Ребенок просит в магазине раскраски, я покупаю, он раскрашивает одну картинку, и интерес проходит. В следующий раз нужна новая раскраска, которую он тоже не заканчивает. В чем причина?

 

Не раскраска ему нужна, а тот процесс, который происходит между вами. Ребенку нравится, что он просит и добивается своего – таким образом, он проверяет свою силу, силу своего влияния и власти над вами. Обычно он маленький и слабый, а тут становится главным и влияющим. Раскраски – это способ почувствовать свою значительность.

 

Ребенок не играет один, нужно с ним сидеть, участвовать в игре, быть учительницей или дочкой. Как научить его играть самостоятельно, обходиться без компании?

 

Здесь типичная ошибка, которая заключается в том, как мы интерпретируем любовь. Сначала мы привязываем к себе ребенка, хотим, чтобы он в нас нуждался, а когда он начинает нуждаться в нас (не только когда мы захотим, а всегда), нас это тяготит. И начинаются разговоры о самостоятельности, о которой ребенок понятия не имеет, да и мы сами не являемся самостоятельными. Поймите, когда мы привязываем ребенка, мы тоже привязываемся. Это ошейник, который надет на обоих – и на ребенка, и на маму.

Приучайте ребенка к тому, что вы можете чем‑то заниматься без него – кушать, спать, краситься и прочее. И показывайте ему, что если вы заняты своими делами, то это не значит, что вы его бросили. Просто предупредите: «Сейчас я сделаю то, что мне надо, а потом мы поиграем». И обязательно, закончив дела, поиграйте с ним. Так между ребенком и родителем формируется доверие.

 

Как донести до ребенка, что мне обидно от каких‑то его действий? Не разговаривать с ним? Наказывать? Как поступить, чтобы, зная причины моих обид, ребенок не использовал их как средство манипуляций мной?

 

Честно признайте, что не ребенок вас обидел, а вы сами себя обидели. На первый взгляд это одно и то же – «ты меня обидел» и «я на тебя обиделась». Обида – это когда момент «здесь и сейчас» расходится с нашими ожиданиями. Обиды опираются не на настоящее, а на то, что в прошлом, на наши ожидания «как все должно быть». Когда ожидания сталкиваются с реальностью, появляется эта разница, дистанция между тем, как я хотел, и тем, как есть на самом деле. Эта разница создает глубину боли, показывает, насколько ты был наивен и глуп. Формула обиды – «я думал… а оказалось…».

Наказывать ребенка за то, что он делает нечто, обижающее вас, и не разговаривать с ним – какова цель таких действий? Дать ему почувствовать себя брошенным, слабым, сделать так, чтобы он впал в истерику, стал извиняться? Это все не работает, потому что происходящее больше говорит о вас, а не о ребенке. Маме стоит подумать: почему действия ребенка вызывают у нее обиду? Например, ей обидно, что он не звонит каждый день. Спрашиваем ребенка: «Ты можешь звонить чаще?» – «Нет, чаще я не хочу». Тогда маме нужно что‑то делать со своей реакцией и перестать обижаться на то, что она изменить не в силах.

Обиды бывают ни на чем не основанные. Просто маме вдруг хочется, чтобы сын пришел и обнял ее, а он не приходит, сидит в своей комнате и игрушки колотит. Тогда идет мама: «Ну‑ка иди сюда, ты меня давно не целовал. Ты меня не любишь? Поцелуй маму». Ребенок отмахивается, он занят, и мама обижается. Есть другие обиды, когда ребенок портит нечто, во что мама вложила силы и время. Она помыла пол, думала, что все ей скажут «спасибо», а ребенок заходит в квартиру и бежит прямо в обуви в свою комнату за игрушкой, и мама видит, что все ее усилия насмарку и никакой благодарности. Мама сказала – ребенок проигнорировал. В следующий раз звонок в дверь, а она коврик на площадку: «Разувайся у лифта. Разулся? Теперь проходи». В этом нет наказания, нет истерики, но до ребенка дошло, что мама пыталась до него донести. Будущее можно быть таким, каким мне надо, если я приму деятельное, активное, обязательное и последовательное участие в его изменении. А если не приму, то мои ожидания не оправдаются никогда.

