Охотники за бумагами Сибирского приказа

 

В 1684 году неизвестный русский космограф составил новый чертеж всей Сибири, который до нас не дошел. Зато в том же году в Москве побывал исследователь рукописи Григория Котошихина, шведский знаток русских дел Иоганн Габриель Спарвенфельд. Не успев прибыть в Псков, он уже начал скупку русских рукописей.

В Королевской библиотеке в Стокгольме есть письмо, полученное Спарвенфельдом от составителя карт Джиакомо Кантелли из Модены. Кантелли благодарил Спарвенфельда за любезную присылку карты Сибири. Вероятно, это и есть исчезнувший общий чертеж сибирских земель.

Сидя в Красной слободе, прилежный Спарвенфельд потратил немало московских чернил, чтобы переписать все сочинение Николая Спафария о Китае. Оно попало в Парижскую королевскую библиотеку и было открыто там лишь в 1856 году.

Когда Спафарий в 1675 году отправлялся в Китай, к нему кроме Рингубера хотели пристроиться заезжие иезуиты.

Ровно через десять лет после этого из Богемии в Москву приехал иезуит Джордж Давид. Он навел справки о Спафарий, отыскал его среди переводчиков Посольского приказа и сумел добыть описания путей в Китай.

Через четыре года иезуит был выслан московскими властями за границу. Но рисунок сибирских дорог в Китай остался при Давиде. Исследователи пробовали найти эту бумагу, но ничего не добились, очевидно потому, что архив ордена иезуитов в Риме заперт на семь замков.

Рингубер, Спарвенфельд, Давид, Гильдебранд фон Горн… Не слишком ли много таких гостей Москвы для одного 1684 года? Все они сидят в Немецкой слободе и всякими способами добывают сведения о Сибири и Китае.

Гильдебранд фон Горн, датский посол, за несколько лет до этого успел получить от Юрия Крижанича драгоценную рукопись «Повествование о Сибири». В 1684 году фон Горн составил донесение об Амуре, Селенгинске, Нерчинске.

Можно представить себе, какая охота была устроена за бумагами Сибирского приказа!

К тому времени в Москву были доставлены доклад о размерах Великой Китайской стены и описание Китая, сделанное двумя выходцами из Енисейска.

Тревожные события в Албазине‑на‑Амуре, недружелюбие пекинского императора‑маньчжура Кан‑си заставили русское правительство вплотную заняться сибирскими и даурскими делами. В 1685, 1686 и 1687 годах изготовляются три общих чертежа Сибири, на которых, разумеется, должны быть и Амур, и Анадырь, и Охотский берег. И кто знает, какие открытия наших мореходов и землепроходцев были показаны на этих картах! Но все они бесследно исчезли.

Уже находила свое отражение на русских картах Америка. В 1687 году в казне Оружейной палаты хранились чертежи. «Три части света Аврика, Америка, Азия» были изображены на отдельных полотнах.

 

Окольничий Иван Мусин‑Пушкин

 

Нам следовало бы знать больше о жизни и деятельности Ивана Мусина‑Пушкина, образованного русского человека петровского времени, под конец жизни занимавшего почетный пост начальника Приказа книг печатного дела.

Он произвел сильное впечатление на иезуита Филиппа Авриля, побывавшего в Москве в 1687 и в 1688 годах.

П. Пирлинг, описывая жизнь и дела Авриля, очень тепло отзывался о нем.

«Краткая, но не бесцельная жизнь», – говорил Пирлинг об этом французе, носившем одежду членов Общества Иисуса[187].

В Москве Авриль гостил недолго, ибо его через какой‑нибудь месяц после приезда выслали за рубеж. Однако он успел проникнуть в архивы, добыть карту Спафария и описание шести дорог в Китай.

Авриля привлекла старая сказка о том, что в Сибири соболей ловят преимущественно преступники или опальные бояре и «офицеры», впавшие в немилость.

Досужий иезуит изображал историю Сибири как борьбу казаков с москвитянами. По его словам, казаки уходили туда от преследований… русского народа, но москвитяне победили «запорожцев», и последние были вынуждены сдаться.

Вот какая развесистая клюква бросала густую тень на страницы сочинения отца Авриля.

Далее следовало описание соболиной охоты.

Стремление русского народа на Восток иезуит объяснял лишь желанием наживы. Переходя к злободневному китайскому вопросу, Авриль высчитывал расстояния от Москвы до Албазина и от Албазина до Пекина. Дорогу в Китай через Московию французский гость считал самой короткой из всех существующих. Он прилежно описывал примерный поход на санях до Енисея, а затем водой – к Байкалу и Селенгинску, откуда начинался караванный путь в Китай.

Ревень, меха бобров и соболей, жемчуг, женьшень, серебро и свинец – вот далеко не полный список «драгоценных редкостей» Северо‑Востока, которые перечислял Авриль.

