддерживал тайные контакты с адмиралом Канарисом из ОКВ, и данный визит также был связан с этим». И хотя Хорн не присутствовал на самих переговорах, Канарис 18 марта пригласил его на обед, устроенный в связи с пребыванием Меландера. Хорн был в восторге от Канариса — «умного, находчивого, приятного и очень разговорчивого человека, который был ярым ненавистником большевиков». Хорн отметил также, что Канарис и Меландер были на «ты», что в Германии того времени было большой редкостью. Ответный прием Хорн организовал 19 марта; присутствовали также Целлариус (контрразведка), Альбедилл (из отдела атташе) и поставщик оружия Бауманн. В своем дневнике Хорн подчеркивает, насколько хорошие связи сумел установить Меландер со службой внешней разведки ОКВ (Абвером). «Но нити ведут от Канариса прямо к Меландеру, минуя меня и моего коллегу Рёссинга, находящегося в Хельсинки», — отмечает он, признавая реальное положение вещей.

Меландер вернулся в Хельсинки 20 марта специальным рейсом через Кенигсберг. На борту Юнкерса-52 вместе с ним находились упомянутый выше морской офицер Целлариус, а также полковник Кинцель из отдела Fremde Heere Ost (ОКХ). Уезжая, Меландер сказал, что Канарис очень дружески настроен по отношению к финнам и оказал для них «неоценимые услуги». Кинцель находился в Хельсинки несколько дней, будучи прикомандированным к Генеральному штабу Финляндии.

Генерал Хейнрикс 26 марта докладывал Рюти о своих переговорах с полковником Кинцелем. «Он сказал, что три немецких альпийских егерских дивизии, расположенных в Северной Норвегии, Германии требуются в ином месте, и она собирается заменить их другими войсками, однако Швеция отказалась расширить масштабы транзита и объявила о мобилизации 100 тыс. человек. К(инцель) нервничает», — отметил в своем дневнике Рюти. На следующий день он получил от своего адъютанта подполковника Слёёра дополнительную информацию. Этому своему старому знакомому Кинцель рассказал о том, что во время ноябрьского посещения Берлина Молотов заявил о намерении Советского Союза присоединить Финляндию. Гитлер все же ответил, что существование независимой Финляндии отвечает интересам Германии. О деле Молотова финны знали уже ранее, хотя официально им сообщили о нем только в мае.

Очевидно, что важнейшая задача Кинцеля заключалась в обмене информацией о дислокации русских войск, которая должна была быть отражена на картах. Из имеющейся переписки явствует, что немцы считали финские сведения точными. Они содержали больше информации о войсках, чем немецкие карты. Так, когда полковник Люютинен 1 апреля 1941 г. докладывал президенту Рюти свои впечатления о России, он сообщил, что его подсчеты говорят о 190 русских дивизиях, венгерский военный атташе оценивал силу Красной армии в 170 дивизий, атташе Германии — в 150 дивизий. Теперь мы знаем, что финская оценка была самой точной. Интересно также, что Люютинен сообщил президенту о строившейся железной дороге Архангельск — Сорока, которая в годы войны имела большое значение. Весной 1941 г. сведения о ней через финнов стали известны и немцам.

В связи с повышенным интересом, проявляемым немцами к условиям Северной Финляндии, Маннергейм для пущей уверенности послал ранней весной генерала Айро выяснить — не может ли строительство новой дороги или какая-либо иная причина привести в случае войны к возникновению боевых действий на протяженном участке между Петсамо и Саллой. В сопровождении губернатора Хиллиля, полковника Виикла и других офицеров, с помощью саамов-оленеводов и погранстражи Айро совершил по тайге и тундре двухнедельную, в несколько сот километров поездку вдоль восточной границы, повторив излюбленный гусиными стаями весенний маршрут. Когда Маннергейм спросил у Айро его краткое впечатление от знакомства с местностью, тот, встав по стойке «смирно», ответил: «Рюсся не придет, но и немец не пройдет, господин Маршал!». Эту поездку следует расценивать как своеобразную реакцию на активную разведывательную деятельность немцев в этом районе.

В свою очередь главный штаб уже на ранней стадии — вряд ли Хейнрикс успел возвратиться из Германии — начал собирать дополнительную информацию о Восточной Карелии. Начальник топографического отдела главного штаба полковник Юсси Лайти 5 февраля 1941 г. направил штабам и подразделениям секретный запрос об имеющихся в их распоряжении русских военных картах, напечатанных после 1918 г. Ответ об их наличии или отсутствии должен был поступить в топографический отдел к 10 марта.

Деятельность уже упоминавшегося военно-морского атташе Германии фон Бонина весной 1941 г. органически вписывается в общую картину германо-финского военного сотрудничества на самом высоком уровне. Начальник генерального штаба Финляндии Хейнрикс пригласил его 16 апреля на переговоры с ведавшим обеспечением армии генералом Гранделем о поставках немецких кораблей в Финляндию, т. е. по вопросам, обсуждавшимся несколько ранее в Берлине капитаном первого ранга Хуттуненом и контр-адмиралом Лампрехтом. И поскольку известно, что соответствующий финский заказ помечен 15 мая 1941 г., это означает, что апрельские переговоры дали необходимое ускорение.

Сопровождая в поездке по Германии в конце апреля — начале мая группу финских морских офицеров во главе с генерал-майором Валве, фон Бонин принял участие и в оперативном планировании. 2–3 мая в Киле, в штабе военно-морских сил Германии, он участвовал в совещании, посвященном Группе Норд в контексте плана Барбаросса. По возвращении в Хельсинки 9 мая его пригласили к капитану первого ранга Хуттунену для детального обсуждения вопроса о поставках мин в Финляндию. Отдельная запись в военном дневнике фон Бонина сделана 13 мая: «Вечером начальник генерального штаба (Хейнрикс. — М. Й.) пригласил меня к себе рассказать о поездке в Германию и обещал помощь по вопросам, связанным с Барбароссой».

Другими словами, буквально эти сведения надо понимать таким образом, что начальник разведывательного отдела главного штаба Финляндии за 11 суток, а начальник генерального штаба за 7 суток до приезда Шнурре на официальные переговоры в Хельсинки уже знали о планах Барбароссы и открыто беседовали о них с военно-морским атташе Германии. Это настолько противоречит многочисленным немецким распоряжениям о необходимости соблюдения тайны, что к записи в дневнике следует отнестись с оговорками. Очевидно, фон Бонин лишь обозначает проблему хорошо ему известным термином «Барбаросса» и использует его в своих дневниках, когда говорит о вещах, имевших отношение к этому плану. Хотя финны ни самого термина, ни общего замысла еще не знали. Тем не менее различные контакты и совещания по конкретным проблемам имели место до начала больших переговоров. Окончательная операционная картина Германии во всей ее полноте была прояснена только в Зальцбурге 25 мая 1941 г. В связи с этим представляет собой большой интерес тот факт, что финские офицеры довольно точно предвидели общее развитие событий уже до того, как был поднят занавес.