 

Болезнь

 

Детские болезни – это всегда признак нездоровых детско‑родительских отношений, когда со стороны родителей есть доминанта и контроль, а со стороны детей – протест, спазм, боль. Ребенок – самое слабое звено в семье: без прав, без профсоюзов, без друзей и без денег. Мама думает: «Мне плохо, я обижена на мужа, соседей, коллег – подойду к ребенку, прижмусь к нему, и станет легче». А ребенок тут же начинает тревожиться и волноваться, ведь ему передается состояние взрослого. Маме стало легче, а ребенку не на кого перекинуть ненависть, отчаяние и злость, которые мама отдала, разве что куклу сломать или кошку за хвост подергать. Мы зачастую просто используем своих детей, а они не выдерживают такой нагрузки, им тяжело, и они болеют. У меня есть знакомая, которая сама не рискует болеть, а если на работу идти неохота, то говорит: «Вот бы ребенок заболел», – и к вечеру у ее сына поднимается температура.

 

 

Боль – это неестественное состояние организма, но в обществе болезнь сделали нормой, и отсюда стереотипы: «современный человек – человек в стрессе», «осень – пора простудных заболеваний» и прочее. Люди не опираются на то, что происходит здесь и сейчас, и на самих себя, становятся контекстными и болеют всем тем, чем болеют окружающие. Кроме того, болезнь – самый беспроигрышный и козырной вариант обратить на себя внимание. Вспомните свое детство: как только ты заболел, тут же получаешь любовь, пусть даже в форме жалости. А в жалости мы тотальны – внимательны, заботливы, осторожны. Мы сами хотим, чтобы нас пожалели, и поэтому, когда болеет ребенок, обращаемся к нему со всей нежностью и теплотой, на которые способны, потому что сами их ищем. Мы отождествляем себя с больным ребенком и пытаемся почувствовать любовь, которой нам не хватает.

Болезнь всегда появляется ради чего‑то. Это не цель, а средство что‑то получить. Микробы и сквозняки, на которых все списывают, тут не виноваты. Болезнь – очень мощный способ привлечения внимания, и дети это знают. Чаще болезнь становится формой поведения ребенка, чтобы стать главным, значимым, нужным, чтобы мама была рядом или чтобы не ходить в садик. Как правило, когда ребенок здоров, инициативен и весел, он не только не нужен никому, но и всех бесит, тревожит, пугает и раздражает. Но как только он заболел, попадает в море внимания и любви, все к нему приходят, все о нем помнят, заботятся, покупают любимые лакомства. Тут не важно количество внимания – важно его качество. Ребенок становится единственно важным для всех, самым главным в доме, центром вселенной.

С больного автоматически снимаются обязательства и ответственность: в школу можно не ходить, комнату – не прибирать, посуду – не мыть. И все это создает для ребенка очень сильный поощряющий фактор. Болеть, как это ни парадоксально, становится очень даже выгодно. Чем больше разница между отношением к ребенку, когда он здоров, и отношением, когда он болен, тем чаще он будет болеть. Именно за «разницу» люди готовы страдать, а если ее нет, то болезнь теряет свою привлекательность, и дети перестают болеть. И когда на «Родительских собраниях» мы обсуждаем тему хронических заболеваний, понятно, что здесь идет речь о хронически повторяющейся модели поведения взрослых по отношению к болеющему ребенку.

