IV. Парижанки и восстание 5-6 октября 1789 г.

IV. Парижанки и восстание 5-6 октября 1789 г.

l. Пятого октября

Дни 5 и 6 октября составляют второй акт великой драмы. Если 14 июля и затем ночь на 4 августа были днями установления свободы и равенства, то октябрьские дни утвердили и развили начатое дело: король и его двор оказались лицом к лицу с народом и его властью, это было началом падения монархии, бессильной в ее контрреволюционных попытках и посягательствах на свободу, было падением старого монархического престижа.

Роли сменились: мужчины действовали под влиянием женщин, были только сотрудниками, парижанки хотели даже действовать одни, так как не верили больше в вмешательство мужчин, инертность которых приводила их в отчаяние. Они говорили речи на улицах, площадях и в клубах, в особенности в Пале-Рояле, обнаруживали в газетах интриги двора и его угрожающее заговоры, и эта агитация приносила свои плоды. Но агитация не была еще действием, одно действие, если оно быстро, устанавливает и исправляет. Женщины понимали это или чувствовали, лучше, под влиянием обострившегося голода и не замедлили привести в исполнение.

Опасности далеко не были воображаемыми, они были вполне реальны. Бедность увеличивалась вследствие алчных спекуляций, наступила безработица и застой в торговле, а в провинциях одно восстание следовало за другим. С другой стороны, враги революции организовывали тайные союзы. Достоверно известно, что с конца августа образовалась партия, явно враждебная новому строю, и начала свои действия. Орудиями ее были клевета, интрига, подкуп и тайные заговоры с заграницей, в особенности с Австрией. Это была партия королевы, которая действовала, влияя на короля. Со дня взятия Бастилии началась эмиграция знати; с отъездом графа д`Артуа, Полиньяк и др., переехавших в Тюрин, эмиграция усилилась с 4 августа и уже не прекращалась. Принцы и дворянство поддерживали отношения с иностранными правительствами и умоляли о вмешательстве с целью восстановления старого строя. Людовик XVI, Мария Антуанетта и большинство дворянства не могли примириться с осуществленными уже реформами, Народ ясно видел все это, но национальное собрание видело недостаточно ясно; перерабатывая проект конституции, оно проявляло колебания и разногласия. В Париже брожение усиливалось, умы разгорячались, но волнение, хотя и было глубоко, не было еще общим. Когда поднят был вопрос о праве короля налагать свое veto, в воскресенье 30 августа парижане переживали острое предчувствие; говорили, и не без основания, что это является желанием уничтожить или умалить народовластие. Однако, из Пале-Рояля раздался единственный, действительно тревожный крик, но он не нашел немедленного отклика. Клуб принял резолюцию идти в Версаль и заявить национальному собранию, что в составе его членов есть сторонники veto, что собрание знало об этом и, если оно не бросить его антинационального проекта, то Париж пойдет войною на Версаль. Как видно из этого, предупреждение было прямо угрожающим. Чтобы подтвердить это намерение, был организован передовой отряд из нескольких сот человек. Командование им принял на себя маркиз де Сент-Ирюж, человек старого строя, сделавшийся врагом его после несправедливой высылки в Англию. Отряд вышел в десять часов вечера, но не мог уйти дальше Елисейских полей, где ему преградила путь национальная гвардия, и тщетно оказалось его обращение к муниципалитету об уполномочии на дальнейшее следование. В виду этого отказа резолюция была отменена и отряд распущен. Эта попытка могла только скорее раздражить собрание, чем произвести на него давление. Через месяц положение еще ухудшилось. Парижанки не спрашивали больше разрешения коммуны, чтобы отправиться в Версаль, число их возросло, они сорганизовались, вооружились большею частью, а их намерение уже не состояло в том, чтобы отправить предупреждение, но они хотели получить положительные результаты. Они выказали бесстрашие и решимость, которых не доставало мужчинам.

Превосходно было единодушие парижанок и велика их решимость, когда им указали дорогу к старой резиденции королей.

Батальон пехоты загородил им путь; на солдат посыпался град камней, но они не хотели действовать оружием против несчастных, приведенных нищетою в отчаянье, и, посторонившись, пропустили их. Таким образом, прошел во двор передовой отряд, в котором большинство были молоденькие, нарядные, причесанные и напудренный женщины, причем веселые лица не позволяли подозревать их в дурных намерениях. Он прошли в разные помещения, в особенности в помещения для полиции и отделение паспортов, въезд проявили себя очень порядочными и ограничивались только расспросами о делах и организации бюро. Некоторые просили впустить других женщин, которых они с собой

- 110 -

привели, среди которых были беременные и больные. Они вошли, и им предложили есть и обошлись с большим вниманием и очень гуманно¹.