Он обратил внимание еще на одну драгоценность и писал, что она дороже кости индийских слонов. Это были клыки «бегемотов», водившихся на холодных берегах «Татарского моря». Иезуит, будучи в Москве, видел эту редкостную кость и собирал сведения о том, как ее добывают.

За справками о «бегемотовой» кости Авриль и обращался к Ивану Мусину‑Пушкину. Разумеется, тот должен был поправить иезуита в отношении «бегемотов», по Авриль так и оставил их в своих записках.

«Открытие бегемотовой кости, – писал Авриль, – сделано было жителями острова, откуда вышли, по словам москвитян, первые колонии, населившие Америку. Вот что узнали мы о том от смоленского воеводы Мусина‑Пушкина, одного из умнейших людей, каких только я видел, в совершенстве знающего все земли за Обью, ибо он долго был интендантом в канцелярии Сибирского департамента. Спросивши нас в разговоре, какой мы с ним имели, каким образом, по мнению нашему, населилась Америка, когда мы сказали ему все, что обыкновенно о том думают, он отвечал нам, что, по его мнению, есть догадка правдоподобнее нашей. За Обью, – продолжал он, – находится огромная река, называемая Кавойна, в которую впадает другая, именуемая Лена. В устье первой из них, впадающей в Ледовитое море, есть большой и весьма населенный остров, весьма замечательный ловлей бегемотов, животного водоземного, зубы коего весьма дорого ценятся.

Островитяне часто приезжают к берегам моря за ловлею бегемотов, и так как ловля их требует много труда и времени, то обыкновенно привозят они с собою свои семейства. Часто случается, что захватывает их здесь вскрытие моря и бедняков уносит неизвестно куда на огромных кусках льду, отделяющихся один от другого.

Не сомневаюсь, что многие из охотников, таким образом захваченных, доплывают на льдинах к северному мысу Азии, оканчивающейся Татарским морем. Меня убеждает в мнении моем то, что американцы, обитающие на выдавшейся далее других в море в сей стороне части Америки, одинакового вида с островитянами, которых ненасытная жадность прибытка подвергает погибели или опасному переезду в чужую сторону».

«К тому, что говорил нам воевода, можно прибавить еще и то, что на американском берегу находят много животных, которые тоже водятся в Московии, особенно бобров, которые могли перейти туда по льду. Такая догадка кажется мне тем основательнее, что в Польше видел я, как огромные куски льду целиком плывут от Варшавы и уплывают далеко в Балтийское море. Надо бы, для удостоверения в деле столь важном, разведать об языках, коими говорят два упомянутые, похожие один на другой народы, живущие один в Азии, другой в Америке, ибо если бы открылось сходство в языке, то и сомнения в сходстве их более никакого не оставалось бы.

Весьма много любопытного могли бы мы узнать от упомянутого смоленского воеводы, который, без сомнения, может назван одним из самых просвещенных москвитян…» – так писал иезуит Филипп Авриль о беседах с Иваном Мусиным‑Пушкиным[188].

Рассказ сановника Сибирского приказа в передаче Авриля подтверждает богатство сведений, имевшихся в распоряжении наших предков.

На совести Авриля остались не одни полярные «бегемоты». Мусин‑Пушкин не мог говорить, например, что Лена впадает в Колыму. Но окольничий знал о существовании «северного мыса Америки», лежащего неподалеку от восточной окраины Азии, знал, что окраина Америки далеко выдалась в море, а на американском берегу водятся бобры.

Мусин‑Пушкин подмечал сходство между обитателями Азии и Америки. Что же касается «острова», где ловят «бегемотов», то он, Мусин‑Пушкин, прекрасно был осведомлен, что главный промысел «рыбьего зуба» находится на Анадырской корге. Авриль мог превратить Чукотку в этот остров.

Случаи скитаний промышленников, унесенных на льдинах, конечно, были, и об этих случаях Сибирский приказ, разумеется извещался. От Анадыря до Северной Америки всего какие‑нибудь сутки пути на коче. Люди на льдинах, гонимых попутным течением, могли не раз попадать к «северному мысу» Америки, но важнее всего то, что Мусин‑Пушкин твердо знал: такой мыс есть!

Передав рассказ Мусина‑Пушкина, иезуит пускался в рассуждения о возможности морского сообщения с Китаем и Японией.

Он упоминал о карте Сибири, хранящейся в «московской канцелярии», вероятнее всего в Сибирском приказе, и описывал Обь, Енисей, Лену, Амур. Из этой «канцелярии» Авриль достал и описание народов, обитающих у границ Сибири и в Китае и даже на рубежах Тибета. Это был труд Спафария, и иезуит, не указав источника, включил его в свою будущую книгу.

Филипп Авриль дважды пытался пройти в Китай по одной из шести дорог, ведущих туда от Москвы, но обе попытки его не удались. Выпустив книгу, наполненную жалобами на московские порядки, Авриль отправился в желанный Китай через Индийский океан и умер, когда корабль подходил к берегам Формозы (Тайваня).