Раз ребенок часто болеет – значит, имеет за это бонусы. Если ребенок просто обжегся, он получил опыт и больше обжигаться не станет. Если обжегся и всех переполошил – будет обжигаться каждый раз. Любое заболевание становится неизлечимым, когда становится для субъекта выгодным. Ты заболел – тут же формируется целый мир планет, которые вертятся вокруг тебя, и ты будешь болеть каждый раз, когда захочешь оказаться в центре внимания. В семьях, где болезнь не воспринимают как геройство, никто не болеет. Так было в моей семье. Я впервые заболел на пятом курсе мединститута просто потому, что почти все студенты болеют болезнями, которые проходят на занятиях.

Дети болеют для нас. Убирайте из болезней свое участие, и у детей мгновенно все пройдет. Любой ребенок за 15 минут может создать симптомы острого панкреатита и за время «убрать» их, получив любимый мячик. Поэтому, когда дочь мне жалуется на то, что у нее болит левое ухо, я ее спрашиваю: «А правое болит?» – «Нет». – «А рука болит?» – «Нет». – «А нога?» – «Нет». – «Смотри, сколько у тебя всего не болит! Забудь ты про это ухо». Это такая игра – перенос внимания с того, что болит, на то, что не болит, а то мы сначала учим детей болеть, а потом страдаем от этого.

Одна мама мне как‑то сказала, что не пускает сына домой – пусть, мол, живет самостоятельно. Три дня ломится обратно – не пускает. Но раз ребенок тря дня стучится в закрытую дверь, значит, он точно знает, что это – игра. Я спрашиваю: «А если больной придет, пустишь?» – «Пущу». Знает теперь ребенок, каким быть, чтобы домой вернули? Знает, и попадет под трамвай. И каждый раз, когда его будут выгонять в самостоятельную жизнь, будет одно и то же: то ангину подхватил, то на ровном месте поскользнулся. Мы сами обучаем таким играм. Можно позвать ребенка и с серьезным видом сказать ему, без вранья и запугивания: «Мне очень тяжело жить с тобой». И ему становится понятно, что нет никакой игры, все серьезно.

Понаблюдайте за ребенком: что он получает от вас, когда болен, от чего кайфует? И давайте ему это просто так, когда он здоров. Если и так любят, можно больше не болеть, не страдать, не мучиться и не биться головой об стену, а если не любят, ребенок готов любыми способами воевать за любовь. Так было с девочкой, которую ко мне привезли из Казахстана с диагнозом «судорожные синдромы». Я с ней пообщался: какие цели, мечты, мысли?.. Оказалось, что передо мной нормальный здоровый ребенок. Я понимаю, что ее болезнь – игра, которую спровоцировало рождение сестренки и начавшаяся борьба за папу. Сестренка маленькая, и ее все любят, а та девочка сразу стала старшей, вынужденной, обязанной и должной. И она стала играть маленькую – писается, тупит, отказывается ходить в школу, где надо быть большой. Нужно показать ребенку, что его все равно любят: «Давай к нам, вместе торт кушать. Закончишь болеть – присоединяйся», и с уважением относиться ко всему, что он делает. Раз болеешь – значит, тебе это нужно. Раз нужно – делай.

Чем дольше и тяжелее протекает у ребенка болезнь, тем сильнее его голод по родительской любви, тем дольше он жил без внимания. А когда мы голодны, то становимся ненасытными и, получая, что хотим, пытаемся еще и про запас взять. Так и впадают в крайности. Человек немного приболел, чтобы за ним поухаживали, но заигрался в болезнь – и ситуация вышла из‑под контроля. Когда больной планировал манипуляцию с помощью недомогания, он и не предполагал, что все так далеко зайдет, и теперь проклинает момент, когда решил заболеть.

В этом случае вниманием и любовью близких уже не вылечить больного, и нужно вызывать врача. Обязательно понаблюдайте за человеком, который придет лечить вашего ребенка. Есть «врачи‑дебилы», которые кажутся очень умными, они заходят в квартиру, и им с порога все понятно – что с вашим ребенком. Есть хорошие врачи, они искренне и заинтересованно осматривают больного, делают выводы на основании того, что видят здесь и сейчас, а не исходя из того, что в библиотеке прочитали. Они посмотрят ребенка, пообщаются с мамой, папа что‑то добавит, бабушка дополнит – и диагноз получается наиболее точный. Ты можешь не иметь медицинского образования, но понятно же, что хороший врач не концентрируется на одной только сыпи – он осматривает ребенка в целом, исследует его состояние, самочувствие, эмоции. Но последнее слово всегда остается за ребенком.