Число женщин все прибывало, к одиннадцати часам стечение их было громадным. Они заявили о своем желании переговорить с мэром и другими представителями городского управления, сообщить им о своем намерении вооружиться и идти в Версаль. Некоторые поднялись по лестнице на колокольню и принялись звонить в набат, другие смеялись, пели и танцевали во дворе, при этом спрашивали несколько раз: “где Байи? где Лафайет?”, - так как тот и другой отсутствовали.

Некоторые из женщин заставили стражу освободить заключенных. Надо отметить ту особенность, что парижанки не хотели, чтобы вместе с ними участвовали мужчины; некоторые упрекали граждан в трусости, твердя, что они не имели силы отомстить за себя и что они, женщины, сумеют подать им пример храбрости². Генерал д`Эрминьи, командовавший отрядом, воспользовался этим настроением и во избежание беспорядка не пропускал мужчин в ратушу. Несколько гражданок стояли вместе с ним на ступеньках крыльца, и благодаря их настойчивости не пропустили никого, кроме женщин, и удержали массу мужчин, вооруженных копьями и палками, желавших войти в ратушу³. Но некоторые обманули бдительность женщин и, выломав двери под аркой св. Жака, целой толпой ворвались в ратушу. Часть женщин выламывала внутренние двери, которые разлетелись в щепки под сильными ударами

_____________________________________

1. Procédure du Châtelet, № XXXV, déposition du mâitre Henri Sérard Delbois, avocat du parlement, représentant de la commune.

2. Procédure du Chatelet, № XXXV, déposition de mâitre Henri Sérard Delbois, avocat au parlement, représentant de la commune.

3. Procés-verbal de la commune, du lundi 5 octobre 1789.

- 111 -

наступавших мужчин. Склады оружия были расхищены, и в руках толпы оказалось до восьмисот ружей, две пушки и другое оружие¹.

Произошла ужасающая сумятица. Из членов коммуны в ратуше были в это время только немногие, а главные из них еще не пришли. Большинство женщин кричали, обвиняя представителей муниципалитета в том, что они ничего не делают для народа, и выражали протест против темных замыслов короля, королевы и аристократов. Наиболее возбужденные из них предлагали сжечь делопроизводство ратуши, а несколько фурий спешили даже с зажженными фонарями, собираясь поджечь книги ратуши.

Служитель ратуши Станислав Мейлар помешал им сделать это; ему удалось их успокоить сообщением, что он не член коммуны, но бывший командир отряда добровольцев при взятии Бастилии. Возбуждение было все же в сильной степени, и можно было опасаться резни теперь, когда народ захватил оружие. Свидетель, аббат Лефевр, приставленный для охраны складов с оружием, не мог, конечно, помешать разграблению; он рассказывает, что был схвачен толпой молодежи, утащен ею на колокольню и повешен на бревне и, наверное, умер бы, если бы прибежавшая в это время женщина не перерезала веревки².

Необходимо было во что бы то ни стало умирить горячность и восстановить какой-нибудь порядок в движении. Мейлар понимал это. Женщины его уже слушали. Его высокая фигура, покойное, почти до трагизма невозмутимое выражение лица, серьезный, энергичный голос и, в особенности, имя героя при взятии Бастилии импонировало парижанкам, и он

_________________________________

1. Procédure du Châtelet, № XLIV, déposition de Guillaume-Louis Lefévre.

2. Procédure du Châtelet, № XLIV, déposition de Lefévre.

- 112 -

это сознавал. Но что можно было решить и предпринять в отсутствие мэра Байи и командира национальной гвардии, Лафайета? Тут находился только помощник его, генерал д`Эрминьи; Мейлар обратился к нему и сообщил свои опасения и намерения. Женщины настаивали на том, чтобы идти в Версаль. Крики: “К Версалю!” - раздавались со всех сторон, вибрируя и дрожа в воздухе, повторялись тысячами голосов. Необходимо было уступить желанию женщин, тем более что пока они находились бы в пути, можно было бы собраться с силами и предупредить возможные случайности. Д`Эрминьи понял это, и хотя он не имел права распоряжаться, но предоставил Мейлару полную свободу действий по его усмотрению делать то, что окажется нужным, смотря по обстоятельствам, и сопровождать женщин в Версаль. Мейлару больше этого ничего и не нужно было.

