Продолжение рассказа об утопии

Вначале, разумеется, дело пошло плохо. Владельцы всех парусных судов, плававших между островами и французским побережьем, возопили. Они заявляли, что это покушение на Святое Писание и на их монополию. В дело вмешались даже некоторые церкви. Один патер, по имени Элигу, заявил: пароход – это вольнодумство. Парусные суда были провозглашены «угодными Богу». Некоторые стали явственно различать дьявольские рога на головах тех быков, которых перевозил пароход. Негодовали довольно долго. Но мало‑помалу население стало замечать, что быки прибывают на пароходе менее измученные; что их легче продать, а их мясо лучше; что езда на пароходе безопаснее; переезды стоят дешевле и длятся меньше; пароход приходит и отходит в точно установленные часы; рыба, находясь в пути меньше, доставляется на место совершенно свежей. А еще то, что можно успевать перебрасывать на французские рынки обильные уловы гернзейских рыбаков; что масло прекрасных гернзейских коров переправляется в «чертовой лодке» быстрее, чем в старых парусных шлюпках, не теряет своих высоких качеств, и поэтому отовсюду посыпались заказы. Вообще благодаря «посудине Летьерри» дорога стала безопаснее, торговые сношения регулярнее, сообщение – более оживленным, торговля и сбыт продуктов увеличились. Короче говоря, нужно было примириться с «чертовой лодкой», которая нарушала запреты Библии, но зато обогащала остров.

Некоторые смелые умы решились даже высказаться в этом смысле. Секретарь Ландуа стал первым почтительно отзываться о пароходе. С его стороны это было выражением величайшего беспристрастия, потому что он не любил господина Летьерри. Последний являлся более значительной фигурой, чем Ландуа. Ландуа же, хотя и был секретарем общины в порту Сен‑Пьер, происходил из прихода Святого Сампсония. Во всем приходе было всего два человека, чуждые предрассудков: Летьерри и он. Это являлось достаточной причиной для того, чтобы оба они недолюбливали друг друга. Сходство взглядов нередко приводит к отчуждению.

Тем не менее Ландуа честно заявил о том, что одобряет появление парохода. Другие последовали его примеру. Успех постепенно возрастал; он увеличивался, подобно приливу. С течением времени, так как польза, приносимая пароходом, была очевидной, благосостояние острова явно возрастало, наступил день, когда все, за исключением нескольких чудаков, стали приверженцами парохода господина Летьерри.

Случайно или нарочно, однако судно было спущено на воду 14 июля. Тогда Летьерри, стоя на палубе, смотрел на море и кричал: «Теперь твоя очередь! В этот день парижане взяли Бастилию; теперь твоя очередь!»

Пароход совершал один рейс в неделю – из Гернзея в Сен‑Мало и обратно. Он отходил во вторник утром и возвращался в пятницу вечером, накануне базарного дня, который бывал по субботам. Корабль построили из более крепкого дерева, чем все остальные суда архипелага, вместимость судна соответствовала его величине; поэтому в смысле товарооборота один рейс парохода равнялся четырем рейсам обычного баркаса. Ясно, что он приносил бóльшую прибыль. Репутация судна зависит от вместимости его трюма. Летьерри всегда лично следил за погрузкой. Лишь когда он был уже не в состоянии работать сам, его заменял обученный им матрос. По прошествии двух лет пароход стал приносить прибыль в семьсот пятьдесят фунтов стерлингов, т. е. восемнадцать тысяч франков в год.

Слава господина Летьерри

Пароход процветал. Летьерри приближался к тому моменту, когда его стали называть господином Летьерри. На Гернзее ни за что ни про что не назовут человека господином. Между простым смертным и господином лежит целая лестница: сначала первая ступенька – человека называют просто Петром; потом он становится соседом Петром, еще шаг вверх – он уже отец Петр. Затем нужно добиться того, чтобы вас стали называть «сударь», и, наконец, последняя ступень – «господин».

Благодаря своей выдумке, пару и машине господин Летьерри сделался значительной особой. Ради постройки парохода он влез в долги, занял деньги и в Бремене и в Сен‑Мало. Но с каждым годом погашал часть долга.

Он даже купил в кредит у самого входа в порт Святого Сампсония красивый каменный дом, совершенно новый, стоявший между берегом моря и садом; дом назывался «Смельчаки». Этот особняк находился рядом с гаванью, и окна его выходили в две противоположные стороны: в сад, наполненный цветами с северной стороны, и в открытый океан – с южной. Таким образом, дом имел два фасада: один – открытый дыханию бурь, другой – аромату роз.

Казалось, эти фасады созданы для двух обитателей дома: господина Летьерри и Дерюшетты.

«Смельчаки» были хорошо известны в Сен‑Сампсоне, потому что, в конце концов, господин Летьерри стал знаменитостью. Известности Летьерри способствовали и его доброта, и его смелость, и количество спасенных им людей, и успех, и то, что он первый обогатил Сен‑Сампсонский порт паровым судном. Наблюдая за тем, сколько выгоды приносит «чертова лодка», Сен‑Гелье, столица Джерсея, хотела переманить пароход в свой порт, но Летьерри остался верен Сен‑Сампсону. Это был его родной город. «Здесь я впервые пустился в море», – говорил он.

Так создалась его популярность. Наконец он был избран десятником. Этот бедный матрос уже поднялся на несколько ступеней общественной лестницы, его теперь называли господином. Кто знает, не появятся ли в один прекрасный день в альманахе острова Гернзея почетные и лестные слова: «Летьерри, эсквайр».

Но господин Летьерри был лишен всякого тщеславия. Он сознавал, что приносит пользу, и это доставляло ему радость. Для него приносить пользу было важнее, чем быть популярным. Как мы уже говорили, он имел только две привязанности, два предмета гордости: Дюранду и Дерюшетту.

Он сделал ставку в морской лотерее, и она выиграла.

Выигрышем стала Дюранда, плывущая по волнам.