Я своему ребенку больше доверяю, не предаю его в угоду врачам и не создаю культ здоровья. Нужно учить ребенка опираться в решениях на свой внутренний центр. Выписали таблетки – спрашиваем его: «Врач считает, что эти таблетки тебя вылечат. Будешь принимать?» Если ответ «нет» – выбрасываем. Значит, это не болезнь, а игра. Если соглашается, значит, болеть действительно надоело и хочется поскорее выздороветь. Потому что, когда болезнь не приносит удовольствия больному, он на все готов – и таблетки горькие пить, и припарки терпеть. Впрочем, не стоит ограничиваться только традиционной медициной.

Задачу «излечить» врачам никто не ставит. В медицинских институтах студентов учат профилактике болезней и непрерывному процессу лечения, которое можно только начать. «Правильное» лечение ведется для того, чтобы быть правым. Эффективное лечение для того, чтобы излечить. Если нам излечение важнее, мы идем в нетрадиционную медицину – к бабкам, знахарям, шаманам. А если болеть важнее, потому что это выгодный процесс (время, больничные листы), мы идем к обычным врачам. Они, кстати, тоже могут случайно вылечить, и тогда человек начинает обижаться: такая сложная болезнь, столько лет болел, столько денег истратил, всегда был особый случай (ему и котлеты специальные научились готовить, и воду минеральную не забывают покупать, туда ему нельзя, сюда нельзя, все следят за режимом), а теперь обычным, что ли, стать, как все здоровые? Да кто согласится на такое! Есть истории о том, как людям ставили смертельный диагноз, а потом выяснялось, что произошла ошибка, и эти пациенты оставались недовольны: «Вы сказали, что мне осталось два месяца, я эти два месяца жил как хотел, а потом оказалось, что я не умру?» Когда нам говорят, что терять уже нечего, мы начинаем Жить. Когда говорят, что проживем еще долго, начинаем подсчитывать потери от Жизни, которая у нас благодаря врачебной ошибке была какое‑то время.

Два язвенника сутками взахлеб могут говорить о своих язвах, о клизмах и всем, что они пережили. Разве они это просто так бросят? Никогда. Когда я работал врачом, встречал пациентов двух типов. Пациент первого типа заходит и с порога заявляет: «Здравствуйте, я импотент!» Он пришел, чтобы убедиться, что неизлечим. Когда нечто выставляется вперед – значит, человек этим дорожит. Пациенты второго типа робко заходят, долго мнутся в дверях, потеют, краснеют, бледнеют, сказать ничего толком не могут, бормочут: «У меня не получается… там…» Эти вылечатся, потому им импотенция не нужна, они ею не гордятся и не используют как средство эпатажа. Человек быстро выздоравливает, даже когда врачи не верят в это, если ему очень надо жить. Несмотря ни на что, несмотря ни на какие прогнозы, он выживет – это и называется чудом.

Оставьте своих детей в покое – не переживайте, что они простудятся, порежутся, заболеют. Научите их любить жизнь – и они выживут в любых условиях. Мои врачебные мозги кипели, когда я видел, что моя дочь пьет из лужи. Она подсмотрела, как это делают кошки и собаки, опускала голову в лужу, поднимала ее и слизывала воду, которая текла по ее лицу с мокрой челки. Можно было наорать на нее за это. И мы орем, забывая, что сами не всегда моем руки или яблоки перед едой. Есть две крайности – слишком чисто и слишком грязно. Гармония – это не то, где чего‑то нет, а то, где есть все в необходимом и достаточном для тебя количестве. Это и есть здоровье.

 

Вопросы