Он взял барабан и вышел с ним из ратуши на Гревскую площадь, где уже собралась большая часть женщин. Они заняты были приведением толпы в боевой порядок. Одни из них нагружали боевые принадлежности на дрожки останавливаемых извозчиков, другие поместились на пушках, захваченных в ратуше, а некоторые сели верхом на лошадей, запряженных в дрожки и припряженных к пушкам.

После короткого приветствия Мейлар обратился к ним с речью и сумел заставить себя слушать, после чего они заявили, что никого не желают иметь своим командиром помимо него. Они разослали делегаток по всем кварталам Парижа, чтобы привлечь новых добровольцев, и назначили пунктами сбора площадь Людовика XV и Елисейские поля. Сборы были покончены, и главный отряд женщин двинулся в путь с Мейларом во главе. Ему удалось удержать женщин от разграбления арсенала с оружием под тем предлогом, что просить правосудия

- 113 -

И хлеба у национального собрания они могут и не вооруженные, но он не мог им воспрепятствовать пройти через Тюльери. Они хотели торжественно пройти через ворота дворца, через сад человека, которого они называли отцом, причем не имели ни малейшего намерения оскорбить королевское величество. Мейлар не соглашался на это, но они пригрозили ему отрешением от роли командира, и он должен был покориться и пройти с ними через Тюльери, к великой радости женщин и несмотря на протесты стража, вступившего в пререкания с женщиной по фамилии Лаварен и Мейларом. Это было для парижанок первым успехом и первым торжеством их самолюбия и воли. Таким образом, они пришли к месту назначения, где были стянуты различные отряды войск, значительно увеличенные в то время, пока они ходили по Парижу. Число человек этой быстро составившейся женской армии простиралось до семи тысяч, по словам Мейлара, причем она еще должна была увеличиться по пути, так как к ней присоединялись все новые отряды. Какие же социальные элементы составляли эту армию амазонок? Можно сказать с уверенностью, что в ней были представительницы всех сфер труда, но особенно многочисленный контингент составляли торговки с разных рынков, пустовавших за октябрьские дни, купчихи различных категорий, у которых торговля остановилась, работницы и ремесленницы, кухарки и жены швейцаров, представительницы среднего класса и мелкого купечества. Кроме того, среди этой армии были также и публичные женщины, но их было немного, и денег им за это не обещали, а поэтому не было причины и отстранять их, пожелавших по доброй воле участвовать в предприятии, вызванном желанием общественного блага и успеха революции. Тем не менее, некоторые историки берут на себя смелость утверждать, основываясь на неверных сведениях, найденных

- 114 -

В архивах суда, или лживых показаниях, в записках некоторых из роялистских писателей, что отряды женщин, отправившихся в Версаль, состояли только из мегер, вакханок и публичных женщин или мужчин, переодетых женщинами. Самые убедительные исторические документы и весь материал вместе, собранный судом, противоречит этим удостоверениям. Вербовка заранее не производилась и не оплачивалась руководителями и вожаками; все обстоятельства и все уже собранные факты или которые еще будут собраны, подтверждают противное.

Когда француженки, одни обозленные голодовкой, другие сочувствующие им, все глубоко преданные революции, решили идти в Версаль, - то открыто заявили о своей цели; они шли, чтобы требовать хлеба у кормильца и кормилицы (короля и королевы), чтобы прекратить нищету, которую они считали искусственно созданной. Они шли воодушевленные новой мыслью, с намерением перевести в Париж короля и национальное собрание и освободить народных представителей из центра заговоров, окружавших их в старой королевской резиденции. Какая это партия могла помыслить о вербовке по найму нескольких тысяч продажных женщин, и какой положительный результат мог бы получиться от такой вербовки? Отличительной чертой этого собрания женщин всех состояний служит то, что оно образовалось добровольно, под давлением обстоятельств, и что среди них не было ни одной, выделявшейся по известности, не было какого-либо превосходства одной перед другими. Они шли в Версаль как незнакомые между собою сестры, но объединенные общей верой в общее дело, ради которого они сошлись, чтобы действовать и пожертвовать жизнью в случае надобности, причем, когда они вернулись, доблестно выполнив свой долг, то с трудом можно было установить имена некоторых из них. Они остались неизвестными, как и были до их предприятия.

- 115 -

Среди них не было в минуту отправления ни одной из известных уже женщин, ни артистки Розы Лакомб, ни Теруань де Мерикур. Одна появилась в Париже на театре революции только в 1792 г., другая находилась в это время в Версале и была несколько удивлена известием о появлении парижанок¹.

Парижанки не хотели никого в вожаки, кроме Мейлара, да и того едва не лишили командования при проходе через Тюльери. Некоторые из них выделились из общих рядов и заставили идти позади мужчин, которые вместе с группой волонтеров, участников взятия Бастилии, были всего в числе четырехсот или пятисот человек. Затем они выступили по дороге к Версалю, причем впереди их шли восемь или десять барабанщиков. Когда Мейлар отсоветовал им идти к арсеналу, чтобы пополнить вооружение, у них было уже немало оружия. Кроме ружей и пушек, взятых ими в ратуше, они вооружились другими вещами и боевыми принадлежностями. У многих из них были палки, вилы, копья, стрелы, сабли и пистолеты. Конечно, они не собирались нападать сами, но хотели показать двору и войскам, стянутым в Версале, свое боевое настроение, готовые в случае нападения оказать сопротивление и вступить в борьбу.

Во время пути к ним примыкали новые отряды подкреплений, и численная сила парижанок все возрастала, а голод ощущался ими все сильнее. Мейлару пришлось употребить все средства убеждения, чтобы предохранить от разграбления Chailot и Sevres. Им удалось купить здесь немного хлеба и вина, но это

__________________________________

1. Léopold Lacour. Trois femmes de la Révolution, p.160 et suiv. p.320 et suiv.

- 116 -

Было очень недостаточно для того, чтобы насытить столько голодных людей. Душою женщины были бодры и продолжали путь к Версалю, несмотря на разные приключения. По пути они приветствовали встретившегося, очень популярного, депутата Ле Шапелье.

Миновав Viroflay, женщины встретили всадников с черными кокардами, принадлежавших, по-видимому, к буржуазии, и хотели над ними посмеяться, но командир удержал их. Одна из женщин села верхом на лошадь и помчалась галопом вперед, чтобы сообщить о прибытии женщин.

У Версаля Мейлар остановил их и расположил в три ряда в форме круга. Он им указал на то, что для входа в город, где не знают еще об их намерениях, им лучше принять беспечный вид, но никак не угрожающий, чтобы не вызвать тревоги и столкновения.

Они послушались его советов, пушки, которые они везли впереди, передвинули в задние ряды и двинулись дальше при пении арии Генриха IV. При входе в Версаль их приветствовала толпа криками: “Да здравствуют парижанки!” Это было около трех часов дня.

Прием был радушный и сердечный. Не смененное еще, старое городское управление Версаля не отличалось энтузиазмом к новым идеям, а гражданская милиция, за исключением некоторых офицеров штаба, напротив, была открыто предана революции. Командирами ее были д`Эстен и Гувернэ, а начальником дивизии - торговец полотном, человек энергичный и честный, но иногда жестокий, Леконтр, тот самый, энергичное выражение которого, по поводу антипатриотической пропаганды придворных дам, мы привели уже выше. С его стороны парижанки могли рассчитывать на поддержку их требований.

Дворцовая охрана выстроилась верхами на площади спиной к решетке; фландрский полк расположился по правую сторону, ниже, у дороги Ссо, а драгуны разместились еще ниже. За решеткой встали швейцарцы. Было отдано приказание сдерживать всякое народное движение сообща с национальной гвардией, которая также собралась в полном вооружении.

В это время Мейлар подошел к национальному собранию со всей своей громадной женской армией. Все они хотели войти, но дежурный чиновник посоветовал Мейлару не впускать их целой толпой. Они вошли и предстали перед национальным собранием в числе пятнадцати человек, с председательницей во главе. Одна из них держала в руках длинный шест с привязанным на конце его бубном. Среди них была Лаварен, защитившая в то же утро Мейлара от рассвирепевшего сторожа в Тюльери, а на другой день 6 октября получившая рану, спасая жизнь одного из дворцовой стражи при вторжении во дворец. Позже она получила в награду медаль от Парижской Коммуны. Остальные женщины из этой депутации остались неизвестными, но все

- 118 -

они были приняты радушно и заняли места на скамьях. Мейлар, их оратор, передав шпагу одной из них, попросил слова, которое ему и было предоставлено¹.

В этот день было очень бурное заседание. Людовик XVI отказал в санкции декларации прав и постановлений 4 августа, с утверждением которых его торопило национальное собрание. Он соглашался только признать первые пункты конституции ввиду важности обстоятельств и при условии, чтобы исполнительная власть оставалась всецело в его руках. Робеспьер вмешался и энергично заявил, что согласие с ответом короля делает невозможной самую конституцию, при условиях, которые он ставит, чтобы воля короля была больше прав народа. Дюпор и Грегуар поддерживали его. Пелон напомнил об оргии дворцовой охраны. На это один депутат из аристократов предложил ему подписать его заявление и подать в сыскное бюро. Тогда поднялся Мирабо, чтобы заявить, что он сам подпишет и разоблачит все факты, если национальное собрание предварительно решит оставить неприкосновенной личность короля. Но это значило бы примешать к делу королеву, и так уже непопулярную и получающую угрозы, а поэтому национальное собрание совсем оставило этот грозный вопрос. Оно постановило, чтобы президент во главе депутации в тот же день отправился к королю и просил его подписать декларацию прав и все другие представленные ему конституционные акты.

Один Робеспьер вмешался и поддержал Мейлара, заявив, что аббат Грегуар говорил об этом факте и, конечно, представит о нем разъяснения. Слух об этом уже распространился в Париже, и Камилл Демулен сообщил о нем в номере своей газеты от 4 октября. Между тем аббат Грегуар продолжал сидеть молча. Вслед за первым заявлением Мейлара и шумными заявлениями женщин последовали еще и другие беспокойные сообщения. Чтобы успокоить женщин, один депутат из высшего духовенства подошел к ним и протянул руку одной из женщин для того, чтобы она ее поцеловала,

- 120 -

но она отвернулась и горячо заявила: “Я не хочу целовать собачью лапу”. На заявление Мейлара, что конституцию тормозит духовенство, поднялся депутат, украшенный орденом св. Людовика, и заметил, что за невоздержанность он должен понести примерное наказание. Нисколько не смущаясь, оратор парижанок ответил ему, что он не касается никого из членов национального собрания, что духовенство вообще не знает о происках некоторых из его среды и что он, выражая свое мнение, думал принести этим пользу.

Женщины, стоявшие на дворе, беспокоились за своего командира, так как распространился слух, что он убит. Он вышел на минуту, чтобы их успокоить, и снова возобновил свою речь перед собранием:

“Я умоляю вас, в интересах успокоения общего волнения и для предупреждения несчастья, отправить депутацию к гг. офицерам дворцовой охраны, чтобы предложить им принять национальную кокарду и этим исправить факт оскорбления, нанесенного ими этой кокарде”.

Некоторые из депутатов закричали, что слухи, распространившиеся о дворцовой охране, представляют собою клеветнический вымысел. После нескольких несдержанных выражении, вырвавшихся у Мейлара, председатель Мунье сделал ему замечание и предложил быть сдержанным из уважения к национальному собранию. Председатель прибавил, что гражданами могут быть все желающие быть ими по доброй воле и что никто не имеет права насиловать волю.

На это замечание Мейлар энергично и достойным образом возразил: “Никто не должен отказываться быть гражданином, а если в этом священном собрании и найдется кто-нибудь, считающий это звание унизительным для себя, то он должен быть немедленно исключен”.

Все собрание ответило на это аплодисментами и криками: “да, да, мы все граждане!”

- 121 -

Это было триумфом народного оратора. В эту минуту ему принесли национальную кокарду от дворцовой охраны, как залог миролюбия и расположения. Он показал ее парижанкам при общих возгласах: “Да здравствует король! да здравствует дворцовая охрана!” Это может служить доказательством того, как мало было враждебности в сердцах женщин, о которых говорили, как о фуриях или проститутках, подкупленных герцогом Орлеанским или кем-нибудь другим¹.

Так как это удовлетворение было получено, то Мейлар продолжал настаивать, чтобы получить еще большее. “Я далек от того, чтобы разделять общие подозрения, но я думаю, что было бы необходимо для успокоения народа совсем вывести отсюда фландрский полк, присутствие которого только увеличивает общественное бедствие и нищету, угнетающую столицу и ее окрестности, хотя бы только и материальным увеличением ежедневных на него ассигнований”.

Председатель Мунье рассчитывал отделаться от женщин, имевших беспокойный и энергичный вид, и ответил, что национальное собрание и король приняли все меры для обеспечения населения продуктами, что будут предприняты еще новые способы с этой целью и что они могут покойно вернуться домой. Этот ответ не удовлетворил ни женщин, ни Мейлара, продолжавших быть настойчивым. Один из депутатов подал счастливую мысль отправить депутацию к королю, чтобы представить ему удручающую картину нищеты в Париже.

Национальное собрание приняло это предложение и распорядилось об отправке во дворец депутации из нескольких человек с председателем Мунье. Парижанки выражали свою радость и обнимали председателя и членов национального собрания. Кроме того, эта депутация должна была настаивать на санкционировании

__________________________________

Председатель национального собрания был принят вместе с двенадцатью женщинами, которых он и представил королю. Он доложил о чрезвычайной нищете и страданиях от нее в столице и напомнил о просьбе национального собрания, ожидавшего полного признания и утверждения декларации прав и постановлений от 4 августа. Людовик XVI, казалось, был

_________________________________

l. Procédure du Châtelet, déposition de Francois-Marie de Mathei, marquis de Valfond, lieut. colonnel du régiment de Flandre, № XXXVI.

- 124 -

Очень тронуть бедствием в Париже и приписывал его несчастной случайности. Он заявил, что им употреблены все меры и будут сделаны новые распоряжения о снабжении населения продовольствием. Парижанки были растроганы. Одной из них, семнадцатилетней Луизон, или Пьеретт Шабри, бывшей работнице по ваянию и продавщице цветов в Пале-Рояле, было поручено остальными, благодаря ее миловидности, рассказать королю о нужде женщин. Но, собравшись говорить, она так сильно волновалась, что могла только выговорить слово “хлеб” и лишилась чувств. Растроганный в свою очередь, король приказал привести в чувство хорошенькую молодую девушку и поднести ей бокал вина. Когда она пришла в себя, он отечески обнял ее и обещал обратить внимание на просьбу парижанок.

Очень довольные приемом, они вышли с криками: “Да здравствует король!” Эти возгласы не понравились женщинам, оставшимся на площади, и они обвиняли вернувшихся, что те позволили себя подкупить.

Пьеретт Шабри и ее товарки напрасно старались оправдаться и заявляли, что они не получали денег. Две из обвинительниц накинули ей уже подвязку на шею, чтобы ее удушить, и Пьеретт наверное погибла бы, если бы не вмешались женщины Бабе, Аеро и Леклер, торговки с рынка, которым помогли солдаты дворцовой охраны.

Им нужно было вернуться во дворец, где они получили подписанный королем приказ о подвозе хлеба из Сенли и Ланьи и об устранении всяких препятствий, ставившихся в деле снабжения Парижа съестными продуктами. Кроме того, Людовик XVI вышел на балкон, чтобы засвидетельствовать перед стоявшими внизу женщинами о добросовестности, с какой выполнена была миссия Пьереттой Шабри и ее

- 125 -

товарками. Тогда в толпе парижанок раздались возгласы радости и благодарности¹.

Выказав себя благосклонным по отношению к женщинам и расположенным разрешить вопрос о продовольствии, Людовик XVI уклонялся от ответа на вопросы председателя национального собрания относительно утверждения и обнародования конституционных актов. Он предложил Мунье придти за окончательным ответом спустя некоторое время, думая этим выиграть время и обдумать решение. Мунье кстати решил не уходить и ждать положительных результатов.

После выхода депутации женщин подошел ко дворцу другой отряд граждански под командой солдата парижской милиции, по имени Брюмона, которого они заставили взять на себя командование. Охрана тотчас же выступила, чтобы загородить им доступ и их оттеснить. Брюмон был отбит от своего отряда и должен был, спасаясь, обратиться в бегство. Лейтенант Савонниер с двумя другими офицерами бросились за ним в погоню с обнаженными шашками. Несчастный, видя, что его нагоняют, обнажил шашку, чтобы отразить удары и, не имея возможности пробраться к отряду городской Версальской милиции, укрылся от преследований и ударов в барак, прилегавший ко дворцу, крича: “Нас убивают!” В то время как он уже стал изнемогать, виноторговец Шарпантье, принадлежавший к Версальской милиции, выстрелом из ружья ранил в руку Савонниера и этим спас жизнь Брюмона². Это первое проявление вражды усилило жажду мести с обеих сторон и увеличило негодование народа против дворцовой охраны: крики

___________________________________

1. Voir pour l`ensemble de ces détails, Moniteur, № 70 du 9 au 10 octobre 1739, déposition de Pierrette Chabry, dans la procédure du Châtelet, et l`Histoire de la Révolution par deux amis de la Liberté, t.III.

2. Procédure du Châtelet, dépositions № XX, XXI, XXII.

- 126 -

Этот кровавый эпизод предсказывал и последующие и вызвал сильный страх при дворе. Были приготовлены экипажи для отъезда королевской фамилии. После полудня, как только стало известно о прибыли парижанок, министры Сен-При и Люзерн предложили на совете, чтобы королева уехала в Рамбулье или Компиен, а король остался бы и оказал сопротивление народу, т.е. объявил гражданскую войну. Отъезд нелюбимой Марии Антуанетты помог бы, может быть, избежать важных осложнений, которых опасались. С другой стороны, Неккер торопил короля отправиться в Париж и довериться народу, опираясь на новую конституцию и национальное собрание.

Королева решила ехать, но не одна, а с королем, на которого она хотела сохранить свое влияние. Людовик XVI долго колебался; он боялся, чтобы отъезд его не был истолкован как бегство и не сделал бы благоприятным выступления наместником герцога Орлеанского, что было его постоянной idée fixe. Наконец, он согласился, видимо, на настояния королевы, и было сделано распоряжение об отъезде, но было уже поздно. Народ видел, как королевские экипажи направились от конюшен по направлению к оранжерее: подозрения проснулись, и экипажи были остановлены и возвращены в конюшни под конвоем отчасти национальной гвардии, отчасти группы граждан¹. Это произошло между шестью и семью часами вечера. Столкновение обострялось. За криком и бранью послышался свист пуль. Версальская милиция после случая с Брюмоном смело перешла на сторону парижан и парижанок.

__________________________________

1. Conf. Histoire de la Révoltitlon par deux amis de la Liberté, Т.III, avec déposition. № XXIX, de la procédure du Châtetet.

- 127 -

Между версальцами и дворцовой охраной завязалась ружейная перестрелка. По словам некоторых свидетелей, женщины падали раненые¹. Как бы то ни было, адмирал д`Эстен был во дворце, рассчитывая ехать с королем. Полковник Леконтр находился на площади и ждал распоряжений муниципалитета, но не получал их. Он боялся, чтобы голодные толпы не рассеялись по городу и не приступили бы к настоящему погрому. Он едва мог достать от городского управления немного риса и получил обещание доставить шестьсот булок для парижанок, начинавших терять терпенье. Дождь и недостаток единодушия спасли только дворцовую охрану от поголовного избиения.

В то же время женщины, отделившись целой группой от общей толпы, смешались с рядами солдат фландрского полка и умоляли их и офицеров не стрелять по народу и спрятать патроны. Просьбы их сопровождались слезами и поцелуями, и руки солдат, державших ружья, опускались при виде трогательной мольбы, а патроны были переданы Версальской национальной гвардии. Таким образом, фландрский полк, находившийся под влиянием придворных дам, перешел на сторону парижанок.

В противовес утверждению некоторых роялистских писателей, нейтралитет фландрского полка не был вызван вмешательством куртизанок Парижа; со стороны женщин не было ни тени распущенности. Они пришли из Парижа просить хлеба и справедливости и были неспособны на эротические демонстрации, хотя Тэн в своем воображении и представил их в неприличном костюме на основании свидетельства одного очевидца, показавшего перед судом, что он слышал, как солдаты кричали при встрече женщин, что у них будет веселое

__________________________________

1. Histoire de la Révoltitlon par deux amis de la Liberté, Т.III, p.192.

- 128 -

утро¹. Если бы даже это и было сказано некоторыми солдатами, то все же не может быть достаточным доказательством того, что парижанки воспользовались низкими средствами для привлечения на свою сторону фландрского полка. С другой стороны, некоторые, видевшие, что женщины, одетые амазонками, раздавали солдатам маленькие пакетики, распускали смутные слухи, что войскам раздаются деньги, что также не могло быть доказано. Впрочем, свидетель, хорошо осведомленный о бывших фактах и их точности, Людовик де Массе, человек пятидесяти лет, капитан фландрского полка, засвидетельствовал, что “5-го октября, к вечеру, он находился в полку, когда подошли женщины из Парижа; что несколько позже он и другие офицеры отказывались пропустить женщин в полк, но, несмотря на их строгость, женщины проникли в ряды солдат, но он не заметил ничего необычайного”². Свидетельство этого очевидца, наверное, уже не может быть заподозрено в пристрастии к революции. Этот капитан не заметил ничего особенного в поведении женщин. Между тем как неприличие костюма, вызывающие любезности и раздача денег не могли бы не броситься в глаза и не остаться в памяти. Кроме того, незадолго перед этим маркиз де Вальфон разговаривал с парижанками, измученными от голода, они просили у него хлеба и отказались взять деньги. Одним словом, историческая истина та, что неожиданное разоружение фландрского полка было делом добровольным, и войско уступило мольбам, слезам обеспокоенных женщин, поцелуям несчастных, предвидевших близость кровавой схватки и желавшим ее избежать, проникнув в ряды солдат с целью побрататься с ними. Этот факт заслуживает быть отмеченным

__________________________________

1. Procédure du Châtelet, déposition № XXIX.

2. Procédure du Châtelet, déposition № LXXXVII.

- 129 -

И заявил, что пустит ему пулю в лоб, если тот не выдаст ему пороха. За этой угрозой последовала выдача бочонка, который был тотчас же вскрыть на площади, пушки были заряжены и поставлены против дворца с расчетом, чтобы метить по флангу войск, прикрывавших еще дворец, и охраны, пытавшейся вернуться на свои места. Эта была мера предупреждения и устрашения.

Уже наступила ночь, когда толпа, вооруженная пиками, бросилась на площадь и на гауптвахту с криками: “хлеба!” За хлебом послали по всем пекарням и выставили бочку вина. Едва кончился дележ, как подошла толпа женщин и улан, таща одного несчастного из дворцовой охраны, которого обвиняли, что он стрелял по народу. Это был Мушерон, шотландец, лошади которого во время стычки раздробило ногу. Офицеры национальной гвардии отпустили его, но толпа бросилась на лошадь, добила ее и потащила на площадь, где был разложен огонь, чтобы ее зажарить: мясо ее сели наполовину сырое, настолько голод давал себя чувствовать.

Дождь лил ручьями. Многие женщины должны были кое-где укрыться. Некоторые спрятались на гауптвахте фландрского полка, но большинство вернулось в национальное собрание к оставшимся вместе с Мейларом. Галереи национального собрания представляли собою странную картину; это был целый лес пик и железных прутьев. Председательствовал епископ Лангр, заменяя долго не возвращавшегося Мунье. Мужчины держались довольно покойно, но женщины время от времени становились буйными, не довольствуясь своей пассивной ролью. Они прерывали речи, выступали с заявлениями, кричали, жестикулировали, некоторые из них окружили кресло председателя, и он принужден был принимать их поцелуи¹. Все это, конечно, было не

___________________________________

1. Procédure du Châtelet, déposition de Felix Peydel, député du Queroy, № CXLVIII.

- 131 -

важно и только поддерживало терпение женщин в ожидании возвращения депутации, отправленной к королю, и окончательного решения. Кроме того, Мейлар, имевший способность их успокаивать, смело вмешивался всякий раз, как крики и жесты становились угрожающими. Он прекрасно достигал своей цели, позволяя им в известных границах изливать свою досаду и жалобы. Тем не менее, был момент, когда волнение достигло крайней степени: ружейные выстрелы на площади дали зловещее эхо и так уже в клокотавшей толпе в зале национального собрания. Женщины оглашали воздух криками, спрашивая друг друга, не убивают ли парижанок, стоявших на улице; страшные слухи распространялись среди них, и собранию грозила бы опасность, если бы не храбрость и хладнокровие Мейлара, который и на этот раз предупредил ужасы. Мунье и депутация не возвращались из дворца, и это промедление вызывало ропот и протесты. Спустя несколько тревожных минут, явился один из отправленных депутатов, Гильотен, и сообщил о первом ответе короля. Ответ состоял в следующих словах: “Я глубоко огорчен недостатком хлеба в Париже. Я употреблю все усилия и все средства, какие есть в моем распоряжении, и буду содействовать всеми силами муниципалитету. Я уже отдал самый энергичный приказ о доставке хлеба по всем подвозным путям, всех транспортов, отправленных для надобностей моего славного города Парижа”. При чтении этого приказа парижанки хлопали в ладоши и кричали: “Да здравствует король!”¹. После прений собрание выпустило декрет в том же духе и распорядилось о скоре